Апология социологии
Леонид Седов
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 1996
После выборов — перед выбором
Апология социологии
«Государство выше права»Л. Невзлин, вице-президент банка «Менатеп».
В момент, когда пишется эта статья, еще только что стали известны предварительные результаты прошедших выборов, своей достаточной сенсационностью давшие богатую пищу не только социологам и политологам, ни один из которых не дал безупречно точного прогноза, но и критикам социологов и политологов, жадно ухватившимся за перья с ядовитыми чернилами, чтобы доказать, какая плохая у нас социологи и политология, с пафосом, причины которого ведомы только им самим. Особенно отличился, как мне кажется, Анатолий Рубинов, обрушивший на бедную науку за четыре дня до выборов град упреков в статье «Социология сказала». С убийственной иронией он цитирует данные ВЦИОМ: «По мнению ВЦИОМ, сложившемуся у него всего за месяц (курсив мой. — Л. С.) до выборов, АПР получит непроходной балл — три процента голосов. Даже блоку «Вперед, Россия», по мнению социологов ВЦИОМа, не преодолеть 5-процентного барьера, «Держава» в ноябре могла рассчитывать на 2 процента, говорухинская ДПР в ноябре практически растворилась, и вообще стали недоступными для статистики надежного социологического наблюдения все мелкие националистические партии и объединения. ПРЕС, РП, блоки Рыбкина, Хакамады, коммунисты-анпиловцы, профсоюзники, экологи, любители пива, социал-демократы, рыжковцы и др.».
Не знаю, что почувствовал, перечитывая свое «даже «Вперед, Россия», журналист ровно через неделю, когда блестящий прогноз социолога Л. Гудкова относительно судьбы мелких партий-пираний столь очевидно подтвердился. Теперь он, видимо, ухватится за то, что в безнадежный список ненароком попали анпиловско-тюлькинские коммунисты, и в самом деле едва не преодолевшие порог попадания в Думу.
К сожалению, наша молодая социология, как и любая девушка, не может дать больше, чем она может дать. И некоторые предъявляемые к ней требования отдают прямо какой-то сверхэротической озабоченностью. Тот же А. Рубинов, например, возмущается тем, что за 17 дней до выборов шансы «Женщин России» оценивались не в лоб, а вероятностно — от 0 до 9% мест в списочной части Думы. Он пишет с нескрываемым сарказмом: «Самый определенный прогноз для судьбы кандидатов ЖР: то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет». И невдомек ему, что именно в такой неопределенности да еще при такой отдаленности от дня выборов и состоит суть проблемы, что объект, наблюдаемый социологами, — общественное мнение — не застывшая глыба камня, он подвижен и текуч и, как правильно просигналили социологи, особенно неустойчив там, где речь идет о таких разномастных, мало политически осведомленных и слабо ангажированных электоратах, как электорат «Женщин». Ему вынь да положь. Ему мало, например, что в прогнозах социологов речь идет лишь о половине Думы, избираемой по спискам. Это для него — «половина правды, которая так интересует общественность… Другая половина недоступна социологии?»
Оставим вопрос о том, что общественность может и потерпеть с удовлетворением своего любопытства до дня самих выборов и что суть социологической работы не в потакании этому любопытству, а в проверке надежности метода опросов частичных и выборочных путем сопоставления их результатов с результатами глобального опроса, каковым являются выборы. При достаточно высокой точности попадания в вопросе о выборах депутатов можно говорить о надежности инструмента опросов и дл выявления отношения людей к любым другим проблемам нашей жизни. Ошибки же в прогнозировании результатов выборов при их добросовестном и профессиональном анализе позволяют совершенствовать этот инструмент, подстраивать и регулировать его. Что же касается «половины правды», то смею заверить строгого судью в том, что проблема здесь не в принципиальных возможностях социологии, а в пошлых деньгах.
Для более или менее точного выяснения картины предвыборной ситуации в части голосования по партийным спискам требуетс провести порядка 10 еженедельных опросов по всей стране с выборкой в 1600 человек, на что необходимо израсходовать не менее 100 тыс. долларов. Дл проведения опросов в каждом из мажоритарных округов, а только так можно получить достоверные данные о шансах выдвигаемых там кандидатов, эту сумму надо увеличить самое малое в 15 раз. Если г-н Рубинов располагает такими возможностями, ВЦИОМ готов представить ему перед следующими выборами всю правду и только правду без всяких изъятий.
Каких только обвинений не наслушалась бедная девушка социология! И в продажности-то ее обвиняли, и фальшивки подбрасывали. Видный политик В. Щербаков, к примеру, заявил, что она обещала поднять ему рейтинг за 500 тысяч долларов. (Размечтался!) А уж совсем знаменитый руководитель «Мониторинга социологических публикаций» Вс. Вильчек взял да и свел в одну таблицу проценты прогнозируемых мест в парламенте, рассчитанные ВЦИОМом, и проценты поданных голосов, предсказанные другими социологическими службами. Что это было, заведомо недобросовестна фальсификация или следствие вопиющей некомпетентности, установить не удалось. Однако в итоге подобной манипуляции в герои дня попал великий мастер саморекламы Н. Бетанели, который, перед самыми выборами якобы точно назвал четверку, преодолевшую пятипроцентный барьер (на самом деле он назвал шестерку), и, что правда, правильно назвал второе место и процент голосов, полученных вскоре ЛДПР. Триумф удачливого предсказателя приходится омрачить сообщением, что за три дня до выборов и ВЦИОМ располагал данными о победе коммунистов и втором месте жириновцев, но не успел опубликовать их в российских органах печати, так как с 15 декабря наступил запрет на публикацию данных опросов. Поэтому сведения были переданы в испанскую газету «Эль Паис» и опубликованы там 16 декабря 1995 г. (КП РФ — 1-е место, 17%; ЛДПР — 2-е место, 10%).
То, что социологи дружно ошиблись в определении числа преодолевших пятипроцентный порог партий (только Г. Сатаров и какое-то время Б. Грушин настаивали на том, что таких партий будет не больше четырех), то, что они столь же дружно указывали на высокие шансы попадания в Думу «Женщин России» и не заметили вовсе тюлькинских коммунистов, говорит о каком-то общем для всех социологических служб дефекте в составлении репрезентативной выборки. С другой стороны, всех социологов можно поздравить, естественно, не с победой на выборах коммунистов, но с точным прогнозом этой победы задолго до дня выборов. Можно приветствовать и то единодушие, с которым из широкого круга претендентов в 43 партии заведомо выделялись 9-10 одних и тех же партий, способных реально бороться за места в Думе. К сожалению, максимально сузить этот круг позволил лишь самый последний опрос ВЦИОМ, закончившийся 12 декабря и обработанный лишь 14 декабря, показавший, что в Думу проходят лишь те партии, что и реально прошли в нее 17 декабря, плюс (ошибка) «Женщины России». Все более ранние опросы оказались в той или иной степени приблизительными, что и неудивительно в условиях, когда предполагаемая явка на выборы росла не по дням, а по часам, что, кстати, тоже было заранее зафиксировано социологами.
Четыре полюса политического пространства
Все это говорит о том, что в сфере общественных настроений в период предвыборной кампании совершались достаточно бурные процессы, за которыми едва поспевало социологическое наблюдение. Пожалуй, главным из этих процессов была кристаллизация голосов избирателей вокруг главных политических партий, воплощающих в наиболее чистом виде основные настроенческие и, если угодно, социально-психологические тенденции, раскалывающие наше сегодняшнее общество. Если поначалу голоса избирателей подвергались опасности распыления по множеству политических группировок, выбор которых определялся случайными и разноречивыми импульсами, часто просто личными симпатиями («мне нравится Хакамада, а мне генерал Громов»), то в конце концов избиратели определили главную силу, работающую на избранном ими направлении, инстинктивно разобрались в шансах претендентов, бережно отнеслись к своему голосу, и, отбросив второстепенные соображения, кинули свои бюллетени каждый на свою большую чашу весов. Так поступила половина, а если взять и партии, все-таки близко подобравшиеся в пятипроцентному лимиту, — три четверти пришедших на выборы людей.
Получилось, что в результате голосования четко реализовалась так называемая четырехполюсна модель политического пространства, о которой мне приходилось говорить и писать задолго до начала избирательной кампании. Согласно этой модели, наше политическое пространство представляет собой что-то вроде полой сферы, нутро которой (пресловутый «центризм») остается незаполненным, а на внешней оболочке располагаются четыре взаимопротивоположных полюса, к которым стекаются симпатии антагонистично настроенных по отношению одна к другой людских масс. Структурообразующим в этой конфигурации, в полном соответствии с традиционными особенностями русской политической системы и системы ценностей, выступает полюс власти. Частично он оформился в «партию власти», представляющую собой как бы специально отряженную на политический рынок более умеренную часть властной элиты, основные силы которой остаютс вне открытой политической игры (над схваткой и в резерве). Речь идет, разумеется, о партии Черномырдина «Наш дом — Россия», с одной стороны, и президенте и его «ближних боярах», с другой. При всех усилиях выдать себя за центристов, сторонников стабильности и т.п. это вполне экстремистское образование, именно полюс, а не центр, характеризуемый прежде всего крайней степенью стремления к удержанию власти. Чего стоят, например, заявлени о том, что результаты выборов в Думу не должны отражаться на судьбе правительства. Ничего, кроме злобных судорог, не вызывает у властной элиты сама мысль о возможности мирной передачи власти в иные руки по результатам президентских выборов. Даже в рамках реформаторского лагеря. Даже, допустим, Явлинскому, шансы которого на победу в этих выборах достаточно высоки и стабильны.
В проекте Конституции, ставившемся на обсуждение в июле 1993-го, было записано, что «Председатель Правительства Российской Федерации назначается Государственной Думой по представлению Президента Российской Федерации. Предложение по кандидатуре Председателя Правительства Российской Федерации вносится не позднее двухнедельного срока после первого заседания Государственной Думы нового созыва» (ст. III). Принятая же Конституция оказалась хитроумным сооружением, ограждающим заведомо несимпатичную людям элиту от потрясений, неизбежных в условиях жесткой и жестокой общественной трансформации, отсутстви в стране умиротворяющего среднего класса, демократических традиций и преобладани политической инфантильности огромных слоев населения. В демократических обществах Запада такую предохранительную роль когда-то играли всевозможные (имущественные, образовательные и т.п.) цензы. Сегодня введение цензов выглядело бы шокирующе на фоне развитых демократических устройств западного общества. Поэтому и была придумана и спешно приведена в действие Конституция, обеспечивающая максимальную независимость исполнительной, т.е. единственной реальной власти от проявлений народного недовольства.
Масштабы же этого недовольства носят весьма внушительный характер. Уже на протяжении двух лет страна живет в атмосфере повышенной оппозиционности, когда требовани отставки президента и правительства, по данным опросов, поддерживает более половины населения и все институты власти практически «делигитимизированы», т.к. пользуются крайне низкой степенью доверия. Поэтому 3 других полюса описываемого нами политического пространства представляют собой три разновидности оппозиционных настроений и чувств, каждое из которых имеет свою особую природу. Коммунистический электорат характеризуется прежде всего недовольством по поводу тех трудностей в удовлетворении непосредственных материальных интересов, которые возникли в ходе реформ. Этих людей, как правило, отличает, с одной стороны, громадная непритязательность в сфере своих житейских потребностей, а с другой стороны, привычка к гарантированной продовольственной, жилищной и развлекательной пайке, пусть крайне низкого качества, несравнимой с тем, что имеет остальной мир, которого они не знают и не хотят знать, но зато доступной и непременной. Голосуя за коммунистов, они голосуют за систему дешевой вареной колбасы, пусть даже и по талонам, и праздничным выдачам, и против системы дорогих рыночных разносолов. Но ими дело не исчерпывается. Социализм был также системой охватывающих миллионные массы людей больших и маленьких статусных привилегий. Даже принадлежность к самому что ни на есть рядовому составу партии давала множеству ее членов ощущение выделенности, отмеченности, избранности. Привилегией допущенности к тайне, особости, причастности к важному делу, не говоря уже о материальных поощрениях, пользовалась и гигантская армия работников ВПК.
Тоска по утраченному элитному статусу толкает в объятия коммунистов даже тех, кто не так уж и плохо материально устроен в условиях рыночных отношений. Допустим, внешнеторговые работники и сегодня не могут пожаловаться на стесненность своего имущественного положения, но что это в сравнении со сладким осознанием своего монопольного права доступа к загранице, которое дарил им социализм и которое отняло у них открытое общество? И они дружно ненавидят Горбачева, Ельцина и Гайдара. Точно так же не всегда потеряли в смысле своего материального положени славные труженики нашей внутренней торговли, но и они проиграли в статусе, поскольку в эпоху Брежнева выдвинулись в положение чуть ли не второго привилегированного сословия, в герои дефицита. Вот и они вожделеют возвращения в пахнущие хлоркой и тухлятиной торговые залы, где, гордо возвышаясь над быдлом, можно было из-под прилавка обменивать деликатесы на выгодные знакомства и престижные премьеры. Все это — социо-психологическая база коммунистов.
Гораздо более сложна и неоднородна база поддержки партий 2-го полюса — прежде всего ЛДПР и КРО. Здесь, во-первых, оказываются те, чьи мотивы более «возвышенны» и связаны не столько с потерей личного статуса, сколько с утратой страной статуса великой державы, с распадом СССР и т.д. Эти настроения могут быть окрашены и национальными обертонами, поскольку за интернационализмом империи всегда прятались ее русскость, гордость и хозяйская снисходительность старшего брата, первого среди «равных» («Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь»). Не зря ведь и за границей советский и русский человек всегда были синонимами. Однако, надо признать, что этнически-национальная компонента великодержавных переживаний пока не получила сколь-нибудь широкого распространения, и партии, написавшие на своем знамени Посконность, Онучесть и Портянность, успехом не пользуются. Ностальгия же по былому «интернациональному» величию достаточно мощна, и в основе ее часто лежит очень несложный, почти примитивный подростковый комплекс гордости своей принадлежностью к какой-то большой, сильной, непобедимой общности. Этим спесивым чувством включенности в могучее целое нередко компенсируетс личная несостоятельность, ущербность, индивидуальная неразвитость, культурна недостаточность. Недаром в большинстве случаев люди, кичащиеся своей русскостью, так неграмотно и коряво выражают свои мысли на русском языке.
Как правило, эта подростковая жажда причастности к коллективной мощи проецируетс на лидера группы. Поэтому часть избирателей с повышенной чувствительностью такого рода готова преклониться перед диктатором, обещающим «поднять Россию с колен». Опросы показывают, что в стране имеется порядка 30% людей, которые приветствовали бы диктатуру, и еще 22% тех, кто не возражал бы против установления диктаторских порядков. Эти люди не голосуют за коммунистов, в которых видят не способную к действию пенсионерскую партию во главе с не похожим на диктатора Зюгановым. Они более молоды, и их не мучат воспоминани пайкового и статусного благополучия, зато не оставляют видения былого могущества. Не веря ни «партии власти», ни демократам, «развалившим великую страну», они останавливают свой выбор на фигурах типа Жириновского или Лебедя. В ходе предвыборной кампании можно было наблюдать, как значительна часть электората Жириновского начала было перетекать в электорат Лебедя. Однако, агитация КРО не была впечатляющей, а роль Лебедя в качестве пристяжного в тройке партийных лидеров явно диссонировала с возлагаемыми на него надеждами сторонников сильной руки. Поэтому буквально перед выборами часть тех, кто собирался проголосовать за КРО или колебался в своем выборе, снова присоединилась к твердому ядру стойких поклонников Жириновского. Этот человек-протей, актер многих масок, снова оказался способным объединить вокруг себя и людей, взыскующих порядка и видящих в нем лидера, способного победить преступность, защитить «русскоязычных», показать Западу «большой кукиш» и т.п., и тех, кто настроен анархически, склонен к криминальному хаосу и особенно ценит в Жириновском проявления бытовой распущенности и политической разнузданности. Этим последним Лебедь с его порядочностью и здравым смыслом Жириновского никогда не заменит. Впрочем, и поддерживающие Жириновского сторонники твердого порядка, и криминальные анархисты, образующие ядро его поклонников, — это две стороны одной медали, одного полюса политического пространства — люмпенско-патриотического. Они хотели бы порядка для всех при «сохранении возможностей криминального беспредела» для себя.
Наконец, третий полюс оппозиции составляют «альтернативные демократы». Это те, кто горячо поддержал реформы в их начале, ходил на митинги под лозунгами «долой КПСС», кто настроен в целом прозападнически, но от реализации реформ ничего не получил в материальном смысле, а в моральном плане горько разочарован их захватническо-номенклатурным характером. В первую очередь это массовая интеллигенция. Она голосует за «другую реформу» и при довольно большом предложении на этом сегменте политического рынка выбирает наиболее чистый вариант, олицетворяемый Явлинским.
Надо сказать, что кристаллизация избирательских предпочтений прошла именно по линии описанных полюсов. Попытки многих партий и их лидеров работать в зазорах увенчались провалом. Это и попытка Б. Федорова заполнить зазор между Явлинским и Жириновским, и попытка Гайдара усесться на два стула между Явлинским и Черномырдиным, и попытка КРО втиснуться между Жириновским и коммунистами, и метание «Женщин» между коммунистами и Черномырдиным, и игра «любителей пива» в проправительственных жириновских, и, наконец, полусоциалистическая поза С. Федорова в пространстве между коммунистами и Явлинским. Во всех случаях большинство избирателей (половина пришедших на выборы) склонилось к «чистому типу», обеспечив победу четырем «полюсным» партиям.
То, до чего своим инстинктом допер народ, с трудом доходит до политической элиты. Вместо того, чтобы искать объединени на основе действительно фундаментальных платформ, отражающих существенные общественные разломы, каждый из сколько-нибудь видных лидеров с чисто большевистской уверенностью, что реальность (в данном случае реальность своих мизерных шансов) можно игнорировать или подчинить и преобразить посредством политической воли, постарался родить свою маленькую партию, наплодив совместными усилиями сорок три. Они и ринулись рвать друг у друга однотипный электорат, вооружившись неразличимыми для избирателя, выраженными в одинаковых словах программами. Стыдно было смотреть, как перед телевизионной камерой садились, допустим, Б. Федоров и Говорухин и им нечего было сказать друг другу — дискусси категорически не получалась.
Наибольшие потери от личных амбиций и странных надежд на повторение «чуда Жириновского» потерпел либерально-западнический лагерь. Казалось бы, уже на протяжении более чем двух лет было ясно и подтверждено объективными результатами опросов, что наиболее действенной и реальной фигурой, вокруг которой следовало бы, отбросив пристрастия и предрассудки, объединить либерально-реформаторские силы, стал Явлинский. Однако никто более, чем он, не встречал столько кривых усмешек и пожиманий плеч, скептических оценок и недоброжелательных характеристик со стороны демократического бомонда. А уж сколько обвинений в том, что они искусственно раздувают (зачем?) имидж Явлинского, пришлось выслушать тем аналитикам, которые, опираясь на данные опросов, указывали на его возможную роль общедемократического лидера. Теперь же, когда выборы подтвердили обоснованность претензий Явлинского на эту роль и выявили существенные различия в мнениях демократического бомонда и рядовых демократов, обернувшиеся потерей для демократов не менее чем 12% голосов, те, кто «сперва так злобно гнали», делают все, чтобы именно Явлинский выглядел раскольником, а они вроде бы как ревнителями единства. И вновь продолжаются странные усилия не видеть явного. И вновь маститые политологи готовы толкать на роль спасителя отечества от коммунистов и вождя демократов кого угодно — Ельцина, Черномырдина, даже Солженицына. Вновь, не замечая особенностей устройства нашего политического поля, Гайдар стремится уложить Явлинского в одну постель с Черномырдиным — в постель, в которой сам он не снискал заметных успехов.
От выборов до выборов
Укрупнение политического поля, произошедшее в результате парламентских выборов, по новому расставило фигуры и на шахматной доске президентской предвыборной кампании. О Явлинском уже сказано. Зюганов безусловно укрепился в роли основного лидера коммунистической оппозиции. Неясность продолжает сохраняться на двух других полюсах. На люмпенско-анархо-диктаторском полюсе Жириновский подтвердил свое лидерство, но возможность сюрпризов со стороны Лебедя полностью исключить нельзя. И, конечно, серьезный конфликтный потенциал имеется на полюсе «партии власти». С одной стороны, шансы Ельцина на победу в честных президентских выборах и сохранение власти легальным путем чрезвычайно слабы и Черномырдин опережает его во всех возможных рейтингах. Так что внутри «партии власти» Ельцина будут поддерживать, скорее всего, одни лишь «ближние бояре», жизненно заинтересованные в его пребывании наверху. «Дальние» же отраслевые и региональные бароны вполне могут переориентироваться на Черномырдина, если только Шумейко не удастся сплотить их в организуемый под Ельцина блок «Реформы — новый курс». С другой стороны, результат выборов можно толковать как вотум народного недоверия правительству. Полученные НДР 10% мест в Думе примерно соответствуют тому объему поддержки, которым располагает правительственно-президентский центр в обществе. Предпринимаемые какой-то частью проправительственных публицистов (Лацис) попытки записать на баланс правительства 35% людей, уклонившихся от голосования, толкуя их поведение как «равнодушие к возможности перемен», не только беспочвенны, но и недобросовестны. На самом деле избиратели, «голосующие ногами» в сторону, противоположную от избирательных урн, наполовину состоят из лиц, физически или умственно выключенных из всякой социальности, а на другую половину — из тех, кто не доверяет никому из политиков, не верит в свою способность влиять на ситуацию в стране посредством голосования и т.п.
На грани подтасовки и другие рассуждения типа того, что, мол, в 1993-м ЛДПР, КПРФ и аграрии вместе получили на выборах 43,3% голосов, а на нынешних выборах — 40,8%, т.е. вроде бы меньше. Если пересчитать эти показатели с учетом явки, то оказывается, что в процентах от списочного состава избирателей, т.е. от взрослого населения в целом, число голосующих за коммунистов и «патриотов» увеличилось с 23,4% до 26,5% — примерно на 3 млн. человек. В новой Думе эти силы располагают приблизительно 53% мандатов, что в общем-то соответствует распространенности этих настроений в обществе, где 55% населения полагают, что времена Брежнева лучше нынешних и что реформы были предприняты напрасно. А вот демократы с их 12—13% депутатских мест оказались в новом парламенте явно недопредставленными.
Выборы обнажили глубокий кризис демократии в обществе, где для функционирования демократических и рыночных институтов не существует соответствующих условий. У них просто нет корневой системы в виде прочных ценностных, нравственных, правовых, социальных и даже обыденно-бытовых оснований. Все поверхностно заимствуемые на Западе учреждения работают неимоверно извращенным образом. Да и может ли быть нормальным законотворческим органом парламент, на 90 или более процентов укомплектованный неюристами? Вероятно, с такой же степенью эффективности, как, допустим, укомплектованный юристами таксопарк. Даже такой институт, как деньги, в нашем социо-культурном климате выступает в довольно-таки фантастическом обличье. О чем свидетельствуют кризис неплатежей, невыплаты зарплат и другие невиданные нигде в мире прелести. Когда-то, объясняя иностранцам свое отношение к происходящему после перестройки, я в шутку сказал, что раньше меня не пускал за границу конкретный Иван Иванович, а теперь не пускает безличный универсальный рубль, и что я предпочитаю подчинение второго рода. С тех пор становится очевидно, что отнюдь не большинству наших людей свойственно такое предпочтение. «Красные директора» в правительстве и на местах упорно отказываются покориться рублю, все еще уповая на возрождение прежних властно-иерархических персоналистских отношений. Не принимают рациональной, основанной на расчете системы отношений и миллионы за них голосующих. В результате мы имеем парламент, состоящий из подобных «красных директоров» и их приспешников. Парадокс ситуации состоит в том, что самый основополагающий институт демократии — выборы — ведет к власти врагов и могильщиков этой самой демократии (веймарская ситуация, см. кн. А. Янов, После Ельцина. М., 1995), поклонников не закона, права, договора, а власти как таковой, с ее непременными атрибутами — принуждением, наказанием, запретом, насилием во всех его разновидностях. Строго говоря, и сейчас уже, при власти ново-старой элиты «регулятором поведени все более явно выступает насилие (расправа, разборка). Грубо говоря, отношения управляются не правом, а пулей. Если в сталинские времена убийство было государственным, то теперь оно стало общественным». (В. Дорошенко и В. Матизен, «Общая газета», 14—20 дек.) Собственно, восстановлением своей монополии в области экономики, в средствах массового идеологического воздействия, в сфере насилия и собирается заняться коммуно-патриотическа братва в случае полного завоевания власти.
Вполне вероятно, что после начала работы Думы основной конфликт развернется вокруг премьерского кресла как важного плацдарма для последующего штурма президентской высоты. Трудно согласиться с теми политологами, которые считают, что и Зюганову, и Явлинскому предпочтительнее пребывать до президентских выборов вне исполнительных структур, оставляя черномырдинский кабинет в качестве удобного объекта для критики. Для них это будет означать уклонение от исполнения мандата, данного им народом, поскольку и результаты выборов, и данные опросов, согласно которым Черномырдину доверяет лишь четверть населения страны, а 53% выступают за его отставку, говорят о том, что правительство утратило легитимность и его надо «валить».
Грозные последствия победы коммуно-патриотических
сил на думских, а затем, может статься, и на президентских выборах ставят
перед демократической и реформистской частью общества вопросы, которые
она так и не смогла решить в период противостояния сентября-октября 1993
года. Пожалуй, никто не поставил их более откровенно, чем Юлия Латынина
в газете «Сегодня» (21.11 1995):
«Конечно, приятно
бросаться на амбразуру, защищая вторичные половые признаки демократии.
Но стоят ли выборы, на которых победят коммунисты, чтобы их признавали
действительными?»
А ответ на это вопрошание имеет смысл поискать
в несколько загадочной формуле П. Грачева («Независимая газета»,
18.11.1995):
«Что касается армии, то она будет весьма признательна,
если все будет конституционно. Ну а если что-то произойдет, то армия будет
действовать в зависимости от складывающейся ситуации.»