(рассказ)
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 12, 2011
Проза
Игорь ХАРИЧЕВ
Прозаик, публицист, общественный деятель, секретарь СП Москвы, председатель ревизионной комиссии СП XXI века, генеральный директор журнала «Знание-сила». Живет в Москве.
ИММУННАЯ СИСТЕМА ГОСУДАРСТВА
Я не выбирал себе тестя. Я женился на молодой, красивой женщине, а позже выяснилось, что ее отец — полковник КГБ в отставке, и брат пошел по той же стезе, успев дослужиться до звания майора в ФСБ. Признаться, я не слишком обрадовался. У меня сотрудники спецслужб, нынешние и бывшие, вызывали не слишком приятные чувства. От них можно было ожидать чего угодно.
Я — журналист. Довольно известный. Пишу на экономические темы. Я разбираюсь в этом — у меня за плечами экономический факультет МГУ. Еще семь лет назад меня пригласили в солидную газету. Кроме того, все время возникают просьбы со стороны других изданий. Так что я зарабатываю вполне достаточно, чтобы не думать о деньгах.
Анна — моя вторая жена. С первой — Еленой — мы разошлись пять лет назад. У нас до сих пор прекрасные отношения и, к счастью, нет детей. Она тоже работает журналистом. Два хороших журналиста на одну семью — чересчур много. Зато Анна — руководитель отдела в центральном аппарате крупного банка. Заканчивается рабочий день, и она свободна.
Когда в редакции ничего не горит, я заскакиваю за ней, и мы где-нибудь ужинаем или идем на светские тусовки, регулярно происходящие в Москве. Во все остальные дни Анна ждет меня дома, в моей квартире, где мы живем после свадьбы. Есть у нее своя квартира, но мы ее сдаем. Анна откладывает эти деньги.
По меньшей мере один раз в месяц приходится навещать родителей Анны. Мое присутствие обязательно. Я не люблю эти поездки. Часы тянутся мучительно, хотя встречают меня радушно, кормят вкусно, поят отменно. Теща внимательна ко мне. Тесть и шурин — доброжелательны.
Тесть — солидный, знающий себе цену человек. Он и ходит как-то вальяжно, с пониманием своей значимости. В его манерах есть некая безапелляционность, уверенность, что ему все под силу, что нет проблем, в которых бы он не разобрался и которые бы не решил. В этом шурин похож на него. Я чувствую, что их доброжелательность ко мне сродни прощающей снисходительности. Я — чужой для них, потому что занимаюсь несерьезным для мужчины делом. А серьезное дело только одно: то, которым заняты они.
Как-то после семейного обеда мы с тестем уединились в зимнем саду. Мы пили Хеннесси. Тесть обожал его, а я не отказывался, когда мне наливали. Достойный напиток, хотя я предпочитаю виски.
Окна были открыты по причине теплой погоды, с улицы доносились звуки, коим положено звучать в городе. Тесть, долго молчавший, вдруг проговорил:
— Вот ты пишешь: надо меньше государства в экономике. — Он смотрел на меня, как на несмышленого ребенка.
— Я не только так пишу, я так думаю, — невозмутимо ответил я.
— Ты не прав. — Он выдержал весомую паузу. — Я преклоняюсь перед государством. Не потому, что люблю его, а по той причине, что понимаю истинное значение государства, смысл его существования. — Его взгляд устремился куда-то вдаль. — Если вдуматься, организм государства не менее живой, чем организм человека или животного. Он может умереть, а может успешно развиваться. У него похожее строение. Скажем, документооборот подобен нервной системе. Документы выполняют роль нервных сигналов. Они дают информацию о том, то надо делать, и о том, что происходит на периферии. Перемещение документов сверху вниз и снизу вверх полностью напоминает движение сигналов от головного мозга и назад. Роль мозга выполняют центральные органы власти. Исполнительные органы на местах — это мышцы. — Тут он хитро глянул на меня и чуть более оживленно продолжил. — А вот оборот денег подобен кровотоку. Не кровь течет в сосудах государства, а деньги. Перемещение денег из центра и назад такое же, как движение крови по артериям и венам. Деньги — это кровь государства. Скелет государства — города и дороги. На них все держится. А границы — кожа государства. Границы защищают его от вредного воздействия извне… — Тут он задумчиво усмехнулся. — По сути, все государства устроены одинаково. Но, тем не менее, они отличаются друг от друга. Так же, как и люди, и животные. Это на уровне различия лиц, фигуры и характеров, не более. Загляни внутрь любого человека — сколь толстым или худым он бы ни был, каким симпатичным или несимпатичным ни казалось бы его лицо, каким бы скверным или хорошим ни был его характер, он устроен так же, как другие люди. То же самое с государствами. — Тут он поднял палец, дабы подчеркнуть важность последующих слов. — Но самое главное — государство прекрасно с точки зрения эволюции. Оно — ее высшая ступень. Сначала венцом был человек, а потом — государство. То есть не просто общность людей, живущих сообща в пределах некоторых границ, а те отношения, которые возникают внутри общности людей, живущих сообща в пределах некоторых границ. Животные не могут создать государство, только люди, истинное предназначение которых, быть может, в этом и состоит.
Он замолк, глотнул Хеннесси. Честно говоря, я не знал, что ответить на его страстную тираду. И тоже предпочел прикоснуться губами к бокалу, пропустить внутрь глоток благородной жидкости. Так мы сидели, пока тесть вновь не заговорил:
— Каких только гадостей не говорят про государство. Так, один англичанин по фамилии Геллнер утверждал, что государство — это специализированная и концентрированная сила поддержания порядка, институт, основная задача которого — охрана порядка. Узко мыслит господин Геллнер, очень узко. Немец Классен считает, что государство — это независимая централизованная социально-политическая организация для регулирования социальных отношений. Разумное заключение. Но не исчерпывающее. А вот Ленин говорил, что государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, позволяющая одному классу держать в повиновении прочие подчиненные классы. Полная чепуха. — Он решительно махнул рукой. — Государство есть высшее благо и смысл существования человека. Ибо только государство дает возможность для полнокровной жизни человека, спасая его от каждодневной борьбы за выживание. Так клетка живет, будучи неотъемлемой частью организма человека или животного. А сможет ли она выжить, оставшись в одиночестве? Ответ на сей вопрос очевиден. — Я опять удостоился его отеческого взгляда, в котором была нотка торжества. — Что такое люди? Это клетки государства. Они могут рождаться, размножаться, умирать подобно клеткам человека. На этом сходство не заканчивается. Те, кто ведет борьбу против государства, сходны с раковыми клетками. Здоровое государство изолирует и подавляет их так, как это делает здоровый организм человека. Нездоровое государство рискует, позволяя раковым клеткам существовать и множить свое число. Так что органы безопасности сходны с иммунной системой. Какой организм сможет прожить без нее? — Сколь пристальным стал его взгляд. Выдержав точно выверенную паузу, тесть назидательно изрек. — Мы не понимаем истинной красоты государства. Неправильно ставим приоритеты. Сколь много людей убеждено, что человек выше государства. Особенно там, на Западе. Как можно ставить человека выше государства? Нет. Мы должны быть его верными слугами. Поскольку целое всегда важнее частного. Поскольку частное только и выживает за счет целого.
Он вновь замолчал, что обрадовало меня. Я устал от его тирады, от безудержной апологии государства. Но я не мог прервать его или подняться и уйти. Приходилось слушать.
Мы еще раз уменьшили содержимое наших бокалов. Тут он продолжил свое выступление.
— Насколько Россия ближе к разумной, правильной позиции, чем страны Западной Европы с их будто бы развитой демократией. У них все поставлено с ног на голову. Да, двадцатый век был для них удачным. Если только не принимать во внимание две мировые войны. Да, они обеспечили своим гражданам сытую, спокойную жизнь. Однако, теперь трудности преследуют их. Не случайно была создана Единая Европа. Но и это не гарантирует их от всяческих проблем. А все потому, что они ставят телегу впереди лошади — утверждают, что человек важнее государства. Человек важен. Вне всякого сомнения. Но лишь как малая часть государства, как его составляющая, не более. Победили бы мы в Великую Отечественную войну, если бы жалели каждого человека? Нет. И тогда бы потеряли все.
Это был сомнительный посыл. Я хотел возразить, что по этой причине и оказались столь велики наши потери в этой войне, что Сталин и другие руководители СССР не жалели отдельного человека, но тотчас прозвучало:
— У меня остались хорошие связи. Могу за тебя похлопотать. Внешне ничего не изменится. Останешься в своей газете. Но… получишь звание. Будешь иногда определенную информацию проводить. Это важно, чтобы из уст вызывающего доверие человека. А пройдет время, подумаем о том, чтобы ты возглавил крупное издание. Скажем, «Российскую газету»… Что, хлопотать?
Его пристальные глазки сверлили меня. Возможно, в прежние годы так он смотрел на допрашиваемых, ожидая их признания. Что я мог ему ответить? Что мне противно его предложение? Не хотелось ссориться. Все-таки, тесть. Я ограничился коротким:
— Нет, спасибо.
— Зря отказываешься. Но дело твое.
Одним глотком допив коньяк, он поставил бокал на изящный столик, резко поднялся, ушел в гостиную.
Похоже, я рассердил его. Не привык он получать отказы. Ни на прежней службе, ни теперь, когда занимал должность члена совета директоров того банка, в котором работала моя жена.
Мои отношения с тестем вроде бы не изменились после того разговора. Но вскоре у меня возникли проблемы. Сначала у меня украли машину. Я перенервничал, потратил день в написании заявлений в милицию и пустых выяснениях, а на следующее утро мою Тойоту Камри нашли в соседнем дворе, целую, но с кучей дерьма на водительском сиденье. Потом меня избили какие-то странные люди, молчаливые, деловитые. Непонятно, что они хотели: денег не тронули, увечий не нанесли, но синяк под глазом поставили. Потом пришлось объяснять друзьям и знакомым, что произошло. Я говорил: подрался с хулиганами. Не скажешь же: просто поколотили. Кто, почему?
Тестю я не хотел рассказывать об этих происшествиях, но он и так все знал. Будто бы Аня ему сказала. Он смотрел на меня скорее внимательно, чем с сочувствием.
Потом я заметил слежку за собой. И когда жена в один из вечеров спросила: «Ты позавчера встречался с женщиной?», я не удивился. «Встречался, — невозмутимо подтвердил я. — А что такого? Это известный аналитик из Центрального банка. Мне важно было поговорить с ней.» «И где вы говорили?» — чересчур придирчиво поинтересовалась она. «В ресторане. Как принято в таких случаях. А ты откуда узнала?» Она явно смутилась: «Знакомые видели тебя.» Я знал, кто меня видел, но не стал уличать ее во лжи. Лишь спросил: «Что же тебе не объяснили, что я с этой дамой всего лишь беседовал в ресторане?» Она не нашла, что ответить.
На следующий родительский день во время обеда я виду не подал, что догадываюсь о причинах происходящего. Но когда мы обосновались в зимнем саду с бутылкой Хеннесси, этак спокойненько задал вопрос:
— Юрий Сергеевич, зачем вы это делаете?
— Что? — Он глянул на меня цепкими глазками.
— Хотите поссорить меня с Аней?
Он сделал озабоченное лицо.
— Боже упаси. Разве я могу хотеть такого?
И хотя проговорил он это весьма убедительно, я ему не поверил.
А потом случилось вот что. В нескольких европейских газетах промелькнули сведения о сомнительных финансовых операциях, в которых был задействован банк, связанный с моим тестем и моей женой. Главный редактор предложил мне копнуть, поискать информацию, дабы пролить свет на истинную роль банка.
— Я понимаю, что там работает твоя жена, — тактично заметил он. — Если что-нибудь интересное найдешь, напечатаем под псевдонимом. Чтобы у нее не возникло никаких проблем.
Он не знал, что и тесть работает в том же банке. Про звание тестя и прежнее место работы он тоже ничего не знал — я старался не распространяться об этом. В противном случае навряд ли он сделал бы мне подобное предложение,
А я подумал: почему бы нет? И начал собирать информацию. Разумеется, я не стал обращаться с вопросами к собственной жене. Она занималась электронными операциями с физическими лицами в пределах страны и не располагала нужной мне информацией. Но я знал людей, которые могли мне помочь, и обратился к ним.
Довольно быстро мне удалось кое-что выяснить. Сомнительные финансовые операции на самом деле имели место. Похоже, они совершались в интересах весьма высокопоставленных лиц. И среди тех, кто занимался этими операциями, был мой тесть.
Наш следующий с ним разговор произошел не в его доме. Он позвонил мне, попросил о встрече. Я сразу понял, о чем пойдет речь. И не ошибся.
Мы встретились в ресторане, довольно уютном, удобно устроенном для приватных разговоров. Наш стол отделяла от остального пространства декоративная стенка, чужие голоса звучали негромко и неразборчиво.
Как только официант удалился, тесть посмотрел на меня своими пытливыми глазами.
— Зачем ты это делаешь?
Я не стал на его манер делать вид, будто не понимаю, о чем он спрашивает.
— Главный редактор дал мне задание, и я его выполняю.
— А если главный редактор прикажет тебе убить?
— Такого задания он мне дать не может, — с легкой усмешкой ответил я. — Мы не ФСБ.
Он помолчал, сумрачно, сердито, вновь перевел на меня глаза.
— Ты понимаешь, что твои действия могут нанести вред нашему государству?
— Какой? — Я продолжал демонстрировать полное спокойствие, хотя ситуация для меня была неприятная.
— Ты должен прекратить лезть в эти дела. Иначе у тебя могут быть неприятности… Я говорил, что органы, обеспечивающие безопасность государства, подобны иммунной системе. А она, защищая организм, подавляет опасные клетки.
«Надо же, какая метафора! — мрачно подумал я. — Прямо-таки, поэт суровой чекистской правды.»
— Юрий Сергеевич, вы мне угрожаете?
— Я тебя предупреждаю. Если бы ты не был мужем моей дочери, тебя предупредили бы по-другому.
Весьма откровенное признание. Я не знал, что ему ответить. Официант принес холодные закуски и бутылку дорогой водки, наполнил рюмки.
— Под такой разговор надо пить водку, — пояснил тесть, едва мы остались вдвоем. — За здоровье наших близких. — Он деловито чокнулся со мной, опрокинул рюмку.
Мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним. Водка была холодная и мягкая на вкус. Закусив маринованными грибками, тесть как-то буднично выговорил:
— Прекрати лезть в это дело. Скажи главному редактору, что не можешь найти интересную информацию и, возможно, западные слухи не имеют подтверждения. Не мне тебя учить. Главное, чтобы он не заподозрил… — Тут он споткнулся, но быстро нашел нужную формулировку. — Ну, того, что не должен заподозрить. Нет никакого смысла продолжать копать, и все.
Я молчал. Мне было неприятно то, что он говорил и что происходило. Но встать и уйти я не мог.
Принесли первое, потом — второе. Бутылка лишилась всего своего содержимого.
Он не дал мне заплатить. Отодвинул мою руку с деньгами.
— Что ты, в самом деле? — отеческое недовольство слышалось в голосе. — Перестань.
Когда мы вышли на улицу, он пристально посмотрел мне в глаза, пытаясь отыскать там ответ на вопрос: как я поведу себя. А я сам пока что не знал, что буду делать.
— Все, что нужно, сказано, — выговорил он. — Тебе принимать решение. До свидания.
Рука у него была сильная и горячая.
Направляясь к своей машине, я размышлял о том, как поступить? Я понимал, что прозвучавшая из уст тестя угроза вполне реальна. С другой стороны, мне так не хотелось уступать. Во мне тлело уязвленное самолюбие.
Я решил отложить принятие решения. Чтобы если даже согласиться, то не сразу. В любом случае, не стоило спешить. Как и положено уважающему себя человеку. Так что никаких разговоров с главным редактором не состоялось.
Вечером, едва я вошел в квартиру, Аня ринулась мне навстречу, глянула на меня с торжествующей улыбкой:
— У нас будет ребенок.
Радостное известие ошеломило меня. А через секунду явилась мысль: «Тесть подговорил?» Более удачного способа повлиять на мое решение трудно было придумать. Я изучающее смотрел на жену. Навряд ли она могла сыграть столь натуральное оживление и ласковую тоску во взгляде. Я притянул ее к себе, поцеловал.
— Это прекрасно. — Таковы были мои слова.
Позже я размышлял о том, что теперь мне куда сложнее ссориться с тестем, потому что это будет расстраивать жену, а в ее нынешнем положении всякие лишние волнения недопустимы. Я так хотел этого ребенка и не имел права допустить что-либо, что могло отрицательно сказаться на наших с Аней отношениях.
Так что разговор с главным редактором состоялся.
— Я не могу дальше заниматься этим расследованием. — Господи, как трудно было это сказать.
Умный и опытный человек, он не стал расспрашивать меня о причине отказа. Главное он понимал.
— Может, Антон возьмется? — Речь шла о молодом сотруднике газеты.
— Это опасно. Мне угрожали, — сухо сообщил я.
Нахмурившись, он поразмышлял несколько секунд, пожал плечами.
— Предупрежу его, и пусть сам решает.
«Антон согласится, — подумал я. — Он азартный парень. Но это скорее всего плохо кончится.» Однако, вслух я ничего не сказал.
Антон загорелся желанием раскопать все тайны. И когда он явился ко мне через день, я с удовольствием поделился с ним собранными материалами. Мне хотелось, чтобы он довел расследование до конца. И я не стал говорить ему лишний раз про опасность, которая подстерегает его.
В ближайший выходной моя жена торжественно сообщила родителям о счастливом событии. Радость была неимоверной. Брат жены ограничился одним ребенком, который успел вырасти до старшеклассника, а теще и тестю хотелось маленьких внучат.
На этот раз мы с тестем после обеда вышли на улицу, потому что наступило теплое время года, и родители жены перебрались в загородный коттедж. Мы сели на плетеные стулья и занялись привычным делом — употреблением Хеннесси. Через некоторое время я сказал ему с тонкой усмешкой:
— После ваших речей много думал о государстве. И даже полазил по интернету. Лучшее, на мой взгляд, определение таково: «Государство есть воплощение права в обществе.» Это определение мне нравится. По-моему, оно ближе всего к истине. Ведь право — это завоевание государства. Право прежде всего ограничение. Разумное ограничение на пользу людям. Но ограничение для всех и каждого. Иначе это не право.
Изучающе посмотрев на меня, он скупо выговорил:
— Ограничения нужны. А вот то, что вы с твоим главным предприняли, ошибка.
— Я его предупреждал о том, что не стоит этим заниматься, — выдавил я.
— А потом передал всю собранную информацию. — Какими едкими были его глазки.
Он знал все. Похоже, в редакции стояли микрофоны, потому что посторонних, когда мы с Антоном общались в моей комнате, не было.
Я предпочел сохранить молчание. А тесть вдруг произнес:
— Что касается государства, его надо любить всей душой и служить ему всеми силами. — Сколько игривости было в его улыбке. — Государство — наша опора. Но не все из нас — опора государства.
И вновь я не проронил ни слова. А что я мог сказать? Шутить мне вовсе не хотелось.
Следующие три недели я старался как можно реже появляться в редакции — сдавал новые материалы и тут же удалялся. А потом улетел на месяц в отпуск вместе с женой.
Мы отправились поначалу в Испанию. Там было изнурительно жарко. Мне это не мешало — целый день я торчал в воде, а вечер проводил в баре, — но Аня мучилась от жары. В ее положении это было нежелательно. Так что мы через неделю перебрались в Норвегию. Здесь было куда прохладнее, и хотя я не мог непрестанно купаться, я не скучал. На взятой напрокат машине мы объездили самые разные уголки этой уютной страны. А потом перебрались в Швецию. Там тоже было, что посмотреть. И в Стокгольме, и за его пределами.
Отпускные дни истаяли незаметно. Пришлось возвращаться в Москву. Меня это не слишком радовало. Я будто знал, что меня ждут неприятные известия.
Открыв редакционную дверь, я тотчас увидел на стенке холла фотографию Антона в траурной рамке. Текст сообщал о трагической смерти молодого сотрудника и похоронах. Они прошли три дня назад. Я бросился к главному. Тот был мрачен, отвечал неохотно:
— Сбила машина. Ночью. Неподалеку от его дома. Водитель был пьян. Сбежал. Его поймали… Понимаю, о чем ты думаешь. Но… Больше похоже на несчастный случай.
— А как Антон оказался ночью около дома?
— Не знаю. Может быть, откуда-то возвращался.
— А мобильный проверили? — не унимался я. — Может, его вызвали на встречу? И сбили?
— Мобильного при нем не было, — хмуро сообщил главный.
— Не было? — удивился я. — Тогда все ясно.
Он глянул на меня беспомощно.
— Что ясно? А может мобильный при ударе машиной отлетел в сторону, и потом его кто-то забрал?.. — Хмуро помолчав, он продолжил. — Новое следствие на основе единственного факта отсутствия мобильного телефона не возбудишь. Тем более, что виновный найден, вину свою признал, и единственная версия, которую выдвинуло следствие — непредумышленное убийство… Зря я предложил ему заняться этим делом.
Он был прав: ничего не докажешь. А коли так, то и получить разрешение на изучение разговоров, которые вел Антон накануне гибели, не удастся. Тупик.
Но я не сомневался, что его убили, умно, хитро. Выманили на улицу и сбили. Наверно, водитель — сотрудник органов. И его, несмотря на суд, который состоится, в реальности не посадят. Он выполнял задание. Иммунная система государства работала.
Тяжко вздохнув и отведя глаза, я покинул кабинет главного.
С тех пор в наших отношениях поселилась неловкость: главный думал, что он виноват в смерти Антона, а я понимал, что вина — моя. Что касается тестя, внешне наши отношения были идеальными, но каждый из нас прекрасно знал, что другой ненавидит его.