Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 5, 2013
Поэзия, юбилей
К 10-летию международного поэтического конкурса им. Н. С. Гумилёва «Заблудившийся трамвай»:
Юбилейная подборка стихотворений победителей и призеров «ЗТ» 2004-2012 г.г.
Международный поэтический конкурс им. Н. С. Гумилёва «Заблудившийся трамвай» — ключевое событие Международного литературного фестиваля «Петербургские мосты». Он был создан в 2004 году как демократичный конкурс, в котором могут участвовать поэты всех возрастов и направлений, как маститые, так и начинающие.
Именем Николая Гумилёва, великого романтика Серебряного века, конкурс был назван потому, что, вне зависимости от дальнейшего развития, каждый поэт неизбежно переживает в своем творчестве романтический период. То есть можно смело сказать, что в своем становлении все поэты «проходят через Гумилёва».
До сих пор этот конкурс остается одним из самых демократичных в литературной русскоязычной среде. Он не требует членства в литературных союзах, проводится по сетевому принципу — члены жюри не собираются для обсуждения (порой они даже живут в разных городах и странах), работы участников для жюри анонимны (рассылаются судьям под номерами, без указания авторства), оцениваются именно стихи, а не рейтинг автора. Кроме того, в составе жюри время от времени происходит ротация. Членами большого жюри в разные годы были: Евгений Антипов, Алексей Ахматов, Лариса Березовчук, Дмитрий Быков, Андрей Василевский, Владимир Гандельсман, Владимир Губайловский, Анатолий Доливо-Добровольский, Александр Дольский, Людмила Зубова, Александр Кабанов, Нина Катерли, Бахыт Кенжеев, Тимур Кибиров, Дмитрий Киршин, Александр Кушнер, Вячеслав Лейкин, Алексей Парщиков, Алексей Пурин, Ольга Родионова, Александр Танков, Виктор Топоров, Владимир Уфлянд, Илья Фоняков, Алексей Цветков, Сергей Шестаков.
Интрига конкурса сохраняется до последнего момента. Имя победителя объявляется во время торжественного финала, проходящего непосредственно во время фестиваля.
Ежегодно на адрес оргкомитета приходит до 600 заявок от авторов из разных городов России, ближнего и дальнего зарубежья. За 10 лет существования конкурса на всех его этапах принимали участие более 2 тысяч поэтов. Призерами конкурса становились поэты из Петербурга, Москвы, Саратова, Волгограда, Иванова, Украины и США.
Представитель Оргкомитета Международного
литературного фестиваля «Петербургские мосты»
Виктор Ганч
2004
Победитель конкурса
Людмила Павлова (Санкт-Петербург)
* * *
Мой критик, бледнея, худея,
Хладея, врастает в строку:
Ему-то знакома идея,
Как шулерский крап игроку,
Понятно по цвету пылинок
Откуда я родом, по ком
Хрустит пересохший суглинок
Под грубым моим каблуком;
Сейчас он узнает, прочна ли
С завязкой туманная связь,
Он ждет ритурнеля в финале,
Худей и бледней становясь,
И верит, наивный, уликам,
Стремясь обнаружить следы
За нервно блуждающим бликом
На темном провале воды.
* * *
Сюжет, обросший сотней подоплек,
Фальшив насквозь, но искренне напорист,
Хотя от настоящего далек,
Как некогда утраченный аорист.
Как не пристала скромность наглецу,
А писарю — влеченье к эполетам,
Так мне играть словами не к лицу,
А век шутить — и вовсе не по летам,
Но рифма обнаруживает связь
Далеких строк, и эхо переклички
Звенит, как бы играя и резвясь,
С отчаяньем попавшей в сети птички.
И раб ее бесхитростных затей,
Восторженный поэт, с ученым видом
Ликует, словно школьный грамотей,
В конце своей строки поставив idem.
II место
Дмитрий Коломенский (Санкт-Петербург)
* * *
Боже, помилуй Макса Жакоба —
выкреста, выскочку, иезуита!
Если бы ты захотел, то легко бы
вывел его из тюремного мрака,
подсократив населенье барака
на одного пожилого пиита…
Макса Жакоба ведут под конвоем…
Но для тщедушного арестанта
двое конвойных — излишество. Двое! —
где же хваленый немецкий порядок?
Масса охраны к массе субъекта —
и получается цифра, константа.
«Так экономятся силы наряда
при исполнении», — думает некто —
тот, кто решил в земляную утробу
вбить в числе прочих Макса Жакоба.
Переиграем — на хилого Макса
нужно всего половину солдата:
то есть, сапог, полыхающий ваксой,
руку и в ней — рукоять автомата,
рот, чтоб кричать «хендехох!» — все в порядке!
Вот они шествуют улицей оба:
Макс и сапог-«хендехох!»-рукоятка.
Так конвоируют Макса Жакоба.
Тело есть храм — известное дело.
Задрапированный тканью в полоску,
словно леса для ремонта надел он.
Но истлевают балки, стропила…
Стал Макс каким-то ненужным и плоским:
мелко дрожит неустойчивый купол,
жаждой кaморку рта затопило.
Выглядит Макс безнадежно и глупо:
гвозди не держат, трещат половицы,
лагерной пылью пространство клубится,
швы протекают, расходятся скобы….
Так разрушают Макса Жакоба.
Сорок четвертый бьет, как чугунка.
Что ему Макс — гнилая времянка?
Так что, когда из защитного кунга
выпрыгнет воин-освободитель —
оптимистичный, как гамбургер, янки —
Макса не будет нигде. Обойдите
все города, все дороги, все тропы —
вы не отыщeте Макса Жакоба.
Макса Жакоба — монаха, паяца,
полухудожника, полупоэта —
Боже, помилуй! Не надо бояться
сплетен, оценок, критической дури…
Небо над Францией чистое — нету,
кроме разводов берлинской лазури,
в нем ничего. Никого нету, кто бы
взял и помиловал Макса Жакоба.
III место
Михаил Александр (Санкт-Петербург)
РИСУЙ!
На асфальте рисуй. Мелки
И белила отдам за так.
Золотистые сумерки
Опускаются на закат.
Отражаясь в окне твоем,
Тает солнца последний блик.
Светом залитый водоем
Затекает за край земли.
На асфальте рисуй. Гитар
За околицей слышен звон.
И дорога почти пуста,
И на лавочке — никого.
Ветер дунул, и лист дрожит
На осине в моем саду.
Этим вечером кончить жить
Не трудней, чем свечу задуть.
Так рисуй же рисуй, пока
Пляшут отблески на траве,
И пушистые облака
Не окрасились в алый цвет.
Я сижу над пустым листом
И не знаю сам, на черта
Нужно мне на листе пустом
Что-то доброе начертать.
Так рисуй же, рисуй. Твое
Вдохновенье — последний шанс
Для того, чтоб спастись вдвоем,
Чтобы долго еще дышать,
Чтоб еще не один закат
Провожать и встречать вдали
От знакомого маяка
На знакомом клочке земли.
Продолжай рисовать. И мы,
Может быть, убежим туда,
Где не виден песчаный мыс,
Где не точит песок вода,
Где бывают другие дни,
Кроме теплых, как этот день,
Где под вечер светила нимб
Исчезает в другой воде.
Продолжай рисовать. Хотя
Ты пока не художник, но
Зачарованный, как дитя,
Я смотрю на тебя в окно.
В нижнем ящике — девять грамм,
И в графинчике — пятьдесят.
Из-за многих оконных рам
На тебя, как и я, глядят.
Продолжай рисовать. Они
Как и я, опустили флаг
И списали со счета мир,
Погрузившийся в омут зла.
И, лелея в руках перо,
Лист нетронутый теребя,
Свято верят в твое добро
И надеются на тебя.
2005
Победитель конкурса
Нина Савушкина (Санкт-Петербург)
ОСЕТР
Припомни, как готовились, когда
К нам ожидался из Москвы чиновник, —
Как размещались рюмки и блюда,
Как размышлялось — положить чего в них?
К полудню пропитались этажи
Твердокопченым запахом халявы.
Перетирались вилки и ножи,
А стулья, что особенно трухлявы,
Поспешно убирались от греха —
Подалее от именитых чресел.
В витрине эксклюзивные меха
С продажной целью модельер развесил.
Как свет зари из вымытых око`н,
Как жизни неизведанной попытка,
Лучился новорожденный бекон
Средь куполов алмазного напитка.
В аквариуме там живой осетр
Парил, вообразив, что жизнь нетленна,
Над родичами, что свой смертный одр
Нашли в пакетах полиэтилена,
И тем гостям, что подошли впритык
К морским продуктам шагом торопливым,
Исподтишка показывал язык
С белесоватым мраморным отливом…
…Все изменилось через полчаса.
В потеках коньяка ржавели рюмки.
Припрятанная утром колбаса
Торчала у буфетчицы из сумки.
Фуршет окончен, свита отбыла.
Их ожидал еще обед и ужин.
Подобно голограмме, из стекла
Мерцал осетр, но был уже не нужен —
Ни всплеск хвоста, ни трепет плавника.
Ни погруженье в темные глубины…
Мы интересны до тех пор, пока
Свежи, полезны и употребимы.
ВЫХИНО
Мерцание ларьков, мелькание маршруток,
втекание толпы в окраинный район,
скопление домов, чей вид довольно жуток, —
здесь следует ходить, как минимум, втроем.
Пятнадцать лет назад, когда на фестивале
мы рифмовали вслух различные слова,
по вечерам мы там порою гостевали
у бабушки одной (она еще жива).
Мы покупали ей тушенку по талонам.
Она варила нам лиловый самогон.
Сушились небеса, подобно панталонам
на мерзлых проводах, как было испокон.
Тек за окном бульон осеннего застоя,
чей безмятежный дух теперь неповторим.
И меркли чувства в нас, особенно шестое.
И был неясен путь, который проторим
сквозь тесный текст судьбы, обламывая рифмы,
как ногти, об углы, толкаясь, мглу кляня,
как будто с давних пор, от солнца прикурив, мы
не ведаем других источников огня.
Теперь другой состав летит в Москву средь ночи
на новый фестиваль. Там новый стихоплет
стихи без запятых, тире и многоточий,
как водопад значков, в притихший зал сольет.
И девушка с лицом совиным и невинным
глядит. Так смотрят те, кто прожил только треть.
А мы, кто жизнь свою догрыз до сердцевины,
уже ни на кого не сможем так смотреть.
II место
Екатерина Полянская (Санкт-Петербург)
* * *
Отец мой был похож на волка —
И сед, и зол, и одинок.
Лишь на руке его наколка —
Раскрывший крылья голубок.
Нелепо и довольно криво
Он все летит из дальних стран,
Где сильный, молодой, красивый,
Мой батя не от водки пьян.
Где мать жива. А я, быть может,
В проекте, или даже — нет.
Где легкие тихонько гложет
Дымок болгарских сигарет.
И, напрочь забывая лица,
Сквозь морок, суету и тлен,
Я снова вижу эту птицу,
Летящую средь вздутых вен.
И в зеркале завороженно
Ловлю который раз подряд
Все тот же странно-напряженный,
Неуловимо-волчий взгляд.
III место
Геннадий Каневский (Москва)
* * *
Фонари над предместьями Рима.
Запах рыбы. Веревки. Белье.
Говори, не дури, Форнарина,
Рыжекудрое пламя мое.
Мы там не были, только — фатальным,
Украинским, частящим — поет
Голос твой, подголосок италий,
Мимо дня, мимо сна, мимо нот.
Все я помню, мнемоник проклятый:
Чуть заметную складку у рта,
Целлулоидный твой сорок пятый,
Надоевшее «феличита»,
Как по бюстам тугим тосковали,
Как копались носами в белье,
Как под свист Лилианы Кавани
Ты давала ночному портье…
Проходи, проходи, посторонний.
Брысь, профан — ничего не поймешь.
Медным югом на грязной ладони
Нам протянут полуденный грош —
Кинозал, догоревший окурок,
Кровь-любовь из открывшихся ран,
И рыдает в углу полудурок,
Тыча пальцем в погасший экран.
2006
Победитель конкурса
Игорь Алексеев (Саратов)
ПОСЛЕДНИЙ ДОКТОР
Последний доктор входит в наш подъезд,
Где виснут клочья вырванной проводки.
И, судя по медлительной походке,
Последний доктор не из наших мест.
К его услугам мыло и вода
Мрачна его презрительная мина.
Бесчувственный, он чище хлорамина.
Он холодней искусственного льда.
Он не попросит пищи и питья.
Он не оценит мзды в слепом конверте.
Он вынимает инструменты смерти.
Он прячет инструменты забытья.
Он нам приносит смуту и урон.
Он нам приносит бедность и потери.
Ему плевать на то, что наши двери
Не приспособлены для похорон.
И, уходя в мигающую тьму,
Сливаясь с испаряющимся ядом,
Он каждого из нас отметит взглядом,
Надежды не оставив никому.
ТАКИХ КРАСИВЫХ БАБ
Таких красивых баб в Саратове штук пять.
Или четыре, нет, три, две, одна такая!
Как оказалась ты на кольцевой трамвая?
Нет денег на такси? Есть повод казнь принять?
Намного все же ты, чем кажешься, старей.
Нечеткий маникюр, морщинки, подбородок.
Но так ты далека от остальных уродок!
Как далека Москва от этих фонарей.
Твой черный лимузин ржавеет в гараже.
В чужих домах живет твоих служанок стая.
Пожалуйста, уйди! Уйди, не жди трамвая —
Нет времени уже, нет времени уже…
II место
Сергей Шестаков (Москва)
Из цикла «ДЕСЯТЬ СОНАТ ЛЮБВИ И СМЕРТИ»
ВМЕСТО ЭПИГРАФА
«…любовная речь находится сегодня в предельном одиночестве. Речь эта, быть может, говорится тысячами субъектов (кто знает?), но она никем не поддерживаема; она совершенно заброшена среди окружающих речевых данностей: или пренебрегаемая, или обесцениваемая, или высмеиваемая ими… Когда какой-либо дискурс вовлечен подобным образом своей собственной силой в дрейф несвоевременного, вынесен за пределы всякой стадности, ему не остается ничего иного, как быть местом, сколь бы ограниченным оно ни было, некоего утверждения…»
Ролан Барт
ПЕРВАЯ
1.
губы медвяны кожа как шелк светла
мята имбирь корица и куркума
а в зеркалах налево синеет мгла
а в зеркалах направо зима зима
ставили время на кон который раз
кости бросали в вечность лови лови
синие боги смерти кого из нас
вы проиграли белым богам любви…
2.
в петербурге жить — не веревки вить,
коноплю клевать или просо,
вся-то жизнь на посвист один: фьюить,
вот и ходишь как знак вопроса,
а ответа нет, и черна туга,
все родное и все — пустое,
в Петербурге жизнь дорога, ага,
да почти ничего не стоит…
3.
что-то бормочу, шепчу,
голову держу надменно,
словно все мне по плечу,
или даже по колено,
воздух родины, судьба,
захромавшая бескрыло,
прядь, которую со лба
сил откинуть не хватило…
III место
Ника Батхен (Москва)
БАЛЛАДА 14 ДЕКАБРЯ
Зима случилась, господа, такое дело.
Труба сыграла первый снег, толпа редела.
Блестели хмурые штыки, играли кони,
Зима сидела вопреки всему на троне.
Стояли мальчики, юнцы, князья лицея.
Летали птицами гонцы от цели к цели.
Надежда билась на снегу и умирала.
Смотрели пристально отцы и генералы,
Смотрели в мутные зрачки дворцовых окон,
Как собираются войска в тяжелый кокон,
Как царь ведет свои полки, высок и бледен,
Как вянут красные цветки на пестром пледе.
…Сколь были искренни мечты, отважны речи…
Толпу подняло на дыбы плевком картечи.
Каре распалось. Каждый сам. Не сном единым —
До Петроградской пять минут пешком по льдинам.
Остались конские следы, штыки и трупы.
В морозном воздухе светло звенели трубы.
Рыдали женщины. Их слез надолго хватит.
Эпоха вымыслов и грез в холодной вате
Осталась елочной звездой на память детям.
Сказали небо не коптить, вот мы и светим.
Таким вот искренним юнцам немного надо —
Успеть бы выбраться и стать у стен Сената,
В парадной форме, как один, под знаменами,
И ждать — кто выйдет из толпы и станет с нами.
2007
Победитель конкурса
Рахман Кусимов (Санкт-Петербург)
ПРОСТО ЖИТЬ
…просто жить, просто жить, покуда
мир с собою не стал войной,
в заведении «Барракуда»
пить эспрессо, причем двойной,
не судить ни живых, ни мертвых,
ибо сам-то не свят пока,
и отсчитывать дни, и мед их
собирать как нектар с цветка.
и надеясь, что «время лечит»,
на каком-нибудь рубеже,
ожидая, что станет легче,
вдруг понять, что легко — уже.
и однажды, со всеми квит, ты
пробудишься, и вот она —
вожделенная dolce vita,
заслужил, получай сполна.
и пока что здоров и в силе,
и все та же осталась прыть,
да и все, кто тебя любили,
продолжают тебя любить.
ПАССАЖИР
…и когда ни забав, ни затей, жизнь — по швам, и друзья ненадежные, человек
из возможных путей выбирает железнодорожные — и в задаче предельно
просты и условия все, и решение: вот твой поезд, вот, собственно, ты,
ощущающий вкус поражения. потому что давно не герой
ни другого, ни этого времени, уезжай — предночною порой в семафорно-
шлагбаумной темени… на столе абрикосовый сок, за окном — снегопадное
крошево, стук колес ударяет в висок, вышибая из памяти прошлое. сочетание
рельсов и шпал — судьбоносное, хоть и неброское.
забывай, в чьих ты жизнях играл роли, не получившие «Оскара». забывай,
забывай навсегда то, что больше уже не получится, ты еще возвратишься сюда
— и никто не успеет соскучиться. и еще, по прошествии лет,
у моста, в темноте, поздним вечером, бросишь в Чижика горстку монет —
а загадывать, в общем-то, нечего…
II место
Мария Ватутина (Москва)
* * *
Не трави мне душу прошедшим временем
Времени нет вообще
Время плавает черным семенем
В бабушкином борще
Она строгая фартук трогая
Ешь говорит расти
А я маленькая одинокая
Ложку сжала в горсти
Не хочу его это варево
Много мне а она
Над душою стоит как зарево
Ешь говорит до дна
Ешь и учись тоже будешь женщиной
Маленький мой мятеж
Подавляет лихой затрещиной
Не выйдешь пока не съешь
Над борщом наклонюсь для верности
Низко и мне видны
Жировые круги поверхности
Ужасы глубины
III место
Александр Стесин (США)
* * *
Раскрывается целиком,
что разгадывал по частям.
Тянет мартовским холодком.
Длится жизнь твоя, прячась там,
где, по очереди дымя
в одну форточку, жили год,
как те двадцать лет у Дюма.
Есть у времени тайный ход.
Для игравшего наизнос,
для исчезнувшего сиречь,
тесный лаз. Пыль щекочет нос.
Надо тихо совсем сидеть,
как в отцовском чулане, за
цедрой пахнущими пальто.
И поверить никак нельзя,
что не ищет тебя никто.
Смолкнет хор, с которым сольюсь
в новостройке, где все свои.
Будет наш счастливый союз,
как «и краткое» вместо «и».
Раскрывается, как бутон,
внутрь себя направленный глаз;
четко видит стены бетон
или времени тесный лаз.
Или двор, где росли, как цех
игровой: в чижа, в домино.
В черный ящик играть в конце,
уповать на двойное дно.
2008
Победитель конкурса
Елена Тверская (США)
* * *
Стали крайними. В смысле — старше нет никого.
И — мороз по коже от того, от сего,
Станешь крайним, поймешь, а раньше нас не тревожат.
Станешь дико поглядывать то на дверь, то в окно,
Крикнешь: папа — тебе ответит эхо одно,
Крикнешь: мама — в ответ оно же.
Знаешь, с краю — оно, наверно, в чем-то верней,
Наблюдать удобней, и видно то, что крупней,
Например, звезда или башня — пейзаж соцарта.
Так недавно мы были в сердцевине, внутри,
Но ушли от центра, начались пустыри
И края за картой.
С краю видно, как жизнь извилиста и крива,
И обрывист берег, коротки рукава,
Как случайно выпала, чтобы не повторяться,
Как бесплотно все, чем она на деле жива,
Как Шекспир заметил: слова, слова, слова,
Заучи их на память — они потом пригодятся.
* * *
When the hedgehog travels furtively over the lawn…
Thomas hardy
Для ежика в саду пол-яблока оставит
Ребенок у крыльца.
На блюдечке еще мороженое тает,
И лету нет конца.
Как бронзовка в руке — воспоминаний горстка
О небе, о судьбе,
И на похоронах знакомого так горько
Я плачу о себе.
Так жалко, так легко, так нежно, так недолго…
За столько много лет
Себя не приучить к утратам, все без толку.
И врут, что смерти нет.
Но сказано стихом — и нежным и жестоким —
О небе, о судьбе,
И плачешь о чужом — о странном и далеком,
Как плачут о себе.
И ночь за каждым днем прожитое итожит,
Луна глядит окрест,
И шумно под кустом голодный рыщет ежик:
Он яблоков не ест.
II место
Игорь ЦарЁв (Москва)
РУССКАЯ ТУМБАЛАЛАЙКА
Желтые листья швыряя на ветер,
Осень сдружилась с кабацкой тоской.
В небе звезда непутевая светит.
В поле бубенчик звенит шутовской.
Боже, мой Боже, скажи, почему же
Сердцу все хуже с течением дней?
Путь наш становится уже и уже,
Ночи длиннее, дожди холодней.
Мир не пружинит уже под ногами,
Темных окрестностей не узнаю —
Это костры погасили цыгане,
И соловьи улетели на юг.
Мед нашей жизни то сладок, то горек.
Жаль, что не много его на весах.
Так не пора ли, взойдя на пригорок,
Руки раскинув, шагнуть в небеса…
Или водицы студеной напиться
И до конца не жалеть ни о чем…
Пусть бережет меня вещая птица —
Жареный русский петух за плечом.
Ну-ка, давай-ка, дружок, подыграй-ка,
Чтобы в печи не остыла зола:
Русская тумбала, тумбалалайка,
Тумбалалайка, тумбала-ла!..
III место
Елена Максина (США)
АКВА АЛЬТА
аква альта, вода высока,
фонари по колено в воде,
подо мною плывут облака
в накрахмаленный ветреный день.
кружева опочивших вельмож
обрамляют манишки дворцов,
с корабля старый город похож
на помпезный приют мертвецов.
лакированный бризом причал
принимает поклоны гондол,
за кормой расплескавшийся чай,
сахариновый призрак лидо.
в стоне волн византийская вязь,
отголоски мольбы и греха,
надо мной золоченая грязь.
аква альта, вода высока.
2009
Победитель конкурса
Евгений Лукин (Волгоград)
* * *
Я волнуюсь, читая стихи:
не слова, а прозрачные слезы!
Все твердят, что пришли от сохи,
что вчера еще слезли с березы.
О родной вспоминают стезе,
где зады поросли лопухами.
Так и видят себя в картузе
и в рубахе с шестью петухами.
И живут, разрывая сердца
под трамвайно-троллейбусный грохот.
Эх, найти бы того подлеца,
что насильно отправил их в город!
Я найду его. Зол и речист,
я прорвусь через сто кабинетов.
Я в лицо ему брошу: «Садист!
Ты за что же так мучишь поэтов?
Ты же слышишь, как стонет стило!
Здесь их жизнь и больна, и кабальна!
Отпусти ты их с миром в село.
Посади ты их там на комбайны…»
* * *
Тот — ради славы, тот — в избытке мужества,
иной — в угоду звонкому грошу,
а я который год пишу от ужаса,
что больше ничего не напишу.
II место
Александр Габриэль (США)
ПАМЯТИ САМАНТЫ СМИТ
Одного только цвета клавиши. Ни господ тебе, ни холопов.
Сэр Андропов болеет, знаешь ли, и зачем тебе сэр Андропов?!
Вот, смотри, на столе вареники; вот, смотри, золотые рыбки…
На каком заграничном тренинге учат деток такой улыбке?!
Понимаешь, с тобою легче и как-то больше дышать охота…
Вечно рядом квадратноплечие, но такая у них работа.
А тебе безразличны ранги, и ты становишься первой леди
на пространстве от Новой Англии до страны, где везде медведи.
Мы простились, носами хлюпая, отделившись в другую касту…
Ну, зачем же ты села, глупая, в самолет, что летел в Огасту?!
Силы тяжести, силы трения — ждите новых реинкарнаций.
Остановлены стрелки времени на досужем числе «13».
Прапраправнуки По и Пушкина нынче ближе и так, и этак:
эфэсбэшнику с цэрэушником вместе весело на фуршетах,
в их ладонях компас и весла и нет им равных на белом свете…
Не играйте в войнушки, взрослые; в них всегда побеждают дети.
III место
Елена Дорогавцева (Москва)
НАСЛЕДСТВО
Не генеральский кортик, не серебряный подстаканник — дурное семя
досталось в наследство от деда —
упрямый характер, несовместимый с профессией правоведа,
что была условна в нашей отчизне в любое время.
И когда слово «право» имело одно значенье,
и могло привести только в черные списки —
в лучшем случае, в худшем — к потере близких,
и «к десяти годам …без переписки».
Несмотря на всеобщий голод и ночные страхи
и в 30-х, и во время войны всегда была икра, шоколад и сухое печенье
в генеральских семьях, находящихся на особом обеспечении.
Всегда наготове была пара свежего белья и белая ненадеванная рубаха,
под опись
сложенные в кожаный чемодан,
десятилетие простоявший в конце коридора.
Дед был прокурором в годы террора.
Полжизни верил в партию, вторую половину — в стакан.
Бог знает, где стоит его подпись.
Я видела ее только на сигнальных экземплярах
юридических книг — всегда сверху и справа,
прямо перед вступлением о скорой победе коммунизма.
Дед был убежденным партийцем без практицизма.
Над этим всегда смеялись в кулуарах
Института Государства и Права —
фактически в его малой отчизне.
Я работаю там же — вот она, ирония жизни!
2010
Победитель конкурса
Зинаида Присталова (Москва)
* * *
Это мой город, мой город, мой город,
это звучит как любовник, любовник,
это проточной водой вымывает
детство мое из-под камня и снега.
Тут и становишься хрупким и голым,
крылья растут, и облезлые боги
прячут глаза, улыбаясь сквозь слезы.
Холодно. Ветер.
И небо.
В трещинах, дырах, кварталах развалин
кто-то таращится, дескать, не звали,
что-то визжит и свистит в подворотне:
слышь, уходи, посторонний!
Шарф до ушей, фонари, Заполярье,
мама, не плачь, но ведь здесь же гуляли?
Папа, ты пьян, не дыши мне на щеку.
Кто из нас время прощелкал?
Детство мое, улетай, дорогое,
здесь, по-над чайкой, моторкой, рекою,
к озеру Пясину, в горы Бырранга,
в небо з/к и бараков.
В небо смешных комсомольцев целинных,
жить не умеющих, с жизнью недлинной.
Где над водой облака проплывают,
и ничего не бывает.
КАРЕНИНА-2000
Нет, дело не в том, типа, кто виноват, и, мол, расставанье — смерть,
а в том, что мерзко потом на прежний рассвет смотреть.
Что было-то? мир тебя отымел, или ты его?
а лапать уже не смей — чистоту, там, мечту — чего
ты еще читала на желтой бумаге, сладкой такой, сухой,
на теплом песке, жужжащей траве, в полдневный дачный покой.
Соседский пацан кричит, что он не хотел, кричит: «Послушай меня!», —
мешая слезы и сопли при виде матери и ремня,
кричит: «Я больше не буду, я не нарочно, больше не буду, не…»,
сжимаясь в углу от ужаса, прижавшись спиной к стене.
Я тоже кричала, что не предам, не брошу, не отрекусь,
что щеку подставлю, что я пионер, и зла не хочу врагу,
что буду хорошей, доброй и верной, буду с тобой везде!
что я не хотела, я не нарочно, что я такого сде…
Другой пацан на даче другой ревет, что «не уходи»,
несет недоделанный вертолет и в руку мою сует…
над детским загаром воздух дрожит, и день бормочет свое, —
жуки, там, всякие и шмели, и прочие муравьи, —
на теплом песке, листве, синеве, а вроде, столько прочли.
II место
Антон Прозоров (Санкт-Петербург)
СОННИК
а она ты знаешь жила негромко
собирала мысли слова дела
собирала марки с волнистой кромкой
собирала счастье не собрала
подступила осень усталость старость
и рефрен такой мол пора пора
в телефонной книге ее остались
только раритетные номера
а какие платья поди надень их
не по моде нынче не тот стандарт
но ее коллекция сновидений
и сейчас невиданный авангард
так бывало ночью в лицо ударит
белоснежный ветер но вот беда
эти сны кому их потом куда их
никому наверное никуда
до свиданья жаворонки и совы
трепетанье ситцевой пелены
до чего мы господи невесомы
несладимы призрачны неполны
III место
Елена Лапшина (Москва)
* * *
На даче — лепота: пионы и люпин
толкутся у стола, заглядывая в чашки.
Теплынь, а ты с утра ворчишь, и ты — любим
до каждой клеточки на клетчатой рубашке.
Смородиновый чай, кузнечики у ног,
сомлел соседский кот на плиточной дорожке.
Ты отгоняешь прочь цветочный табунок,
встаешь из-за стола, отряхивая крошки.
И все еще — оса над чашкой голубой;
и все уже — как есть, и не в чем сомневаться.
И фотку бы в альбом: «вот это — мы с тобой»…
Но это — я и ты — в свои невосемнадцать.
И надобно опять — в прозябшее жилье —
отважиться на жизнь с повадкой постояльца —
в болезни и нужду, в безлюбие твое, —
чтоб не пускать корней и смерти не бояться.
2011
Победитель конкурса
Игорь Царёв (Москва)
ПОСЛЕДНИЙ ХИППИ
Закатился в Неву Юпитер,
Воцарился взамен Меркурий.
Обнимая глазами Питер,
Старый хиппи сидит и курит.
У него голубые джинсы,
У него своя колокольня,
И на круглом значке Дзержинский,
Чтобы было еще прикольней.
Мог бы к теще уехать в Хайфу,
По Турину гулять и Риму,
Но ему ведь и здесь по-кайфу
Покурить на бульваре «Приму».
Внуки правы, что старый хрен он,
Небо плачет ему за ворот,
А на сердце бессмертный Леннон,
И хипповый гранитный город…
Время дождиком долбит в темя,
Мимо гордые ходят «готы» —
Старый хиппи уже не в теме,
Хоть и все мы одной зиготы.
Он бы просто немного выпил,
Прогулялся проспектом Невским,
Но последнему в мире хиппи
Даже выпить сегодня не с кем.
СНЕЖНОЕ
Мы и ухари, мы и печальники,
Разнолики в гульбе и борьбе,
Как тряпичные куклы на чайнике,
Каждый — столоначальник себе.
Всякий раз по державной распутице
Выходя свою самость пасти,
Ждем, что ангелы все-таки спустятся
От ненастных напастей спасти.
Ни фэн-шуй, ни шаманские фенечки
Не защита от ночи лихой.
Осень лузгает души, как семечки,
И нахально сорит шелухой.
Обретаясь у края безбрежного,
Сам себе я успел надоесть:
Ты прости меня, Господи, грешного,
Если знаешь вообще что я есть!
Безответный вопрос закавыкою
Око выколет из темноты:
Если всякому Якову «выкаю»,
Почему со Всевышним «на ты»?
Сверху падают снега горошины,
Снисходительно бьют по плечу,
И стою я во тьме огорошенный,
И фонариком в небо свечу.
II место
Антон Чёрный (Санкт-Петербург)
Ровесники. 1982
На руках у мам смеются дети.
На руках у бабушек — внучата.
Едут, едут дяди на лафете:
Волосатый — лысый — волосатый.
И звенят, пока еще легки,
Первые последние звонки.
Ты не бойся страшного чубайса,
Ты соси, соси пустую грудь,
Жри, дитя, плодись и размножайся,
Клятву пионера позабудь.
Может, ласка, ящерица, птица,
Может быть, простой металлолом —
Что-нибудь когда-нибудь родится
В сердце недоделанном твоем.
III место
Михаил Свищев (Москва)
* * *
Когда, наконец, мы получим покой,
я стану бревном, а ты станешь рекой
и сможешь, едва прикасаясь устами,
делить мое тело на щепки и дрожь.
Но ты никогда никуда не впадешь,
и я никогда ни к чему не пристану.
Нас как-то окрестят — тебе все равно,
ты будешь Рекою Несущей Бревно.
Обещанный сразу пяти океанам,
я стану знаменьем для здешних племен.
Но если тебе вдруг не хватит имен,
то может быть, я назову тебя Анной.
И прошлые годы, как будто взаймы,
сольются в судьбу от зимы до зимы.
Совместный наш путь будет легким и длинным,
как всякое средство, забывшее цель,
и нам померещится в самом конце,
что мы не прошли еще и половины.
И я буду гол, а ты будешь нага,
и оба, меняя поля на луга,
согласно теченью, покинем без грусти
ту местность, где мы не имели врагов.
И крепкие руки иных берегов
однажды сойдутся на высохшем русле.
2012
Победитель конкурса
Максим Жуков (Евпатория)
* * *
Закат в Киммерии. Над городом пыль.
Скрывая похмельную робость,
Сойди на платформу, себя пересиль
И сядь на вокзале в автобус.
За окнами переместятся дома,
И перекупавшийся в море
Курортник, от скуки сошедший с ума,
Пройдет через двор в санаторий.
И свет на домах, как пришедший извне,
Как будто описанный в сказках, —
Блуждает огонь в голубой вышине
Среди переулков татарских.
И пригород тот, что являлся во снах,
Покуда ты значился в списках,
Мелькнет за окном, исчезая впотьмах
В пологих холмах киммерийских.
Отсюда твоя начинается быль:
Ни чести, ни славы, ни денег;
Лишь ходит по степи волнами ковыль —
Устойчивый крымский эндемик.
Как будто с Отчизной не порвана связь
И только с годами крепчает…
И та, что тебя так и не дождалась,
Стоит на перроне, встречает.
Как будто бы ты не погиб на войне,
А вышел, как все горожане,
На свет, где огонь разгребают во тьме
Татарские дети ножами.
II место
Ян Бруштейн (Иваново)
АНГЕЛ МИШЕНЬКА
Ангел Мишенька родился в малом городке —
золотушный, некрасивый, тихий, словно мышь.
Детство Миши проходило больше на реке:
там, где пили, и любили, и «Шумел камыш»
пели злыми голосами, полными тоски.
Проплывали теплоходы, воя и звеня.
Приезжала на маршрутках или на такси,
словно инопланетяне, бывшая родня.
Пили водку с кислым пивом, жарили шашлык…
Батя был вина пьянее, в драку с ними лез.
Ангел Мишенька боялся, и, набравши книг,
незаметно топал-шлепал в недалекий лес.
Он читал о странных людях, временах, богах,
слабым прутиком рисуя что-то на земле.
Был он прост и гениален, весел и богат,
и его миры роились в предзакатной мгле.
Дома недоноска, психа — в мать и перемать,
никакой он не работник… Видно, потому,
чтобы вовсе не пытался что-то малевать,
мамка-злыдня порешила сплавить в ПТУ.
Здесь его немного били, заставляли пить.
Огрызаться опасался, мягкий, словно шелк.
Он из мякиша пытался чудный мир лепить.
Но, как видно, с облегченьем в армию ушел.
Злой чечен заполз на берег, точный как беда,
и солдатика зарезал, тихого, во сне.
Потому-то, понимаешь, больше никогда
Микеланджело не будет в нашей стороне.
III место
Элина Леонова (Санкт-Петербург)
ЯБЛОКИ
Из красных яблок, спящих по карманам,
тепло росло, и летний сумрак рос,
песчаный край застывшего лимана,
гудение голодных пчел и ос.
И кожура скрипела нараспев, и
какой июль они в себе несли.
Однажды ночью длинные деревья
из сердцевин нагретых проросли.
Я просыпалась утром в полвосьмого
среди больших сияющих ветвей,
но все равно до времени дневного
они ушли из комнаты моей,
и вот теперь сквозь новости в газете,
в углу за шкафом, в будке проходной
я вижу их — они цветут и светят,
и неотступно следуют за мной.
Вот, скажем, я стою на перекрестке,
и все вокруг — гуденье и свистки;
зеленый свет, и ствол его в известке,
смущенно поджимает лепестки;
и я смеюсь, и жду листвы касаний,
и мне поют сквозь сумрак голубой:
вот вырастешь из всех иносказаний,
тогда-то мы и встретимся с тобой.