Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2017
Александр КАРПЕНКО
Поэт, прозаик, эссеист, ветеранафганец. Член Союза
писателей России, Союза писателей XXI века. Закончил спецшколу с преподаванием
ряда предметов на английском языке, музыкальную школу по классу фортепиано.
Сочинять стихи и песни начал еще в школе. В 1980 году поступил на годичные
курсы в Военный институт иностранных языков, изучал язык дари.
По окончании курсов получил распределение в Афганистан военным переводчиком
(1981). В 1984 году демобилизовался по состоянию здоровья в звании старшего
лейтенанта. За службу Александр был награжден орденом Красной Звезды, афганским
орденом Звезды 3-й степени, медалями, почетными знаками. В 1984 году поступил в
Литературный институт имени А. М. Горького, тогда же начал публиковаться в
толстых литературных журналах. Институт окончил в 1989-м, в этом же году вышел
первый поэтический сборник «Разговоры со смертью». В 1991 году фирмой «Мелодия»
был выпущен дискгигант стихов Александра Карпенко.
Снялся в нескольких художественных и документальных фильмах. Живет в Москве.
АНДРЕЙ ШИРЯЕВ — АВАНГРАНД РУССКОЙ ПОЭЗИИ
Увидела свет новая — посмертная! — книга Андрея Ширяева «Случайный ангел»
(М., издательство Евгения Степанова, Книжная серия «Авангранды»,
2016) — его избранные стихотворения. Составителю сборника Наталье Крофтс пришла в голову счастливая мысль: попросить
любителей поэзии Ширяева назвать три самых любимых своих стихотворения у
Андрея. Потом все эти отзывы были собраны в книгу. Так что «Случайный ангел» —
самая что ни на есть «народная» книга. И я горжусь, что есть в новом издании и
стихи, «подсказанные» мною.
Трудно переоценить вклад в этот проект Евгения Степанова. Благодаря его
энтузиазму книга была собрана и издана в кратчайшие сроки. А сам Степанов еще и
снабдил ее глубоким и обстоятельным предисловием, выдающим в нем большого
поклонника таланта Андрея Ширяева. Степанов отмечает необыкновенную
тропонасыщенность речи поэта.
Книга Андрея Ширяева вышла в серии «Авангранды». Это
слово придумал в свое время поэт и театральный деятель Владимир Климов. «Авангранды» — это гранды и авангардисты в одном флаконе.
Большие поэты, которые вышли к читателям с новым словом. То, что сделал в
русской поэзии Андрей Ширяев, тянет, как минимум, на новаторство. Хотя
новаторство это не сразу бросается в глаза. Во всяком случае, для меня это
новое направление, которому нет еще имени. Ширяев показывает нам, куда может
двинуться широкое русло русской поэзии вслед за метаметафористами,
концептуалистами и постмодернистами. Андрей Ширяев — это изысканность и
напевность, которым не чужды трагические глубины. Он показывает: можно быть и
органичным, и современным. Иногда поэт словно бы не договаривает, и это —
высокая недоговоренность мастера импрессионистических мазков. Ширяев широко
использует короткие предложения, которые становятся у него одним из элементов
стиля. Он говорит о деталях, которые мыслятся как главное. Интонация —
одновременно вкрадчивая и доверительная. Трудно представить себе, как такой
изысканный и совсем не брутальный поэт мог пустить себе пулю в лоб. Однако мне
кажется, что такое решение было принято Андреем не спонтанно. У Андрея Ширяева
было свойственное многим поэтам метафизическое ощущение конечности бытия, преходящести мгновения. Он говорит в одном из
стихотворений: «А я — лишь пепел над океаном». Океан — велик, океан — вечен. А
что такое в сравнении с ним человек? За последние годы от нас ушло много
первоклассных поэтов. Со многими из ушедших я общался и дружил. Но, пожалуй,
только применительно к одному человеку — Андрею Ширяеву я слышал это
стремительное определение: «гений». Причем так говорили самые разные люди, в
том числе и те, чей поэтический дар не слишком масштабен. В лице Ширяева мы
видим русского человека в своей эстетической завершенности: ничего слишком; все
жизненные рецепторы одинаково чувствительны. И вместе с тем это был человек со
своим особым вкусом к жизни.
СЛУЧАЙНЫЕ НЕРОВНОСТИ ВСЕЛЕННОЙ
Андрей родился в Казахстане, долго жил в Москве, учился в Литинституте, в семинаре Юрия Левитанского, затем неожиданно переехал в Эквадор, где и прожил последние тринадцать лет своей жизни. Его самоубийство было своего рода актом эвтаназии неизлечимо больного человека. Он уже не мог без посторонней помощи спуститься, например, со второго на первый этаж собственного дома. Хотя существует некий диссонанс между его стихами и способом ухода из жизни. Ширяев писал акварельно, «полутонами», но при этом мог неожиданно в любой момент выйти на самую пронзительную интимную или философскую ноту. Его синтетический стиль сочетает в себе «прекрасную ясность» и непосредственность и суперсовременные сюрреалистические и модернистские элементы. Такой стиль требует гармонической эстетики, поскольку впечатление создается всем стихотворением, а не его фрагментами. Вместе с тем Андрею Ширяеву удавались длинные произведения вроде «Бесконечного письма», стилизации. Стихи Ширяева пестрят историческими параллелями, реминисценциями, «воспоминаниями о будущем»:
…и сражение роз неизбежно, и злой лепесток
в трансильванскую глушь заскучавшими пальцами сослан,
и неспешно галеры сквозь сердце идут на восток,
погружая в остывшую кровь деревянные весла.
Здесь, где кожа подобна пергаменту, падают ниц
даже зимние звезды и мята вина не остудит,
бормочу, отражая зрачками осколки зарниц:
будь что будет…
Так ли больно тебе, как тебе не умеется знать
об искусстве любви, безыскусный мой, бедный Овидий?
Одиночество пить, как вино, и вином запивать
одиночество в чашках аптекарских взломанных мидий.
Говори мне: кому — я? Зачем я на этих весах?
Кто меня уравняет с другими в похмельной отчизне?
…а прекрасный восток оживает в прекрасных глазах
слишком поздно для жизни.
У французского писателя Барбе д’Оревильи, современника Гюго и Готье, на стене висел девиз жизни: «Слишком поздно!» Это не помешало ему прожить долгую жизнь. Но Барбе никогда не уточнял, что именно «слишком поздно». «Слишком поздно для жизни», — говорит Ширяев. Есть люди, невероятно одаренные от природы, которые легко реализуют себя и вне поэзии. Потому что для них поэзия — везде. Одним из таких людей был Андрей. Какие прекрасные строки: «…и неспешно галеры сквозь сердце идут на восток, погружая в остывшую кровь деревянные весла». Это Сальвадор Дали, только в поэзии! А эти два вопроса: «Кому — я? Зачем я на этих весах?» Самый глубокий философ — тот, кто не философствует постоянно, а нечаянно проговаривается.
Три истины: огонь, вода и глина.
Гончарный круг. Весь август у порога
темнела перезрелая малина
и тоже принимала форму Бога.
Я слышал музыку. В привычном гаме
и топоте на школьных переменах
звучали голоса за облаками
каких-то духовых, каких-то медных.
Не зная обо мне ни сном, ни духом,
вода в природе двигалась кругами
весь век, пока я становился слухом
и круг вокруг оси вращал ногами.
Поэзия — это тщательная настройка души и звука. Бывает, что такая настройка словно бы дана человеку изначально, и космос просачивается в его душу сквозь темя. В лирике Андрея Ширяева много музыки, философии и эзотерики. А еще в его стихах много жизни. Переживая — осмысливаешь. Невзирая на долгую жизнь в Латинской Америке, у Ширяева — самое что ни на есть «европейское» мироощущение. Это романтик, вроде Сент-Экзюпери, нашедший в жизненных приключениях «и жизнь, и слезы, и любовь». Он всегда на острие постижения — невероятно цельный человек, монолит. В нем слилось много разнообразных щедрот природы, и все эти дары он умел превращать в поэзию. Ширяев — не расщепляем, геометрия его образов — не линейна. Он задыхается в словах… объясняется в любви безнадежно больному миру. Он умел сочетать в себе «еретическую простоту» с «цветущей сложностью». Наверное, так писал бы Пушкин, живи он в XXI веке. «Всё во мне и я во всем» — эти тютчевские слова как нельзя лучше подходят к лирике Андрея Ширяева. Нестандартный уход из жизни только усилил интерес к его жизни и творчеству. Поэт пишет, что это мир покончил с ним:
Так и будет. Вымокнет сирень,
смолкнут скрипки, выгорят обои,
и поманит пением сирен
этот мир, покончивший с тобою.
МАСТЕР ЗЕРКАЛ
Каждый поэт порой «проговаривается о себе в собственных строчках. О своих началах, о своих особенностях. Я думаю, что название одной из ранних книг Андрея Ширяева — «Мастер зеркал» — замечательно рассказывает нам о его стиле письма. Слог поэта порой почти ленив, словно южноамериканская жара. Но есть неумолимость слов, ритма, рифмы, свободно перетекающая в неумолимость жизни как законченного произведения. Жизнь словно ураган слизал — не стало мастера зеркал. И вот, в качестве мастера зеркал, Андрей Ширяев словно бы «выпорхнул» из этого знаменитого стихотворения Георгия Иванова:
1
Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,
А только в неизбежность пораженья.
Не в музыку, что жизнь мою сожгла,
А в пепел, что остался от сожженья.
2
Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
«Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья…»
Мне говорят — ты выиграл игру!
Но все равно. Я больше не играю.
Допустим, как поэт я не умру,
Зато как человек я умираю.
Так или иначе, подробности Андрея Ширяева восходят к выше процитированному
стихотворению Георгия Иванова. Поэт — это всегда феномен языка, необыкновенной
лингвистической одаренности. Он выбирает наиболее точные слова для выражения
своих переживаний. Андрей Ширяев — поэт для гурманов слова. Он не срывается на
крик, не бьет в социально-гражданский набат, его лирика плавна и многовекторна. «Эзотерика Ширяева не герметична, а
распахнута в жизнь, и там все это переплавляется в поэзию», — так
отозвалась о лирике Ширяева поэт-мистик Светлана Максимова.
Лично мне у Ширяева больше нравятся длинные стихи, интонационно чем-то
напоминающие «Евгения Онегина». Например, «Бесконечное письмо». Вместе с тем у
Андрея это не проза, которую зарифмовали, не роман в стихах, как у Пушкина, а
самая настоящая подвижная (и подвижническая) лирика. Какие обычно возникают
вопросы по поводу длинных стихотворений? Хватит ли у автора энергетики
выдержать высокий уровень повествования на большом протяжении? Если такого
внутреннего напора, помноженного на мастерство, хватает, большое произведение
предпочтительней маленького. У Ширяева протяженный монолог часто строится как
диалог с самим собой. Возможно, автор писал подобные стихи не сразу, а «в
несколько присестов», каждый раз входя в «новую реку», но умудряясь сохранить
тон и нить повествования. Мне кажется, это тяготение к «бесконечному письму»
нравилось и самому Андрею. Как нечто совсем «не бардовское»,
в современном понимании слова, и вместе с тем расширяющее «барда» до рапсода.
Поэт отвергает иронию, оставаясь тем не менее умным и самоироничным. Неочищенный поток сознания. Завораживающая
музыка сердца. В таких стихотворениях, как «Набросив парус, точно грязный плед,
на плечи…» или «Светает. Океан перебродил…» идет всерастворенье
— сна во сне, жизни — в смерти, любви — в разлуке. Воистину, мастер зеркал!
ИСКУССТВО ЛЮБВИ
Любовная лирика — наверное, самый распространенный лирический жанр, от библейской «Песни песней» до наших дней. Однако меня не покидает ощущение, что и здесь Андрею Ширяеву удалось сказать нечто новое. В своей «трансильванской глуши» поэт артистичен и великолепно свободен. Вспомним, как он сетовал на непосвященность знаменитого римского поэта Овидия в сакральные таинства любви. «Так ли больно тебе, как тебе не умеется знать об искусстве любви, безыскусный мой, бедный Овидий?» И Андрей показывает, как нужно писать настоящие стихи о любви. Это страсть, это секс, это нежность, это любовь мужчины к женщине. Обратите внимание, как изысканно рассказывает поэт о своем мужском священнодействии. И ты понимаешь, что жизнь для Андрея была такой же поэмой, как и его стихотворные строчки.
ты тянешь меня к себе
бросаешь меня лицом
на дымные жемчуга рассыпанные кольцом
по нежным твоим холмам по ласковому песку
ведешь по колено вброд к поющему тростнику
на самом краю луны и крика и торжества
где складывает река холодные рукава
на дне твоего дождя на падающем листе
на вспыхнувшем наготой напрягшемся животе
становится мой восторг и твой драгоценный страх
вращением солнц и птиц в расширившихся зрачках
ты тянешь меня как звук — так властно, так
торопя…
И я остаюсь в тебе. В тебе — и после тебя.
Андрей, ты остался! Даже «после себя».