Рассказ
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2016
Елена ЛИТИНСКАЯ
Прозаик, литературный критик, общественный деятель. Более 30 лет работала в
Бруклинской публичной библиотеке. Член Союза писателей XXI века. Живет в НьюЙорке (США).
— А-а-а-а! А-а-а-а!
Прости, любимая! — Сергей проснулся от собственного крика, с трудом разомкнул
налитые тяжестью веки. Уперся взглядом в небольшое решетчатое окно на фоне
уныло-серой, в пятнах, стены. Хотел получше разглядеть
комнату, в которой находился, попытался протереть глаза. Не смог. Руки были на
груди крепко связаны рукавами рубашки из плотной ткани. Интуитивно поморгал
веками. Видимость стала четче. В крошечной убогой комнате стояли единственная
низкая кровать и тумбочка с отбитыми углами. На тумбочке — голо. Он, кровать и
тумбочка. Больше никого и ничего в комнате не было. Сквозь затуманенное
сознание Сергей попытался вспомнить, что произошло, почему он здесь.
Где я? На тюрьму вроде не похоже. Скорее — на изолятор психиатрической
лечебницы. Я — в смирительной рубашке? Почему? За что? Что я такого натворил?
Не помню.
— Эй! Кто-нибу-у-удь! Помогите! — закричал Сергей! — Кто-нибу-у-у-дь! — и закрыл глаза от усталости.
Что они мне такое вкололи, гады?
За дверью послышались быстрые шаги. Громыхнул ключ в тяжелом замке. Дверь
открылась, и в комнату вошел высоченного роста крепкий детина
лет тридцати, одетый в униформу серо-зеленого цвета. Сергей снова с усилием
разомкнул веки.
Кто этот громила? То ли санитар, то ли медбрат. С таким шутки плохи. Надо к
нему с уважением. Иначе вмиг скрутит в бараний рог.
— Проснулись? Вот и хорошо. Что вы хотите? Чем я могу вам помочь? — вежливо
спросил вошедший.
— Кто вы?
— Я — дежурный медбрат.
— Господин медбрат! Я хочу знать, имею право. Где я, зачем и почему на мне
смирительная рубашка? — выдавил из себя Сергей.
— Вы находитесь в изоляторе психиатрической лечебницы Х штата Нью-Йорк.
Грозились покончить с собой и рассылали друзьям и родственникам телефонные
сообщения о своих намерениях. Кто-то из родственников позвонил 911. Приехали
полиция и наша медкоманда. Вам предложили
добровольную госпитализацию. Вы не захотели. Пришлось госпитализировать вас
насильно. Вы кричали, ругались и оказали медикам и полицейским физическое
сопротивление. На вас надели наручники, привезли сюда. Вы грозились набить морду психиатру, который эвалюировал
ваше состояние. Пришлось вколоть вам транквилизатор и надеть смирительную
рубашку. Надеюсь, вы, как врач, понимаете, что у нас не было другого выхода. —
Медбрат произнес длинную тираду, на середине которой Сергей снова прикрыл веки.
— Понимаю… Какую дрянь вы
мне вкололи?
— Стандартную в таких случаях дозу галоперидола и… валиум.
— И что теперь?
— Теперь будем вас лечить. Подлечим и выпишем. Если, конечно, вы не будете
сопротивляться.
Сопротивляться нет сил. Господи! Что же это со мной? Попал в психушку.
Как же я дошел до жизни такой?
«Такой, такой, такой…» — стучало в голове, словно часовой маятник отмерял
секунды.
Сергей попытался сконцентрироваться и вспомнить ближайшее прошлое. В
открывшемся окошке сознания он увидел свой медицинский офис, модерново и даже с
шиком оформленный стараниями жены, и кабинет, в котором провел с пациентами
столько часов, месяцев… лет. Мелькнуло залитое слезами лицо жены, потом, как
будто на сцене театра, появились секретарша Карина,
медсестра Софа и бухгалтер Анжела. Все четверо грозили ему кулачками, плевали в
его сторону и по-змеиному шипели:
— Сволочь, бабник, прелюбодей! Получил по заслугам.
Кому ты теперь нужен, старый козел!
Сергей хотел им что-то ответить в свое оправдание, но не смог и только
беспомощно и бессмысленно закричал, завыл:
— Любимая! Прости! Бес попутал. А-а-а! А-а-а! А-а-а!
И все. На сцену его сознания резко опустился черный занавес и закрыл собою
перекошенные злобой и коллективной жаждой мести лица женщин. Видение исчезло.
Сергей погрузился в спасительное забытье.
У пациента слуховые и, видимо, зрительные галлюцинации. Надо будет сказать об
этом доктору Коэну, — подумал дежурный медбрат, сделал соответствующую запись в
блокноте и перенес ее в компьютер, добавив к диагнозу «клиническая депрессия с
мыслями о суициде» — «под вопросом — слуховые и зрительные галлюцинации».
* * *
Жарким августом 1979 года семья Липницких в составе
Сергея, его жены Татьяны, десятилетней дочери Настеньки и Серёжиной матери
Фаины Львовны, пройдя эмиграцию в Вене и Риме, благополучно прибыла в город
Нью-Йорк. Они уехали из Союза по израильской визе. Близких родственников в
Америке у Липницких не было, и взяла их на попечение
организация помощи новым американцам — NYANA. Первое время, как многие
новоприбывшие, они жили в дешевом отеле, за который платила NYANA. Впрочем,
NYANA платила также за питание и медицинское обслуживание. Одеждой обходились
старой, привезенной из Союза. Наяновская помощь
продолжалась где-то три месяца. Когда положенный срок «опеки» и встраивания
семейства Липницких в американскую жизнь истек, NYANA
официально предупредила, что снимает их с довольствия. Надо бы им подыскать
себе квартиру и хоть кому-то одному устроиться на работу. Решили, что работать
пойдет Татьяна, которая хорошо знала английский и поэтому ей предложили место
клерка в той же NYAN(е). А Сергей будет готовиться к сдаче
экзаменов на М. Д. Это было мудрое и предусмотрительное решение. Ведь
когда Сергей сдаст экзамены и станет американским врачом, Липницкие
поднимутся если не на высшую, то на значительно более высокую ступеньку
американского общества. И Татьянина «жертва» не будет напрасной.
Сняли недорогую двуспальную квартиру в смешанном (черно-белом) районе. На
большее не потянули. Настеньку отдали в школу. Фаина Львовна получила пособие
SSI со всеми прилагающимися к нему льготами и бенефитами.
Татьяна работала, Сергей денно и нощно грыз английский и медицинские науки,
оставляя на сон всего несколько часов. Они оба были как два заведенных на
выживание робота. Ни книжку почитать, ни в кино сходить, ни расслабиться. Разве
что смотрели по телевизору новости, чтобы совсем не одичать.
Не до любви им было. Чмокнутся в щечку на ночь — и вся любовь. И воспринимать
друг друга они стали не как муж и жена, а, скорее, как брат и сестра. А
плотская любовь — барышня своенравная, капризная и обидчивая. Не уделяешь ей
внимания — она тебе мстит, собирает манатки,
разворачивается и уходит в неизвестном направлении… навсегда. Можно, конечно,
попытаться ее вернуть всякими притворствами и уловками, но чаще всего это
оказывается делом невозможным, пустым занятием. По-английски — waste of time.
Лучше не скажешь.
Так и случилось с Липницкими. Когда Сергей наконец-то
сдал все экзамены и был принят в резидентуру
госпиталя Н, а Татьяна получила прибавку к зарплате, они устроили дома
небольшой семейный праздник. Накупили разных вкусностей, распили на троих
(включая Фаину Львовну) бутылку шампанского и решили наконец-то заняться
любовью… Однако ничего радостного из этого запоздалого
lovemaking не вышло. Сергей обнаружил, что страсть
его к жене ушла и нежность себя иссушила. Он очень
старался. Она тоже. Но получился какой-то скороспелый деловой секс, принесший
им обоим разочарование и даже испуг.
Что же дальше? Теперь так будет всегда? Кто виноват и что делать?
Они еще несколько раз пытались заняться любовью, однако снова ничего, кроме
разочарования и даже раздражения друг на друга, не обрели. Посыпались упреки,
ссоры. Начались скандалы.
— Сволочь ты, Серёжка! Целых два года ты сидел на моей шее, а теперь, когда ты
стал без пяти минут американским доктором, я уже тебя, видите ли, не устраиваю
как женщина. У тебя, наверное, только на меня не стоит, и ты уже завел себе в
больнице какую-нибудь медсестричку?..
Хорошо бы! Но, к сожалению, это не так… Неужели я
вообще испекся? Что делать? Стреляться или записываться на прием к
сексопатологу?
— Не хами! Перестань! Ты знаешь, что это не так.
Никакой другой женщины у меня нет. И я благодарен тебе за то, что ты меня
содержала. Благодарен по гроб жизни! Да, да, да! Но
что-то сломалось в наших отношениях или во мне. Любовь не морковь. Ее нельзя
вот так отмыть, почистить, отварить и подать к столу. Видно, разлюбил. Эта чертова
эмиграция убивает чувства. Прости! Нет, ты мне по-прежнему дорога, как родной
человек, но… И…
— Ах вот оно что! Ты меня разлюбил, значит! Приспособленец,
гад, ничтожество! Я тебя тоже разлюбила, но я стараюсь
как могу вернуть любовь и сохранить семью, а ты, ты, ты.., — Татьяна исчерпала
словарный запас оскорблений, схватила чашку и швырнула об пол. Потом тарелку и
стакан — все, что попалось под руку, — и разбила. В ответ на сей «демарш» Сергей молча схватил куртку, пачку сигарет и выбежал на
улицу.
«Татьяна, милая Татьяна!» Первая моя любовь… В какую
фурию ты превратилась! Да и я тоже хорош. Сказать женщине, что ты ее разлюбил!
Да как только у меня язык повернулся! Но ведь я ей сказал правду. Горькую
правду.
Все это происходило, и не раз, на глазах у дочери и Фаины Львовны. Настенька
плакала, а Фаина Львовна, советский прямой человек, после очередного скандала
невестки с сыном взяла и просто изрекла:
— Видно, ничего уже не склеишь, дети. Разбили вы свое американское счастье.
Разводитесь! Чего мудрить-то! Чем скорей, тем лучше, пока не дошло до
рукоприкладства и полиции. Разъедемся мирно. Настенька останется с Таней в этой
квартире, а мы с Серёжей снимем другую. Сохраним
цивильные отношения и нервную систему.
Татьяна какое-то время сопротивлялась такому кардинальному решению семейного
вопроса, все надеялась, что Сергей к ней по-новому воспылает, но потом
смирилась и согласилась на развод, так как уже без неприязни на Сергея смотреть
не могла и жить с ним под одной крышей — тем более. Надо было срочно гасить
накал ненависти.
По обоюдному согласию в Америке разводят без проволочек. А
если нажитое вместе имущество выражается в старой, большей частью найденной на
улице или подаренной благотворительной организацией мебели, подержанной машине
и смехотворном счете в банке, разводят и того быстрее. Не церемонятся.
Так что вчера ты — семейный человек, а сегодня холост и почти свободен. Знай плати вовремя алименты, навещай ребенка по выходным,
бери домой на каникулы и выстраивай себе новую жизнь.
* * *
Сергей с мамой сняли квартиру недалеко от госпиталя Н, так как суровые
условия резидентуры требовали, чтобы он был на месте аж к семи утра. Первое время резидентура
так вцепилась в Сергея, не отпуская сутками, что у него не было времени
передохнуть и осмыслить новую внесемейную форму
существования, в которой он отныне пребывал. Он приходил домой измотанным,
полуголодным — отъесться на маминых харчах,
отоспаться, переодеться, чтобы снова вернуться «в строй» на пути к покорению
вершин М. Д.
В Союзе Сергей работал на полторы ставки обычным районным
врачом-отоларингологом, и это его вполне устраивало. Но здесь, в Штатах, он
размахнулся и поставил себе целью стать хирургом. И не каким-нибудь ординарным
«мясником», который направо и налево вырезает аппендиксы, грыжи и разные
наружные опухоли, а тонким пластическим хирургом, способным волшебным
мановением скальпеля убирать с лиц пациентов следы прожитых лет, перекраивать
тела и превращать дурнушек в красавиц. Отличная память, знания, упорный труд и
золотые руки способствовали неукоснительному продвижению Сергея к заветной
цели.
Немного пообвыкнув в новой роли неженатого и успешного врача-резидента, Сергей
решил покончить с монашеским существованием и стал посматривать по сторонам в
поисках хорошенького женского личика, стройной фигурки и покладистого
характера. И очень скоро взгляд его остановился и замер на русскоязычной
хирургической медсестре Верочке. Сергею к тому времени исполнилось тридцать
восемь лет. Для любви самый возраст. Верочке — на десять лет меньше. Она была не
замужем, находилась в «подвешенном» состоянии между бойфрендами
и, как говорится в «Сказке о мертвой царевне», и «умом, и всем взяла». Сергей, не долго думая, предложил ей встретиться. Верочка
согласилась.
Отчего нет? Сергей вполне симпатичный, интеллигентный, харизматичный
мужчина и скоро станет пластическим хирургом. Отличная перспектива! Это вам не зачуханный дежурный врач в Emergency
Room!
И скоропалительно закрутился жаркий служебный роман, который так бы и продолжал
крутиться неопределенное количество лет, если бы не настойчивое Верочкино
желание выйти замуж, родить ребенка, словом, создать семью. Нерешительная
Верочка расхрабрилась и сделала Сергею решительное предложение, от которого он
не мог… да и не хотел отказываться.
Мужчины по отношению к женскому полу, грубо говоря, делятся на две основные
категории: те, кто женится, и те, кто нет… Сергей принадлежал
к первой группе и поэтому с легкостью согласился на второй брак. Хотя мудрая
Фаина Львовна, основываясь на печальном опыте первого брака сына и предполагая,
что его натура после приобретения звания и статуса М. Д. станет еще более
женолюбивой, советовала не торопиться и подумать…
— Мама, если я буду долго думать, то потеряю Верочку. Мы любим друг друга, у
нас много общего. Где еще я найду такой альянс? Да и времени у меня нет искать
другие варианты.
— Смотри, Серёженька! Жениться легко, а вот если
придется снова разводиться, «с белой ручки не стряхнешь…». Второй развод будет
гораздо сложнее и ударит больнее. Родите ребенка, наживете солидное имущество… Будете отдирать с кровью, по живому. Тебе еще и Настеньку
надо на ноги ставить. Когда ты последний раз видел свою дочь?
— Вчера. Я люблю Настеньку, правда она на меня смотрит букой. Видно, тут Таня
приложила руку. Но если говорить объективно, девочка здорова и должна быть
довольна жизнью. У нее все есть — от модных тряпок до компьютера. Алименты
платятся вовремя. Поговаривают, что Татьяна нашла мне замену в виде социально и
материально стабильного бойфренда.
Так что все ОК! Не будь пессимисткой, мамочка, и не каркай! — отмахнулся Сергей
от материнских увещеваний. Он верил в свою новую любовь, счастливую звезду и
головокружительную карьеру пластического хирурга с офисом, если не на Пятой Авеню, то где-то рядом…
* * *
Прошло восемь лет. Несколько важных (радостных и печальных) событий
случилось за эти годы. У Сергея и Веры родилась дочь Элизабет (Лайза), жизнерадостный американский ребенок, без
комплексов. Родители девочку обожали и с воодушевлением исполняли ее малейшие
желания и прихоти. Сергей успешно окончил резидентуру
и прошел специализацию в области пластической хирургии. Сдал дополнительные
экзамены. Так что к его званию отныне приписывалось почетное уточнение, или
дополнение — Board Certified
in Plastic Surgery. Фаина Львовна дожила до этого счастливого события,
но возраст и напряженные годы иммиграции и переездов взяли свое… Она вскоре
заболела. Американская медицина была бессильна перед расползающимся по телу
старушки смертельным недугом. Никакие высокие связи сына в медицинских кругах
не помогли. Не стало больше любящей и любимой мамы, и некому было теперь
подсказывать Серёже, какое жизненно важное решение будет правильным, а какое
нет.
Липницкому перевалило далеко за сорок. Казалось бы,
возраст весьма зрелый, да и положение солидное. Но после смерти матери Сергей
почувствовал себя осиротевшим подростком, школьником, потерявшим любимого
классного руководителя. Правда, под боком была жена Верочка, но она всегда
лежала, сидела или бежала рядом, как верная собачка на поводке. Во всем
слушалась Сергея, а о том, чтобы давать мужу советы, и речи быть не могло.
Верочка сильно переменилась за эти годы: ушла с работы, превратившись в
домашнюю хозяйку. С воодушевлением обустраивала новые апартаменты, воспитывала Лайзу, готовила вкусную и нездоровую пищу, толстела и
постепенно перешла в одежде с шестого размера аж на
четырнадцатый. Когда Сергей намекал ей, что, мол, не мешает сесть на диету,
заняться спортом и скинуть фунтов пятьдесят, Верочка плакала, беспомощно
разводила руками и объясняла, оправдываясь:
— Я пытаюсь. Не получается. Так и тянет на сладенькое. Ничего не поделаешь!
Наследственная полнота… от мамы.
Сергей понимающе кивал головой, целовал Верочку в щечку… но с назревающей
тоской думал о том, что эта «наследственная от мамы полнота» не вызывает у него
физиологического желания и расходится с эстетикой образа любимой женщины. В
представительницах слабого пола Сергей прежде всего
ценил внешние данные. Уж он-то знал толк в красоте.
Тем более, что красивые лица и фигуры успешно лепил
сам.
Кабы жива была Фаина Львовна, она бы подсказала
Сергею, какие нужные слова подобрать, чтобы, не обижая жену, заставить ее
заняться собой и обрести если не прежнюю, то хоть близкую к той, форму. Но
Фаина Львовна не умела руководить сыном с небес. И Сергей молчал, неосознанно
затаив мечту о красивой, стройной любовнице.
Он оставил работу в госпитале и присоединился к престижной группе пластических
хирургов, сначала в качестве младшего партнера, потом — на равных. Навыки его
росли вместе с популярностью, клиентурой и гонорарами. Очень скоро Липницкие купили роскошное
двухэтажное кондо на Ривердейл
и зимний домик с камином в Пенсильвании, у озера. Чтобы летом охлаждаться от
нью-йоркского зноя, а зимой кататься на горных лыжах и отогреваться у камина.
Казалось бы, заветная цель достигнута. О чем еще можно мечтать? Самое лучшее и естественное — просто продолжать идти в том же
направлении и размеренном темпе дальше, чтобы удержаться, не сломаться и не
сверзиться с головокружительной высоты в пропасть…
Может, оно так дальше и происходило бы, если б не увлекающаяся натура Сергея и
не новая помощница менеджера клиники пластической хирургии Виктория, или, как
она себя называла, Вики. Высокая, статная полукровка,
блистающая яркой, еврейско-украинской красотой, жутко деловая, способная,
вездесущая, она мелькала, мелькала перед глазами Сергея и домелькалась…
до того, что он глаз не мог от нее отвести. Сергей заболел этой женщиной,
влюбился в нее до дрожания рук перед операциями, до того, что начал снова курить,
хотя не курил уже много лет. До того, что каждый вечер стал прикладываться к
коньяку и, засыпая, бредил именем Вики. Все было поставлено на карту: семейная
жизнь, карьера, здоровье, благополучие.
Мне нужна эта женщина. Без нее мне ничего не мило: ни работа, ни престиж, ни
деньги, ни двухэтажное кондо, ни домик в
Пенсильвании.
Он не знал, как подойти к ней, чтобы не спугнуть, чтобы не оттолкнула. Молча бросал на нее красноречивые взгляды. Она читала по
лицу его чувства и мысли (и не только она, остальные врачи и сотрудники офиса
тоже были не слепые) и подошла к нему сама. То ли тоже влюбилась, то ли хотела
спасти его от него самого, то ли собралась написать личную волшебную сказку о
современной Золушке, которая задумала завоевать принца или даже… короля.
Ведь что такое обычный помощник менеджера? Так, ерунда. Чуть выше клерка по
должности. А подруга престижного пластического хирурга — это совсем другой
статус. Но ведь хирург женат, и, говорят, не в первый раз… Ну,
и что? Кому и когда это мешало? Видела я его жену. Корова коровой! А я —
модель.
— Доктор, вы что-то неважно выглядите. Вы переутомились. Вам нужно отдохнуть,
расслабиться. Не хотите пойти вечером в ирландский паб? Тут недалеко. Посидим,
выпьем по коктейлю, музыку послушаем. Там чудесный гитарист. Милая певичка. Country music.
— Конечно, хочу. Я и сам собирался вас пригласить, но сомневался. И не
надеялся, что вы согласитесь. Вы — красавица, просто совершенство. Никакая
пластическая операция не в силах сотворить лицо, подобное вашему.
А о фигуре я уже и не говорю! У вас, наверное, куча молодых поклонников… А я уже… не то чтобы, но…
— А вы — мужчина в расцвете сил и лет. Угадали: у моей двери — очередь на прием… Но это не имеет никакого значения. Сегодня вечером я буду
с вами, — сказала она загадочно и засмеялась, обнажив ровные белые зубки, как у
маленького хищного зверька. Зубки натуральные, не сотворенные руками дантиста.
«И был вечер», и была ночь, «и наступило утро…». Сергей проснулся в чужой
кровати, скорее узкой, чем широкой. Совсем рядом, буквально вплотную, полуприкрытая одеялом, на спине, спала молодая женщина,
разметав по подушке длинные черные волосы. Одну руку она согнула в локте,
положив себе на живот. Другая ее рука, тонкая и плотная, с шелковистой кожей, с
маленьким колечком на безымянном пальце, раскинулась в свободной позе,
оказавшись на груди Сергея, около шеи. У Сергея перехватило дыхание… от
давления этой ручки, от дурманящего запаха длинных спутанных волос, от
воспоминаний о прошедшей ночи…
Вот оно! Случилось. Победа! Виктория! Прекрасная,
желанная и дарованная ему прошедшей ночью. Нежная и раскованная, любвеобильная,
податливая и неутомимая. Без условностей и всяких преград, без берегов. Такой
женщины у него еще не было. Полночи они занимались любовью, как двадцатилетние
юнцы. Он раскочегарился, вспомнил молодость и,
кажется, не подкачал… Да, но он не ночевал дома и что
теперь скажет Верочке? Предстоит неприятное объяснение. Ай-ай-ай!
При мысли о Верочке душа Сергея, которая только что восторженно парила в
облаках, словно орел, расправив могучие крылья, в миг
сжалась в комок и камнем упала на Землю. Но не разбилась.
Верочке, конечно, ни слова, ни намека. Скажу, что привезли больного с
искореженным, обожженным лицом. Пришлось делать срочную многочасовую операцию и
остаться ночевать в офисе.
Верочка поверила. Но слишком много теперь стало этих внеочередных операций,
после которых Сергей оставался ночевать в офисе или в отеле. Шила в мешке не
утаишь. Скоро уже весь офис был в курсе нового романа Сергея. Дошло и до жены,
правда, как это обычно бывает, в последнюю очередь.
Обе женщины разрывали Сергея на части. Он ощущал себя накрепко привязанным
сразу к двум столбам. Верочка плакала, умоляла мужа оборвать роман с Викой и
вернуться в семью. Вика напирала на него с другой стороны, толкая на полный
разрыв с женой.
— Так больше продолжаться не может. Эти косые, полные презрения ко мне, взгляды
сотрудников. Я здесь как в стане врагов. Либо ты разведешься с Верой и женишься
на мне, либо мне надо уходить и искать другую работу. И лучше даже уехать в
другой штат, где меня никто не знает, чтобы концы в воду. — Вика сделала
печальную гримаску и ухитрилась пустить слезу.
Сергей не мог допустить и мысли о разрыве с Викой. Бросить ее означало
отказаться от иллюзии быть вечно молодым. Стариться он не хотел, просто не
представлял себя стариком, идущим рука об руку с бочкообразной Верочкой.
— Разведись! Отдай им все, что причитается. Мы с тобой построим новую жизнь и
новый офис, куда круче этого. Возьмем mortgage*,
купим особняк, твоя звезда взойдет. Я умею привлекать богатых клиентов, сделаем
радио- и телерекламу. Откроем сайт доктора Липницкого
в Интернете. Я буду во всем тебе помогать. Я креативная
и сильная, могу работать по восемнадцать часов в сутки. Ты ни секунды не
пожалеешь о своем решении.
— Жалко Верочку. Она добрая и… такая беззащитная. Пропадет без меня.
— Ничего! Оклемается… А меня тебе не жаль?
— Зачем спрашиваешь? Ты же знаешь, я совсем голову потерял. Только о тебе и
думаю. Даже в операционной.
— Ну так решайся! Или я увольняюсь и уезжаю.
— А дочка моя, Лайза? Она уже большая девочка. Не
простит отцу предательства. Настенька так и не простила.
— Задаришь ее подарками. Деньги творят чудеса. Лайза
не Настя. Она — рассудочный американский ребенок. Она тебе все простит и еще
больше будет ценить и любить… на некотором
расстоянии. У американских детей другой менталитет.
Казалось, все доводы были исчерпаны. Сергей повелся на уговоры Вики. Верочка
поплакала, поплакала да и перестала. Согласилась на развод, получив половину
имущества.
В глубине души Сергей понимал, что слишком быстро поддался влиянию Вики и
вообще слишком решительно и бездушно оставляет своих жен и детей… Но стремление к самым крутым вершинам американского
общества и иллюзии вечной молодости толкали его вперед. И снова… не было рядом
мамы, которая бы поняла его, пожалела, подбодрила и направила на путь истинный,
путь праведный…
*Ипотека (англ.).
* * *
Прошло пятнадцать лет. Настенька давно выросла во взрослую женщину, а Лайза расцвела и превратилась в привлекательную девушку.
Алименты отпали, но Сергей продолжал осыпать дочерей дорогими подарками, чтобы
доказать им и себе, что по-прежнему любит свое потомство и заботится о нем.
Настя принимала подарки, словно одолжение отцу какое делала. Лайза искренне радовалась каждой вещице, благодарила,
обнимала и целовала папочку.
Все эти подарки и подарочки он мог себе позволить с легкостью, не отрывая денег
от сердца, бюджета и строго следящей за их общим бизнесом — жены и менеджера
офиса — Вики. Вика взялась за дело с воистину мужской хваткой. Обустроила офис
по лучшему европейскому дизайну, закупила самое совершенное оборудование,
наняла грамотных и вышколенных помощниц, медсестер и секретарш. Клиенты
прибывали, доходы росли, как снежный ком. Сергей, знай, орудовал скальпелем,
творил с лицами и телами пациентов чудеса в решете и в итоге вошел в книгу
лучших М. Д. Нью-Йорка.
Липницкие купили шикарный особняк в Вестчестере и виллу на Арубе.
Вика не щадила ни себя, ни мужа и буквально заваливала его пациентами. Сергей
стал уставать, побаливало сердце. Он уже был далеко не молод. Стукнуло
шестьдесят пять. Попал в больницу в предынфарктном состоянии. Пришлось
сократить потребление алкоголя и сесть на диету. А любовь она, конечно, все еще
присутствовала, но постепенно отошла на второй план. Сначала бизнес, потом
любовь. «Утром деньги, вечером стулья».
Сергей чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Ему хотелось скинуть с
десяток пациентов, укоротить рабочий день, прогуляться вечером по аллеям
Центрального Парка, сходить в Метрополитен-опера и
почаще ездить на Арубу. На все это катастрофически не
хватало времени и сил.
Сергей мечтал заняться спортом, подумывал записаться в элитный фитнес-клуб. Не
получалась. Он недовольно рассматривал в зеркале свое рыхлеющее тело и
неустанно думал о том, что должен и еще может восстановить свой сексуальный
потенциал — исключительно в любовных играх с женой. Вика была по-прежнему
молода и хороша собой. Ибо что такое для современной
женщины сорок пять лет? Но сексуальная сторона жизни стала ее интересовать все меньше
и меньше. Она все чаще отказывала Сергею в близости под различными предлогами:
— Нет сил, хочу спать, завтра тяжелый день. Вот поедем в отпуск на Арубу. Теплый океан, солнце, песок… Там
и займемся любовью.
— Но до отпуска далеко, а я хочу тебя сейчас. Где та молодая женщина, где моя
безумная любовь без берегов? Что случилось? Ты меня разлюбила? Я для тебя
слишком стар? Да?
— Ты задаешь мне чересчур много вопросов, а я просто дико утомлена и хочу
спать. К тому же я завтра должна хорошо выглядеть, так как вечером мы
приглашены в городскую мэрию на благотворительный ужин. Хочешь топ-клиентуру,
надо поддерживать деловые связи и появляться в высшем обществе. Давай поговорим
завтра.
Завтра повторялось то же самое. Сергей с тоской чувствовал, что становится
нужен своей жене исключительно как машина для производства денег.
Ну что ж! Что посеял, то и пожинаю. Бросил милую, добрую, любящую Верочку и
женился на молодой деловой красавице Вике… И все же я
так просто не сдамся. Я докажу себе и ей, что все еще что-то из себя
представляю как мужчина. Иначе лет через пять она просто отправит меня на
пенсию и будет вытирать о мою пузатую тушку ноги… Надо
худеть, братец, и заняться собой. Все! Возобновляю уроки тенниса.
Жизнь такая странная штука, которая все время видоизменяется. Ничего
постоянного в ней нет, кроме начального пункта рождения и конечного — смерти. А
между этими двумя определяющими пунктами она плывет зигзагообразной рекой,
натыкаясь на цветущие острова, голые островки, подводные камни и пороги…
Раз в месяц по выходным Сергей встречался со своей младшей дочерью Лайзой. Эта смышленая, привлекательная, веселая девушка
приходила к папочке не только за подарками. Она любила его и гордилась им,
называла Сергея «мой знаменитый любимый папусик».
Тормошила, таскала в бары, рестораны, словом, всячески развлекала его и себя,
поддерживая в обоих дух здорового оптимизма.
В одном из баров Лайза встретила свою подругу по
колледжу Саманту и познакомила ее с папочкой.
— Пап, это моя подруга Саманта. Она пытается стать
актрисой, тянется к Бродвею. Может, и дотянется в
конце концов.
— Саманта! Это мой папочка Серж Липницкий,
знаменитый пластический хирург. Если тебе не нравится твой нос, попа или сиськи, он может это исправить в два счета. Как моя близкая
подруга, ты получишь огромную скидку. Правда, папуля? — хихикнула Лайза. Саманта же восприняла сие
предложение весьма серьезно и вопросительно посмотрела на Сергея.
А почему бы и нет? Я сделаю этой девочке очаровательный носик. Pro Bono. Пусть она будет
счастлива и раскроет свой талант на Бродвее.
Носик получился действительно очаровательный, небольшой и пряменький,
как у Николь Кидман. Саманта была на седьмом небе от счастья. Сергей не взял с
нее ни цента. Он чувствовал себя бескорыстным покровителем театрального
искусства, Пигмалионом, сотворившим свою Галатею, к
которой самым неожиданным (а может, и закономерным) образом воспылал по полной… И она отблагодарила его, как умела. «Галатее» было
двадцать пять лет, «Пигмалиону» — шестьдесят пять.
Что такое сорок лет разницы в возрасте, когда душа горит и есть еще порох в
пороховницах! А жена к тебе охладела…
Благодарность одним свиданием не закончилась. Лайза
была осведомлена о приключениях папочки и даже предоставляла любовникам для
свиданий собственную квартирку в Верхнем Манхэттене. Она терпеть не могла Вику,
из-за которой отец ушел из семьи, и рада была насолить ей. Хоть так, хоть сяк!
Занимаясь любовью с Самантой, Сергей закрывал глаза,
и ему казалось, что все это уже было.
Некий повтор, дежавю… пятнадцать лет назад, когда в
его жизнь ярко и напористо входила Вика. Неужели опять? Что со мной? Что я за
человек такой? Мерзкий я человек, старый бабник, без тормозов. Покажи мне
молодое тело, упругую попку и стройные ножки — и я готов. Проклятый стереотип
сладострастника! Герой Достоевского — отвратительный Фёдор Павлович
Карамазов. На фиг я сдался этой девчонке? Ну,
отблагодарила меня, как умела. И все. Я ей ничего не обещал. Я же не собираюсь
продолжать эту интрижку… и тем более уходить от жены. Я люблю Вику, и она любит
меня. У нас семья, клиника, общее имущество. Мы слишком тесно связаны, чтобы
позволить себе оборвать наши узы. Но она в последнее время стала чересчур
деловая. Охладела ко мне? Неужели я — для нее больше не мужчина, не любимый
муж, а просто машина для изготовления денег? И все же…
Сергей собирался прекратить интрижку с Самантой…
но эта легкая связь почему-то не поддавалась регулировке, «отбилась от
рук» и сама, по инерции, управляемая не иначе как нечистой силой, перетекла в
роман. Бес попутал. Сергей не знал, как и когда поставить точку.
Но все тайное раньше или позже становится явным. Вика каким-то образом (не
иначе, доброхоты донесли) узнала о похождениях своего мужа и сначала не
поверила, потом растерялась, расстроилась… а в итоге
разъярилась и вся кипела, готовя планы мести. Она уже забыла, какими путями
стала Мадам Липницкой номер три. Образ Верочки,
брошенной жены номер два, давно стерся в памяти.
Ну, каков негодяй мой муженек! Он думает, что если
стал первоклассным пластическим хирургом, то ему все позволено. Я почти на
двадцать лет моложе, но ему этого мало. Ему подавай совсем молоденькую девочку.
Мерзавец! Да я его сотру в порошок, разорю, уничтожу.
Он пожалеет, что родился на свет…
Серьезная женщина была Виктория. Имя вполне соответствовало ее натуре. Не чета мягкотелой Верочке, которая почти без боя сдала свои
позиции.
Впервые за много лет Вика ушла раньше времени из офиса, бросив все дела на
помощников и медсестер. Она не спала ночь. Сидела в кухне, курила, репетировала
серьезный разоблачительный разговор с мужем.
Разоблачительного разговора не получилось. Припертый к стенке, Сергей сразу во
всем сознался, повинился, буквально бухнулся в ноги жене, каялся в содеянном и просил, умолял простить его.
Вику обуревали противоречивые чувства. Сергей был раздавлен, сломлен. С одной
стороны, ей было жаль его, жаль их любви, семьи, бизнеса, богатства, всего, что
они вместе создали. И эта жалость нашептывала ей: прости и забудь! С другой
стороны, напирали гордость, злоба, месть и желание его унизить, разорить,
уничтожить. Чтобы ему неповадно было и чтобы ей царствовать единолично.
Ведь это я собственными руками, мозгами, налаженными связями, ценой своей
молодости и красоты создала его имидж и этот налаженный топ-класс бизнес, куда
дорога открыта только людям высшего света: актрисам, женам политиков и
миллионеров. Что такое Сергей без меня? Да, он первоклассный хирург, специалист
своего дела. Но таких много! А имя пластического хирурга Липницкого
создала я.
— Кто создал тебе клиентуру? Кто впихнул тебя в книгу «Лучшие врачи Нью-Йорка»?
Кто поднял тебя на вершину социальной лестницы? Ты ничего не умеешь. Только
орудовать скальпелем и трахать молодых девиц. Ты
абсолютно не пригоден для жизни. Без меня ты — никто, ноль. Таких, как ты,
хирургов много. Их выпускают пачками медицинские школы. А таких,
как я, просто больше нет.
— Но я же работал, заработал состояние. Ты сама
говорила, что у меня золотые руки.
— Твои золотые руки без моей золотой головы ничего не стоят.
— Ты во многом права. Я ценю тебя. Я люблю тебя, черт возьми! Прости мне эту
жалкую маленькую интрижку! Не губи наш союз, не разрушай! Будь великодушна!
— Ты сам все разрушил! И хотела бы простить, но не могу. Ты мне отвратителен,
гадок, мерзок!
Вика завела себя, накрутила на развернутый план мщения и отшвырнула
Сергея, как сломанную заводную игрушку. Игрушка грохнулась об пол, послушно
развалилась на части. Из нее выпала батарейка.
* * *
Для начала оформили раздельное проживание. Вика наняла одного из самых
ловких и дорогих адвокатов Нью-Йорка. Адвокат Сергея был тоже дорогой, но не
такой ловкий. По соглашению, Вика временно (до продажи их особняка) осталась
там жить, а Сергею пришлось снять квартиру. Ютиться в конуре он не привык.
Роскошная съемная квартира обходилась в копеечку. Сергей нервничал, потерял
сон, накачивал себя снотворными вперемешку с алкоголем. Похудел на тридцать
фунтов. Выглядел, как безнадежно больной человек. По утрам голова
раскалывалась, тряслись руки. Работать он не мог. Клиентура таяла. Иссяк
источник заработка. Начался судебный процесс. Супругам Липницким,
мягко говоря, было что делить. А когда есть что делить и обоюдное согласие
отсутствует, развод затягивается на долгие месяцы, а то и годы. Счета сыпались,
как снежные хлопья в метель.
Сергей с удивлением и горечью обнаружил, что потерял друзей (закадычных и не
очень), приятелей, собутыльников, коллег и сотрудников. Все они, без
исключения, приняли сторону оскорбленной жены, заклеймили его «дураком, гадом, прелюбодеем и
старым козлом». Перестали ему звонить и отвечать на его звонки. Сергей остался
совсем один. А один в поле, как говорится, не воин.
Великолепный особняк ушел (для быстрой продажи) за бесценок. И большую часть
выручки получила Вика, так как она была пострадавшей стороной
и ей полагалось дополнительное возмещение за моральный ущерб.
Оборотистая Вика на вырученные от продажи особняка деньги быстренько купила роскошное кондо и сделала
евроремонт.
Каждое утро Сергей по привычке тащился в офис, который отныне был пуст. Ни
сотрудников, ни пациентов. Он сидел в своем кабинете, уставившись
в одну точку и думал ни о чем. Вернее, он думал о том, что он думал, о
том, что он думал…
— Ау! Где вы все? Ау! — кричал Сергей.
— Ау! Все-е-е-е.., — отвечало
ему эхо.
В один отнюдь не прекрасный день Сергей не смог открыть дверь офиса. Вика
распорядилась сменить замок… За стенами слышны были
голоса рабочих. Сергей хотел войти внутрь, взглянуть на то, что там происходит.
Но его не пустили, так как он больше не платил ренту за помещение. А потом,
через какое-то время, он узнал, что жена отремонтировала клинику, пригласила
нового пластического хирурга (несколько моложе Сергея), возобновила бизнес и…
личную жизнь…
После раздела имущества Сергей получил в общем-то солидную сумму денег и
мог бы правильно этой суммой распорядиться, если бы знал, как. Но всеми вкладами
во время их семейной жизни распоряжалась жена. Она знала, какого брокера нанять и какого уволить.
Сергей нанял неправильного брокера и очень скоро потерял все деньги, которые
вложил. Какой с брокера спрос! Фонды грохнулись. На бирже царствует закон
джунглей. У Сергея осталось сто тысяч долларов (это не много по нью-йоркским
меркам) и съемная квартира, за которую надо было платить пять тысяч в месяц.
Такую высокую квартплату при полном отсутствии дохода он не мог себе позволить.
Надо было менять жилье.
Бросил квартиру, переехал в дешевенький отель. По соседству проживали спившиеся
работяги, наркоманы, проститутки и прочие обитатели
дна. Днем Сергей безуспешно пытался обдумать, что же ему делать. Но мысли
постоянно натыкались на препятствия. Как будто какой-то «черный человек» из
есенинской поэмы блокировал его мыслительный процесс. Будучи врачом, хоть и
пластическим хирургом, Сергей понимал, что страдает депрессией с приступами
психоза. Он бы пошел на прием к психиатру, но не было
ни страховки, ни денег.
Ночью Сергей пытался спать. Но сон получался какой-то рваный, прерываемый
пробуждениями от кошмарных сновидений. Сергей просыпался в холодном поту от
собственного крика.
— А-а-а! А-а-а! Вика, любимая, прости! — кричал Сергей.
Стены в отеле были тонкие, словно фанерные. Он понимал, что своими криками
будит соседей, но ничего не мог с собой поделать. Крики сами по себе рвались из
глотки, и он не в силах был «наступить на горло» этой безумной песне. Соседи
стучали в стенку, обещали набить Сергею морду, жаловались
менеджеру отеля. За беспокойное поведение Сергея грозились
выселить… несколько раз приходила полиция. На время оставили вопрос
открытым.
Господи! За что мне все это? — вопрошал Господа неверующий Сергей. — Да, я
влюблялся, разводился, снова женился. Но я не обидел
ни одной из своих трех жен, содержал детей, потакал всяческим капризам.
Работал, как вол. Из дурнушек сотворял красавиц. Они
мне руки целовали, как священнику. Я утопал в их благодарности. Я не
преступник! За что ты меня так караешь, Господи? Если я сделал что-то не так, я
каюсь, искренне раскаиваюсь. Не покидай меня, Господи! Услышь меня!
Всевышний молчал. То ли не слышал, то ли просто игнорировал. Но, видно,
ангел-хранитель все же не оставил Сергея, ибо направил его внимание на Facebook.
Совершенно случайно Сергей заметил среди потока информации на ФБ объявление о
том, что продается односпальная кооперативная квартира всего за шестьдесят
тысяч долларов. Пошел взглянуть, что это за квартира такая дешевая. Наверное,
собачья конура. Однако квартира оказалась вполне приемлемой, в приличном доме,
в хорошем районе. Правда, нуждалась в основательном ремонте.
Он купил квартиру за наличные и вложил почти все оставшиеся деньги в ремонт.
Получилась совсем недурненькая обитель. Жизнь вроде
бы налаживалась… Но когда он было уже собрался
переезжать, ему позвонил управляющий домом, в котором находилась его новенькая
квартирка, и извиняющимся голосом сообщил, что в квартире сверху прорвало
трубу… и его основательно залило. Весь ремонт насмарку: стены, кафель, паркет… Переезжать некуда.
Сергей сидел в номере отеля, кричал что-то бессвязное и с тупым безысходным
упорством посылал на айфоне своим родственникам и
бывшим друзьям сообщения о том, что он больше не хочет жить…
— I do not want to live!
I do not want to live
anymore*… (2)
*Я не хочу жить. Я не хочу больше жить (англ.).
* * *
Нафаршированный транквилизаторами, Сергей больше не бунтовал, размяк и
растекся вялым телом по кровати. Смирительную рубашку с него сняли и перевели в
обычную палату.
— Депрессия у вас, доктор Липницкий. Клинический
случай. Навязчивые суицидальные мысли. Элементы психоза с бесконтрольными
выкриками. Неужели вы сами, как врач, этого не понимали? Почему не обратились
раньше за помощью? — резюмировал психиатр, доктор Коэн.
Сергею было стыдно признаться, что у него не было ни денег, ни страховки…
— Я — пластический хирург, а не shrink*. Я меняю
пластику лица и тела. Исцеление души — не мой профиль. Думал, само как-то
утрясется, рассосется…
— Конечно, утрясется, только не само собой. Мы вас подлечим, и вы почувствуете
себя значительно лучше.
Сергею выписали антидепрессант и стабилизатор настроения. Через несколько
недель появилась энергия, черный человек больше не возникал, постепенно
восстанавливалась логика мышления… Правда, иногда Сергей все еще кричал по
ночам.
Днем, между беседами с психиатром, психологом, приемами лекарств, завтраком, ланчем и ужином оставалось много свободного времени,
которое надо было как-то убить, как-то себя занять, чтобы не лежать плашмя на
кровати, уставившись в потолок. На улицу не выпускали. При лечебнице не было
двора для прогулок. Сергей часами бродил по больничному коридору, который
медработники называли местным Бродвеем, и прокручивал киноленту своей жизни. И
весь путь к вершинам для богатых и знаменитых, пройденный им за тридцать шесть
лет в Штатах, казался ему теперь суетной возней. А падение с вершины —
заслуженным возмездием за грехи.
Соседом Сергея по палате был в сущности тихий
шизофреник Билл. Бездомный, он каждую зиму, чтобы не спать на улице и избежать ненавистного шелтера**, устраивал
драку с полицейскими, за что неизменно попадал в психушку — отогреться и
подкормиться. Заодно его и подлечивали. Краснорожее,
обветренное лицо Билла пересекал уродливый шрам — результат нападения одного из
сотоварищей. Из сбивчивых рассказов Билла Сергей узнал, что тот происходил из
приличной интеллигентной семьи. Так уж получилось: все родные умерли. Билл не
справился с квартплатой и прочими счетами и оказался на улице.
Ему еще хуже, чем мне. У меня все же есть какая-то надежда, какой-то выход,
может быть. У него же ничего, кроме этой психушки и
улицы, — думал Сергей. — Вот вернусь к работе, разыщу Билла и сделаю ему
пластику. Уберу этот страшный шрам.
Приходила дочь Лайза, навещала отца, жалела. Старшая
дочь Настя, узнав о том, что он разорен и находится в психушке,
видеть его не захотела. Злорадно высказалась:
— Так ему и надо! Пусть отольются ему мамины слезы и
отыграется моя безотцовская юность.
— Я подозревала, что он всегда был немного того. Просто помешан
на сексе, — изрекла Татьяна.
— Я бы его навестила. Только зачем я ему? Да и он мне… зачем? — сказала
Верочка.
Вике не сообщили о том, что Сергей в психушке. И если
даже бы и сообщили, сочувствия она бы уж точно не проявила. И вообще ей не было
дела до Сергея. Она вычеркнула его из своей жизни и строила новые
любовно-деловые отношения с другим пластическим хирургом.
Долго держать Сергея в клинике не стали. Не те нынче времена, чтобы
депрессивных больных лечить месяцами в городских и штатных больницах и тратить
на них немереные средства. Так как у Сергея не было ни накоплений, ни дохода
(разве что собственность в виде маленькой кооперативной квартиры), социальный
работник оформил ему временный Medicaid*** — по
бедности и по возрасту — Medicare****, а также помог
заполнить бумаги на получение Social Security*****. (Тоже полагалось по возрасту.) Снабдили его
таблетками на первое время, прикрепили к амбулаторно-психиатрической клинике и
выписали домой в новую квартиру. Только одного не учел сердобольный социальный
работник, того, что эта самая квартира пребывала после потопа в непригодном для
жилья состоянии.
Сергей вышел из здания больницы на волю, вдохнул полной грудью свежий весенний
воздух, почесал в затылке и обратился к первому попавшемуся полицейскому:
— Что мне делать? Денег нет. Друзей тоже. Родные от меня отвернулись. Квартира
моя затоплена. Куда деваться? Я — временно бездомный.
— В шелтер. Вам остается только шелтер.
Кстати, есть тут один неподалеку, — ответил полицейский и дал Сергею адрес
«райского» пристанища для бездомных.
Сергей поблагодарил полицейского, повертел в руке бумажку с адресом шелтера и… нерешительно набрал номер телефона Лайзы.
— Приезжай, папуля. Я уж как-нибудь потеснюсь, — не очень радостно, но твердо
произнесла девушка.
От этого «приезжай папуля, я уж как-нибудь потеснюсь» на душе у Сергея заметно полегчало.
Все-таки есть один-единственный человечек, которому я не безразличен. Доченька
моя дорогая. Доброе у нее сердце.
Сергею захотелось крикнуть очень громкое «Лайза! Любимая! Ур-а-а-а-а!», но
он сдержал сей радостный порыв, понимая, что может привлечь внимание прохожих и
снова загреметь в психушку.
Я могу не кричать. Я владею своими мыслями и своим голосом. Что это? Действие
таблеток или просто весна на дворе?
*Психиатр, психолог (разг. англ.).
**Приют (англ.).
***Медицинская страховка штата НьюЙорк для малоимущих (англ.).
****Государственная медицинская страховка для пожилых и инвалидов (англ.).
*****Социальное страхование, государственная пенсия (англ.).
* * *
Сергей прожил у дочери три месяца. За это время страховка выплатила ему
компенсацию за причиненный квартире ущерб. На полученные деньги Сергей сделал
повторный ремонт, переехал в обновленную квартиру и даже купил кое-какую
мебель.
Наступило лето. Сергей вставал рано, пил кофе и выходил гулять на набережную
вдоль Гудзона. Он прибавил в весе, посвежел лицом, загорел и, когда смотрел на
себя в зеркало, снова стал узнавать в этом пожилом, битом жизнью мужчине,
поверженном на обе лопатки, черты прежнего себя. Он бросил принимать таблетки и
перестал посещать психиатра. Депрессия отступила.
Однажды утром ему неожиданно позвонила Вика.
— Ну, здравствуй, здравствуй! Чего тебе надо? Денег? С меня уже нечего брать.
Ха-ха-ха! Твой бывший муж и покорный слуга гол как сокол.
— Я знаю. Подожди, не злись и не бросай трубку! Мы расширяемся. Если ты еще не
растерял свои навыки и если хочешь, конечно, я могу тебе иногда подкидывать работенку. Несложную, делать уколы ботокса и разных других наполнителей. Ну, а впоследствии,
может, даже взять к себе в клинику… на полставки, конечно. Что скажешь?
— С чего это вдруг такая доброта и… щедрость?
— Во-первых, лежачего не бьют. А во-вторых, мне нужен хороший опытный хирург.
Ты… ты еще не старый и опытный. Не хочу брать кота в мешке. Тебя я знаю. Ты мне
подходишь.
— Спасибо! Я подумаю, — выдохнул Сергей. Он подошел к окну. Яркое солнце
слепило глаза… Занимался новый день.
Нью-Йорк.
Январь