Повесть
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2015
Екатерина АНТОНЕНКО
Прозаик. Родилась в г. Стаханове Луганской области. Окончила горный факультет
Украинской инженерно-педагогической академии, работала преподавателем
компьютерных дисциплин в детском компьютерном центре. Публиковалась в журнале
«Урал». Живет в г. Стаханове.
В детстве Галина Макаровна была прелестным ребенком. С черно-белой
фотографии глядит улыбающееся личико курносой семилетней девчушки с премилыми
ямочками на щеках, длинными ресницами, маслянисто-черными глазами, пухлыми
потрескавшимися губками. На коротких непослушных волосах завязан белый бант.
Прижимая трубку телефона к уху, маленькая Галочка глядит в объектив
неизвестного фотографа, умиляя нежностью и инфантильной хрупкостью. Прелестное
дитя, что тут скажешь!
В юности Галина Макаровна, судя по еще нескольким фотографиям, хранящихся в
прозрачном отделе ее кошелька, была не менее очаровательна. Фигурка точеная,
умопомрачительно тонкая талия, худые плечи, длинные руки, лицо смуглое,
румяное, с изысканным профилем, блестящие волосы схвачены в тяжелый темный
узел. Восхитительна! Галина Макаровна говорит, что во времена ее молодости
отбоя от парней не было и, наверно, это правда, если не полениться и посмотреть
эти несколько фотографий, предъявляемых Галиной Макаровной всем желающим.
Сегодня желающих как никогда много. Всем нечего делать. Всем надо скоротать
время. Редкий повод абсолютного внимания, которым, не стесняясь, пользуется
Галина Макаровна, и, заливаясь соловьем, подкрепляет, подобно талантливому
педагогу, наглядными пособиями своими истории.
— Коса была толщиной с кулак, — говорит она, вытягивая свой кулак,
демонстрируя внушительность девичьей гордости.
— Тогда у всех девушек были такие волосы. Модно было отращивать, —
вмешивается Людмила Ивановна. Ей, как и многим, уже начинают надоедать нескончаемые
разговоры Галины Макаровны про молодость…
— Да где у всех, Люда? У Надьки два мышиных хвостика по бокам было. Не помнишь?
— Галина Макаровна не уступает свое первенство. Ей обязательно нужно быть самой
лучшей в воспоминаниях. — А у меня до талии волосы были. Стеной спину
закрывали. Где там Надьке? А гибкая какая я была! Гимнастикой собиралась
заниматься, но из-за роста не взяли.
Я тоже слушаю Галина Макаровну, делать нечего, и тоже смотрю фотографии,
передаваемые из рук в руки по кругу, но невольный вопрос мучает меня: как же
случилось, что премилая хрупкая девочка, тоненькая, как веточка, девушка
превратилось в безобразную бабищу, тяжело ступающую, тяжело дышащую (к
пятидесяти двум годам Галина Макаровна заработала сильнейшую отдышку), напоминая
неуклюжим медлительным шагом откормленную утку, грузно припадая то на одну, то
на другую ногу? Как это случилось? Когда это случилось? Почему это случилось?
Неповоротливая, тучная Галина Макаровна сидит в кресле, неэстетично расставив
ноги, уступая место свисающему животу, вытирает непрерывно катящийся дождь со
лба, отчего-то забывая росу над верхней губой, и говорит, говорит, говорит. Под
тусклым гербарием опавшей молодости с трудом угадывается прошлое буйное
цветение, и, удивляясь несоответствию, или, скорее, противоположностью
представленных образцов, пытаюсь выставить на одну координатную прямую жизни
двух разных, как мне кажется, людей. Не удается. Слишком противоречивы
переменные на начальных и средних отрезках временной оси. Мелькает мысль, что
слишком уж безжалостно время для Галины Макаровны, а до конечной отметины еще
далеко.
Сегодня Галина Макаровна в лучшем своем виде. Она при полном параде. Она много
готовилась к сегодняшнему дню. И выкрашенные заранее волосы замысловатым
рогаликом скручены в салонную прическу, и сложный макияж смоки айс выполнен
умелой профессиональной рукой, и специально купленное для торжественного случая
платье, призванное сделать природу женскую красивее, жестоко не справляется с
поставленной задачей. Жара вносит свои коррективы, смывая потными ручьями
макияжные краски, наводя слякоть на блестящем, резиновом лице Галины Макаровны.
— Надька та — толстенной дурой была. Из деревни ее взяли. Обули-одели. В
человека превратили. А была такой замухрышкой!
Слова про толстенную дуру из уст Галины Макаровны впечатляют.
— Кровь с молоком, так про Надю все говорили, — вступается Людмила
Ивановна. Не любовь толкает ее на защиту Надьки, желание сбить спесь с
заносчивой родственницы. Галина Макаровна приходится Людмиле Ивановне
троюродной сестрой, и судя по всему, их разговоры всегда имели характер спора.
— Кровь с молоком — это когда отъелась на наших продуктах, а так бледная была,
как смерть.
Надька — невестка Галины Макаровны, жена родного брата, которая, понятное дело,
понимания в лице золовки сыскать не сумела. Зная несносный характер Галины
Макаровны, — не удивительно. Кроме того, Надька умудрилась обскакать
золовку-завмага, организовав на заре перестройки какой-то бизнес и, «срубив
бабло», благополучно эмигрировала за границу с семьей, чего не простила
завистливая душа Галины Макаровны.
— Зато теперь… — многозначно добавляет Людмила Ивановна. Галина Макаровна
заметно нервничает, не терпя более высокого социального положения Надьки.
— А что теперь, Люда? Что теперь? Я тебе про «тогда» говорю. Помнишь, у нас у
первых магнитофон «Весна» был? А папа джинсы мне достал «Ли». Я одна в таких
ходила, модничала. Невестой завидной была. Женихов — хоть отбавляй. Трое
сваталось. Мать не знала, кому отказывать. А тебе дядя Коля (царство ему
небесное!) из Германии костюм привез. Помнишь? Красный такой. Тоже ни у кого
такого не было. Вот я про что тебе говорю!
— Да, было время золотое, — говорит Людмила Ивановна, подхватывая
ностальгическую волну, на которую таки умудрилась направить ее Галина
Макаровна. — А сервиз «Мадонна» помнишь? К нам вся улица смотреть
приходила.
Зачем они это говорят? Зачем живут тем временем, навсегда ушедшим? Почему
лучшим куском жизни считается тот, многолетней давности? Неужели в настоящее
время нет приятных переживаний?
— А ты мне про Надьку говоришь. Что та Надька? — нотки обиды еще звучат в
голосе Галины Макаровны, хотя за солидарность она готова простить.
Какие приятные переживания? Они однозначно выродились в зависти и амбициях.
Наверное, качество жизни определяют приятные эмоции и чувства, какими полна
молодость, и, складываясь в эмоциональный фон, дают ощущения легкости и полноты
жизни. Восприимчивость со временем вырождается, и, замыкаясь на себе,
воспоминания становятся единственным источником радости. В случае Галины Макаровны, —
уж точно.
— Девочки, а помните, песни какие были? — вступает тетя Валя, воспользовавшись
секундной паузой.
Тетя Валя — моя тетка. Собственно, здесь все мои родственники. И Галина
Макаровна, и Людмила Ивановна, и мотыляющая веером тетя Оксана, и тетя Лида, и
баба Оля с бабой Дашей: все мы переплетены сложнородственными отношениями.
Только несколько девушек, сидящих поодаль, мне не знакомы. Должно быть, они или
соседки, или подруги невесты. Ах да! Забыла сказать. Я на свадьбе. Сегодня
выходит замуж моя троюродная сестра Наташа. Мы все ожидаем жениха, придя
заблаговременно. В гостиной только небольшая часть гостей. Оставшиеся
сосредоточились на кухне, на улице, и, святая святынь, в комнате невесты.
Свадьба — ритуал, происходящий по определенным правилам с разнообразным набором
развлечений. Разговоры про молодость — одна из форм развлечений, мужской
вариант — какая машина лучше, сопровождающийся курением на улице. Вариант
кухонных разговоров молодых мам — как трудно с маленькими детьми, а мужья, гады
такие, мало приносят денег и не помогают.
Еще одна версия развлечений, на которую у меня не хватает нервов, —
фотографирование невесты. Это еще более унылое времяпрепровождение, чем
погружение Галины Макаровной в молодость. Увеселение таково: в полной тишине, в
окружении наперсниц, нареченная гримасничает и манерничает, играя в модель, а
фотограф делает кучи снимков. Вот невеста надевает чулок, сделав
загадочно-томное лицо, — по этому поводу сотня фотоснимков, затем невеста
надевает второй чулок — еще серия вспышек. Затем надевается платье с
обязательной сменой выражения лица, затем подружки затягивают корсет, изображая
радость, затем очередь перчаток, затем фата, затем, затем, затем…
Наиграно, неискренне, натянуто. А спустя неделю-другую придется смотреть отпечатанную
стопку блестящих фотографий, отгоняя тоску и скуку. Материал на гербарий
старательно собирается. Галина Макаровна оценит, несомненно.
В кулуарах мама Наташи, Надежда Григорьевна, и несколько подружек невесты, не
участвующих в одеваниях, устроили свой дивертисмент. Он называется «назови
цену». Сколько стоит платье Наташи? Ой, девочки, дорого. Ну, сколько, интересно
же? Здесь важна одна деталь: цена платья должна приближаться к стоимости наряда
Анжелины Джоли. Хотя бы в гривенном эквиваленте. Иначе играть не интересно. А
туфли во сколько обошлись? А комплект белья? О, дорого как! Так это со скидкой,
девочки! Подружки прикидывают расходы, представляют себя на месте Наташи, в
мечтах устраивают свои свадьбы, слегка завидуя виновнице торжества. Нет, это
точно не для меня! Лучше уж кружок Галины Макаровны.
Все заняты. Все играют в игры. Кто не играет, делает вид, что играет. Как я.
Если противоречить игре, вносить свои правила в чужой праздник, — не
простят и больше не пригласят. Точнее, сначала обидятся, выскажут через третьих
лиц недовольства, а потом не пригласят.
Старинные обычаи требовали в день свадьбы собраться всем родственникам, чтобы в
волнительный момент поддержать невесту, сказать напутственные слова,
подзадорить ее, облегчая своим присутствием непростой обряд инициации. Времена
изменились, невесты уже давно не нуждаются в поддержке, но, повинуясь
устоявшимся традициям, нужно приходить заранее, чтобы заниматься всякой ерундой
до приезда жениха. Удивительно, чем ближе родня, тем раньше следует приходить.
— Где твоя мама? — спрашивает меня баба Оля, вспомнив о племяннице.
— В парикмахерской. Скоро придет, — отвечаю.
— Скоро жених приедет, а ее все нет. Позвони — спроси, где она, —
осуждающе говорит старуха, не терпя отклонения от общих правил.
— Мама успеет. До двенадцати еще сорок минут.
Господи дорогой, еще сорок минут! Дай мне терпения! Безделье выматывает. Еще и
жара изнуряющая. Красные тряпочки на колючих палках два часа назад назывались
цветами. До загса, вероятно, совсем осыплются. Дарить такой букет не годится,
но, видимо, придется.
С новой силой вспыхивают разговоры про музыку тех времен, безусловно, на
порядок лучшую, чем сейчас. Галина Макаровна опять задает темп и характер
обсуждению, споря то с тетей Валей, то с тетей Оксаной. Переспорить она готова
и десять человек. Работа в торговле оставила неизгладимый отпечаток на ее
личности. Встрепенулась и баба Даша. Приняв с утра целый набор таблеток от
давления, она взбодрилась к полудню и стала утверждать, что в молодости
танцевала краковяк, и ничего лучшего с тех времен не придумали. Незнакомых
девчонок позабавила прошлая прыть бабульки, они засмеялись.
— Девочки, как вас зовут? — поинтересовалась Людмила Ивановна.
Девочек звали Таня, Света и Вика. Таня и Света оказались сокурсницами невесты. Вика
— одноклассницей. Быстро сдружившись, они образовали свой кружок и
локализировались на балконе.
Мама пришла запыхавшись, торопилась. Записаться заранее в парикмахерскую она
забыла, поэтому мастер делал ей прическу в последний момент. Мама не опоздала,
но нарушение правил не оставили без внимания.
— Наконец-то пришла, заждались уж, — изрекла баба Оля, — думали, не
придешь.
— Привет, теть Оль, почему вы так думали? — отвечает мама, оправдываясь.
— Нет и нет все…
— А я успела! Зря волновались.
Баба Оля не волновалась, ей наставления почитать охота. В преклонном возрасте
без этого никак, это и есть ее единственная развлекательная программа.
Тетя Лида и тетя Оксана при появлении мамы оживились. Они подошли ее
поприветствовать, расцеловали. Мама умеет своей легкостью разбавить
авторитарность Галины Макаровны, сохраняя хорошее настроение себе и окружающим.
За это ее и любят.
— Привет, заждались тебя! — на этот раз осуждения не было. Одни и те же слова
могут выражать совершенно разные чувства.
— Лидонька, тебе очень хорошо в розовом. Очень освежает.
Мама находит даже в заурядном что-то особенное. Я присмотрелась, действительно,
тете Лиде в розовом куда лучше, чем в черном и синем, которые она постоянно
носит.
— Оксана, волосы выкрасила? Так лучше. Молодец! — продолжает мама.
— Брызги шампанского, — мечтательно говорит тетя Оксана, вскинув руку
вверх, изображая фейерверк. Название оттенка краски, похоже, ей невероятно
нравится. И да, мама опять права. Блонд действительно куда лучше каштановых
оттенков, которые раньше выбирала тетя Оксана. Блонд освобождает от частого
подкрашивания седых корней, и это настоящее спасение, учитывая вечную занятость
и неорганизованность тети Оксаны.
— Ты как солнышко! — сказала тетя Валя. Хоть кто-то умеет замечает мамину
теплоту.
— Валюша, дорогая, очень рада тебя видеть! — мама польщена.
— Просто королева, Галочка! — даже Галине Макаровне мама умеет сказать что-то
приятное, не кривя душой. Величественно сидя в кресле, Галина Макаровна и
впрямь напоминает знатную особу.
— Привет! — кивнула Галина Макаровна, улыбнувшись снисходительно сестре, но не
поднялась. У знати не принято подниматься к кому зря. Наверное, поэтому ее туша
с каждым годом становится все шире и толще.
— Ну что ты? — наконец мама дошла и до меня. Окинув быстрым взглядом мой
внешний вид, она похвалила увиденное и принялась слушать мое нытье.
— Скачаю, надоело ждать и жрать хочется! Сил уже нет никаких.
— Дорогая, мягче будь. Кушать, не жрать! Почему дома не поела?
— Я поела. За два часа опять проголодалась.
— Скоро накроют, перекусишь. Потерпи немного.
— Терплю вот, а могла бы выспаться, к двенадцати прийти и не мучится.
— Мы не каждый день на свадьбу ходим. Уж потерпи, дорогая! Чуть-чуть осталось.
С приходом мамы стало существенно легче. Вполголоса мама принялась рассказывать,
какую необыкновенную прическу увидела в журнале мод, пока ждала мастера, и
предложила мне сделать такую же. Я заинтересовалась. Почему бы и в правду не
изменить себя. Не всю же жизнь носить длинные волосы.
Как мама это делает? Как скучнейшую рутину превращает в интересное
времяпрепровождение? Это однозначно талант. К нам присоединились тетя Оксана с
тетей Лидой и тоже одобрили проект новой моей прически. Атмосфера стала более
спокойной и непринужденной.
Ближе к двенадцати мужчины пришли с улицы. Смена декораций подвигла их на новую
игру «Вчера мы выпили три литра водки на четверых» с обсуждением последствий
для здоровья. Удивительно, из праздника в праздник темы повторяются, не меняясь
на протяжении десятков лет, но интерес к ним не ослабевает. Следующий перекур
будет посвящен чемпионату мира по футболу, еще один — политике, с рассуждениями
о правильных и неправильных кандидатурах в президенты, губернаторы или мэры, а
с повышением уровня спиртного в крови женские и мужские группы перемешаются,
проблемы бизнеса и высоких налогов станут актуальнее, и жаркого обсуждения не
избежать. Каким бы ни был повод родственных сборов: день рождения ли, свадьба
ли, крестины, похороны, — набор актуальных проблем стандартен и прочен
как компоненты гомогенной системы. И только тосты регулируют тон мероприятия.
Из кухни вышла Инна, дочь Галины Макаровны, точная копия матери, внося два
больших подноса с закусками. Следом за ней вышли гости-родственницы с тарелками
и блюдами, заседавшие на кухне, и праздничный стол был мгновенно заставлен
всякими вкусностями. Еще сильнее захотелось есть.
— Здрасьте, теть Ир, — сказала Инна моей маме.
— Инночка, привет, дорогая! Как твои мальчики?
— Нормально. В гости приходите — посмотрите!
— Спасибо, обязательно приду. Я им железную дорогу купила.
— Заходите на неделе, — говорит Инна, — ты тоже приходи, —
добавляет она, обращаясь ко мне. Ей не слишком хочется видеть меня, но не
пригласить не может. Тетю Оксану и тетю Лиду Инна не замечает.
— Придем, обязательно! — принимает мама приглашение.
— Не очень и хотелось, — заключает тетя Оксана, когда Инна уходит. Тетя
Лида соглашается.
Моя мама крестила Инну. Детей крестницы мама так же щедро одаривает подарками,
как и саму крестницу. Как по мне, зная скандальный характер Инны и ее матери,
посещение их семьи можно было бы существенно сократить, но мама чувствует свою
обязанность и ответственность. Какой-то непонятный зов маминой души заставляет
ее дружить даже с теми родственниками, которые не слишком этого хотят, но
искусными, тонкими дирижерскими взмахами мама умеет запустить слаженную мелодию
родственного единства.
— Зачем тебе это надо? — спросила я как-то, когда мама побежала утихомирить
скандал Галины Макаровны с мужем.
— Мы одна кровь. Надо держаться вместе, — ответила мама.
— Зачем тебе вычищать чужую грязь?
— Галя только с виду такая… — мама задумалась, подбирая слова, —
…бойкая, на самом деле она очень ранимая.
Уж да, такая ранимая, что сначала обгавкает, как собака сторожевая, а потом
искусает. Но пусть мама думает, как ей хочется. Не стану переубеждать.
— Будь добрее к людям, так легче жить! — любит повторять мама. Не знаю,
становится ли при таком подходе легче жить, но, судя по маме, ощущение легкости
точно добавляет.
Чтобы увидеть будущее, достаточно взглянуть на свою родительницу. Десятью годами
ранее, до замужества, Инна была такая же тонкая и звонкая, как и Галина
Макаровна в девичестве, теперь же лоснящееся, блинное, широкоскулое лицо,
губы-баклажаны придают ей поразительную схожесть с матерью, и, похоже,
ближайшие двадцать лет она будет таскать необъятный колокол тела, схваченный
могучими грудями, страдая одышкой. Старость, вероятнее всего, пройдет по схеме
бабы Оли, родной бабушки. Противный характер разбавит стенокардия, поуменьшив
скандальные прыть и массу, но приятной и милой старушкой Инна никогда не
станет. Не в кого. Вот он градиент с тремя опорными точками. Перетекай, жизнь
дорогая! Начальное, среднее и конечное значение известны, выставлены, и вряд ли
что-то получится изменить. Можно, конечно, предположить, что отцовские гены вмешаются,
и преобразование личности пойдет по другому маршруту, отклонившись от
материнского, но как-то трудно представить, что тихие, уступчивые, кроткие,
бесхарактерные качества отца неожиданно станут доминантными, уступая прошлым
стервозным тенденциям. Разве что для внешности возможна коррекция, но нутро —
не изменишь.
Кажется, я тоже играю. Я придумала себе игру в генетику и увлеклась ее
течением. Когда все родственники в сборе, оказывается, очень интересно
отслеживать особенности рода, его развитие, динамику, специфику болезней членов
рода для профилактики своих. По отдельности можно изучать семьи
детско-родительскими отношениями в них. Как же результативно можно проводить
время, почему я только сейчас это поняла? И, главное, перестало быть скучно.
Отличительной чертой нашего рода, которая явно бросается в глаза, есть низкий
мужской рейтинг. Мужчины либо не приживаются в наших семьях, либо вырождаются.
С ними не считаются. По какому-то безотчетному зову, повинуясь странному
желанию все держать в своих руках, женщины взваливают на свои плечи заботу о
семье, освобождая мужа от истинно мужских обязанностей — защищать и
обеспечивать, — атрофируя их мужские свойства. Несомненно, действуя в
лучших намерениях, жены обрекают семьи на распад.
Муж Людмилы Ивановны, например, ушел из семьи, когда молодая Людочка, не
спросив его мнения, купила прекрасную румынскую стенку в зал, потратив
существенную часть заработанных им денег на Севере. Три тысячи рублей — цена ее
развода, и даже годовалый ребенок, вопреки распространенному мнению, не смог
предотвратить треск разрываемых отношений. Погоревав недолго, Людочка собралась
было снова замуж, но, по ее словам, девушки с детьми спросом не пользуются. А
вот бывший муж долго холостяком не ходил. Во второй раз, учитывая прошлые ошибки,
он взял в жены покладистую девушку, которую Людмила Ивановна нарекла
«размазня», и обставил положение дел так, чтобы последнее веское слово всегда
оставалось за ним.
Галина Макаровна, на первый взгляд, как будто отхватила противоположную судьбу,
но в целом, наличие мужа не принесло ей ни воспетую веками каменную стену, ни
опору. Податливый Борис Иванович послушно отдал бразды правления в руки жены,
не сопротивляясь, вопросами заработка не интересовался, а в перестройку остался
без работы. Увальнем лежал на диване, ожидая лучшей жизни, и, понимая, что
помощи ждать неоткуда, Галина Макаровна выстраивала финансовую крепость
самостоятельно, по двенадцать часов в сутки возводя каменные стены.
Тетя Оксана похоронила мужа, разбившегося в автокатастрофе, тетя Лида выгнала
пьяницу, тетя Валя, не сумев оформить развод, научилась жить с супругом как с
чужим человеком. Надежда Григорьевна замужем в четвертый раз, но, кажется,
ожидания счастья снова не оправдались. Мама не смирилась с многочисленными
изменами, которыми славился мой отец. Слишком красив он был, чтобы принадлежать
одной-единственной женщине. Мужчины в наших семьях как коты, не приживаются.
Может, надо поменять их масть?
Какова внешность большинства женщин нашего рода? Большие, плечистые, сильные,
уверенные. Почти никогда милые и хрупкие. Болезни — стенокардия, гипертония —
иллюстрируют чрезмерную нагрузку, непосильный груз, взваленный по собственной
воле. И удушье от безвыходности. Способ жизни откладывает отпечатки, что тут
скажешь.
Каковы немногочисленные мужчины в нашем роду? Безвольные, хлюплые, вялые.
Здоровье обычно хорошее. Разве что алкоголизм от безделья. Хотелось бы учесть
слабые стороны родственных отношений, чтобы не повторить ошибок, но знать их,
не значит избежать.
Дочь тети Оксаны, Юля, выйдя из кулуарных разговоров с Надеждой Григорьевной,
пришла в гостиную и присоединилась к нашей компании.
— Молодые завтра вылетают в Испанию, — сообщает новость Юля, — У
них «все включено» и номер для новобрачных.
— Говорили же, что на Кипр поедут? — удивилась тетя Оксана, колыхая веером.
— Наташа сказала в Испанию, значит — в Испанию, — пояснила Юля.
Вот оно классическое начало. Начало конца. Но лучше бы я ошиблась.
Фруктовые, мясные, сырные, рыбные запахи расползлись по всему дому, забрались в
нос, защекотали, раздразнили аппетит. Еще сильнее захотелось есть. Отбросив
стеснения, я выхватила со стола несколько тарталеток с резного подноса, тут же
съела. Для гостей же, в самом-то деле, это все приготовили. И пару виноградин
возьму. Люблю виноград. И еще пару. Синий — мой любимый.
— Дорогая, перестань! — шепотом возмутилась мама, подойдя к столу, где я
охотилась, — Дождись всех.
— Мам, не могу. Я соблюдаю приличия уже два часа. Я больше не могу. Я есть
хочу.
— Лучше на кухню пойди, помоги, девчонки не успевают. Там и перекусишь.
— Я не кухарка. Вместо двухчасового фотографирования, невеста могла бы помочь.
— Но у нее сегодня такой день…
— Тогда Надежда Григорьевна. Только и делает, что трепится! Подружек невесты
пять штук. Пусть они вместо кривляний…
Беру кружочек колбасы и треугольник сыра. Сакральную геометрию отправляю в рот.
— Ты вроде с голодного края! — баба Оля не упустит возможности повоспитывать.
— Да, — отвечаю. Что еще можно ответить старухе?
Инна вносит еще подносы. Оливки с сыром, проколотые пластмассовой шпагой. Не
пропущу. И вот это воздушное чудо на крекере съем. И это непонятное, но
аппетитное, завернутое в ветчину.
— Что дочь не покормила? — не унимается баба Оля, обращаясь на этот раз к маме,
не получив должных оправданий от меня.
Мама пыталась что-то сказать, наверняка, милое и деликатное, но вмешалась я.
— Я тут лучше поем, баб Оль. Зачем же мне дома есть, когда на свадьбе такую
красоту подают? —включаю дурочку. Играть, так играть.
— Гостям оставь!
От уж мерзкая старуха! Ей что, жалко чужих продуктов?
— Кто раньше пришел, того и тапки, — продолжаю играть в дурочку. Хорошая
игра. Говоришь чепуху, на которую нечего ответить. Даже бабе Оле.
Рулетик из красной рыбы я тоже отправляю в рот, следом печеночный шарик. Как
хорошо! И на последок горсточка черной икры на кругленькой платформочке.
Бесподобно! И еще одну горсточку икры!
— Дорогая, перестань же, наконец!
— Мам, больше не буду, не волнуйся! И ждать я больше не буду. После росписи
сразу уйду.
— А ресторан?
— В ресторан приду, но ждать, пока молодые станут разъезжать по всему городу и
фотаться на фоне памятников, фонтанов и клумб, — не стану. И у входа в
ресторан не хочу их ждать под дурацкими шариками, изображая радость от их
появления! Я собираюсь сэкономить часа три времени! И это при том, что два — я
уже убила на вежливость!
Я разозлилась. Жара, безделье, ожидания и голод не прошли мимо. Вкусная еда
была проглочена в спешке, что тоже не принесло удовольствия, подзадорив гнев,
протест и аппетит.
— Мы можем их обидеть невниманием… — мама пытается достучаться до моей
сознательности.
— Мне плевать! Пусть перестроят праздник так, чтобы их не обижали! Пусть
уважают мое время!
— Хорошо, на следующий раз… — мама собирается использовать отложенное
решение.
— Нет, мама, на этот. Сразу после росписи я ухожу. Приду в ресторан к четырем,
как заказано. А еще лучше — в половине пятого, чтобы молодожены, наконец,
накривлялись у объектива. Мама, пожалуйста, не уговаривай меня остаться! Я не
могу, как ты, все прощать людям и оправдывать их!
Мама расстроилась. Протест и вызов ей не приятны, ее дипломатичной натуре они
непонятны, мои выбрыки ее обидели. Жаль, что маме пришлось это выслушивать.
Надо было на Инке оторваться. Она смешно краснеет, когда орет.
— Что у вас тут такое? — подходят к нам тетя Оксана, тетя Лида и Юля.
— Все хорошо, — говорит мама. Хоть мы и переговаривались шепотом, обрывки
фраз, должно быть, до них донеслись.
— Надо прекращать эти ожидания, — объявляю.
— Какие ожидания? — не понимают родственники. Они так к ним привыкли, что не
замечают.
— Многочасовые ожидания на свадьбах.
— Ты хочешь изменить вековые традиции? — удивляется Юля возвышено и фальшиво.
Боже, какие слова мы используем! Вековые традиции! Должно быть, в техникуме,
где она учится на программиста, читают лекции про вековые традиции.
— Хочу функционально преобразить время, — говорю, надеясь, что Юлька
услышит знакомое понятие из курса информатики или математики, оценит метафору,
мы вместе улыбнемся хорошей шутке, но сдвинутые Юлькины брови и растерянный
взгляд убеждают меня, что такие пируэты лучше не использовать в обращении с
ней. — После загса уйду. Вернусь позднее!
Надо успокоиться, что-то я разгорячилась. Не стоят чужие манерности бурных моих
реакций. В следующий раз (маме понравится ход таких мыслей) буду умнее и
постараюсь избежать всего неудобного и скучного.
— Я с тобой, — неожиданно подхватывает Юля.
— А как же вековые традиции?
— Я с тобой хочу!
— Похоже на саботаж, — заключила тетя Оксана, продолжая нагонять ветерок
веером.
На маме нет лица. Загладив множество недоразумений в семьях родственников, она
даже представить боится, что следующая череда волнений будет исходить от меня,
провоцируя масштабную родственную непогоду.
— А ты куда пойдешь? — Юлька явно заинтересовалась.
— Чтобы не было похоже на саботаж, я пойду одна, — говорю, хотя было бы
эффектно протестовать вдвоем.
У Юли есть одна нехорошая черта. Она быстро попадает под влияние. Обычно, после
серий несложных манипуляций, Юлю вербует к себе в соратники либо Инна, либо
Наташа, но сегодня им некогда. Инна придумала закуски, которыми, по ее мнению,
следует накрыть свадебный стол, и играет в шеф-повара, руководя родственницами,
обсуждая по ходу дела своего и чужих мужей, накручивая жен, подготавливая почву
для будущих скандалов. Одним словом, на кухне террариум и, заходя туда, высок
риск получить ядовитый плевок, что и случилось с Юлей, когда она по
неосторожности высказала свои взгляды на брак.
— Как замуж выйдешь — тогда и поговорим! — быстро объяснили смысл жизни опытные
родственницы и, обидевшись, Юлька ушла.
Конечно, Юльке хотелось бы фотографироваться с невестой, чтобы сегодня же
выставить фотки «В Контакте», получить много лайков и комментов о себе
красивой, но так случилось, что в дружки Юльку не позвали, а она сильно
рассчитывала. Свидетельницей стала Вера, дочь нового мужа Надежды Григорьевны,
о которой никто и знать не знал и, разобидевшись, Юлька весь день выражала свое
недовольство, игнорируя невесту. В приятных хлопотах Наташа не замечала слабый
бунт сестры, и выходило, что Юля наказывала себя, а не обидчицу.
— Так куда пойдешь? — не успокаивалась неприкаянная Юлька.
— Юль, девчонки на балконе, наверное, скучают. Ты близкая родственница невесты
и на правах хозяйки приюти их, — говорю, вкладывая в Юлькины руки
какой-никакой инструмент власти.
Трудно сказать, купилась ли Юлька на грубое уклонение от темы. Из своей
комнаты, наконец, вышла невеста, переключив внимание на себя, приковав разом
все взгляды. Прекрасная, изящная, юная, в ослепительно-белом платье. Густые
Наташины волосы струились красивыми длинными волнами, лицо сияло молодостью и
здоровьем, глаза излучали счастье, платье удачно подчеркивало холеное гибкое
тело. Наташа прошла на середину комнаты и несколько секунд, стоя в полной
тишине, улыбалась восхищенным гостям. Цветение, о котором так ностальгически
вспоминала Галина Макаровна, обращая свой взор в прошлое, было представлено в
настоящем. Эстафета молодости — передана, ценность последующего поколения перед
предыдущим продемонстрирована и, наслаждалась собой, Наташа сияла.
— Что вы молчите? — спросила Наташа, изумленная общим молчанием. Гости так
долго ожидали свадьбы, что начало ее застало их врасплох. Первой очнулась
Людмила Ивановна.
— Красота, — заключила она.
— Очень красиво, — повторил кто-то.
Гости оживились, зашумели, стали подходить к Наташе, что-то говорить ей,
поздравлять, она с улыбкой что-то отвечала. Баба Даша расчувствовалась.
— Как же ты быстро выросла, внученька! Красавицей стала. Вот невеста уже,
заметить не успели, когда выросла…
Баба Даша еще хотела что-то сказать, но не смогла, расплакалась.
— Ну что ты, ба? — обняла Наташа свою бабушку.
Баба Даша махала рукой, надеясь отогнать нахлынувшие чувства, но не могла с
собой справиться. Прослезилась и Надежда Григорьевна. Это был одни из немногих
эпизодов искренности за два часа бесполезных игр. Потом «включили» новое
развлечение. Фотографирование с невестой в больших и малых группах, мужских и
женских. С фальшивыми и не очень улыбками, не выражающими истинных чувств и
отношений, но принятыми и удобными. Вскоре раздался гул машин, сообщая о
прибытии жениха и его гостей, за которым последовал обряд выкупа с вручением
заранее оговоренных подарков. Выпили-закусили, пропили невесту, и, взяв под
ручку Макса, Наташа уехала навсегда в свою новую жизнь. Всем было весело. Все
развлекались, играя. Только баба Даша украдкой проплакала всю свадьбу.
* * *
Вглядываясь в зеркало, сканирую лицо. Глаза методично пробегают по коже,
ненадолго останавливаясь на каждом участке лица и шее, я зачем-то поглаживаю
протестированные сегменты. Спустя короткое время, пролетев по нейронным
проводам черепной коробки, увиденное получает оценку, беспристрастный вердикт
которой не радует категоричностью. Отдаляю изображение в зеркале, приближаю.
Кручу головой вправо-влево, но смягчить, улучшить, изменить свое же решение не
получается. Далее приходит сравнительная характеристика, выдаются результаты
вчерашней диагностики, позавчерашней, недельной давности, и, что хуже,
пятнадцатилетней поры. Проигрываю сравнение. Ругаю память за способность
накапливать информацию в ячейках головы, передавать, спустя годы не утрачивая,
а кибернетику — за открытие таких понятий. Возрастные изменения начались,
очевидно. И это не подростковые изменения, означающие взросление. Это первые
признаки неизбежного старения, как бы трудно не было признавать их появление.
Асимметричность лица все ощутимее, веко римской шторой, медленно раскручиваясь,
принялось ненавязчиво занавешивать обзор, носогубная трапеция обозначилась
границами, уголки рта отложили едва заметную тень, направив ее вниз, межбровная
складка в неярком освещении уже отчетлива, мелкими паутинками потрескалась кожа
у глаз, заложив направления для скорых углублений. Я решительно не хочу
замечать глупую тень! Всего лишь неудачное освещение! Отбрасывая зеркало и
подозрения, не чувствую облегчений.
Полы халата отодвинулись, обнажив бедро. Вены, как реки на карте, разбежались
по ногам синими руслами. Кое-где сосудистый рисунок уточнял географию
местности. Тонкие волоски — непостоянные береговые линии — отчетливо виднелись
на бледной, суховатой коже. Я точно помню, что пятью годами ранее никакие
ручьи, каналы и водопады не были обозримы, но сейчас… Я поднялась, прижала
халат к животу и внимательно рассмотрела свои ноги. Изогнувшись, рассмотрела
сзади. Так и есть. Мне не кажется, гидрография организма выражена в синеватых
линиях. Вены поднимаются из глубины, чтобы варикозом вздуться и перепутаться?
Так у Галины Макаровны. Так у моей мамы, только в меньшей степени. Так будет у
меня? Я не хочу, не хочу, но почему-то кажется, что организму, полноправной владелицей
которого я себя считаю, все равно. Он будет подчиняться закон природы, а не
моим желаниям.
Распахиваю халат. Большое зеркало схватилось отражать меня в полную величину,
но не все хотелось бы увидеть. Грудь могла бы быть побольше, упругости добавить
бы. Живот хорошо бы убрать, пресс накачать. Растяжки, отчего-то рвавшие бедра,
стали прозрачно-белыми, стекали висячей наледью. Только темные волосы пахового
треугольника, выдираемые еженедельно, не теряют напористости в своем росте.
Если считать, что терморегуляция — основная их задача, то выходит
недоразумение: поддержанием температуры тела давно занимается одежда, и за
ненадобностью они выродились бы, но нет, — только укрощающий рывок
эпиляционной полоски, неумолимый и спасительный, избавляет от первобытной
животной дикости. Лучше бы с такой прытью волосы на голове росли!
Детская кожа — туго натянутая, ровная, сплошная, с внутренним здоровым светом,
одним днем начинает терять эластичность, безобразно выворачиваясь через
расширившиеся поры, морщится и ссыхается до пергаментного вида, влача за собой
все тело, умерщвляя до останков. Вот она великая формула Эйнштейна в действии:
масса преобразуется в энергию жизнедеятельности, со временем ссыхаясь. Согласно
ей, даже солнце не вечно, что уж люди. Формула имеет масштабное разрушающее
подтверждение, но не знает ни одного примера обратного превращения. Первовзрыв?
Давно, не доказано, участие Бога не исключено.
По нарастающей происходит становление человеческой формы. Взрастая, люди
формируют ее, принимают ее, и, недолго удерживая, стремительно покидают, теряя
свой облик. На вершине становления неосознанно и внезапно, обойдя сознание,
происходит психологическая подготовка к старости. Никто не знает, как и когда
она появляется, кем превозносится, но ощущение себя навсегда меняется:
отчетливо начинает представляться, что ждет впереди, что уготовлено, а распад
приобретает оттенок неизбежности и естественности, хотя совсем недавно казался
невозможным и случался только с другими. Еще одним новым понятием, появившимся
внезапно, одним днем, на той же вершине параболы, есть скорость распада. В
неустанных сравнениях себя с другими получается оценка своей внешности. Если
при одинаковых возрастных критериях собственные преимущества перевешивают,
старость отодвигается, состязание выигрывается, и призом становится
удовольствие от разглядывания своего отражения в зеркале. «А я еще
очень-очень!» — услада теребит голову, захлебывая наслаждением. Если результат
сравнения проигрывается, на пьедестал ценностей возносятся другие параметры,
защищая от горечи поражения. Зато я главный бухгалтер холдингового концерна,
зато я двоих детей родила. Сложный соус из смягчающих составляющих приправляет
невкусное блюдо увядания ради сохранения ощущения благополучия.
Я сейчас на той самой вершине, с которой уже начался съезд. Время приобрело
другое значение, исчисляется по другой шкале. В семилетнем возрасте месяц
казался огромным сроком, дожить до новогодней елки в начале декабря считалось
долгим и утомительным делом, в тридцать пять срок в месяц — ерунда. Чем больше
накопленных лет, тем короче временная чувствительность. Дальше год пробежит
одним днем, жизнь — одним мигом. Воспоминания двадцатилетней поры покажутся
отчетливыми, вчерашними, хотя жирная черта времени и опыта разделяет события.
Принятие времени и телесных метаморфоз, связанных с ним, — есть,
вероятно, мудрость, выраженная в смирении, но все ли умеют мириться с
высыханием? Галина Макаровна — не мирится, злиться, окунаясь в привлекательное
прошлое всякий раз. Людмила Ивановна — раздражается на сестру за однообразные
разговоры, но и сама не прочь вынырнуть из глубоководных погружений и
переместиться в приятный брод юности с яркими беззаботными солнечными бликами.
Мама по многолетней привычке украшает себя макияжем, прической и маникюром, выглядит
ухоженной женщиной, но едва ли слово «свежесть» можно к ней применить. Мама это
знает, не обольщается, и молодиться (словечко бабы Оли), как тетя Оксана,
наряжаясь в короткие юбки, то ли сбавляя возраст, то ли добавляя себе
нелепости, не станет. Стало быть, мама принимает возраст. Тетя Оксана — стало
быть — нет. А теперь главный вопрос: смогу ли я принять возрастные изменения
или, как Галина Макаровна, стану в мыслях и разговорах обтирать себя
молодостью? Смогу ли не питаться хрупкими иллюзиями, истязая тело и кошелек
пластической хирургией, в робких надеждах улучшить свою природу, выводя
временной отпечаток?
Кажется, я поняла, для чего выходят замуж. Брак — ежедневная забота о ближних,
и в семейных хлопотах привыкание к старости происходит незаметно. Отвлекая ум
на решения трудностей, можно уверенно глядеть на отражение и не видеть себя
ясно, оставляя незамеченными медленные спуски с вершины цветения. Может, мне
пора замуж?
Ценности как таковой человек не имеет. Ценностью является его фертильный
возраст, в котором будет произведено потомство на свет, и в этот самый важный
отрезок жизни все инстинкты и биологические процессы доведены до максимума.
Красота — по полной, чтобы половозрелая особь отличалась от увядших и
несформированных, привлекала к себе внимание и заявляла о готовности к
спариванию, здоровье — прекрасное, в двадцатилетней поре умение его замечать не
отмечается, адаптационные способности — отличные, выносливость — чрезвычайная,
чувственность и жажда секса — неимоверная. Живи, наслаждайся, рожай деток.
Природа благословляет. Но как только время, отведенное на деторождение
исчерпывается, та же матушка-природа неожиданно становится мачехой-ведьмой и за
ненадобностью начинает изводить отработанную человекоединицу со свету
изощренными и не очень средствами. Инсульты, инфаркты, параличи. Венозное
расширение вен и остеохондроз. Выбор велик. В многотомном медицинском
справочнике перечислено и отфотографировано все разнообразие истязаний.
Мужчины сохранят репродуктивные способности куда дольше, к ним природа
милосерднее, а вот женский функциональный век короткий. На всеобщее обозрение
выставляются морщины, седина, обвисший подбородок, рыхлые бока, пигментные
пятна. Вероятно, это нужно для отпугивания самцов от отработанных самок, чтобы
не допускать непродуктивности спаривания. Господи, как жестоко! Господи, я не
хочу так!
В истязаниях ненужной, отработанной плоти есть и дидактическая функция:
последующие поколения, произведенные на свет все той же человекоединицей,
должны увидеть страдания родителей, морально подготовить себя к неизбежному и
охотнее, любовнее взращивать детей, чтобы пресловутый стакан воды было кому
подать, изгаженные простыни было кому заменить. Начало жизни и ее окончание
удивительно похожи. Только, обмывая младенца, делается вклад в будущее, старика
— отдается часть себя пережитому.
Я все чаще думаю о предстоящей перспективе. Меня тоже ждет старость. Никому не
удалось обойти запланированный природой сюжет. И, зная женские особенности
изнашивания в моем роду, вряд ли стоит ждать щадящий вариант. Смогу ли я нажить
что-нибудь такое, чтобы не жалеть о прошедшей молодости? Должен же по законам
справедливости прилагаться к разваленному телу какой-то бонус, чтобы получить
ощущение смысла жизни? Или, может, никакой справедливости природа не предусматривает,
а сама жизнь — единственный ее подарок?
* * *
— Ты в душ пойдешь? — спрашивает Мишка, заглядывая в спальню. Я вздрогнула.
Глубоко уйдя в размышление, забыла, где нахожусь.
— Да, пойду, — отвечаю, с трудом выходя из оцепенения. Как будто с небес
на землю упала.
— Что-то не так? — взволновался Мишка, заметив озадаченность и отрешенность на
моем лице. После двухчасовых постельных утех странно обнаружить своего приятеля
в нерадостном расположении духа, сидящего на кровати с распахнутым халатом в
глубоких раздумьях. Я понимаю его недоумение, но рассказывать о причинах
угнетенного состояния не хочу.
— Нет, все нормально. Правда, нормально! — говорю, но выходит не очень
убедительно. Ухожу в ванную, где теплый пар и запах мужского парфюма заключают
в свои объятия. Включаю душ. Упругие струи скатываются по мне прохладными
потоками. Приятно. Стою под дождиком, закрыв глаза. Вода смывает тяжелые мысли.
Как будто становится легче. Мысли про старость и распад отодвигаются…
С недавних пор я сплю с Мишкой, но не решила точно, записать ли его к себе в
женихи или оставить в ухажерах. Как-то трудно представить, что с простоватым
Мишкой можно строить длительные отношения. Мама говорит, он прекрасный парень,
я и сама знаю, но полное отсутствие амбиций с его стороны удивляет меня и
обескураживает. Его вполне устраивает работа программиста банке, его устраивает
зарплата, его устраивает маленькая однокомнатная квартира, в которой он живет.
Его все устраивает. Он всегда счастлив и улыбчив. У Мишки совсем нет амбиций и,
значит, ему не к чему стремиться. За неимением лучшего, в качестве временного,
я выбираю Мишку, я даже чувствую легкую влюбленность в него, но отношения
подошли к той стадии, когда нужно их как-то называть, предъявлять друзьям,
знакомым и родственникам, а я не уверена, что этого хочу.
— Тебе кофе сварить? — кричит Мишка из кухни.
— Свари, — ору я.
Может, Мишка не такой и плохой вариант? Он заботливый, добрый, нежный,
отзывчивый. Я ему давно и серьезно нравлюсь. Он старается сделать приятное,
завалил цветами, подарками. Звонит утром, чтобы разбудить на работу, зная, как
я ненавижу просыпаться от звонка будильника.
— Сахара две ложки? — уточняет Мишка. Надо же, запомнил, сколько сахара я люблю
в кофе. Приятно.
— Да!
Вода обладает целебными свойствами. Это можно бесконечно доказывать
эмпирически. Десять минут водных процедур — совсем другой человек. Другие
мысли, другое мироощущение. Спокойно и легко. Вытираясь большим полотенцем,
заботливо оставленным Мишкой на стиральной машинке, почувствовала, что проголодалась.
Хорошая была идея заняться любовью вместо участия в чужих прелюдиях… Теперь
можно и в ресторан идти, продолжать пышно обставленные действа, посвященные
половой зрелости моей сестры. Опять хочется есть. Пищевой инстинкт требует
восполнить питательными веществами мою человекоединицу, ослабленную в
постельных упражнениях. А стадный — требует вернуться в группу, чтобы быть
руководимой кем-то. Может, плюнуть на все и продолжить тренировать половую
сенсорику с последующим преобразованием ее в родительскую?
— Ты хорошо сделала, что зашла, — хитро улыбаясь, говорит Мишка, когда я
уселась за стол на кухне.
— Да, я отлично придумала, — отвечаю, отпивая кофе. Мишка сварил отличный
кофе.
Сейчас мой возраст фертильный. Это значит, природой мне показан цикл соитий,
смысл которых сотрясать естество пронзительным блаженством, вовлекая острыми
вспышками удовольствия в новые сладострастные партнерские игры. Следование
природной сущности поощряется. В меньше степени — одинокие утоления,
сбрасывающие чувственное напряжение, но не приносящие психологического
удовлетворения. Чтобы в полной мере наслаждаться собой, извлекая глубинные
сочные аккорды эйфории, необходимы партнерские предикаты.
Гипоталамус выбросит сложный микс гормонов, я почувствую желание, захочу
прикосновений, поцелуев, мозг прокрутит способы возможных реализаций, возбудит,
влагалище обволакивается слизистым секретом, желая ласк и трений. Слюна
наполнит рот, проглатывание выдаст желание. Овуляционные дни усилят влечение,
влюбленность сузит сознание, соединяя в одном человеке весь мир, чтобы, не
отвлекаясь, выполнялись главные земные предназначения — сношение и
деторождение. Неловкость отступает, идя навстречу естественным потребностям,
глаза закроются, уступая чувственности, не смея отвлекаться на малозначащее.
Череда пронзительных исканий — следующий этап яркой прелести. Изящная ясность
движений в каждой фрикции. Слуховое сопровождение. Захватывающее нарастающее
возбуждение в стремительной погоне за вожделенной разрядкой, насыщенный поток
высвобождаемой энергии в ритмичных выбросах слизистого тяжа. Сокращаясь, громко
пульсирует сознание, как будто бы сердце бьется везде. Плоть на мгновение
уносится в томное бесчувствие и окунается в новый поток любострастастных
постижений.
Усталость, нега, нежность. Бешеное насыщение органов удовольствия кровью
закончено, организм переключается на другие функции… Спустя некоторое время —
мочеиспускание. И блаженный полудрем. И вытекающая струйка семенной жидкости,
смешанная с моими соками в самых недрах естества, испачкает простынь в который
раз.
Откуда-то возникшая неловкость заставляет скрыть тело. Совсем недавно
безвольно-разбросанное, распластанное, источающее сладкую парестезию или в
наваждении высекающее плотское счастье, не ведало ни стыда, ни стеснения —
обычных регуляторов сближения — теперь застыдилось бренной своей оболочки. Но
это вопрос привычки. Как только отношения становятся стабильными, утехи
регулярными, стыд перестает существовать или модифицируется, что убивает
новизну, но добавляет удобство.
Хорошая была идея — заняться любовью.
Пока мы пили кофе, Мишка внимательно смотрел на меня. Я делала вид, что этого
не замечаю, устремив взгляд в окно. Не знаю, что он при этом думал, но было
несколько неловко от его пристального внимания.
— Мне пора, — закончив с кофе, сообщаю.
— Ты сегодня какая-то… другая. Молчишь, не улыбаешься.
— Я много улыбалась на свадьбе, и мне надоело. К тому же я не улыбаться к тебе
зашла.
Мишка остался довольный таким ответом.
Одеваясь, опять смотрела на свое отражение. В этот раз увиденное не казалось
таким уж ущербным. Хорошая фигура, с некоторыми недостатками, правда, но вполне
приличная. Не под лупой же рассматривать меня будут? Женственность, мягкость,
плавность форм — мои особенности, на которые надо делать ставку, подчеркивая
их. Зачем я наговаривала на себя? Зачем тяготилась будущими переменами? Похудею
немного, куплю новый крем для лица, запишусь к косметологу, чтобы стать еще
лучше. В спортзал абонемент куплю. Новую прическу сделаю. Нужно поддерживать
себя. До распада еще далеко. Что я так растревожилась? Повернулась, оглядела
себя сзади. Попа — что надо. Услада заполнила разум. Стало радостно, но
вспомнилась осиная талия Наташи, и сравнения с ней я не выдержала. Ни
возрастного, ни внешнего. «Не всем же костлявыми быть. К тому же ненадолго
такая талия», — пронеслась утешительная мысль, внося ощущение благополучия,
возвращая хорошее настроение.
— Тебе понравилось? — обнимает Мишка, целуя в шею.
Ненавижу этот вопрос. Мое поведение красноречиво говорило о моем состоянии.
Усомнился, что ли? Ну ладно, отклонять вопрос не стану: у меня возникло хорошее
настроение.
— Понравилось, — бормочу. Мишка лоснился от удовольствия.
Говорят, секс делает женщин добрее и улучшает их самочувствие. Правду говорят,
если судить по себе. Только нечего в голову пускать тяжелые мысли. Надо
научиться ценить то, что есть. И научится жить сегодняшним днем, не думая о
будущем.
Уходя от Мишки, я подумала, что мои родственники и их игры не так уж и плохи,
если не очень часто встречаться. А время, отведенное на общение с ними,
действительно, надо преобразовать, чтобы и приличия, предъявленные дорогими
сородичами, соблюсти, и себе не вредить. Кстати о преобразовании. Что там
Юлька? Интересно, нашла ли она себе применение или слоняется без толку?
Вышагивая по неровному асфальту, мучаясь высоченными каблуками, делающими ноги
длиннее но решительно не предназначенными для ходьбы, вспомнила, что зеркальце,
которое хранится в сумочке, забыла на Мишкиной постели. Жаль. Наверняка он
раздавит его, когда будет ложиться.
И еще одна мысль осенила меня: было ли в сегодняшнем утре что-нибудь такое, что
исходило бы из моих собственных желаний? Не инстинктов, не социума,
моделирующих поведение в угоду своим нуждам, не игр, принятых и положенных, а
собственных желаний, идущим из глубин и надобностей личности?
* * *
Вторая часть мероприятия шла по накатанной. С подачи тамады со свадебного
конвейера сходили тосты, танцы, конкурсы, многократно объезженные, с ожидаемой
реакцией гостей… Я пришла в тот самый момент, когда гости у входа в ресторан
бросали на молодоженов символический мусор из конфет, медной мелочи, лепестков
роз и еще чего-то, имеющее благоприятное воздействие на будущую совместную
жизнь. Тамада орал в микрофон полагающийся по этому случаю текст, фотограф
неустанно щелкал затвором. Похоже, я пришла вовремя.
Мама стояла с краю толпы и махала мне рукой. Должно быть, дожидаясь меня, она
специально заняла это удобное место, чтобы я незаметно присоединилась к
празднику, и удаление мое осталось незаметным.
— Где была? Что делала? — спросила мама. Кому угодно я могу сказать, что
делала, только не маме.
Как обычно легкая, веселая мама принялась щебетать про превосходный чай,
который они с тетей Оксаной, тетей Лидой и тетей Валей успели выпить в
ресторане, пока всех дожидались.
— Где была? Что делала? — на этот раз интересовались тетя Валя с тетей Лидой.
— Ничего особенного… — отвечаю обыденно-скучно. Хотела зевнуть для пущего
впечатления, но побоялась переиграть.
Гостей засосало в двери. По ступенькам поднялись в банкетный зал. Юлька была
уже там и хихикала с двумя парнями. Применение себе и своему времени она нашла,
зря я волновалась. Тамада принялся изрекать дифирамбы молодоженам, и я
возненавидела его за шум и суету, которые он производил. Включили «Кто создал
тебя такую» для совместного танца моей сестры и Макса. Надо было хлопать,
выстроившись в круг. Отрепетированный свадебный танец молодожены быстро
оттанцевали, к великой моей радости.
Юлька заметила меня, подозвала. Я подошла, она представила гостей жениха, с
которыми проводила время. Их звали Вова и Серёжа. Вова рассказал глупый анекдот
про блондинку. Юлька засмеялась. Я на секунду задумалась, выдавить ли из себя
улыбку для приличия или не играть в воспитанность. Воспитанность перевесила.
Игры, похоже, начались снова.
— А знаете, как называется блондинка, перекрасившаяся в шатенку? — Юлька
продолжила тему блондинок.
— Как? — спросил Вова.
— Искусственный интеллект! — сострила Юлька. Вова загоготал. Кажется, ему очень
нравится моя сестра. Серёжа осторожно поглядывал в мою сторону. По-моему, меня
пригласили для того, чтобы я составила компанию Серёже.
Гляжу на смеющуюся Юльку. Оцениваю. Сравниваю. Какой-то подсознательный порыв
включает эту функцию.
Юлька младше меня на четырнадцать лет. Нельзя сказать, что ее внешность сильно
отличается от моей: склонность к полноте, пока еще сдерживается хорошим обменом
веществ. Однако проглядывается в нетренированном теле грушевидная фигура, где
попа немного шире грудной клетки, отчетливая география вен на ногах… Все это
сейчас, конечно, не самое страшное. Но беспечный смех, беззаботность,
дурашливость, подвижность и веселый огонек в глазах сразу определяет ее к
двадцатилетним, оттесняя меня. К Юльке всегда обращаются на «ты», ее
необременительная, живая энергетика не позволяет усомниться в юности. В моем же
случае, прагматизм, цинизм, недоверие, создают прочную защитную ауру, осторожно
отбирая круг доверенных людей.
Пригласили за стол. Я ушла к маме, отвергнув предложение Юльки сесть за один
стол с ней, Серёжей и Вовой. Не хочу слушать плоские шутки и выдавливать из
себя реакцию. Наверное, возраст — бонус. Все чаще делаешь то, что хочется, не
боясь осуждения.
— Мам, когда ты поняла, что наступила зрелость? — решила позаимствовать мамин
опыт.
— Когда стала понимать, чего стою, что умею, что буду делать и чего не стану.
Думаю, зрелость — понимание себя. А почему спрашиваешь?
— А когда ты стала это понимать? — продолжила расспрос.
— Не помню точно. После сорока, должно быть.
— Ты уверена, что понимание зрелости выражается именно так?
— Нет, но я уверена, что так выражается моя зрелость.
— Мам, а если бы могла, вернулась бы лет на тридцать назад?
— Вряд ли, — задумавшись, сказала мама.
— А Галина Макаровна возвращается всякий раз.
— У Гали жизнь была осмысленной тогда. У меня — сейчас.
— А взрослые дети, внуки, опыт — не смысл?
— Для кого как.
Мне понравилось примерить на себя зрелость. Понравилась осмысленность.
Понравилось чувствовать осмысленность, оставив второстепенные чужие игры.
Подняли тост за молодоженов. Выпили. Активно стали жевать. Я поглядела на часы.
Еще минут двадцать будут длиться поздравления, еще час развлекательная
программа с конкурсами, песнями и танцами, а потом, когда все разойдутся на
длительный перекур, я уйду с чистой совестью, зная, что для участвуя в ритуале
свадьбы сделала все необходимое. Еще полтора часа, и я освобожу себя от игр!
Оглядывая гостей жениха, я пришла к выводу, что их род не менее своеобразен в
своем устройстве, чем мой. Если властные женщины — наша отличительная черта, то
семейство Макса помешано на знатных людях. Приглашенные пестрили именами:
прокурор города, судья, главный врач, зам. мэра, владелец сети супермаркетов.
Кандидаты наук и доктора. Кровных родственников Макса было немного, зато
именитые гости большинством своим заслоняли окружающих выдающейся важностью.
Ухоженные женщины в бриллиантах, служившие, видимо, украшением именитых мужчин,
дорогие блестящие машины, толстые кошельки, богатые подарки в показательной
щедрости отдавали напыщенностью и показушностью, бесконечно подчеркивая
принадлежность к элитарному сословию. Где уж нам! Было что-то неприятное во
всем этом светопреставлении, захотелось, чтобы полтора часа быстрее пролетели.
— А ты когда? — спросила Галина Макаровна после нескольких рюмок водки.
— Что «когда»? — делаю вид будто не понимаю, о чем речь.
— Замуж-то! Возраст все-таки. Досидишься, смотри…— хищно отвечает родственница.
Как только я отвлеклась от мыслей про возраст, мне тут же напоминают о нем. И в
этот раз контекст недостатков, прилагаемых к возрасту, не понравился. Тяжесть
временной ноши, непрерывно накапливаемой, оказывается, может быть препятствием
для вступления в брак, и хрупкая невместительная ячейка общества не выдержит
такого теснения. Что интересно, меня даже не спросили, хочу ли я замуж.
— Ты смотри, время идет, что тянешь? Детей пора заводить, — продолжает
Галина Макаровна учить уму-разуму.
О биологическом предназначении мне тоже не полагается забывать. Об уделе
материнства матушка-природа напоминает налитой грудью в середине цикла, болью
требуя кормить ребенка, общество своим примером, например, сегодняшним,
подталкивает к «правильному» узаконенному поведению, предшествующему родам, а
если первое и второе не сумели донести до моего сознания истину, вступает
социальное давление Галины Макаровны, грубо вправляя нерадивые мозги. Игры, везде
игры. То игры людей, то игры природы. А я, наивная, думала, существует свобода
выбора.
Серёжа напомнил о взаимоотношениях полов и половых инстинктах. Его явная
симпатия окутывала невидимым коконом, желая моего взаимного расположения для
реализации либидо. Не дружить же, в самом деле, он со мной собирается…
— Ты курить идешь? — спрашивает он, когда тамада, наконец, замолкает, готовя
новый идиотский конкурс.
— Не курю, — отвергаю его предложение и либидо. Серёжа, вероятно, был бы
рад найти другой предлог подойти ко мне, но не нашел.
— У тебя есть планы на завтра? — еще одна попытка совместного
времяпрепровождения. Хорошая идея, но Серёжа решительно мне не нравится.
— Есть.
— Жаль, хотел пригласить тебя в боулинг.
— Не получится, — говорю учтиво-сухо.
— А послезавтра? — не успокоится никак Серёжа.
— Работаю.
— А потом?
— Потом домой пойду.
— Может, я заеду за тобой и сходим в боулинг?
— Чем ты занимаешься кроме боулинга? — спрашиваю. Вдруг Серёжа прекрасный
человек и не понравился мне по ошибке? Надо расспросить его. Вдруг он
заинтересует меня своей личностью.
— В спортзал хожу три раза в неделю. Качаюсь. Люблю спорт.
Бегло оцениваю его бицепсы. Вероятно, мышцы — Серёжина гордость.
— А чем занимаешься кроме качалки? Где работаешь?
— В поиске.
— В поиске чего?
— Работы.
Заинтересовать точно не получится…
— Давно ищешь?
— Полгода.
— А что умеешь?
— Слушай, давай не будем о серьезном! — пресекает Серёжа мои расспросы. Складка
между бровями демонстрирует недовольство. — Я думал, красивая девушка,
просто пообщаемся.
Когда с красивыми девушками было просто? Я прекрасно знаю, как я выгляжу, какое
впечатление произвожу, и раз ты, Серёжа, отметил моя внешнюю незаурядность,
другие тоже это делают. У тебя конкуренты, Серёжа. Ты не первый, кто желает
излить свою семенную жидкость в меня, удовлетворяя свой половой инстинкт. И мне
хочется знать, чем ты лучше всех остальных? Почему я должна выбрать тебя?
— Хорошо, давай просто пообщаемся… — мое воспитание опять берет верх над
эмоциями, отвечаю скромно, хотя хочется отшить парня за несостоятельность.
Возникает неловкая пауза. Не помогаю ее заполнить. Пусть Серёжа сам придумает
тему для разговора. Он же хочет общаться. О, Господи, зачем ты опять
испытываешь мою хрупкую толерантность на прочность? Мой тридцатипятилетний
возраст (опять он, черт бы его побрал) не станет терпеть никчемность. Женская
сущность хочет надежности материальной и моральной, хочет стабильности и
удобств. В таких условиях я могу думать о спаривании и, возможно, о выводке
потомства. Ничего личного, Серёжа, тут природа. Против нее не попрешь.
Ладно, Серёжа, я выделяю пятнадцать минут драгоценного времени на то, чтобы ты
заинтересовал меня. Иначе — прощай. И способы избавления от твоего кокона будут
не слишком гуманны, будь уверен. Все ненужное и бесполезное — к чертовой
матери! Мне тридцать пять, а не пятнадцать. Сложные оправдания я придумывать не
стану, дружбу предлагать — тоже. Гляжу на часы. Засекаю время. Отмечаю, что
пятнадцать минут истекут, когда стрелки часов покажут половину шестого.
— Ты торопишься?
— Нет, но мне нужно знать время.
— Давай выйдем на улицу.
— Давай, — соглашаюсь. Обещание про пятнадцать минут собираюсь сдержать,
раз Серёжа так старается.
Идем молча. Серёжа тяготится молчанием. Он смотрит на мобильник, несколько раз
кашляет в кулак. Его волнение нарастает, это чувствуется. Наконец, выходим на
улицу. Серёжа закуривает.
— Ты такие вопросы задаешь… — говорит он, поджигая сигарету. — Я
прямо не знаю, что сказать…
Почему вопрос об основной деятельности так коробит тебя, Серёжа? И вообще, не
нравится — уходи. На свадьбе полно других менее разборчивых барышень. Я не
держу тебя. Я не знаю, о чем с тобой говорить. Про тренажеры — не стану.
— Мы с друзьями в новый боулинг ходили. Открылся на проспекте, знаешь?
— Нет, не знаю.
Что за фигня с боулингом? Почему я третий раз о нем слышу?
— Там классно. Давай сходим?
Многозначно улыбаюсь, хотя хочется спросить, за какие деньги он собирается
вести меня туда.
— Я тут прочитал недавно…
О! Серёжа, молодец!
— …«В Контакте»…
Хрупкая надежда оборвалась.
— …что девушкам нравится боулинг, потому что они могут реализовать
синхронность.
Серёжа, ты бы себя сначала реализовал, а потом за девушек отвечал.
— Ты любишь боулинг? — от боулинга не так и просто отвязаться, как я посмотрю.
— Я как-то равнодушно к нему отношусь.
— Все мои знакомые девушки любят.
Про универсальность женских вкусов, наверное, тоже прочитано «В Контакте».
— Думаю, тебе лучше с ними сходить.
— Так ты попробуй! Я тебя научу играть! Знаешь, как классно?!
Серёжа милый. Серёжа старается понравиться. Все его существо кричит, что он
прекрасный, внутренне просит любить его, принимать, ценить.
Серёжа, если бы не игра в воспитание, которой меня научили еще в детстве, я
открыла бы тебе важную, но грубую истину: все на свете хотят тебя использовать.
Работодатель — с целью заработать, люди хотят развлечений и выгоды от
знакомства с тобой, а девушки озадачены вопросом, как скрасить досуг, пока
отношения не перешли к сексу. У всех корыстный умысел. Всегда. И за
использование твоих ресурсов люди готовы платить деньгами, уважением,
признанием, дружбой, собой. Таковы правила игры. Ты не знал?
Ты хороший человек? Мне наплевать, какой ты человек. В первую очередь меня
интересует, что ты умеешь делать. И лишь во вторую — твои моральные принципы.
Ты играешь на гитаре — здорово! Мне будет весело с тобой. Ты специалист в
квантовой физике? Будет познавательно. Давно хотела узнать, для чего вбухивают
столько денег в андронный коллайдер. Ты врач? Я буду знать, где лечить
пошатнувшееся здоровье. А белый халат мне покажется сексуальным. Закон жизни
один. Всем нужно использовать тебя. Но, судя по всему, делать ты ни черта не
умеешь, поскольку сидишь полгода без работы. Чем, Серёжа, будешь
заинтересовывать?
— Так что? Сходим? — настаивает Серёжа и ясными глазами смотрит на меня.
Тоже гляжу на него, улыбаюсь. Может, ради смеха, рассмотреть вариант, в котором
Серёжа — миллионер и зарабатывать ежедневно на хлеб насущный ему не нужно?
Тогда скажи, Серёжа, какую сумму денег ты готов потратить на меня? Наверняка,
«В Контакте» написано, что все девушки любят путешествия и колечки с
бриллиантами. Дерзай, Серёжа! Мое расположение можно и купить! Но это смешной
вариант, ежу понятно. Человек с мощной финансовой базой имеет уверенный тон и
внутреннюю силу. Я женщина. Я хорошо умею чувствовать силу. Но я ничего не
чувствую в данном случае.
— Боулинг, спортзал. Чем еще скрашиваешь досуг? — снова пытаюсь уйти от темы
боулинга.
— В футбольчик могу поиграть с друзьями…
Серёжа, я изнываю от тоски. Заинтересовать не получилось. Соври хотя бы
что-нибудь. Например, как друг попал в беду, а ты протянул руку помощи в самый
трудный для него час. Или, например, как утонувшую девушку вытащил из воды. Как
перевел через дорогу бабушку, как снял котенка с дерева… Что-нибудь соври,
Серёжа, только оживи это затхлое болото скуки.
— Тебя так сложно уговорить…
Да, Серёжа, придется потанцевать. Так принято. Платонический характер отношений
обязателен перед непосредственным переходом к совокуплению. Времена
промискуитета много веков назад искоренили. Ты знаешь, что такое промискуитет,
Серёжа?
— Сложно — потому что мне не интересно, — Серёжина настойчивость
надоедает мне.
— Жаль, — разочаровывается Серёжа.
И вот здесь, Серёжа, надо прощаться. Ты не понимаешь? Сказать, что рад
знакомству, пожелать мне всего хорошего и уходить. Оставить свой номер
телефона, если вдруг я передумаю насчет боулинга. Это понятно?
— А давай на следующей неделе на природу съездим? Мы с друзьями собираемся
шашлычок пожарить.
Оказывается, не понятно. Серёжа начинает новую атаку, потерпев неудачу в предыдущей.
Наверное, это называется настойчивостью. Или глупостью? Зачем вкладываться в
человека, который не отвечает тебе взаимностью?
— На следующей неделе не могу. Уезжаю к сестре, — вру я. Ненавижу врать.
Опять образовалась неловкая пауза. Серёжа закуривает еще одну сигарету. Меня
воротит от запаха его табака. Серёжа мне решительно не нравится.
Снилось, будто я сижу на берегу моря и складываю в руку мелкие ракушки.
Некоторые ракушки были обломаны, некоторые пыльные, некоторые грязные, но я
почему-то складывала их в ладонь, выбирая только некрасивые. Кажется, я поняла
сон. Целая жменя ерунды и мелочевки обозначили мой сегодняшний день, и мне до
чертиков это надоело! Ритуалы, правила приличия, никчемные разговоры,
многочасовые ожидания, Галина Макаровна со своим авторитетом, злостью и
назиданиями, и в заключении бесполезный Серёжа, желающий меня трахать,
подбирающий пути к моему расположению. Все осточертело, и я собираюсь убраться
отсюда, потому что больше не могу играть в игры!
— Я пойду, — говорю Серёже. Осталось пять минут времени, выделенного на
него, но пытать себя его обществом надоело.
— Ты куда? — удивляется Серёжа. Кажется, он еще не потерял надежды зацепить мою
симпатию. Вспомнилась грустная женская мудрость про то, что иногда легче дать,
чем отказать.
— Я пойду, — твердо повторяю и ухожу. Хочется на прощанье сказать Серёже,
что девок клеить будет легче, если представлять своей личностью общественную и
материальную ценность, то есть посвятить основное время какой-нибудь
деятельности, но поучать его не стану. Растрачивать силы на дураков — гиблое
дело. Весь мой день был гиблым.
Пьяный прокурор встретился у входа. Он окинул меня оценивающим похотливым
взглядом и предложил перейти в его машину. Видите ли, мощный кондиционер
противостоит изнурительной жаре. Еще один желающий плотской любви со мной.
Сказала, что месячные. Вышло грубо, но понятно. Настаивать прокурор не стал.
— Котик, ты где? — пьяная подружка выскочила на улицу искать своего прокурора.
Почему он не приглашает ее под охлаждающую струю кондиционера?
Разболелась голова. Острая, пульсирующая, въедливая боль пронзила голову, даже
шевелиться стало трудно. Чужие ауры накрыли и, агрессивно теребя, удерживали в
цепких своих лапах, требуя игр и подчинения. Я сдаюсь. Я — домой. Спать. А
потом в одиночестве пить кофе, восстанавливая силы.
— Мам, я ухожу, — тихонько объявляю маме, — голова болит, просто
раскалывается.
— Таблетку примешь?
— Приму, но дома.
— Иди, — поддерживает мама, — отдыхай.
— Мам, попрощайся за меня с нашими родичами, ладно? Я совсем обессилена.
Уходя, я украдкой заметила, как Галина Макаровна отчитывала зятя. Поставив руки
в боки, она выговаривала свои и Иннины обиды, спрятавшись за колонной в
банкетном зале. Музыка громыхала, гости танцевали, невеста в снежно-голубом
платье ярко светилась в лучах ультрафиолета, подружка отплясывала около нее, а
Галина Макаровна доносила свою точку зрения несмотря на звуковые помехи и
дискотечное мигание ламп. Затравленный Игорек меланхолично слушал ее,
ссутулившись, и беспомощно хлопал глазами. Под лестницей в холле ругались дочь
Людмилы Ивановны, Лариса, с мужем. Террариум, который устроила Инна утром,
распространял свой яд. Как говорится, с кем поведешься. Черт знает, что такое!
Если я когда-нибудь соберусь замуж, никогда не стану устраивать сборища родственников.
Какие-то убогие злые игры они устраивают.
Наташины подружки Таня, Света и Вика, которые все утро скучали, ожидая мою
сестру, теперь были в центре внимания. Их окружили с десяток парней (гости
жениха) и развлекали девчонок какими-то историями, отчего те громко хохотали.
Юлька была среди них. Она тоже смеялась. Вова стоял около Юльки, а Серёжа,
похоже, переключился на Вику. Он заботливо держал ее клатч, пока Вика курила.
Должно быть, боулинг скоро обрушится и на ее голову. Игры продолжались.
* * *
Почему играют дети, щенята, котята, наука точно не установила и, пережевывая
то одну версию, то другую, ничего не исключая, охотно добавляет в классификации
формирования человека все новые и новые предпосылки. Мне, собственно говоря,
без разницы, каковы причины детских игр, но я точно знаю, что люди развиваются,
эволюционируют именно до той поры, пока познавательные игры включаются ими в
ежедневную практику; пока в голову впускается что-то новое, есть смысл говорить
о человеке как о мыслящем существе, потом — люди в большинстве своем имеют
явную прогрессирующую деградацию. Я даже берусь назвать временное начала такого
спуска. К тридцати-тридцати пяти. Все та же вершина параболы начинает свой
спуск, затрагивая на этот раз уже умственные составляющие, начиная мыслительную
инерцию. Как только мышление перестает себя реализовывать, организм его
атрофирует за ненадобностью. Схема, в сущности, известная. Импульсы бегают по
протоптанным дорожкам мозга, и для новой деятельности надо образовать новые
связи, но могут ли люди образовывать эти самые новые связи, если на протяжении
многих лет голова не утруждается ничем новым?
— Скажите, пожалуйста, как сохранить документ в свою папку?
— Светлана Петровна, давайте заглянем в тетрадь. Видите, здесь мы записали: «Файл
— Сохранить как. Открыть двойным щелчком свою папку. Задаем имя документу и
нажимаем Сохранить». Попробуйте!
— Ах, да! Совсем забыла, — отзывается Светлана Петровна, но не может
вспомнить, где сохранила папку.
Я преподаю компьютерные дисциплины в информационном центре. Учить мне нужно не
только детей, но и взрослых дядь и теть, которые вспомнили о нужности
компьютерной грамотности только под страхом потерять работу. Все, кто хотел
выучиться по доброй воле, сделали это пятнадцать-двадцать дет назад, оставшиеся,
мотивируемые только внешними факторами, не имея ни малейшей личного желания, не
способны впустить в ленивую голову никаких знаний, потому что разучились это
делать. Спуск вниз идет на полной скорости. Как на лыжах с высоченной крутой
горы. К телесному одряхлению добавляется еще и умственное. Вот это и есть самое
грустное.
Когда-то были группы, выжимающие из меня все знания, и ни о каком спуске вниз и
инертности мышления я и не помышляла. Лет десять назад последние вменяемые и
адекватные слушатели хотели получить все, что я знаю, и это было так
замечательно! Когда умные люди задают умные вопросы по теме, отвечать на них
сущее удовольствие. Я готовилась к уроку часами, выкладывалась на сто процентов
и чувствовала себя настоящим профессионалом. В качестве отдачи, помимо
словесных благодарностей, я получала охапки цветов, стопки коробок конфет к
праздникам, и была счастлива делать нужную работу. После трех месяцев учебы мы
нехотя прощались со слушателями, а потом всегда здоровались, встречаясь на
улицах и общественном транспорте. И я была счастлива, что меня помнят. Иногда в
таких группах попадались Светланы Петровны, с трудом понимающие происходящее,
но их заслоняли продвинутые слушатели, большинством своим нейтрализуя
нерасторопность остальных. Эх, эти времена канули в лету! Тогда мне и в голову
не могло прийти, что сорокапятилетний ум может достичь предела бесполезности и
вызывать мое пренебрежение. Теперь все по-другому. Теперь все чаще чувствую
себя неудачливым гончаром, у которого то глина пересохла, то колесо не
крутится, то руки отекли, раздражая неповоротливостью, и кривенькие горшочки,
один за другим выставленные в ряд, отмеченные полагающимся удостоверением
оператора ПК, вызывают лишь стыд и никакой радости.
— Покажите еще раз, — просит Светлана Петровна повторить правило
сохранение документа.
— Все, кто забыл, как сохранить документ, подходите, я покажу еще раз.
Подходят пять человек. В группе девять. Это катастрофа. Третий урок мы не можем
осилить элементарное, и я с ужасом представляю, как через несколько занятий мне
предстоит обучать слушателям азам Excel, главная идея которого — работа с
формулами.
Показываю еще раз. Успокаиваю себя тем, что моя работа заключается в том,
чтобы много раз повторять одно и то же.
— Спасибо. Мы что-то того… рассеяны, — Светлана Петровна объясняет свое
видение происходящего.
Светлана Петровна еще не самый худший вариант, какой бывает, она умеет реально
оценивать себя, она доброжелательна, но иногда попадаются озлобленные тетеньки:
злясь на свое умственное бессилие, обвиняют педагога в сложности изложения.
Вглядываясь в искаженное злостью лицо, высокомерную никчемность, я искренне
жалею их нерадивые головы и думаю об отработанном теле, отработанном мозге и
беспощадном спуске по параболе. Перед глазами предстает уравнение, выведенное
жирными чернилами, координатная ось, и, собственно, коническое сечение, ветви
которого устремлены вниз. А кричащих теток я не слушаю. Я научилась отключать
аудиодорожку.
— Да, что ж такое?! — недоумевает Лена.
— Что у вас случилось, Елена?
— Все буквы большие! А мне нужны маленькие! — возмущена Лена.
— Вы, наверное, забыли, что включен Caps Lock? Посмотрите в тетрадь. Видите, мы
записали, что верхний регистр включает клавиша Caps Lock.
— Да, забыла.
Лена забыла и забудет еще сто раз, но дабы не травмировать трепетный внутренний
мир Лены, Светланы Петровны и всех других, заплативших деньги, я стану делать
вид, что считаю их умнее, чем они есть на самом деле, и списывать их неудачи на
забывчивость.
В анкете, которую заполняют все слушатели в самом начале курса, Лена написала,
что работает на батуте, и хочет иметь не сезонную работу, а постоянную. Должно
быть, это означает, что Лена кассир на летней детской площадке и принимает
деньги у детей при входе. Никаких других связей с батутом нерасторопная,
упитанная Лена у меня не вызывает. Могу ли я хотеть что-нибудь от человека,
почти пятидесяти лет, работающего на батуте? Вопрос риторический.
Громкими ударами по клавиатуре Борис Иванович украшает наши занятия. Ошибочно я
считала, что печатная машинка изжила себя еще в прошлом веке, но такое мнение
оказалось жесточайшим заблуждением с моей стороны! Резкими взмахами кистей,
обрушивая всю мощь пальцев плотника, Борис Иванович оскверняет клавиатуру,
заученным жестом порываясь перевести каретку в начало строки. Интересно,
сколько компьютерных проб Бориса Ивановича выдержит учебная клавиатура? Но,
справедливости ради, не могу не сказать, что с текстом в ворде Борис Петрович
справлялся лучше остальных, более того, своим соседкам Лене и Светлане Петровне
он помогает с поиском букв и знаков (особенную трудность вызывает буква «е» и
запятая). Его умение пользоваться конспектом, не дергая меня одними и теми же
вопросами, тоже радует.
Еще есть Вика. Она в «Амвей». Подсадить на сетевую иглу всех вокруг — ее задача
и мечта. Говорит, хочет стать коралловым директором. Это сколько мозгов надо
засрать, чтобы выбиться в директора?
— А вы желаете много зарабатывать? — спрашивает меня Вика.
— Виктория Николаевна, как только высокие доходы станут моей целью, я сменю
преподавательский бизнес на нефтяной! — убеждаю Вику.
— Для высоких доходов не нужно кардинально ничего менять. Я научу вас!
— Сначала я научу вас. Присаживайтесь, начнем урок, — отрезаю грубо, но
иначе с сетевиками нельзя, присасываются как пиявки.
Как мышь, копошится в бумажках Валентина Сергеевна. Завести тетрадь уважаемая
дама-делопроизводитель с заводоуправления почему-то не удосужилась, и каждый
урок начинается с того, что Валентина Сергеевна просит у меня листик. Если
забыла ручку — просит ручку, если забыла ручку и я — пишет карандашом,
валяющемся в ящике моего учительского стола. Как может работать с документацией
сотрудник, не умеющий упорядочить свои собственные записи, не могу представить.
А еще сложно представить для чего такого работника держат на предприятии, если
впору впаять полное служебное несоответствие? Множество прекрасных,
старательных девочек пытаются трудоустроиться после института, но, занимающая
чужое место Валентина Сергеевна, будет тянуть до пенсии пять лет, хаотично
копошась в своих бумагах и некомпетентности.
— Скажите, как свернуть документ? — обращается ко мне Валентина Сергеевна.
Сегодняшнюю самостоятельную, целью которой была проверка усвоенного за
предыдущие уроки, группа с треском провалила. Или эту самостоятельную провалила
я, не сумев на понятном уровне объяснить материал?
— В правом верхнем углу есть три кнопки: свернуть, развернуть, закрыть. Средняя
— свернуть. Сверните!
Валентина Сергеевна смотрит пустыми глазами на меня. Она не понимает.
— Скрутите в трубочку, — подобрала я, как мне кажется, удачный синоним, —
чтобы освободить пространство для другого документа.
Валентина Сергеевна взяла один из своих листиков, разбросанных на столе,
послушно скрутила его в трубочку.
Какие типажи! Если задаться целью собрать на улице самых бестолковых и
никчемных людей, то такой результативности, как на моих занятиях, вряд ли можно
добиться. От Николая Викторовича и Евгения Ивановича всегда воняет спиртным.
Складывается впечатление, что для смелости, перед компьютерными уроками, они
принимают по бокальчику пива. С перегаром приходит и Лариса. Она реализатор на
рынке. Горячительные напитки согревают ее в мороз. Лариса путает правую и левую
кнопки мыши. Открыть папку двойным щелчком мыши — не такая и простая задача,
как я убедилась.
Порой, как и слушателям, перед занятиями мне хочется выпить, разогнать кровь,
напитаться дефицитным кислородом и, опьянев, проигнорировать особенности
публики. Допустить пьянства на работе я, увы, не могу. Я играю в благонравие, а
тети с дядями изображают деятельность. Мы играем. В примитивную ничтожную игру.
А пока мне пора возвращаться на свадьбу.