Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2011
Поэзия
Владимир АЛЕЙНИКОВ
Поэт, прозаик, переводчик, художник. Родился в 1946 году. Один из основателей и лидеров знаменитого содружества СМОГ. В советское время публиковался только в зарубежных изданиях. Переводил поэзию народов СССР. Стихи и проза на Родине стали печататься в период Перестройки. Публиковался в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Континент», «Огонек», «НЛО» и других, в различных антологиях и сборниках. Автор двенадцати книг стихов и восьми книг прозы. Лауреат премии Андрея Белого. Живет в Москве и Коктебеле.
ВЕНЕЦИЯ
I
В этой мгле, где грустить временам
И сгуститься негаданно вскоре,
Улыбнись-ка, Венеция, нам,
Инфернальная дама у моря.
Отворяй-ка окно заодно,
Словно век — это Виттова пляска, —
Здесь не белая ночь, а черно,
И ресницы слепит полумаска.
Видит Бог — это звук, а не знак,
Изгорит, над зарею промчавшись,
Изъясняясь неведомо как
И неведомо с кем повстречавшись.
Оставайся от нас в стороне,
Заневестясь с изветчиком-хватом,
Не ясна, но известна вполне,
Пригорюнясь на дне иловатом.
Что ж ты емлешь у полночи, друг?
Не бессонное ль сердце прибоя?
Здесь бесовское в свите вокруг,
И других не зазвать за собою.
А на свете так жалобно лих
Полнолунья залог полновластный,
Имитация жестов чужих
И лазури укор беспристрастный.
И урок преподаст ли фонарь,
Пошатнувшийся шест не нарушив,
Вороватых чудес инвентарь
Запродав на невинную душу?
Импресарио зарева смел,
Коронация плоти в разгаре,
Инородных не хватятся тел
Или след их сотрут, разбазаря.
Кто инкогнито выговор звезд
Разбросал бы по нотному стану,
Чтобы спутники имени в рост
Не растаяли попросту рано?
Кто интригу затеял, устав? —
И летят перезвоном на гонге,
Словно вызов, зачем-то восстав,
Карнавальные выверты Лонги.
II
Это право немногим дано —
Я и вправду храню его, зная,
Что отведаю дали вино,
Где зарница горит золотая.
Чей же замысел столь горделив,
Что его не винят, не ревнуют,
Словно, сонник российский раскрыв,
Новоявленный сон истолкуют?
На иодистый звон в зеркалах
Не ответят ни чайка, ни сокол, —
Ни к чему им беречь на ветрах
Искаженные жалобы стекол.
Да и вам ведь негоже, врата,
Исключая ключей почитанье,
Узнавать, где сокрыта мечта,
На щитах начертав причитанье.
На конях племена искони
Проходили восточнее града,
Но его ни за что ни брани —
Здесь наивного гнева не надо.
И, однако, тебе исполать!
И бежать не спеши за отвагой —
Кто успел благодать ниспослать,
Напоенную темною влагой?
Благо дремлет и флаги добрей —
По тебе что ни шаг, то наитье, —
Что за праздник воспрянет скорей,
Испещренный лиловою нитью?
Кто же связи обрадован так,
Что забыл зубоскальства излишки —
И в бреду прозревает, чудак,
Невозможную ножку интрижки?
А счастливцев число велико —
Избалованы словом неясным,
То и дело играют легко
С бесконечным, отчасти опасным.
Если за морем быть до поры,
То кому бы к тебе подольститься,
Рассказав, что истлели ковры
И кричала истицею птица?
Истоскуемся мы по тебе —
И тогда-то нахлынет отравой
Вперемешку в любви и гульбе
Итальянщина арий оравой.
Надвигается смаху впотьмах
Лихолетья веселая ночка —
Лунатически тлеют в домах
Жирандоль и свеча-одиночка.
Да и робость взгрустнет о весне,
Подстрекаема умыслом зыбким, —
В чужедальней таясь тишине,
Слишком долго лгала ты улыбкам.
Содрогайся же издавна так,
Приподнявшая розу проворно, —
Упоенье как опийный мак
И значение столь иллюзорно.
О зиждители! — ждите, как встарь,
Сотворивши венец для кумира, —
Надевает глубин государь
Предзакатную неба порфиру.
По неведенью дней голубых
Притупились игрецкие страсти,
Но азарт венецейский не стих,
Озорством разрываем на части.
Что же мнится мне там, на заре,
Где пространство бежит средостений,
В полупризрачном их серебре,
Словно жизнь без зеркал и видений?
* * *
Рекою-скромницей и нынче увлечен,
Хотя и ведая, конечно, что почем
На свете этом в области особой,
Куда соваться попросту не пробуй,
Поскольку шею запросто свернешь,
Но молодости больше не вернешь,
Немыслимые дни я вспоминаю,
Где жизнь цвела поистине иная,
Где каждый шел туда, куда хотел —
И ветер дул, и лист еще летел,
И весело толпились на востоке
Еще никем не скованные сроки,
Среди которых кровью набухал
Безумец-век, — и голос отдыхал
В степном пространстве, где подсолнух спел,
А тот, кому приспело — просто пел,
И запахи на западе теснились
За скалами, и сны мне чаще снились.
Там струны строгие ржавеют в ожиданье
Доселе невозможного страданья,
Так некогда осознанная связь
Косою амазонки расплелась,
Там слышится негромкое рыданье
И кто-то дожидается гаданья
Там тот стоит, кто вычерчен лучом
В окне ночном — но он-то ни при чем —
К теплу приникнуть, может быть, и надо —
Как холодок во рту от винограда,
Сквозит в округе призрачный налет
Прохлады, — и приветы всем нам шлет
Зима-разлучница, что впрямь не за горами,
Что к лету с горькими потянется дарами,
Пресыщенная играми с огнем, —
Тогда-то мы, видать, и жить начнем,
Тогда-то и дышать начнем учиться, —
И может всякое в пути еще случиться.
* * *
Пусть вам недосуг разобрать письмена —
Они не боятся забвенья,
И тайна словам не случайно дана,
А с нею — и свет откровенья.
Ты сам пробирался средь утренних роз
Туда, где стрекозы кружили,
Где жизнь продолжалась взахлеб и всерьез,
Покуда другие блажили.
Ведь все — пред тобою, — хоть, вроде, и нет —
Не вся эта почва изрыта,
Ищи — да обрящешь! — отыщется след,
Поднимутся древние плиты.
И голос не сорван, и зов не ослаб,
И песня твоя не напрасна,
И скрытая страсть возродиться могла б,
Пусть в мире темно и опасно.
А те, что ушли неизвестно куда?
Смотри, как открыто взглянули,
Как будто бы горе и впрямь не беда!
Неужто судьбу обманули?
О нет, от нее, как ни тщись, не уйти —
И небо дождем истекает,
И шелест осенний несносен почти,
Но слух твой к нему привыкает.
* * *
Был век и чуждым, и родным —
Другого не было такого,
Чтоб ветром полнился ночным
В пределах разума людского.
Кого он вызвал из могил,
Кому глаза открыть пытался?
Он в каждом слове нашем жил, —
Ни с кем, как видишь, не расстался.
Пускай слезам он волю даст,
Пускай в душе не умолкает, —
Он льда растопит тяжкий пласт,
В котором сердце застывает.
Оставь ему всю боль его —
Возьми себе хотя бы кроху,
Чтоб речи помнить естество,
А с ним и целую эпоху.
И вот уходит он — туда,
Где только тень воспоминанья, —
Кого забыл он навсегда
И чье продлил существованье?
И там, где мрак смыкался с ним,
Стирая шелест листопада,
Был голос ясно различим —
Но только чей? — гадать не надо.
Его услышал ты сейчас —
И поминать не станешь всуе,
В своей глуши в который раз
Хребтом неведомое чуя.
Его нельзя не ощутить —
Как откровенье неземное,
Он здесь, на свете, будет жить
И до сих пор еще со мною.
Его нельзя не осознать —
Быть может, там, за небесами,
Хранит он жизни благодать,
Земными полнясь голосами.
Есть грань, которую иной
Перешагнуть еще не в силах —
В разливах музыки земной
Весь Космос дышит в наших жилах.
Не примиряйся никогда
Ни с тем, что землю покидает,
Ни с тем, что время, как вода,
В песке забвенья пропадает.
Взойди, коль надо, на костер,
Чтоб страсть сквозь пламя расплескалась,
Дай мысли выйти на простор,
Чтоб в тесноте не задыхалась.
В ладони влажные возьми
Весь мир — ему не до прощанья! —
В нем нет безмолвия, пойми,
Есть только вечное звучанье.
Звучит космическая высь —
Нутром, из самой сердцевины, —
И там, где встречи заждались,
Земные вторят ей глубины.