2000: граффити, плеер и
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2000
2000: граффити, плеер и …
ZЕМФИРА. Прости меня, моя любовь. — REAL RECORDS, 2000.
Земфира, несомненно, вышла из “андеграунда” (что-то типа “вышли мы все из народа” или насчет “шинели”): она болезненна (как декаданс Бердслея), она практически не причесана (как первоначальные SEX PISTOLS), у нее даже (вспоминая пометку Баратынского о Пушкине) есть мысли, мировоззрение.
После долгих лет “всенародной попсы” перед нами, пожалуй, первый пример всенародной “депрессивно-психоделической” рок-музыки. Пускай новомодные исполнители (тот же Лагутенко) говорят, что связаны напрямую с по
’ пом — имеющий уши услышит знакомый напряг Джоплин или глэмовую декоративность Марка Болана.Что ж, было время, когда коммерция и подлинное искусство сходились в одной точке. Апофеоз этого парадоксального единения — вудстокский фестиваль шестьдесят девятого года — хитроумные дядьки делали свои зеленые деньги, а “дети цветов и кактусов” находили своего многоликого Бога, пользуясь наркотическими средствами (не менее хитроумные дядьки подсуетились) под изыски Хендрикса и THE WHO.
Но вряд ли Земфира относится с благоговением к данной эпохе. Вряд ли она даже как-то к ней относится. Она просто “девушка с плеером”, а не архивариус. И хорошо. Музыкант (поэт?) “с мировоззрением” должен быть непосредственным, независимым, новым, иначе скатится к эпигонству или ностальгическому фетишизму.
Между тем, связь с символическим 69-м, с тем симбиозом “бабок” и поэзии очевидна.
где-то город
ты принимаешь наркотики
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
я истрачу все деньги
на колечки на память
я отправлю себя гулять
. . . . . . . . . . . . . . . . .
а музыканты-мальчики
шкалят датчики
. . . . . . . . . . . .
но скоро всё закончится
Снобам (в хорошем смысле) надо преодолеть свой снобизм (в нехорошем смысле). Доказано опытом.
Живое “свежее” искусство всегда искренно. И поэтому на первый взгляд всегда наивно, непрофессионально и чуждо так называемой культуре. В будущем акценты смещаются. И здесь — правда. Как относился какой-нибудь “латинский” ученый писатель, автор многословных томов к провансальскому рифмоплету, “хиппи”-трубадуру? Я думаю, с пренебрежением. Тут прописные истины, которые, несмотря ни на что, приходится “твердить миру”. А надо ли твердить? Вопрос неразрешимый. Во всяком случае, попробуем следовать традиции.
делай со мной что хочешь,
стань моей тенью назавтра
ломай мои пальцы целуй мою кожу
так тянет расстаться
но мы же похожи…
Если ничего и никого не стыдиться (в том числе и себя), стоит “унизиться” до декларации: Земфира — квинтэссенция всего того, что мы имеем. Позволю покощунствовать: “Она — это наше все” (Ап. Григорьев, по-моему, не оскорбился), со всеми пресловутыми “плюсами” и “минусами”. Так не постыдимся же себя (список прилагается):
1) Фрагментарность: все композиции клиповые по сути. Телевизионные картинки. Не связная речь, но нервный сумбур, отягощенный вымученным сленгом. Не так ли мыслит “средний” человек конца ХХ века, понимающий лишь рекламные краткие посылы-слоганы? В принципе — упрощение, но куда без него?
ты зыришь с укором
. . . . . . . . . . . . . . .
ночами — чами — чами
2) Любовь и страх: страх прежде любви. Словно нельзя любовникам запереть дверь и кто-то непременно войдет без стука. Каменный гость? Песочный человек? Заурядный киллер? Потому они и не раздеваются и смотрят друг на друга, пытаясь что-то прочитать в глазах.
Ах в твоих же зрачочках страх
И в них же чужая боль
. . . . . . . . . . . . . . . . .
…нервы любовь…
. . . . . . . . . . . . . . .
куришь каждые пять
мы устали оба…
3) Взгляд на Место Обитания (Город): интернациональная помойка, где смешался мусор со всего мира — пластиковые бутылки, банки, батарейки, окурки. Как будто в криминальном американском фильме — безрадостный урбанизм. На фоне него, наверное, происходит схватка между отрицательным и положительным героями. Но кто следит за ходом поединка? Все изучают окрестности — то ли “ангар восемнадцать”, то ли подворотня российской периферии (вместо текста отсылаю к обложке альбома)…
4) Молодость: она — обязательна. Она как пропуск в мир помоек, ночных страхов и клиповых картинок. Утверждения “мы никогда не станем старше” и “жить быстро — умереть молодым” не оспариваются (хотя в некоторых рецензиях и подчеркивается неожиданное взросление “девочки-скандала”, но это все происки НЕмолодых НЕслушателей или ПОЛУслушателей). Попробую выразиться в духе рекламной афористичности: “Сей возраст прекрасен в своей обреченности и обречен в своей красоте”. Получилось? Вряд ли.
море
обнимет закопает в пески
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
прости меня моя любовь
поздно
о чём-то думать слишком поздно
тебе я чую нужен воздух
лежу в такой огромной луже
прости меня моя любовь
джинсы воды набрали и прилипли
мне кажется мы крепко влипли
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
и ты в песке как будто в бронзе
5) Смерть как синтез предыдущего: гибель вписана в тот же пейзаж — “мировая” помойка, граффити на стенах и никакой мистики. Ангелы здесь не летают (то бишь “чужие здесь не ходят”) — повсюду владения гностического Демиурга (Аримана, что ли?), не склонного к пафосным эффектам, практичного архонта — чуть ли не “материалиста”.
Уместно вспомнить нашумевший фильм 90-х “Ромео+Джульетта” — Шекспир, удачно переложенный на гранжевую почву, понятный (как, собственно, и был понятен в XVII веке) “роликовым” тинейджерам — Монтекки и Капулетти с пистолетами, телевизор в центре повествования и проч. Песни Земфиры похожи на посмертные комментарии рейверской Джульетты, когда собственная смерть позади, а решение загадки “зги загробной” еще не состоялось.
пожалуйста не умирай
. . . . . . . . . . . . . . . . .
ты конечно сразу в рай
а я не думаю что тоже
хочешь сладких апельсинов
хочешь вслух рассказов длинных
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
хочешь я убью соседей
что мешают спать
Вообще, сама по себе интересна и такая “психолого-социологическая инверсия”: Преуспевающий Герой (попсовый яппи) уступает место Болезненному и Нонконформистскому Персонажу. Молодежь в восторге. “Зрелые люди” или пытаются ворчать, или рассуждают о вокальных данных (прекрасно зная, что говорят не о том), или (еще хуже) возводят новую певицу в ранг “карманной” Звезды (со всеми вытекающими отсюда последствиями: газетная скандальная болтовня, бойкое поверхностное рецензирование), сравнивая триумф Земфиры с триумфом полковника КГБ (интересно: когда “ворвался” в литературу Блок, нашелся ли какой-нибудь подобный Безумный критик? Не думаю).
её никто не ждёт
. . . . . . . . . . . .
не проще ли сказать
ей проще быть немой
Как-то по ОРТ Андрей Вознесенский сказал, что у Земфиры “плотный текст”. Я поверил Андрею Вознесенскому, потому что у него просто феноменальный нюх на такие дела (поднимем архивы: Борис Борисович Гребенщиков). Да, действительно, текст плотный. И еще хороший вкус. Она редко опускается ниже поставленной раз и навсегда планки. В отличие от остальных “мгновенных кумиров”. С чем ее можно, не стыдясь, поздравить.
Меня спрашивают, нравится ли мне Земфира. Вопрос, конечно, интересный, но грубый, лобовой. Я, скорее, радуюсь и сочувствую ее “бешеной” популярности.
Почему? В моей крови 60-е (нач. 70-х) немаргинальные годы. И у меня есть обоснованная Надежда на их Неизбежное Возвращение (я не ностальгирую и не спекулирую — мне важен Дух, который дышал и в Элладе, и в ренессансной Европе). Поэтому я и радуюсь.
Итак: Радость. Но откуда подлое предчувствие фиаско? (А вдруг не здесь Возрождение? И Дух, который дышит, где хочет, оставит эту территорию?) Откуда, откуда? Оттуда, мои гипотетические современники, — воздух не тот. Тогда был всеобщий расцвет, а теперь такой “цветочно-кактусовой” тенденции не обнаруживается. Когда-нибудь потом? Непременно, потом. Но не сейчас. Хотя сие не отменяет моей законной Радости.
Лишь тогда любая Современность имеет смысл, когда появляется ее изящный Интерпретатор: разрозненные элементы соединяются в стройную мозаику, а события этой современности (пускай даже не упомянутые автором), казавшиеся нелепыми, ненужными, приобретают в контексте Творчества глубину, перспективу, значимость. Не буду оригинальным: все же необходимо держать бледную “руку” на гаснущем “пульсе”. Иначе, как ни крути, выйдет некий милый недолговечный обман. И Вознесенский — как мне кажется, произведший со своим временем блестящий алхимический опыт — лучше других знает это.
А Земфира, наверное, не знает. Но интуитивно делает все правильно.
Газеты и глянцевые журналы со сладострастием смакуют ее скандальные похождения, потому что писатели газет, писатели пустот от рождения слепы и глухи: им удобнее (чтобы не напрягаться) представить дело в привычном свете: “Вот из провинции свалилась “Звезда”, которая ведет себя так же, как предшественники, и которая безусловно, НАШ человек”. И отсюда все безобразные сравнения: Путин — Земфира, Земфира — Пугачева. О первой паре я уже сказал, но при чем же здесь непотопляемая “наша” (не моя) поп-дива? Алла Борисовна всегда была лицедейкой. Она меняла музыкальные стили, как перчатки, повинуясь конъюнктуре (меня упрекнут в непоследовательности, но Конъюнктура и Дух Времени все же разные вещи). Вчера — блюз, завтра — диско, послезавтра — ресторанные “семь сорок”. Была среди широкого населения популярна М. Цветаева (какой ужас!) — пожалуйте Цветаеву, и т.д. и т.п.
Не хочу никого обижать: но у Пугачевой талант лицедейки, конформистки, конъюнктурщицы. Искусству эта триада противопоказана. Мне возразят: но Земфира только начинает. И в будущем она, возможно, пойдет по пути Пугачевой. Но — чертова интуиция: брехня. Слишком она целостна, слишком по рок-н-рольному, по-вудстокски симпатична.
… доказано
самое главное
Итак: почти “Песнь Песней”. С чем я себя, неисправимого циника, и поздравляю.
Л.Ш.