Эссе
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2010
Ольга Логош
Поэтесса, переводчица, комментатор. Стихи и переводы публиковались в журналах «Футурум АРТ», «Зинзивер», «Дети Ра», «Арт-ШУМ», в антологиях «Петербургская поэтическая формация», «Актуальная поэзия на Пушкинской -10», в каталоге выставки «Петербург 2007» и других изданиях.
Участвовала в VI Биеннале поэтов (2009), Фестивалях свободного стиха (2009, 2010), Волошинском фестивале (2008, 2009), «Петербургских мостах» и других фестивалях. Лауреат премии журнала «Футурум АРТ» (2008). Куратор литературных и художественных проектов. Живет в Санкт-Петербурге.
Встреча на берегу hirvisaari
(Поэтический джем в клубе «Книги и кофе»)
Как он нанизан на рассвет — не отличить,
где он, где дерево, где куст, а где волна.
Андрей Тавров
В начале июня после концерта подхожу к Вячеславу Гайворонскому. «Вы собирались выступить, — говорю, — вместе с поэтом Андреем Тавровым». Он отвечает: «Да, был разговор — зимой». Решили: он зовет в клуб «Книги и кофе», что на набережной Макарова, одного из друзей-музыкантов, я — поэтов. По правде сказать, я понадеялась: он пригласит Александра Кондакова — тот бы сыграл что-то джазовое на рояле, под это мы запросто почитаем. То ли дело — Владимир Волков с контрабасом, непредсказуемый и потрясающий, на которого я ходила сто лет назад в «JFC».
Гайворонский позвал Волкова — и тот принес на репетицию такой маленький ксилофон. Желтый. Детский, что ли. Контрабаса не было видно. Музыкант послушал нас, пробежал глазами стихи — и все. Потом они еще порепетировали — без нас (мы сидели в кафе — рассуждали о Кручёных).
…В начале концерта Волков сел за рояль. И тут стало понятно: намечается что-то иное, чем джаз Кондакова. Когда инструмент — то обычный рояль, то какая-то невнятная зверюга, испускающая звуки на разных частотах.
Андрей Тавров рассказал о «Русском Гулливере». В этом издательстве опубликованы большие книги стихов Ивана Жданова, Алексея Парщикова, сборники Дмитрия Строцева, Валерия Земских, Дмитрия Григорьева, Игоря Булатовского, Константина Кравцова… Словом, за четыре года «Гулливер» стал лидером среди издательств, выпускающих современную поэзию.
Зазвучала музыка. Волков за роялем, Гайворонский с трубой в первом ряду; мне надо выходить на сцену. Но они так играют, импровизируют — остальное кажется излишним! (Недаром Смирнов-Охтин прислал письмо о том, как они ему в «Клубе-81» чтения сорвали).
Когда тема близилась к концу, я вступила, начала читать. Дальше это повторялось не раз — читаешь стих, конец… а музыкальная тема только развернулась, может длиться и длиться — и завести неведомо куда. Тогда замолкаешь и смотришь на Волкова — он ведет. Хотя роли постоянно менялись, кто минуту назад был главным — уходил в тень, уступая другому, чтоб потом снова начать солировать. Тема закончилась, можно вступать — и вскоре начинается новая… Ну да, я сама сказала Гайворонскому: музыка мне не мешает, играйте когда хотите… И теперь — они оттягивались как хотели.
Андрей Тавров читал стихи из новой книги «Часослов Ахашвероша». А затем представил 20-летнего Алексея Афонина. У него в «Русском Гулливере» вышла книжка «Очень страшное кино», однако поэт прочел стихи, оставшиеся за ее пределами.
Хотя поэты попеременно выходили к микрофону, вечер строился на импровизациях музыкантов. Похоже, пока мы прохлаждались в кафе, они придумали темы для каждого из нас — и начинали с них, чтоб потом отдаться потоку импровизации. Правда же, музыкант как танцор — свободнее поэта во сто крат. У того — написанные тексты, которые можно исполнить, выбрав ту или иную интонацию, эмоционально, тихо, безразлично. У прожженного музыканта возможностей немерено!
Концерт шел, один выступающий сменял другого, и нежданно я поняла, что эта музыка, этот процесс — объединяет нас, мы все участвуем — авторы, исполнители, зрители — все посреди музыкального кокона — а он шевелится, меняет очертанья.
И вот тут стало нестрашно — радость и свобода вытеснили страх. Когда играешь, выступаешь с такими музыкантами — легко, радостно слушать — включаться в музыку и выходить из нее. Главное, не ломиться в открытую дверь, а ощутить пределы, границы возможного в этот момент, в этом месте.
Да, похоже на полузабытый танец, контактную импровизацию. Хотя редко, очень редко в «Лесном Доме» мне удавалось достичь такой свободы… Скорее наблюдала за тем, как другие танцуют, под внутреннюю музыку, или запись минималистов. Настроиться друг на друга, услышать себя — и другого, и пространство вокруг тебя, оно ведь тоже звучит, вибрирует, задает рамки. И мы двигались, закрыв глаза, находя друг друга на ощупь и помогая тем, кто шел назад. И пространство звучало по-новому, раскрывая объятья и поддерживая тех, кто слаб.
Это лучше, чем танец.
14. 06. 2010