К вопросу о премиях
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 1999
К вопросу о премиях
Иван Савельев. “Путешествие на краю”. Режиссер Александр Калинин. Театр Сатиры. Олег Богаев. “Русская народная почта”. Режиссер Кама Гинкас. Театр п/р О. Табакова.
Учрежденный в 1996 году “Антибукер” привнес в художественно-премиальный процесс некоторую новизну — драматургическую номинацию “Три сестры”. До этого наград для пьес не существовало — ни литературных (если не считать фестиваля молодых драматургов в Любимовке), ни театральных. Потом возникли “Московские дебюты” и премия Солженицына — лишенная номинаций и предполагающая, что в числе лучших может оказаться драма — но они покамест особого авторитета не завоевали, так что, по большому счету, погоды не делают. И в итоге — “Антибукер” по сей день лишен конкуренции. Любопытно, как это сказалось на его результатах.
Поначалу они весьма обнадеживали: “Путешествие на краю” Ивана Савельева — вещь действительно талантливая. Ее главным героям свойственны ум, жестокость, расчетливость — качества, не соответствующие возрасту: восемь и одиннадцать лет. Резкий контраст рождает ощущение необъяснимой, почти мистической странности; тем более что детям удается легко манипулировать незнакомыми взрослыми. Однако заявленная таинственность под конец снимается быстро и неинтересно: Анна и Артем — детдомовцы, стремящиеся любой ценой обрести семью. И какие бы мистические повороты ни происходили в финале (дети как бы убивают взрослых, а сами отправляются в чудесную страну феи, дабы обрести отобранное детство), ясно, что их роль сугубо довесочная — развитие пьесы прервано: загадка разгадана.
Ясно и то, что контраст между возрастом и внутренней сутью сценически не реализуем: взрослый актер его разрушает, а самый гениальный ребенок не способен освоить материал роли. Впрочем, Александру Калинину над неразрешимой проблемой, видимо, и думать не пришлось: иглу в сене отыскать проще, чем следы разбора. Ольга Мотина (Анна) и Руслан Хабиев (Артем) ограничиваются внешними, довольно тривиальными характеристиками (типа чрезмерной подвижности). Дабы их пустота не выделялась на фоне остальных, Калинин воспользовался традиционной “игрой в поддавки”, а общую халтуру замаскировал при помощи физических действий — причем так усердно, что сцену от спортивного зала не отличить.
Особых сценических трюков в спектакле не обнаруживается, что разочаровывает вдвойне: раз с мистикой не пытались справиться исполнители, остается надеяться на постановочные приемы. На деле все сводится к затянутым паузам, легкой игре теней и финальной сцене убийства, когда взрослые в красиво отблескивающих одеяниях и масках картинно сидят вокруг стола… Спору нет — эффектно, но никак не изобретательно.
И вообще складывается впечатление, будто спектакль существует исключительно в виде нагрузки к премированной пьесе, чего не скажешь о “Комнате смеха”, выпущенной в этом сезоне в театре Олега Табакова. Здесь история копируется зеркальным манером: вполне посредственная пьеса привлекла внимание талантливых и уважаемых людей. Почему — большой вопрос, а уж каким образом “Русская народная почта” вообще добралась до премии — загадка загадок. Правда, в тексте Олега Богаева присутствуют и нетривиальный сюжетный ход и прописанный образ главного героя. Но для награды — маловато будет. Иван Сидорович Жуков (отсыл к Чехову), обезумев на старости лет от одиночества и нищеты, вздумал сочинять письма Елизавете II, Ленину, друзьям, марсианам и прочим персонажам. При этом адресаты, периодически материализуясь из снов Жукова, начинают с энтузиазмом делить завещанное в письмах наследство. Дальше удачной завязки дело не двинулось — ни сюжетного, ни психологического развития в тексте не обнаруживается, что быстро навевает скуку. Справиться с ней Гинкасу с Табаковым явно не удалось.
Нет, я ничего не говорю: роль Табакова выполнена с тщательностью, каковая теперь редко встречается. И Жуков у него — в соответствии с текстом — вышел жалким, опустившимся стариком. Но актерское обаяние в мрачных красках не спрячешь: в иные моменты Табаков кажется трогательным, чуть забавным, по-детски наивным… Беда в том, что заданный рисунок роли существенно не меняется — игра движется по кругу, усугубляясь вдобавок парой-тройкой сильно затянутых сцен. Вот если б речь шла о спектакле “малой формы”, где актер находится в нескольких шагах от зрителя, может, все и обошлось бы: эмоциональный накал, заложенный в роли Жукова, компенсировал бы общую монотонность.
Тут, впрочем, следует отметить одно обстоятельство: “Комната смеха” — хоть и играется на большой сцене ТЮЗа — явно предназначена для малой площадки, с которой Гинкас привык работать. По сути, он работает с ней и на сей раз — создав вместе с художником Сергеем Бархиным двойную коробку сцены. Убогое жилище Жукова помещено ими в огромный, обитый железом ящик, который открывают монтировщики в начале спектакля. Гинкас с присущей ему безжалостностью показывает дно человеческого бытия, где все жизненное пространство намертво ограничено стенами железной камеры. И когда она медленно, со скрежетом и лязгом начинает закрываться — как бы прекращается жизнь.
Другое дело, что, отказавшись от финала (в последнем письме Смерть наделяет героя вечной жизнью), режиссер автоматически приписал устрашающей конструкции двойной смысл. Ведь если логическая концовка отсутствует, вяло плетущееся действие можно прервать в любом месте — что, собственно, и происходит: ящик закрывается, нарушая тем самым привычную театральную условность. Ибо “жизнь человеческого духа” — по идее — воспроизводится для публики единственный раз; а тут получается — процесс бесконечен. Равно как и пьеса.
Впрочем, о текстах настало самое время поговорить. Ведь сходны не только биографии авторов: оба молодых человека до того, как причислились к антибукеровским лауреатам, не были известны решительно никому. Суть в том, что их творения демонстрируют одну и ту же проблему: многообещающе завязав действие, они не знают, как распутать узлы. В результате в ход идет беспроигрышная мистика, которая от подобных задач разом освобождает. Это, вообще говоря, свойственно и теперешней драматургии в целом; так что “Антибукер” лишь иллюстрирует черты, свойственные литературному процессу. Но все равно: обе премированные пьесы для сцены оказались непригодны, ибо ставят перед режиссерами препятствия, через которые, как ни крути, едва ли перепрыгнешь.
Соответственно, возникает вопрос: может быть, жюри рассматривает пьесу как самостоятельный текст, забывая о том, что она таковой — строго говоря — не является? Ибо драматургия пишется в расчете на постановку, и потому должна соответствовать законам театра. Впрочем, промежуточное положение между сценой и литературой продемонстрировал и ворох премий: драматургам их долго не доставалось.
Денис Сергеев