Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2010
Алла Горбунова
Поэтесса. Родилась в 1985 году. Окончила философский факультет Санкт-Петербургского университета. Лауреат премии «Дебют» в номинации «поэзия» (2005). Автор книг стихов «Первая любовь, мать Ада» (2008), «Колодезное вино» (2010).
СТИХИ ДЕВЯТИ ОЗЕР
* * *
(озеро Осиновское)
созерцая вещи, открываешь путь чудесам.
лестница, выдолбленная в песке, ведет на безлюдный пляж.
я сижу там один — отшельник и маг, рядом ржавый велосипед,
бутылка темного пива, чей-то затершийся след.
мои пальцы вливаются в озеро, словно реки.
я отдаю свою память Александру, Евгению, Юрию, Роману, Ивану.
я отдаю свои уши русалочьим голосам.
я отдаю глаза подводным малькам и бликам.
я отдаю нос запаху водорослей, смолы, песка.
мой рот молчит и не знает слов,
как рот пеликана, в котором трепещет улов.
мое сердце — дом нищего человека.
мой ум — дворец нирваны.
(озеро Ветреное)
по красной дороге сюда пришел через долгий лес.
— возлюбленный мир! — вот — ки-
дает весло загорелый мужик на лодке,
жарят шашлык выходные люди на джипе,
и синий купальщик с красной своей бородой.
но обычно здесь пусто, лишь я сижу на отшибе,
а озеро светлое, словно проточное, с красной водой:
красная глина, красный песок, красный ил,
кровь зимних солдат твоих, грудь снегирей твоих,
раны ступней твоих, мякоть расклеванных вишен твоих…
в долине смерти ночью замерзла дивизия — наша? врага?
дачные дети, намазав кожу, играют в индейцев,
строят шалаш у кривых деревьев, где ведьмин шабаш.
и если ты заблудился, то надо найти могилу красноармейца.
до того, как гусей-лебедей выпустит баба Яга,
как выпрыснется на закате воздушная благодать —
растопит стекла старой веранды,
мертвецы заклубятся в дыме печной трубы,
и выйдут в небесный обход стразовые дурынды
нашу ночь соглядать
побежденным начальством судьбы.
(озеро Малое Борковское)
Дедушка Ау помер зимой в холода.
Букаху сбил грузовик. Джексон подшился.
Борода забесплатно, бывает, меня угощает.
я спал у магазина, выгнали, пришел на мостки.
в небе ясный месяц протягивает от мостков дорожку.
распускает волосы какая-нибудь Катерина.
разжигают костры подростки, достают гитары.
подсаживаюсь, запеваю: «Афганистан, кровавый край…»,
веселюсь, выпиваю стопку, показываю награды,
подмигиваю глядящей в землю девчонке: «что, коза такая-то,
небось не знаешь, что такое заниматься сексом по-офицерски?»
* * *
(озеро Большое Борковское)
смех и горе гуляют по бережку,
смех мой, горе мое, кукушачье ку-ку,
вдали — петушачье кукареку, вблизи — лягушачье ква,
кувшиночьи ладоши и зажмуренные цветы,
озеро, разморенное, как молоко, готовится ночевать,
от солнца осталась одна полоса все слабеющей красоты, —
как калинов мост над огнем, как печной каравай
в утробе печи, что просит: отведай моих хлебов,
яблоня красными яблоками трясет, умоляет: срывай.
Василиса премудрая ищет свою любовь.
крупные слезы в кольцах травы лежат,
в листьях осин дрожат.
чайки кружат, чаячьи кольца, пепельно-дымные перья,
как зола от костра, которую ветер носит.
по бережку гуляют моя грусть и мое веселье,
моя трезвость, мое похмелье,
молчат, ничего не просят.
* * *
(озеро Безымянное)
как пошли мы с дивной матушкой покупать сапожки
у длинноносой старушки — бабушки Ежки,
а и привели меня к лесному мужичонке сапожки
в лаптях и рубахе, с волосами-соломой и на меня похожему.
все-то шутки шутил, словечечки и поговорочки мужичонка,
повел меня к топям, где редкий болотистый лес, как его бороденка,
а из заросших озер смотрят-качаются сухие тростинки,
в общем насилу ушел от того мужчинки.
но мил он мне пришелся, как душа родная, и сердце мое потешил,
я потом как-то вдруг понял, что это леший.
пришел к матушке и говорю ей: видел лесного мужичонку в лаптенках,
он повел меня к топям, где редкий болотистый лес, как его бороденка,
отвели меня к нему бабушкины Ежкины лихие сапожки,
это был сам леший, и на меня, как отец родной, почему-то похожий.
а матушка мне: ой, ой, они тебя нашли, они тебя все-таки достали,
а я столько лет от них скрывалась, но делать нечего, так что слушай:
мужичонка этот в натуре гребаный леший,
и ты — его сын, а я — русалка, но из озерной дали
ушла к людям, и все эти годы жила, маскируясь под человека,
и тебя воспитывала так, чтобы ты не догадался, что ты сын лешего
и русалки,
хотела, чтобы ты получил образование, вышел в люди.
вот такую историю, елки-палки,
дивная матушка мне преподнесла на блюде,
и надо мной, побелевшим, по-русалочьи захихикала.
а я-то думал, я человек, да не похож я на человека,
сам чувствую, что меня тянет к омуту, к тростникам, к озерам,
где мои тетушки и бабушки, к лесному мужичонке в сырую чащу,
и испил я до дна в ту минуту чашу позора.
и понял я, что таким я создан, и куда мне от этого деться,
и на гнилом болоте пребыть мне слаще,
чем среди сынов человеческих, ибо я —
сын чародейский,
нечисть лесная, проще говоря, — кикимора.
это, согласитесь, пожестче случилось со мной приключение,
чем если б я просто был негр, садомазохист или голубой.
и охватило меня такое глубокое отчаяние в моем спасении,
что я поднялся на крышу высотки, чтобы покончить с собой.
* * *
(озеро Радужное)
землянка рыбака на берегу.
большие звезды на сыром лугу.
над свежей черникой, над пьяной морошкой —
дымные стружки и месяца рожки.
вышли ночницы, прошли и ушли
в черных платках с огневыми цветами.
ели, скренившись, тропу замели:
дом свой забудь и забудься здесь с нами… снами…
и куда меня в темноте завела судьба:
в сплетеньях деревьев ветвями обвитые черепа,
змеиные яйца, кости, и без окон изба.
сломы ветвей или запястий изломы,
ветви, повившие ветви, вервьем на локтях,
и паутина жгутами свивается, льстясь
сладкой щекоткой до смерти в оковах зеленых.
* * *
(Черное и Белое озера)
1 (озеро Белое)
свет голубиный и вещего ворона мрак —
капля двойная на давней двуцветной эмблемке.
небо и ад заключают непризнанный брак —
думка моя в этот вечер о Беме и Блейке.
дивом предивным любуйся: лес в блестках лучей
розовых и изумрудных, как бор Лориэна,
серебра-злата собор из деревьев-свечей —
образ природы спасенной и благословенной.
словно любовным резцом — как святые отцы
славу господню воспеть открывали уста —
выточен образ природы, и в нем — красота,
мудрость, покой, исцеление, все — о Творце.
2 (озеро Черное)
череп лесной, ограненный хвоей,
с нетопырем, неясытью, змеей.
в голые ноги — крапивная плеть.
в образ природы впечатана смерть.
папоротники, что тянутся вверх,
небо закрыв, и цветут на Купалу,
корень их — яд, отпадение, грех,
буйство травы, птичий щебет и ропот.
ранящий серп, что срезает омелу,
дрогнет, почувствовав древнюю похоть
хищной природы; тигровые звери
нежно и страстно друг друга едят,
из-за деревьев беспутные фейри
за птицеловом с ухмылкой следят.
се есть природа из корня от древа
знания зла и добра,
та же, другая, светла и мудра,
от древа Жизни.
как право и лево —
озеро Белое, озеро Черное, но
кто посадил оба древа,
или оно — одно?
(озеро Блюдечко)
—
вся бесконечность нам судьба,
а мир — разбитая игрушка.
—
в руках ребенка —
нож, «Плейбой» и «Ягуар»,
плечо невесты с меткой проститутки,
и вся эта лазурь и киноварь —
кровь неизвестного солдата в незабудках.
—
но чаю-чую леший с водяным у лесного костра поют:
это мы сделали революцию в раю,
как мы были молоды и красивы в отважном строю,
как мы любили ходить на краю,
теперь смотреть на нас страшно,
но это не важно…
—
а вот и мой дружочек Вано
бренчит на гитаре на бережочке диком.
бескомпромиссны, несносны, чисты,
дети-уроды, дети-индиго,
эльфы и назгулы, братья и сестры,
поем, прижавшись друг к дружке,
про судьбу — бесконечность,
мир — сломанную игрушку,
и дружочек мой запевает, и я подпеваю:
я ищу таких, как я,
сумасшедших и смешных,
сумасшедших и больных,
а когда я их найду,
мы уйдем отсюда прочь,
мы уйдем отсюда в ночь,
мы уйдем из зоопарка,
ла-ла-ла,
ла-ла-ла