Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 9, 2012
Поэзия
Елена РАДЖЕШВАРИ
Поэт, художница. Родилась в Одессе. Закончила исторический факультет Мюнхенского университета. Литературно-критические статьи о современной русской поэзии и драмматургии были напечатаны в различных литературоведческих сборниках издательства Кнаурс, Мюнхен. Стихи публиковались в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», в газете «Литературные известия». Живет в Германии.
ВЫХОДЯ ИЗ АВТОБУСА
добрый пастырь
предчувствую тебя добрый пастырь
выходя из автобуса на улице Стендаля
как диктуешь ты своими небесными очами
в обитель ранних заморозков приглашая
здесь уже все заждалось твоего прихода
у парок иссякла пряжа а с ней терпенье
и ваххабиты ночного пространства тоже
напрасно штурмуют оставшееся время
но не теряйся и kiss you mind перед уходом
ибо не знаешь в какой уголовный кодекс
каких одьял ты завернешь свой голос
и где ты там простоишь спросонья
ибо не знаешь пристроив чужие мысли
на утлом зимовье космической
подворотни в каком ты сне как в
виселице зависнешь проснешься наутро
в какой плоти и вообще жизни да и
проснешься ли вроде бы здесь и
каком-то теперь и какие там снова
будут пестреть в глазах незабудки
за подаянием толпясь и ругаясь
кочевники улиц какие свой скоротечный
дессант по маршруту трамвая отбудут
и чем и зачем ты при этом рискуешь
гоняясь за правдой и вот уж она
рябая неприкрашенная нагая
смело стучится в дома и сбивает
гнезда в сердцах дубинкой омоновца
не желая опомниться впрочем
не за кордоном и не за околицей
эти покровы нежнейшие точно
ветром продутой души за которой
вечно искомое преходящее нечто
никак не забрезжит как не ищи
ибо она случайна и непостоянна а
тело уже не находит своего тайника
и тайна бьется как рыба об лед выплеснутая
нечаянно из автобуса на улице Стендаля
в свои владенья и какие расходы
будут потом за выпаданье на миг
из вселенной небожителю этого края
* * *
дождь громыхал
возникла полночь
из-за угла
с распоротым нутром
никто не ждал
лишь пушкин
прислонился
к чужому фонарю
и бросил тень
на глянцевые лужи
издалека
рассветом брезжил
проехали мозги
без остановки
стоящие на страже
листья пажи
бесились
так бессильно
ветки плутовки
громоздились
между собой
шептались ивы
о скором вознесении
домой
к их запахам
ночных дождей
с отравленной каймой
ночных бессилий
лилась стихия
мимо окон
катились ливни
на колеснице
одинокой
мостовой прохожей
и все приснилось
так непохоже
и прислонилось
к чужому фонарю
и повторилось
я помню чу
август двенадцатого года
и вот уже августовский сочельник вгоняет в игольное ушко
своих верблюдов бездельников воскресений и прочих в жару
опьяневших дней недели как они жмутся там в узком ущелье
исчезновений а сам заступает уверено на свою неуемную жатву
на смену похмелью идет перелом костной ткани зажатой в
ежовые длани судьбы величайшего чуда ждут от тюрьмы когда
восходит над городами новый свод приговора хрустальный
и явственно ощущается приближение признаков чувственного
голодания галопом срывается с места по утрам солнцe и мчится
в гору чудовищный замысел инородца и так же внезапно срывается
как и возник на пороге минувшей весны в ночи переливается в
протяжный гортанный крик аиста из далеких станиц у прорвавших
плотины рек плесневеет в тени голодающий хлеб притворявшийся
камнем не дождавшись своей участи у просящих шестое чувство
находит себе безотрадный выход в происходящем и машет
приветственно веткой оливы кромсает пустой наш воздух ленивый
о как не любить тебя светлое облако пыли осевшей плавно мыслью
счастливой на колокольню столичной были реальней самой сути да
не судите и таковыми пребудете и хоть по сути все оказались судимы
зато как громко колокола звонили возглавляя свободную скорость
веков задевающих кровлю слегка за живое и измазавши кровью
чужою конечно но это пустое раз у времени нету души а вернее
у души нету времени вторить законам туземного племени а там уж
скрывается мировая революция в облаках реставрации объединяясь
с предательством этого августа и шумит колошматит зеленое древо
летальным исходом полной победы зашифрованном в коде нашей
погоды как прошибло его и вот он оброс хороводом назревших
вопросов укачал-таки будду в тенистой его халабуде усыпил-таки
бога какого? живого живого неспешащего вынести дыры и вымыслы
своей философии на суд соучастникам осени протрезвел опростился
запускает духовные корни в земельные лица вороша сапогом
осужденные листья и что-то в них ищет утверждая былое но в полдень
полнеба уже пройдено остается лишь краска заката на поехавшей
крыше в сторону запада в закваску к всевышнему улетает неисписанный
лист бумаги за душой скоростной своей гонится радуйся богородица
высохших трав у колодезя мудрости аще и иже с ними судебный
пристав утомился сбирая людские подати глядишь и у каждого бог
наемный работник скачет вскачь в микроскопически волости днк
шура пращура чье удмуртское имя река означает то бишь утекает
в туманную полость безгласия озадачивает где сбивают того седока
и навзничь сбрасывают и выносится за ограду государственного
творчества с большой буквы и пишется ни о чем вязью и прописью
да о многом спросится по сему видать так и надо получается нота до
нижней октавы чтоб красивей звучало последнее слово пророчиц
обетованной державы несдержавшей бразды своего начала
off-line
больше никто не узнает
как ты бросаешься к морю
а оно тебя отгоняет
волнами веслами боем
всех часов за спиною
как ты потом снова
медленно входишь за словом
в потрепанную жизнь
волочащуюся за тобою
и весь тот мусор
собранный в подоле
застрявшие в сетях кучи
тупого стекла
неранившего ноги когда
дворняга тяжело дышала
проглотив на крючке наживку
и как перед богом
ты перед ней стояла
и леска торчавшая у нее изо рта
уводила назад туда
дорогой в пучину
которая немедленно
тебя принимала
в свои автокефтальные
объятия
диктант в середине лета
погоди пока твое сонное сонное лето
не прихлопнуло еще своей мухобойкой
а махровые леса просят пить вспыхивая
от огнива но ты не отзовешься на их крик
что выгорают поля нарисованной ржи на
обложке той географии где обозначилась
жизнь как по слогам из тумана выступала
eе речь называлась родная где медленно
кренясь корабль вселенной начинает давать
течь обрекая бессмертное тело метаниям
дыма принципам пепла безымянным дождям
туманностям андромеды преданные дети
разбегаются кто куда их детства громкоголосые
недра разбиваются об асфальт расщепляясь
как атомы асфальт покрывается пятнами
крови сорвавшихся с веток ягод дом полон
книг и яблок надолго теперь хватит света
оскомы боли язык убиенной коровы стоит
на столе в столовой лакомство же попробуй
а деликатес даже самый маленький приобщает
к стремительно убывающей жадно проглатываемой
и безудержно празднуемой плотоядной тризне
летне-общинной жизни ни в чем неповинной
и чудовищной и когда это пространство
лобачевского выгорит окончательно внутри
учебника мать-и-мачехи в груди образуется
вязкая завязь винительного падежа восприятия
и обрастает янтарным воском необратимость
того что просто так нам давалось и предъявит
осень свой расплывчатый счет на школьной
тетради переводной картинкой с оборваными
краями и видишь как капля познания сползает
дрожа с наслюнявленного огрызка карандаша
посланuе философу
так здесь живут
днем горланят под окнами
от переизбытка жизни
по ночам входят
в свои бессонные закрома
и отмахиваются от паутины
наркоз зимы нейтрализуют
наркотиком лета
потом разъезжаются
в разные стороны своих
навигационных систем
урча утробами и моторами
звеня кандалами от рая
половодье липовых запахов
бальзамирует легкие
почва взметается пухом
у них под ногами
в раскрытый капкан неба
уносятся тени
преисподняя сиротеет
на покинутой площади
перед пустыми киосками
где они были когда-то
приземляются дикие гуси
склевывать липовый цвет
выброшенный из окон мусор
потом возвращаются
тяжелой походкой
на выщербленные мостовые
и кричат уже молча
далеко так далеко
в незагрязненных
воздушных потоках
где даже себя не отыщешь
смертница
тишина за порогом в прихожей
простиралась дальше тишиной
нарисованной на балконе закатом
вышитой узорами пыли на черепице
соседнего дома наваленной досками
во дворе приснившейся спящим
на ветках птицам сползающей в каплях
дождя вчера вечером с листьев
некто инкогнито вошел сюда прежде
меня отнял у них мою жизнь
прибил гвоздем к дверному косяку
молча стоял за спиной уверял
что любит я конечно не верила
как-то невероятно и потом какая
разница притаившись ждал моего
возвращения трепетал своей розой
в стакане воды сорванной накануне
зачем мне смерть розы невинной
в приписываемых ей атрибутах
они всегда только молчат
каждый на своем языке но эта
стояла куда ее было девать посреди
ночи в стакане воды точно
смертница под наркотиком
что-то струила себе и не то чтоб
аромат а скорей аутизм видя ее
умирающей рычаг резко опускал
шлагбаум бег у косяка останавливался
Что это? Роза? Молчание? Что?
А время тем временем ушло
уже далеко и махало оттуда рукой
разворачивая геометрию пространства
наизнанку молча и суверенно
унося с собой в прошлое не имея
ни малейшего представления
что это такое и что это
даст если оно повторится
в дверном косяке куда вешают
иногда пальто в общежитиях
застыла армия дизертиров-мыслей
отступая перед моей необъятной
розой повтори ничего не понятно
говорю тишине повтори себя
роза в стакане воды снова яви
некомпатибельность слов
несовместимость любви
я не дам тебе больше уйти
завершиться словами только верни
эту розу в тот вечер в стакане воды
мартовский чертополох
кажущаяся счастьем весна
обвивает побегами город
внезапно на сцену выходят
мужчины с маленькими детьми
а женщины проходят
парами или порознь
сквозь воздушные замки
и глаза их танцуют по небу
читающие строки наших мыслей
ангелы кротко задумываются
передвигая нас ближе
к порогу непредвиденного
хватит уже тюремных надежд
теперь только солнце будет бродить
бездомной собакой по пустырям
из пункта Ты в пункт Я
которые никогда не отыщутся
или еще какая-нибудь смелая комета
провозгласит нам утро
и принесет с собой вечер
тихий как заученный стих
это не наше слово
и твой взгляд поймает
его на другом конце света
и зрачки отразят
это уже не наше
даже если весь мир заворкует
под крышами пробужденных
весна все равно уничтожит
всякую память
и даст возродиться
чертополоху чужого
накинет пеструю шаль
на готовую вспыхнуть невинность
прибьет ее маску к стене
чтоб потом пригодилась