Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2009
Лев ОБОРИН (Москва)
Поэт, переводчик, критик. Родился в 1987 году в Москве.Аспирант историко-филологического факультета РГГУ (кафедра истории русской классической литературы). Стихи, статьи, переводы публиковались в журналах «Знамя», «Новый мир», «Волга», «Иностранная литература», «Вопросы литературы» и др. Короткий список премии «Дебют» (2004, 2008). Живет в Москве.
В плотных слоях кукурузы
***
Как дернул за рычаг и получилось быстро,
в пластинку впрыснут веселящий газ, —
так жизнь вокруг пищала и неслась.
Июнями и январями
все люди проносились пузырями.
Они давали добрые советы:
не быть приговоренным к тишине.
Не оставаться смутным силуэтом.
Залезть в окно, когда забыл ключи.
Порой рычаг переключался. Плыли,
как рыбы, в воздухе частицы пыли.
Играл в коляске новый конформист.
Весь год шла трещина по черепице.
В лесу стояли пни, как самовары.
Не нужно было торопиться.
Не нужно было с миром говорить.
Не нужно задавать вопросов небу.
Одна теодицея и довольство.
Одна русалка на ветвях сидит.
И да, как будет правильно запнуться,
задеть рычаг, переключить.
* * *
пора мой друг пора нам
пойти гулять по ранам
разорванным дворам нам
разверзнутым дворам
пора мой друг пора нам
парам парам парам
почто мы научились
держать в покое челюсть
сидеть и не орать
пора мой друг пора
вот слово задержалось
его съедает ржавость
и скоро вянет флора
и фауне трындец
чего ты мне там паришь
мне нужен черный картридж
четыре помидора
и длинный огурец
а в парке развлечений
звучат виолончели
там старикашки в тире
и мальчики в серсо
не прячь в покое челюсть
открой ее пошире
ты видишь в небе дымном
узором паутинным
большое колесо
а в колесе кабинки
несутся что кибитки
их тени пролетают
по раненым дворам
в одной цыпленок жареный
в другой цыпленок пареный
летят и распевают
парам парам парам
* * *
О. В.
ты возникаешь
прогулкой в темноте
ты продолжаешься
кастрюлькой на плите
ты остаешься
ребрами листа
недотроги или другого сорняка
который проступает лишь едва пока
а стержни в нем скрывает густая чернота
но все же что-то светится
и так пространно
что нету места скепсису
и нету места сепсису
в пределах раны
в пределах раскаленных слов
в пределах распаленных снов
в пределах гемограммы
и потому так дорожишь
свеченьем частным
что горизонты, рубежи
всебезучастны
но можно душу называть
как есть душою
и даже на ухо
сказать
большое
* * *
Ване, Алисе, Даниле
Снилось водохранилище, пересохшее в одночасье.
Рыбы лежали на дне, открывали рты.
Быстро смеркалось, и звезды срывались с неба,
И оставляли след, и падали в поле,
Быстро сгорая в плотных слоях кукурузы.
Что они там зачинали? Что там родится?
Как бы то ни было, высохший водоем
Трещинами пошел и наполнился чистой водою.
Рыбы как будто оттаивали, оживая.
Я предпочел написать, что это приснилось мне.
* * *
как внезапно от слова сиськи поймешь всю убогость
и картонность произношения вообще чего-либо
потому что желая пространство выпуклого плотно-точеного
попадаешь в пространство вязкого глицерина
потому что сейчас и чертово навсегда
ты запомнишь пространство вязкого глицерина
вместе с ним как осколок сна свет белого солнца
заполняющий вогнутости потолочной лепнины
только захочешь как-нибудь это произнести
как внезапно от слова лепнина