Из общей чаши
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 1999
Из общей чаши
Василий Субботин. По краю земли. Записки старика. — Урал, 1999, №№ 2—5.
Это поразительная книга. По краю земли, если смотреть из космоса, ходим мы все. И вот перед нами записки ее жителя. Но в этой книге главное действующее лицо — не автор, хотя выдумки здесь почти нет. Время и литература — вот первые лица этой большой книги.
Скажу сразу: перед нами не мемуары в общепринятом смысле слова, а, как все у Субботина, рассказы о себе и о времени, в котором довелось жить нам, довелось жить поколению Субботина. Книга в рассказах. В них, в этих небольших, коротких рассказах от первого лица, очень много движения: и в пространстве, и во времени.
Вот первый из них — “Возвращение с войны”. Тогда вся страна была в движении. Война, та война, была как черная буря, сорвавшая многих с мест, перемешавшая людей. И автор, еще совсем молодой человек, но опытом войны уже старик, ибо прошел ее от первого дня до последнего, возвращается из Германии домой. “Я ехал из госпиталя, в котором пролежал все лето. Госпиталь находился в маленьком городке под Берлином, на север от Берлина. Все у меня было очень сложно, все очень запутано было у меня. Я даже и сам не сознавал, насколько все сложно и запутано было у меня. И даже не очень хорошо понимал, куда я еду теперь”.
Под Москвой с трудом находит он брата, и уже вдвоем едут они в родную вятскую деревеньку. Но столько всего случилось за пять лет! В сорок четвертом погиб на Украине отец. Друзья? “Я мало кого видел из своих товарищей, тех, с кем учился в школе, да и немногие из них вернулись. Не вернулись отцы, не вернулись дети. А когда — и отцы, и дети…” Какая же трагедия времени за этими скупыми строчками! И вот, после деревни своей, автор, продолжая путь, едет на Урал. В вагоне отбивает у разъяренной толпы парнишку, которого кто-то со сна заподозрил в чем-то. В расправе над несчастным пареньком этим участвовали не фронтовики, что подчеркивает автор, “а люди, не видевшие войны, но совершенно озверевшие. Всем хотелось крови!” Как же искала тогда порожденная войной злоба и ненависть выхода, и мне иногда кажется, что она, эта злоба и эта ненависть, до сих пор в душе народа нашего… Стоит над этим задуматься.
В конце концов автор оказался в Свердловске, но поскольку жить было негде, приютился километрах в шестидесяти в глухом лесном поселке, на железнодорожном разъезде Теплый Ключ.
Сколько же всего в одном рассказе на пять страничек!
С этого разъезда он и отправил в Москву свою первую рукопись, которая была напечатана вся одними прописными буквами, потому что, как рассказывает Субботин, во всем поселке здешнем была только одна машинка в конторе леспромхоза, которая печатала только так. Но и в этом, на мой взгляд, есть, как говорится, перст судьбы. Я хочу сказать, что, когда пишешь одними большими, одними прописными буквами, труднее добываешь каждое нужное слово и уж совсем нет места для легких, ненужных слов.
“Плохих стихов пишется всегда и во все времена очень много…” “Преждевременно изданная книга при всех случаях хуже, чем книга, которая выходит с опозданием”. Я привел лишь два примера высказываний мастера. В книге их — золотая россыпь. А еще здесь много действующих лиц настоящей русской литературы той поры, когда литература называлась советской. Но сам автор всегда остается в тени. Скромность и ныне не позволяет ему сказать ничего, на его взгляд, лишнего. А жаль! Например, он пишет о состоявшемся вскоре после войны совещании молодых писателей, но почти совсем не говорит о своем участии в этом большом событии. И как бы мимоходом упоминает, что тогда же и были напечатаны его стихи в “Огоньке”, умалчивая, что в то время в “Огоньке” мечтали напечататься все поэты.
Впрочем, не только в “Огоньке”, но и в “Новом мире” в то время также появились первые стихотворения Субботина.
Василий Субботин скуп на слово, но не скуп на детали. Читая его прозу, надо самому трудиться, осмысливать, додумывать, читать, как говорится, между строк.
Правду мы обычно понимаем разумом, не задействовав чувства. А через книгу, от рассказа человека с обожженным сердцем, загораются и наши чувства. И тогда точно выраженная словом правда становится большой правдой, в которую веришь. Об этом я думал, читая рассказ “Пасынки”, рассказ сильный, яркий, о несчастье быть стихотворцем и о приспособленцах от поэзии. Несколько мазков художника — и перед читателем картина, которая впечатляет сильнее действительности, потому что прошла через сердце автора. Литература никогда не была простым занятием, легким делом. Ни тогда, когда пребывала под приглядом власти, ни теперь, когда она, как иной раз кажется, стала мало кому нужна.
Самое страшное, что завтра нас, многих из нас, может ждать — это потеря смысла существования. Но как в начале всего было Слово, так оно может быть и в конце бытия. Поэтому надо читать. И видеть, как целеустремленно жили другие, заряжаться этой живучестью и находить цель жизни вопреки всему тому, что препятствует нам на пути к истине. Как это делает Василий Субботин — человек, принадлежащий времени и литературе больше, чем самому себе.
Когда на пустом пространстве земли появляются кирпичи, когда их привозят, сгружают, то каждый кирпич виден сам по себе, как законченное произведение. Потом приходит каменщик, начинается кладка, и каждый кирпич становится частью дома. Но для этого нужен талант каменщика, талант мастера.
Рассказ за рассказом, глава за главой вырастает эта книга из жизни автора, из судьбы мастера. Небольшие рассказы эти — как стихи в прозе, как части некой своего рода хроники. Каждый из них может жить сам по себе, а вместе они составляют единое повествование, в котором больше свободы, чем в, казалось бы, вольном потоке воспоминаний.
Еще не дойдя и до середины книги, понимаешь, какая же трудная и в то же время необыкновенная жизнь у автора. Субботин — удивительный художник: он обыкновенно пишет о необыкновенном, и необыкновенно — про обыкновенное, всегда завоевывая полное наше доверие к себе. Он глубже многих других знает, что такое настоящая правда жизни. “Чем дальше от нас оказываются события истории, тем больше соблазн у человека заявить о своем особом, исключительном участии в них”, — говорит он. Кто может с полным правом сказать сегодня, что не поддался подобному соблазну? Именно сегодня, когда многие изо всех сил своих впихивают себя в историю, не осознавая, что очень скоро будут забыты, что уже следующее поколение будет интересоваться вовсе не ими, не тем, как они жили, а только той самой правдой жизни, которая интересна во все времена.
“Вот какие вещи приходится рассказывать, но что делать, если литература — штука даже более жестокая, чем сама жизнь. То, что можно скрыть в жизни, при всем желании не скроешь в литературе”, — говорит Субботин.
Конечно, каждое время неповторимо, необычно. А в нашей стране — особенно. Начиная с древности, приход каждого поколения — это потрясение, целая смена эпох. И мастерство художника в том, наверно, и заключается, что даже малое передает особенность времени. Из штрихов, собственно, и складывается вся картина, вся книга в целом. Субботин — писатель, которого надо читать неспешно, тогда-то и откроется многое, каждая примета, каждая черточка эпохи.
В этой книге очень много времени — полвека — и очень много пространства — от Германии до Сибири и Зауралья, от карельских озер до Байкала и до Магадана. И она немного печальная, эта книга. Такое время было. Где уж тут до свободы творчества! Впрочем, не удержусь и замечу, что имею в виду вовсе не свободу от нравственных норм, ту, которая внаглую, как чертополох, поперла нынче в рост, что всегда характерно для межсезонья. В то время литераторами руководили, литературой командовали люди, которые “органически не способны были сказать человеку доброе слово”. Тем более, мы должны быть благодарны тем, кто выстоял, не стал лжецом.
Может быть, следует сказать и о том, что эта книга писалась много лет. Сказать об этом прежде всего для того, чтобы не возникло ощущение, что это еще одна книга мемуаров, когда все уже состарилось в памяти, а опыт жизни окрасил все по-своему. Нет, многое, о чем рассказано в этой книге, успело найти себя в слове, когда события только еще совершались, но лишь теперь, сегодня, пробилось к читателю.
И еще. Когда летишь в самолете, то горы внизу кажутся невысокими, немощными, ненастоящими. Потому что нет великого, вечного фона — нет неба. Но полет длится обычно всего лишь несколько часов… К сожалению, именно в пору общественных перемен появляется и чуть ли не начинает главенствовать этот сугубо временный взгляд на прошлое, на то, что создано мастерами прошлого, когда они, эти мастера не так уж далеко ушедшего от нас времени, могут, как те горы при обзоре сверху, показаться кому-то не такими уж большими, не такими величественными. Но это всего лишь верхоглядство.
И я очень верю, что читатель сумеет увидеть новую книгу Василия Субботина в ее настоящем масштабе на фоне того вечного неба, о котором я сказал и которое всегда над нами.
Николай Пороховник