Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2012
Критика
Александр Смир. «Сашенцы». — СПб. «Реноме». 2012
Если кто-то до сих пор полагает, будто необъятного объять нельзя — что же, пусть возьмет в руки эту книгу и, даже не читая еще, просто заглянет в оглавление. Семнадцать разделов сборника охватывают едва ли не все сферы жизни — от жизни до смерти и от чистого знания до грязной политики.
Что это? Всеохватность ощущения бытия или же автор попросту распыляется? Детская жажда высказаться обо всем или стремление творца преломить все сквозь собственную душу?
Это уж вам решать. Тут каждый — высший судия, пусть даже исключительно для самого себя.
А мне по какой-то прихотливой ассоциации вспомнился полузабытый нынче научно-фантастический опус тридцатых годов под названием «Все из атомов». Банальное утверждение, не так ли? Еще Демокрит в этом не сомневался… Но не зря же великий Ницше сетовал, что человечество ни от чего не потеряло столько, сколько от забвения банальных истин. И вспоминать о них впрямь стоит.
Ибо сегодня мы живем, я бы сказал, в эпоху атомизации сознания. Не стану обсуждать этого тезиса всесторонне и во всей полноте — задача совсем для другого случая. Поговорим о нем, так сказать, локально или, если угодно, векториально: лишь применительно к изящной словесности вообще и к поэзии Александра Смира в частности.
Еще в конце шестидесятых годов прошлого (страшно сказать!) века мой друг Василий Бетаки писал:
Как рыцарь считает монеты, считаем минуты,
Час поделив пополам, мы выгадываем как будто,
Но час норовит разделиться на два получаса,
В каждом из нас — словно две половины критической массы…
Тоже, как видите, атомистическая метафора. Насчет критической массы — к этому мы еще вернемся. А пока замечу, что темп с тех пор заметно ускорился, и сейчас мы считаем уже не минуты, а секунды. Скорее, скорее! Время квантовано. Голливудский стандарт требует, чтобы диалог не длился более сорока пяти секунд. В Интернете новости излагаются с предельной лапидарностью, любой мало-мальски пространный комментарий глаз уже привычно проскакивает по диагонали, если не игнорирует вообще. Дети утрачивают способность концентрироваться на больших текстах — их восприятие клипово-фрагментарно. Скорее, скорее — успеть за временем!
Вы обратили внимание на любопытный фокус: уже нередко можно встретить поэмы, записанные в строку, как проза. Кунштюк? Ничуть не бывало. Эпическая поэзия если и не умирает, то отступает на дальние рубежи, а при помощи подобной системы записи она маскируется под рассказ. Причем для прозы — достаточно короткий.
Говорить нынче надо коротко и емко. До афористичности.
Что и делает Смир. Стихи? Афоризмы? Максимы? — Да все сразу. В одном флаконе. Впрочем, и не важны здесь подобные дефиниции. Важен разговор с интересным собеседником. И умным, потому как «все из атомов»: каждое двустишие (для справедливости — иногда трехстишие или даже одностишие) являет собой отдельно взятый атом, однако они, как в Демокритовой модели, сцепляются друг с другом, крючочек за петельку, и вот уже перед вами молекула, причем не простая какая-нибудь, а огромная, полимерная, под названием, скажем, «Социум» или «Душа, тьма и свет». Раздробленность высказываний сливается в монолог (или внутренний диалог, если угодно). Читать можно и так, и этак: хочешь — перебирай наугад по атому, тасуя по собственной прихоти, а хочешь — скользи вместе с поэтом по длинной молекулярной сцепке. Или чередуй то и другое.
А чередовать есть, что, ибо Смир даже в стихосложении не позволяет заскучать на гладкой дороге классического стиха. Он прибегает то к рифме визуальной, графической, не совпадающей с произношением, требующей, например, смещения ударения; то наоборот — к чисто фонетической, к далекому ассонансу; то смело (так и хочется сказать, нахально) ломает ритм… Некогда американский фантаст Альфред Ван-Вогт придумал для такой манеры письма (правда, подразумевая исключительно прозу) определение «езда по ухабам». На ровной и прямой трассе водитель расслабляется, даже задремать может, но на извилистой да ухабистой — никогда, она внимания требует. Как не приедающийся смировский текст.
Еще ободном нужно сказать.
В любом из атомов, в любой из молекул мир Александра Смира (и внешний — в его восприятии, и внутренний — в его описании) всегда балансирует на тончайшей грани — за миг то ли до взрыва, то ли до срыва (помните, мы говорили выше о критической массе?). Но что в поэтическом сознании может быть устойчивее балансирования? И потому миг этот равен вечности, как укладываются в миг расстрела сто лет маркесовского одиночества.
И еще одна литературная ассоциация. Помните, в гостях у Снежной Королевы юный Кай складывал из льдинок слово «Вечность»? Такой вечности у Смира искать не стоит. Ибо он не складывает паззл, а взращивает свой собственный, индивидуальный, ни на что не похожий атомный сад, о котором можно говорить и спорить, хвалить или ругать, но в котором неизменно интересно бродить — хоть наугад, блуждая по зарослям, хоть по проложенным дорожкам.
Андрей БАЛАБУХА