Опубликовано в журнале Зеркало, номер 41, 2013
* * *
Море лижет
обочину южного Тель-Авива,
Грохотом мусоровозок в окна врывается день.
В паркетной чешуе просыпается он, счастливый,
И соскальзывает в тень.
И день медленно ползет густой тхиной,
Один из сотни летних удушливых дней.
Тысячи фасеточных взглядов из-под хитина –
Мелкое Божье воинство, нет его многочисленней.
Рынок около
дома. На прилавках – груши, сливы.
Гранаты с голову младенца, инжир.
К морю шагает темный, стройный, смазливый,
Каплет с решеток Яффо горячий бараний жир.
Где-то на юге
опухоль сектора Газы,
Равнодушное море, солнце уже в зените.
Вечное столкновение карего и голубого глаза,
Ведущее к полной победе карего, извините.
Лавки гниют
изнутри, в переулках сидят горожане,
Шумят, едят шаварму, чешут яйца и лижут пальцы.
В воздухе висит напряженье и густое жужжанье.
Все мы лишь постояльцы.
Бабочка, муха,
жук, таракан, пчела, муравей.
Каждый поет осанну, стрекочет, пищит, жужжит.
Прошлое разлагается в пакетах с мусором у дверей.
Воздух дрожит и плавится, и гудит, гудит.
Компот
Красимиру Лозанову
И вот она опять
пришла ко мне:
Берет за голову и голову снимает –
Внутри я вся кроваво-золотая,
Черешневые косточки на дне.
Подводим счеты,
что же остается?
А знаете, ведь ни-че-го не остается.
Любой прохожий в мой компот плюется.
Размешиваю поварешкой жижу –
И ни-че-го совсем в себе не вижу:
Ни тела, ни имущества, ни лжи.
Ах, да! Я ведь пишу! Попробуй, напиши
Об облаках, о Выборгском районе,
О звездах и о нравственном законе,
Когда Магнитский там один лежит
В огромной бесконечной черной яме,
Попробуй, напиши теперь о маме.
Я поварешкой
варево мешаю.
И я сама себе сейчас мешаю.
Направо – ад, налево – остальные.
Я добралась до рокового дня, до дна.
Тогда шершавые, родные, золотые,
Они встают стеной вокруг меня.
Пустыня
Пустыня внемлет Богу…
М. Лермонтов
…вцепились в горло, повалили, отобрали…
Все губы в
трещинах, как ссохшаяся глина.
Они подходят, и у каждого – мои глаза.
Один шипит про похороны сына,
Второй кряхтит, что нет пути назад.
А третий уговаривает сладко,
Что я правдивей всех и всех правей.
Четвертый – что исчезну без остатка
И не увижу собственных детей.
Что я переживу тебя, уверен пятый,
Шестой клянется, что наоборот,
Седьмой рассказывает, в чем я виновата,
Восьмой беззвучно разевает рот.
Кого люблю? Чего
боюсь? Зачем все это?
Лежу в кровати, как под звездами в пустыне.
Я с ними говорила до рассвета –
Нет, не мои у них глаза, а синие, пустые.
Я ничего не
знаю, только знаю,
Что все это сейчас остановлю.
Жизнь вечная, смешная, золотая,
Жизнь вечная, и я тебя люблю.
Она опять за шиворот берет,
Берет и тащит, крутит и сминает.
Никто сегодня в мире не умрет.
Бывают дни, когда не умирают.
…кряхтели,
скрежетали, били, гнули,
шипели, бесновались, угрожали,
но утром челюсти и кулаки разжали,
и, перед тем как сгинули, вернули.
2013, Иерусалим