Стихи
Евгений Бачурин
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 1999
Евгений Бачурин Улыбка Клавдии Васильевны Родные просторы Там, где синие реки текут подо мной, Размывая кисель берегов, И голодные птицы летят к берегам Хлорофилловых зёрен искать, Их догоняет мальчишеский крик, И задумался в лодке старик, — Столько рыбы водилось здесь в старину, А теперь не найдёшь ни одну. Вот Матрёна несёт бидон с молоком — В нём энергия листьев и трав. “Закругляюсь, жена, — говорит комбайнёр, — Лишь не сжата полоска одна”. А по мёртвой реке “Стенька Разин” — буксир, “Емельян Пугачёв” — сухогруз, Разгулялись вдвоём по просторам родным, Вспоминают Советский Союз. Ну и жизнь, господа, ну и век, земляки, Электрический воздух звенит, — Это новые песни поют у реки, Солнце мутное встало в зенит. И сдувает надежды с прокуренных ив Политический ветер страны. Автор смотрит на всё это, руки скрестив, Только видно его со спины. Эксклюзивное интервью — Ты зачем, Иван Петрович, с топором на дуб полез? — Калориферы не греют, надо печку растоплять. — Ты зачем, Иван Петрович, выбрал сук толщей себя? — Говорят, энергокризис, запасём дровишек впрок. — А зачем, Иван Петрович, ты сидишь лицом к стволу? — А чтоб дерево видало погубителя сваво. — Ну, так ты, Иван Петрович, душегуб и браконьер. — Из таких, как мы, держава, ну а ты-то кто такой? — Ты ж, Петрович, сук рубаешь, на котором сам сидишь. — Я сижу в бронежилете и для храбрости поддал. — Ну, а где ж охрана леса, лесники и егеря? — Вон они сюды крадутся с электрической пилой. Всех Петровичей Иванов по закону грабанут. Всю Расею порубают — будем новую сажать. — Ты зачем, Иван Петрович, ты чего, Иван Петрович, Ты куда, Иван Петрович?.. Вперёдсмотрящий Мы идём в сплошной колонне. Я пытаюсь заглянуть Через головы и дальше, Где-то там Вперёдсмотрящий Нам указывает путь. С прозорливостью присущей он не зря вперёд ушел. Здесь не может быть подвоха, Если нам сегодня плохо, Завтра будет хорошо. Я вытягиваю шею, ростом вышел не того; Говорят, мужик он крепкий, Жаль, что головы и кепки Заслоняют мне его. Всё равно ему доверье, досягаем он иль нет, Потому что, как хотите, Он вожак и вдохновитель Наших доблестных побед. В тесноте, но не в обиде, в темноте, но с огоньком Мы за ним шагаем в ногу; На него мы, как на Бога, Полагаемся во всём. Набираем темп и скорость, напирает задний ряд. Эти задние не знают, — Оттого и напирают, — Что передние творят. Есть, конечно, и такие, что покинули б ряды, Но закон в строю железный: Трепыхаться бесполезно — Ни туды и ни сюды. Темп и скорость нарастают, отдышаться не дают. Остановишься — раздавят: Эти задние не знают, Что передние бегут. Чем скорей, тем ближе к цели — так ведь надо понимать. Говорят, что скоро вроде К краю пропасти подходим — Крылья будут выдавать. Что ж, зато, по крайней мере, не свернули мы с пути. Всё равно ему доверье, Даже если в пух и перья Надо будет обрасти. Всё равно, как нам ни плохо, он — начало всех начал. Здесь не может быть подвоха: Подвела его эпоха, Ну а он — не подкачал! Не валяйте дурака Если в жизни не везёт И пиджак по швам ползёт, А в душе озноб от сквозняка, Потерпи, повремени, Есть ещё такие дни, Чтобы мы валяли дурака. А дурак, он не дурак, В норме у него пиджак, И сидит он не на сквозняке, Даже если вместе с тем Он и глуп, и глух, и нем, Всё так гармонично в дураке. Вянет тело, слабнет слух, Но зато крепчает дух И не возбуждает женский пол, И не знаешь, чту порой: Биться в стену головой Или лучше мордою об стол. Факт, что горе от ума. Соловки да Колыма. Не уснёшь ни на одном боку. Но твердят учителя: Знание печали для, А веселье только дураку. Но бывают времена, Где дурак садится на Царство или президентский стул. И народ идёт к нему В цирк, в пивную и в тюрьму, Чуя демократии разгул. Несмотря на этот мрак, Я смеялся, как дурак, Думаю, разэтак вас, растак. Умники во все века Не валяли дурака, Но зато их всех валял дурак. Весенний гром Там, где движется между нами пьяный и мусорный ветер, А комплексы стен и башен стоят, как ящики стеклотары, Там, где собрались вместе, бедные люди, как белые тени, И домашние звери рядом, как младшие братья наши, С мыслями о фиесте, Вместе с детьми и песней Вышли к весне. А весна, она снова бродит, движется между нами, То ли клочком надежды машет, то ли объявлена в рекламе, Говорят, в этом году на ветках вырастут вместо листьев Акции бирж и банков или компаний новых, А налоги и билли будут краше Лютиков и ромашек В поле чудес. Снова ласточка стучится в дверь, как нечаянная радость, Предлагая двигаться вместе с нею в направлении тепла и лета, Обещает запах жасмина вместо выбросов и бензина, А запах сирени вместо порохового дыма, И говорит, что не надо Нам принимать за канонаду Весенний гром. Ночные мотыльки Ночные мотыльки, зачем вы и откуда летите к нам на свет, сгорая в тот же миг. И сам я, Божья тварь, неведомое чудо, козявка, а с умом, ничтожен, а велик. И я хожу порой, большой, как царь природы, и думаю, что прав во всём и всё могу, а это только сон, улыбка глупой морды, игра воздушных сил и радуга в мозгу. Спохватится ли вдруг недремлющая совесть, чтоб должный дать отпор соблазнам и страстям, она всегда шумит, за душу беспокоясь, и поздно, как всегда, и, как всегда, не там. Гуляет наша плоть, одетая по моде, до лампочки ей всё, ей всё до фонаря. Но говорят, что есть поверие в народе: кто слишком жизнь любил, тот прожил жизнь зазря. Отбросим мелочь дел, поговорим о главном, дымит вечерний чай, на даче, как в раю, ночные мотыльки летят на пламя лампы и падают, и я себя в них узнаю. Бывает... Бывает, человек войдёт и выйдет, И никакого он следа не оставляет Ни на снегу, ни в сердце, ни в веках. А вот улыбка Клавдии Васильевны, Её окутанные шалью плечи, Часы архиерейские с причоком, Крылатые, как бабочки, слова, Когда-то обронённые за чаем, Вошли в меня и тихо там живут... И вот сижу седой я и косматый, На всё махнул и ничего не помню, Но голос вдруг её услышу И смерти не боюсь.