Опубликовано в журнале Зеркало, номер 34, 2009
“Многие невзгоды могли бы миновать его, если бы у него был лучше характер, то есть, если бы он был осторожнее в выборе выражений и немного больше беспокоился о своей семье”.
А.Белинков
“На свиноферме колхоза “Ленинский путь”. Н.С.Хрущев – третий слева”.
Подпись под фотографией в газете “Правда”
Слухи распространяются быстрее, чем радиоволны.
Еще ни одна радиостанция Советского Союза не сообщила о присуждении Борису Пастернаку Нобелевской премии по литературе, а редакторы центральных газет уже беспокоили ночную смену отдела пропаганды ЦК, пытаясь выяснить, какую площадь на первой полосе оставить для правительственного поздравления и фото целующихся Хрущева и Пастернака.
Читатель, несомненно, решит, что автор в своем цинизме превосходит сам себя…
В 1958 году произошла сшибка между двумя самыми прогрессивными людьми страны, кумирами советской интеллигенции и зарубежных друзей социализма. Что же их развело?
Пастернак печатал практически все, что писал. Печатал где хотел.
Слава Пастернака, мировая слава не вполне обычна… На чем базировался громадный авторитет Пастернака за рубежом еще с 1930-х годов? У гениальных стихов Пастернака были гениальные переводы? Западная интеллигенция, за исключением немногочисленных тогда славистов, владела русским языком в достаточной степени, чтобы оценить достоинства его лирики в оригинале?
Собственные крупнейшие поэты великих литератур печатаются в сотнях экземпляров. Покупаются ради иллюстраций. Книги Пастернака без картинок.
А переводы стихов Пастернака даже на английском до 1958 года печатали в антологиях.
Уже в 1935 году прогрессивные писатели мира требуют отправки Пастернака на антифашистский конгресс, чего Пастернак никоим образом не добивался. Напротив, он очень боялся навредить родителям и сестре, проживавшим тогда в Третьем Рейхе. Советское руководство не смогло устоять перед натиском мастеров культуры. Пастернак не смог устоять перед натиском советского руководства.
Почему прогрессивные писатели желали видеть Пастернака, а не Зощенко, Пильняка, Катаева? Общественным деятелем, борцом за мир во всем мире он сроду не был.
В СССР – понятно, в 1930-х Асеев, Сельвинский, Тихонов явно отходят на второй план. Каются и заставляют каяться других. Пастернак не признает ошибки, и ни на кого не нападает.
С 1937 года возненавидел советскую власть. Окончательно. Боролся против нее бездействием. Порою – действием.
Главная книга писателя и его лучшая книга не всегда совпадают. Сказать, что “Доктор Живаго” – лучшая книга Пастернака, проблематично. Но то, что это его главная книга – несомненно.
А события развивались необычно…
Пастернак работал над текстом полтора десятилетия.
С негодованием отметаем предположение, что власти не интересовались работой крупнейшего писателя.
Может быть, писатель работал над романом, тщательно соблюдая конспирацию? Пастернак читал главный контрреволюционный роман вслух, давал читать рукопись друзьям в последнее сталинское “мрачное семилетие”, посылал рукопись знакомым в другие города. Может быть, на слушания соходились асоциальные Солженицыны-Сахаровы? Ничуть не бывало – простые советские люди, в частности, респектабельный писатель Федин… И служащие министерства связи не интересовались, что это за килограммы исписанной бумаги послал Борис Пастернак ссыльному Кайсыну Кулиеву. (Перлюстрацию он всю жизнь не принимал во внимание).
Но тогда – никаких санкций в его отношении за роман не последовало.
Сталинское государство было настолько деликатным, что не могло принять различные меры к писателю за неопубликованное произведение? В 1944 году за неопубликованный роман надолго отправили в ИТЛ Аркадия Белинкова, а в 1947 году – опять-таки за неопубликованный роман посадили Даниила Андреева. Владимирский централ – дом творчества строгого режима.
Полагать, что о романе понятия не имели те, кому положено его иметь, значит – крайне низко расценивать: 1 – квалификацию Пастернака; 2 – профессионализм органов.
Однако, ни спесцслужбы, ни ЦК, ни Союз писателей мер не приняли, хотя, несомненно имели представление о содержании романа и о его политическом смысле. Не препятствовали написанию и рекламе. Не репрессировали, не воспитывали.
Жена Зинаида не упрашивала его бросить работу над книгой, не предъявляла ультиматумов. Ничего не известно и об уговорах друзей воздержаться от явной крамолы, уничтожить рукопись, никакие инциденты не зафиксированы.
“…призрак некой свободы возник”…
Наступила “оттепель”. К власти придет тот, кто разрушит репрессивную систему сталинизма; соратников, плетущихся в хвосте, обвинит в массовых нарушениях социалистической законности, а сам – в белых одеждах. Первым понял это Л.П.Берия. Соратники от него безнадежно отстали в деле восстановления ленинских норм, поняли, что в честной конкуренции они не победят. Поступили нечестно.
После кратковременной эйфории у Пастернака нарастает раздражение властью “тонкошеих вождей”. Покончил самоубийством Фадеев. После того как нагрешил. Немыслимое упоминание в правительственном некрологе об алкоголизме. Фадеев написал предсмертное письмо. Некоторые мысли этого письма созвучны настроению Пастернака.
Маяковский в предсмертном письме – “товарищ правительство”, Фадеев – “самоуверенно невежественное руководство партии”, “группа невежд”, “нувориши от великого ленинского учения” и пр.
Стихотворение на смерть Фадеева не имеет аналогов в русской поэзии. Без Сталина скучно. Диктатура “тонкошеих” раздражает больше, чем диктатура Сталина. Ушло противостояние Поэта и Тирана. Не Хрущеву же (Маленкову, Булганину) противостоять Пастернаку.
Демократический выбор Бродского – “но ворюга мне милей, чем кровопийца”, ставший гимном русских демократов, для Пастернака немыслим.
С 1954 года иностранцы – желанные гости. Свободные контакты с иностранными журналистами.
С 1953 года свобода печати практически неограниченная. Как минимум, на уровне пореформенной России.
Вариант – сталинская конституция превратилась в клочок бумаги. Свобода печати и тайна переписки прекратили существование свое.
К середине 1950-х настоящая коммунистическая (и не только) идейность уж двадцать лет как похоронена. Сохранившие идейную убежденность на мерзлоте, прижизненно реабилитированные, поражаются идейной пустоте не только молодежи, но и своих не сидевших сверстников.
Никто за идею не то что не застрелится – с женой не разведется.
Запреты тех или иных произведений обычно связаны с внеполитическими обстоятельствами. Идеология “процветала” при полном в нее неверии. Никто не собирался карать Пастернака за обгаживание революционных идеалов.
Казалось бы, все закономерно – в 1950-м отказался подписать Стокгольмское воззвание и через шесть лет скатился в болото империалистической реакции.
Впрочем, по поводу венгерского мятежа и синайской кампании отмолчался.
И что за издательство – Фельтринелли?
Заключил договор с Госиздатом на издание дозволенного цензурой варианта.
Советское государство с его высококлассными спецслужбами не смогло преградить роману путь к читателям. Его давлению не поддались ни автор, ни его семья, ни издатели, ни критики, ни читатели… В демократическом мире автор мог и не дождаться выхода романа в свет.
Что же могло вызвать эмоциональный всплеск? Неужто Нобелевская премия? Не похоже на банальную зависть.
Тут стишок затерялся (нашелся)…
Не думаю, что его прочитали на похоронах Фадеева, а потом два года копили раздражение, пока не прорвало. Прорыв-то сиюминутный.
Мандельштам свою инвективу Сталину писал в более опасное время. Но – Сталин Мандельштама – это мифологическое чудовище. (Хотя там и переклички с поэмами “Владимир Ильич Ленин” и “Пятый Интернационал”). И тонкошеие вожди – мелкие бесы.
У Пастернака – никакой мифологии. Простенькая эпиграмма с античным юмором. (Гольд-штейн справедливо отмечал, что тонкая ирония со временем исчезает, а грубая инвектива остается понятной потомкам).
“Фотографические группы
Одних свиноподобных рож”
Здесь не мифология, но бытовое хамство. Персонажи стихотворения, несомненно, обиделись на автора.
Пастернак знал силу слов. Он крайне редко прибегал к инвективам. Он видел в физиономии ближнего образ божий, а не место, куда можно тыкать кулаком. Два стихотворения, где он прибег к резким выражениям: “Смерть поэта” (1930), в котором он обозвал мразью друзей поэта, изображающих, что понятия не имеют о причинах самоубийства (“свиноподобные рожи” совсем не из лексического ряда Пастернака) и “Культ личности забрызган грязью”… Самоубийство Фадеева. Некролог об алкоголизме взбесил Пастернака. Совпадение мыслей в предсмертном письме Фадеева с мыслями Пастернака. Им “не хватает” Сталина.
Отдал роман в редакцию “Нового мира”. Куда же еще?
Как должны были развиваться события?
Либо роман печатают полностью, либо частично, либо не печатают. Автору можно объяснить, либо вернуть без объяснений. Можно незначительно купировать текст, можно концептуально переработать, можно признать не подлежащим исправлению…
Характер писателя с годами не стал уступчивым. Просьбы, уговоры, увещевания не возымели действия…
Здесь длиннющее письмо, подписанное пятью членами редколлегии. Подробнейший разбор. Зачем полный разбор, зачем пять подписей?
У Пастернака устойчивая репутация сутяги и склочника? Он будет жаловаться в ЦК? Рукописи Пастернака никогда не отклоняли? Пастернак – крупный литначальник? Не опубликовать его – себе дороже?
Пастернак печатал все, что писал. Когда атмосфера не благоприятствовала оригинальным стихам – печатал переводы. Известная байка о тех, кому партия и правительство доверяют переводить Шекспира?
Какую крамолу нашли в романе? Автор не соглашался исправить хоть слово?
Пастернак не использовал крепких выражений ни в стихах, ни в прозе. Единственные исключения – два стихотворения о самоубийствах…
Почему советское правительство, советская общественность, советские писатели оставляли свое терпение нелопнутым целых полтора года? Не могли врезать сразу? Нобелевка – последняя капля?
Западные издательства платить ему не обязаны (СССР тогда не признавал международного авторского права), тем не менее – платят по совести.
Гонорар за издания романа ДО Нобелевской премии превысил 900 000 $.
Мир зачитывается романом, полностью лишенным примет бестселлера. Издание за изданием на всех языках. Весь мир торопится узнать правду о русской революции. Сверхприбыльное преприятие? Данных не имеется…
Роман высоко оценили маститые литературоведы и неискушенные читательские массы.
Ни один бесспорный шедевр Пастернака не имел сопоставимого успеха. Писатели-эмигранты почернели от зависти… Они-то правду о революции талдычат 40 лет, а ни денег, ни славы, ни авторитета всемирного…
Реалисты русского зарубежья – Бунин, Набоков, Газданов, Б.Зайцев на русском имеют трехзначные тиражи, а пишут неплохо.
Думаю, не случайно, когда все неравнодушные писатели мира выражали возмущение либо озабоченность травлей Пастернака (в том числе филиппинские, панамские и т.п.), из русских эмигрантов высказали солидарность с Пастернаком только Борис Зайцев, Марк Слоним, ну и еще Г.Андреев и А.Кашин (кто такие? – Е.Л.)
Роман напечатан за рубежом. Усилиями итальянских коммунистов. Казалось бы, самое время возмутиться общественности, а прежде всего коллегам по литературному классу. Никто не возмущается…
Политический облик Пастернака. Мало подходящий для Нобелевки. Еврей, демонстративно отстраняющийся от еврейства. Не участвовал в деятельности Еврейского антифашистского комитета, не писал для “Черной книги”, вообще у него ничего о Холокосте.
А тут и Нобелевская премия… Но ведь ее не каждому дают. Вот Пастернак ждал более десятилетия, с седьмого представления. Кто выдвигал – мне установить не удалось. Думаю, что не СП СССР.
Тем более – Нобелевская премия в СССР была авторитетной только среди людей, страдающих низкопоклонством. Почти полвека великая научная и культурная держава не получала ни одной Нобелевской премии. Только в 1956 году премии по химии удостоен акдемик Н.Семенов.
В 1957 году положение становится неприличным – страна, запустившая первый спутник, не имеет премий в области физики! – это скорее характеризует премию…
Что все-таки вызвало гнев и возмущение советского народа? собственно роман? публикация за границей? Нобелевская премия?
Предыдущая политическая кампания по подобным мотивам имела место в 1929 году. Писатели осудили Б.Пильняка за публикацию за рубежом повести “Красное дерево”. Единственный, кто подавал в знак протеста заявление о выходе из союза писателей, был Борис Пастернак. Его уговорили остаться. Но поступок запомнился.
История Нобелевских премий знает “актуальные” награждения: 1939 – Силланпяя, 1980 – Милош, 1987 – Бродский…
Кампания была шумная, но кратковременная. Прогрессивная мировая общественность не поддержала.
Коллеги Пастернака были поражены тем, как ловко и как долго он притворялся аполитичным… Просто они его не читали, или читали не внимательно, или плохо понимали. У Пастернака много политических стихов, и такова почти вся его проза.
Пастернака невозможно было объявить “бездельником, карабкающимся на Парнас”, или “окололитературным трутнем”.
Румяный комсомольский вождь в докладе к 40-летию комсомола сравнивает Пастернака со свиньей, сравнение не в пользу старого поэта.
“Иногда мы, кстати, совершенно незаслуженно, говорим о свинье, что она такая- сякая и прочая. Я должен вам сказать, что это наветы на свинью. Свинья <…> никогда не гадит там, где кушает, никогда не гадит там, где спит. Поэтому, если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал”.
Пастернак отрицательные коннотации свиньи использовал не в романе, а в неопубликованном стихотворении. Симметричный ответ произвел впечатление запредельного хамства. Ибо выступление слышали и читали все, а текст, вызвавший его, был мало кому известен.
Тамм, Черенков и Франк, через неделю получившие нобелевку за открытие 1934 года, в замешательстве… Не знают, что делать – принимать премию, писать общий отказ, или каждый напишет от себя. Им посоветовали не проявлять инициативу, а их коллегам и другим представителям трудового народа, переполненным гневом и возмущением, велели засунуть гнев и возмущение…
Понадобилось разъяснение группы академиков в “Правде”, что дело не в премии как таковой, а в том, кому и за что она вручается.
Писатели патриотичнее физиков. Откровенные сталинисты-реакционеры (кроме А.Софронова) не приняли участия в кампании.
Тем не менее в крокодильской карикатуре изобразили редакцию “желтой” газеты, а не Нобелевский комитет.
Слуцкий об этом написал:
Что-то физики в почете,
Что-то лирики в загоне
Кто теперь помнит, в каком году были удостоены Нобелевской премии Тамм, Черенков и Франк? и за что? То-то… А Пастернака не вырубить из народной памяти.
Не допускать возможность ознакомления героев стихотворения с его содержанием.
Это значит – сомневаться в том: 1 – что свет не без добрых людей 2 – в профессионализме.
Полагать, что хрущевское руководство сильнее обиделось на идеалистическую философию “Доктора Живаго”, нежели на конкретные “свиноподобные рожи” – неверно. Это для идейных борцов ленинской гвардии слово “отзовист” звучало обиднее слова “педераст”.
Гениальная подмена. Пастернак вместо того, чтобы отречься от романа, – отказывается от Нобелевской премии (после благодарственной телеграммы). Раз уж вас, дорогие братья-писатели, так жаба давит…
Толстовское отношение к народу…
Пастернак не был “неоклассицистом”. Но в его случае советская власть решила действовать по проверенным античным рецептам – остракизм. Но не анонимными записками, как у эллинов. А громогласно.
Не знаю, были ли случаи помилования лиц, подвергшихся остракизму в древней Греции. А у нас – был.
Пастернак предпочитает эмиграции на Запад (где его все любят) остаться на родине (где его не любит никто).
Александр Гольдштейн трактовал “отречение” Пастернака как галилеевское. “Дело было сделано. Роман напечатан. Можно было признавать ошибку”.
Пастернак одержал полную морально-политическую победу потому, что уровень политического мышления его противников был “от съезда к съезду”, во второй половине 1950-х они продолжали “мериться пятилеткой”, а у него мышление историческое.