Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 10, 2015
Сергей Арутюнов
Поэт, прозаик, критик, публицист. Родился в 1972 году в Москве. Окончил
Литературный институт им. А. М. Горького (семинар Т. Бек и С. Чупринина). Печатался в журналах «Дружба народов», «Дети
Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», «Знамя», «Вопросы литературы», газете «Вечерняя
Москва» и других изданиях. Автор многих книг. Доцент Литературного института
им. А. М. Горького. Живет в Москве.
* * *
Кто к боли сызмальства приучен
И непреклонен, словно вексель,
Тому и с воинством гремучим
Передвигать границы весей,
Сверять листы расстрельных списков,
Кивать вернувшимся с побывок,
Многозначительно присвистнув,
Иуд приканчивать в затылок.
А нам лежать среди ромашек,
И, яблонь впитывая запах,
Кадить на без вести пропавших
И дребезжать при первых залпах.
Таким, как мы, трястись, как стекла,
От сводок славных и позорных,
Укрывшись фресками костела
От поля, где царил подсолнух,
И, шторы плотные задернув,
Скупые формулы талдыча,
Таиться, будто мародеров
Потенциальная добыча,
И, бранный презирая пафос,
В неотменимый час обедни
Под шорох артналетных пауз
Молиться об исчезновеньи.
* * *
Пока гадаешь, приспускать ли стяг,
Тащиться ль к плацу, верованью, бунту,
Сынишка спросит — папа, мы в гостях? —
И снова я ответа знать не буду.
…Какие гости, мы с тобой в плену,
Но даже здесь тебя я не покину,
Хоть каждый день пленения кляну,
А вне его истаиваю, гибну.
В цеху моем, похабников и стерв,
Промышленная пыль и та растленна —
И отвечает сын мне, меч воздев:
Не бойся, я спасу тебя из плена.
* * *
в зареве начинаний,
спешке и опасеньях
нет похорон чеканней
наших, позднеосенних,
там, где сквозит во взорах
тусклым оцепененьем
вьюга, что роет в сорок
ямы двадцатилетним.
там, гомоня о лучших
Господа мягких дланях,
в глинистых топких лужах
копщики стелят лапник.
сам замкомбата — ишь ты! —
манит к себе начкара,
чтоб над гробами трижды
гибель на вдов начхала.
юны, немногодетны,
дернулись без команды —
светлое пламя, где ты?
счастье мое, куда ты?
эхо одно негромко
грянет в стволах пузатых,
там, где чернеет кромка
редких лесопосадок.
* * *
не участь полуволка-полупса,
но вся канва темна и безутешна,
и зыбких обстоятельств полоса
скорей тюрьма, чем город и одежда,
и плоть, и нрав, стоящие вверх дном, —
доспехи страха, давленного спудом
простого сквозняка в замке дверном,
триумфа воли в ящике посудном.
моли ж, как живодерню холстомер,
о мире, что б пред взором не качался,
и этот быт, что так тебя заел,
от смертного не заслонял бы часа,
кору известки вскользь отколупни,
и треснут, как столетнее пальтишко,
деревьев струны, зданий корабли,
печаль, не различимая почти что,
и мрети, что сей морок
создала,
с желаньем воли — нет, уже не сладить,
но скатерть жизни сдернуть со стола,
как будто где-то есть другая скатерть.
* * *
И мнится — всего резонней
Ползти по своим апрошам
В отверженность антресолей,
Живущих потертым прошлым,
Где кажутся откровенней
Земель, океанов, ливней
Уклончивость акварелей,
Апломб карандашных линий.
Рисунок мой косоватый,
Где почерком детски грубым
Подписаны космонавты ль,
Пробирки ли с лунным грунтом,
Смолчать бы о тех скафандрах,
Изодрано затрапезных,
Что тают в лучах закатных,
Маяча в пустых проездах.
От мальчика-фантазера
Осталось три мутных фото,
Где глаз ледяных озера
Зовут капитана флота.
Но где же он сам? Да вот он,
В потертых стоит покровах,
И жизни тяжелый фофан
Горит между глаз багровых.
* * *
Вдохнувшим в себя поглубже
Уволенность по статье,
Привыкшим пинать баклуши
В лазоревой пустоте,
Сосать под коньяк салями,
Дымиться, как пар в котлах,
И слезы свои соплями
Наматывать на кулак
Не гаркнуть великолепней
Про скрытый потенциал,
Чем ужасу поколений,
Что с войнами танцевал.
О, гномы в бездонных шахтах,
О, золото их погон,
И кнопок, уже нажатых,
Расплавившийся попкорн,
Я тоже из них, из этих,
Глядящих в пустой проем,
Где гнойная плоть эстетик
Расклевана вороньем,
И знаки грядут о звере,
Когда, не щадя зверья,
Расходится в атмосфере
Чудовищная заря.
* * *
Не смущаемы подоплеками,
Коль архангелы хамоваты,
Купола да русалки блеклые
Завсегдатаев гауптвахты.
Чья вина? Убивали, грабили —
Кумам лишь бы доколебаться.
Что им некие биографии —
Бандитизм, разбой, хулиганство?
Не на каждой такой колдобине,
Папки личных дел оттопыря,
Раскрывали врата колонии
Исправительно-трудовые.
Здесь решало везенье многое,
И, пытая, насколько жжется,
Прибивали малявы кнопками
Алиментщики-двоеженцы,
И, впритык закрывая табели,
Укрывая от жизни злобной,
Бесконечные ветры таяли
Над жилой и рабочей зоной.
И не может быть зашибеннее
Этих окон, где свет померкший
Демонстрирует сожаление
О крушении юберменшей.
* * *
Ни мистических практик
Ни сермяжных рубах,
Ни молитвы о братьях
В домотканых гробах,
Препоясан террором
У пустынь взаперти,
Я ходил по дорогам,
Прозревая пути:
Вот он, замысел божий —
Ноября экссудат,
Производственный поршень,
Груды павших солдат,
И свинцовая пулька,
Что ложится кучней
В содрогание пульта
От вонзенных ключей.
Се видны мне с изнанки
Кони, ворон и блед,
Проторенные знаки
Неминуемых бед.
Но и позднего позже,
На последнем снегу —
Что я сделаю, Боже?
Что я сделать смогу?
Белых стрел оперенья
От кишок отскоблю,
Чтобы вечное время
Устремилось к нулю —
Если полдень крамолен,
То и полночь близка,
Словно шрамы промоин
На запястьях песка.
* * *
Я помню сад, что цвел тогда
Сплетением ветвей корявых,
И редкий в комнатах порядок —
Два стула, гардероб, тахта.
И снежный сумрак из окон,
Кивая жестяному стуку,
Газет безвылазную скуку
В предвечный возводил закон
Для тех далеких областей,
Где крепли труд и оборона,
И до последнего патрона
Пружиной щелкала постель.
И в красном, видимо, углу,
В покое вечно долгожданном,
Роман с библиотечным штампом
Лежал на крашеном полу,
И каждый выдох потолка
Гласил о том, как благоверны
И скользкие молокофермы,
И колкие зернотока,
И меркла жизни кабала,
Когда поселок утирался
Росинкой на стекле террасы,
И всюду Родина была.
* * *
Носивший с честью наготу,
Я б радовался и обрезкам,
Рожденный в торфяном году
В старинном городе губернском.
Тот город был мне старший брат,
Отец дремучему дреколью,
И не загадывал шарад,
А просто был, и тек рекою.
И эта темная река
Со мной сплелась цепи прочнее,
И наша связь была крепка,
И праведна, как обрученье.
Чем буду завтра окрылен,
В наш век угрюмо бесноватый,
Квартирой шумной, как район,
Среднестоличною зарплатой?
У бедного не отниму,
Не порадею скопидому,
Последнее мое — ему,
Бревенчатому, скобяному,
Поскольку, как судьба тесна,
Ни друг не скажет, ни приятель,
А только сопок желтизна
И запахи промпредприятий.
* * *
Искал и я свое руно,
В галерах был и на лопатах,
И понял — миру все равно,
Что в нем, расцвет или упадок.
И мнился путь мне ледяней,
Когда в именьях подмосковных
Ломились отблески теней
Сквозь острый зеркала осколок.
О, сонмы душ, ряды татар,
И печенеги, и славяне!
Упомню ль, кто кого топтал,
Чьей требой тризну заслоняли?
Но если тот, чем смысл велик
В грядущих войнах и потопах,
От сукровичной мглы вериг
Шагнет в рассвет, как мой потомок,
Тому добро и есть глаголь
В своих бесчисленных бореньях,
И яблока удар глухой
В земли подставленный передник.
Мечта
Александру «Чен Киму» Носкову
Когда бы истина благая
Случайно приоткрылась мне
Летящей вместе с облаками
В несбыточном, как счастье, сне,
Туда, где осени оттенки,
От платины до чугуна,
Безбрежны, как библиотеки,
Светлы, как блеск речного дна,
Я выдрал бы горчащий корень —
Желанье быть себя славней,
И, словно пепел плоскогорий,
Вознесся б над землей своей,
Чужую сбрасывая куртку,
С царапиной на пятаке,
Подобно мятому окурку,
По баллистической дуге.
* * *
Блажен, кто здесь, в полуденном дыму,
Былинки малой посохом не тронул,
Сообразив, как сбыться одному,
И счастлив, как убитый Рэмом Ромул.
В кровинках света нежатся луга,
И с каждым часом темнота бездушней,
Но, сладив с безмятежностью лубка,
Господь по ним идет с трубой пастушьей,
И по усопшим вострубив, как Лель,
Восходит ввысь по изразцовой плитке,
Вздымая кубок радужных углей,
По пастбищам разбрызгивая блики.
И точно так же, как в простом хвоще
Таится страсть к овсюгу ли, овсу ли,
Знаменье, прозвучавшее вотще —
Не более, чем поминанье всуе.
* * *
Когда меняется погода
Который день уже подряд,
И колокол звонит по ком-то,
И в небе призраки парят,
Бредет сентябрь в своих печалях,
И, видя, как маяк мигнул,
Над гомоном горластых чаек
Проносится фабричный гул,
Меж стеллажей снует погрузчик,
Сочится фильтров простатит,
И забастовщиков орущих
Муниципальный хряк стыдит,
Когда ответственный бухгалтер
Берет годичный план продаж,
И пишет, кто кого брюхатил,
Обоих взяв на карандаш,
В домах бугристой терракоты
Становится слегка теплей,
Идут фасадные работы,
Покраска окон и дверей,
И город с торжищем исконным,
Что триста лет судьбу гвоздил,
Смиряется с вечерним звоном,
И ждет пришествия годзилл.
* * *
Точь-в-точь как пена соляная
На паперти береговой,
Забытые воспоминанья
Проносятся передо мной.
К чему они, куда несутся
Те люди, птицы, города,
Угодливые, как безумца
Остаточная доброта?
В деревню бы, хоть на неделю,
Еловый собирать елей,
И предаваться наблюденью
Дубовых снов, пустых полей,
Вдыхая запах лесопильни,
Ходить по доскам, как по льду,
И знать, что это изобилье —
До светлых дней, когда уйду,
А тлен останется незыблем,
Как зубы прежних береник,
Мечтательным святым и злыдням
Сполна воздав по вере их,
И торжеством домов казенных
Запустит по воде круги,
И станет мальчиком козленок,
Напившийся с его руки.
* * *
То ли рвется скатерка льняная,
То ли скрежет раздался зубной —
Отчего ж ни покрышки, ни дна мне,
Что-то сделалось нынче со мной?
Ни чехла не найду, ни пакета,
Лезут под руку шнапс да тесак,
Будто в скромном окраинном гетто
Льется песня о гордых птенцах.
И барахтаясь в ней, как в болоте,
Пропускает небес бастурма
Наготу перерубленной плоти,
Кислый запах, сводящий с ума.
Я последний, кто видел все это —
Запаленных, визжавших «ату!»
Со служебного велосипеда
С трехлинейной винтовкой во рту.
И орлята с гремучей гранатой,
Обернувшись, глядели туда,
Где темневший, как рыба, Анадырь,
Подо льдом полыхал, как тафта,
Поминутно слезясь и стеная,
О несбыточных снах гомоня,
Чем ты хвастаешь, чуйка степная,
Чем гордишься ты, чуйка моя?
…Ни болонок, ни бентли слащавых,
Только день шелестит, окрылен
Тем, что куревом тянет с площадок
И менты объезжают район.