Опубликовано в журнале Зеркало, номер 27, 2006
12 мая. День памяти жертв Катастрофы (Холокоста). Очень это все всегда тяжело… Минуту стоишь под звуки сирены и думаешь: вот были родственники, которых я никогда не знала, не знаю даже, как их звали. Но они ведь были, их было много. Они жили себе спокойной жизнью в каком-то местечке…
И я живу – в самой что ни на есть еврейской стране, служу в Армии обороны Израиля.
День памяти погибших солдат Израиля. Церемонии, церемонии, церемонии. Сирена вечером минуту, днем две минуты. Много людей плачет, очень много людей плачет. В нашем танковом мемориальном комплексе в Латруне – страшная жара, но девушки-солдатки возлагают венки в честь и память, с ними члены семей погибших, инвалиды…
Ночью добавили три имени на мемориальной стене, теперь не 4912, а 4915 погибших солдат из бронетанковых войск. Я вела утром экскурсию, подошли к стене, я рассказываю про нее и тут посмотрела на последнюю плиту – и вижу три новых имени. И как-то очень-очень нехорошо стало.
День независимости. Церемоний почти нет, куча народу, радуются. Была внутри танка “Меркава”. Охренительный танк, такой красивый. По-моему, это не ОН, а ОНА, такая красивая большая девочка.
Было много солдат, за ними удобно прятаться, тебя не видно. Отлынивала от экскурсий, особенно если поблизости командир танка какой-нибудь пройдет. Кайф: берешь его и говоришь: “Милый, объясни людям про танк, а я отдохну…”
2 июня. Было нашествие змей на нашу базу, разумеется, когда я в должности офицера! Первая змеюка была обнаружена, когда мы играли в “дурака” с солдатами в комнате командира. Она шипела, как пылесос. Я сразу залезла на стол и стала звонить майору, который в свободное время работает в зоопарке. Он пришел, посмотрел, взял палку и стал змеюку бить, так как она оказалась ядовитой (она не покусала нас только потому, что была настолько жирна, что застряла в дверях). Когда он ее убил, мы пошли на нее смотреть поближе, и тут она опять стала шипеть и пытаться кого-нибудь куснуть. Здесь я уже не выдержала и стала вопить: “Она, fucking, живая, она живая!” – и бегать туда-сюда. Перепугалась в общем. Вторая через день нашлась в туалете солдат, которые нас охраняют. В общем, я всех переселяла в другие помещения, и пр., и пр. Вроде в воскресенье с ними будут бороться. А змеи-то ядовитые.
9 июня. Была недалеко от Эйлата, в самой пустыне – мы там сидели внутри танков и стреляли при помощи симулятора. Внутри настоящего танка – куча компьютеров и проводов, и ты сидишь там и реально двигаешь пушку, нажимаешь на кнопочки и перед собой видишь как будто цель… Офигительно в общем.
Вручную крутили башню, пробовали отпускать тормоза (это все было в рамках спора “Почему девушек нет в танках?”. Меня-то, кстати, убедили: тормоза – это очень непросто, да и башню тоже чтоб крутить, нужно быть богатыркой).
Потом мы чистили танк. Каторга! Еще у нас была куча всяких лекций и бесед. Правда, было очень-очень хорошо, танки – это замечательная штука! “Помните: танк – это не салон, это боевая машина, и он вас может убить” – высказывание Эйтана, командира танка.
Встретила кучу каких-то знакомых, которые просто офигели, увидев меня на настоящей закрытой базе, да еще и не в парадной форме…
Я подумала, что, наверное, в прошлой жизни была каким-нибудь бедуином: мне намного ближе пустыня, чем лес. От пустыни исходит такое ощущение вечности, что становится страшно. Вокруг песок, песок, песок, очень хочется там быть, среди этого песка и невыносимого зноя, когда почти нечем дышать и думаешь только о том, где найти тень. А вокруг – скалы, красно-коричнево-оранжево-желтые; песчаные равнины. Иногда вдруг – кустик травы или посреди пустоты стоит шатер, пасется верблюд, одинокое дерево, и два черноглазых мальчика загорелыми ногами гоняют мяч по раскаленному песку. Смотришь вокруг – и становится абсолютно понятно, что это было всегда: вечный песок, вечные горы, вечное небо, вечный запах вечность назад ушедшего моря, вечная пыль, попадающая в глаза… Я там была всегда, может быть, не была собой, но была там.
А потом наступает ночь, становится холодно, и откуда-то выползают люди, зажигают костры, что-то готовят.
Можно вечно смотреть на звезды, они такие большие, что можно дотянуться рукой, потрогать, улыбнуться, растянуться на песке, заснуть и проснуться от палящего солнца…
26 июня. Последние дни… В среду была у врача с температурой 38,7. Отправила она меня в больницу, там мне сказали: “Пей анальгин” – и отправили домой. Вечером в субботу снова пошла к врачу: температура не спадала. Опять меня отправили в больничку… А, ну да, у меня воспаление легких. Круто, правда?
Больше всего на свете хочу спать. Не получается. Сегодня ночью была в армейской больнице. Бедные девочки, которые спали со мной в палате, сказали, что мало того, что я почти не спала, так и им не давала, потому что когда я засыпаю, я не перестаю кашлять и что-то говорю во сне.
27 июня. Вокруг какой-то ужас: дипломаты и солдаты, солдаты и дипломаты. У нас солдата похитили, убили двух, из бронетанковых войск, кстати. Я в кашляющем состоянии, мне от этого весело страшно, сегодня поспала, а то все не получалось…
28 июня. Сейчас 2.38 ночи. Тель-Авив, интернет-кафе. Только что сидела у Ханика, чудесная девочка, с которой познакомилась на книжной ярмарке и которую очень полюбила.
Подумала, что надо написать что-то, раз так давно этого не делала. Вообще, если честно, нашла какую-то дурацкую игру в инете и только и занимаюсь тем, что играю в нее.
Думаю мало, видимо, из-за болезни атрофировались мозги. Жаль, где-то, думаю, они бы пригодились…
Лена, жена дедушкиного брата Вити, по поводу ситуации в Израиле сказала : “Ну что же, готовимся к войне”.
На самом деле страшно совсем не, и даже если и страшно, то по каким-то другим поводам, я-то точно знаю, что наша армия нас бережет.
Жалко в первую очередь семью мальчика этого – Гилада, младшего сержанта всего лишь. Ему лет 19-20, не больше.
Просто я, как человек с двумя гражданствами и, соответственно, а может, и не, двумя взглядами, иногда думаю как иностранка: их армия их бережет. И боже, как можно в 18 лет проходить боевую подготовку и… и да, не в моем случае, но многих, многих других идти на фронт… (конечно, такое есть почти в любой стране, наверное. Не в любой, но во многих. Но в России, например, об этом не говорят, т. е. ты, как только отписался от военкомата, забываешь об армии и вероятном призыве и живешь дальше. Вспоминаешь только тогда, когда что-то пишут в газетах: о новобранце, которого избили, или о том, что творится в Чечне, или еще что-то типа того… А в Израиле с этим живут постоянно, 24 часа в сутки, потому что если не ты, то твой друг-брат-сосед, папа, в конце концов, в резерве.
Судя по всему, товарищи террористы создали себе под носом у Израиля армию. Речь-то всегда шла о раздельных и воюющих между собой группировках, а сегодня у меня сложилось впечатление, что руководство у этих товарищей одно.
А может, нас (их, вас), как обычно, пугают. Черт его знает.
Я уже говорила, что стала израильтянкой, что даже мне, самой штабной крысе, промыли мозги лозунгами и пропагандой (как незаметно это происходит… тихо и совсем ненавязчиво…). Я, конечно, все еще левая израильтянка, политкорректная, пресекающая любой расизм и пр., но вот когда я вижу кого-то, кто не призвался, меня это очень волнует. Ладно бы там по здоровью, а этот просто не хотел служить.
А Израиля без армии не было бы вовсе, никаким образом, потому что вокруг не самые дружественные страны, потому что так уж исторически сложилось, что евреи то ли избранный народ, то ли еще какой, но не самый любимый – это точно.
Солдаты в этой армии делают очень много для всех этих людей, которые не служат. Не спят, не едят, убивают, умирают – много чего делают только для того, чтобы граница оставалась границей, чтобы никакой снаряд “Хизбаллы” не пролетел дальше, чем… чтобы вообще не пролетал. И я совсем не понимаю таких людей. Каким бы левым ты ни был, каким бы пацифистом, какая бы политика ни была у этого государства… в армии можно быть хоть дворником, и это тоже нужно. Не можешь идти в боевые части – не нужно. Напротив, если человеку не хочется идти в боевые, совсем не надо его туда брать, благо желающих хватает. Ведь в конце концов страна маленькая, какая-то домашняя, без этой щемящей пустоты, что в России, и не так уж страшно здесь служить.
Три года мальчики, два года девочки. Взрослеют быстрее, становятся другими и делают что-то не за деньги, а потому, что так надо, потому что сказали, потому что родина, или страна, которую ты выбрал себе в родину, или потому, что историческая родина, или, в моем случае, просто потому, что ты решил, что тебе этот опыт нужен. Именно в этой стране, с солнцем, морем и невероятными еврейскими национальностями.
Как-то у меня совсем путано получается объяснять мои отсутствующие мысли. А жаль, потому что я как раз много думала – об армии, солдатах, людях, войнах и прочем.
Болезнь моя стала значительно лучше, вообще же я не могу просто валяться дома, от этого тошноватенько. Гуляю в оранжевых шортах и зеленой майке с капюшоном.
Несмотря на то, что стала израильтянкой (была ведь, с 7 лет была!), я все еще осталась русской. Это, наверное, никогда и никуда не денется из моего сознания. Сегодня я так заскучала по пыльной Москве под жарким июльским солнцем, когда душно, невероятно душно, пробки в городе, противные серовато-желтые облака на небе… а потом вдруг раз – и дождь. Просто дождь бьет по крышам домов, по асфальту течет рекой, по лицам прохожих слезами, и пыли как не бывало, и можно сидеть на влажной скамейке и дышать неповторимым воздухом, который описать нельзя; пива выпить, побежать куда-то, помечтать о чем-то, не увидеть ни одной звезды, потому что небо фиолетового цвета, сесть на электричку и поехать, например, к Варьке на дачу. Уехать вместо этого в Лобню и торчать на платформе, среди странных людей, которые, может, вполне опасны, но тебя почему-то обходят стороной…
Я помню, помню, помню и так люблю свою русскость, свою Москву. Она, эта русскость, тоже иностранна, как и я в любом месте. Мне говорят, что мне не надо даже открывать рта, и так понятно, что я не отсюда. По запаху, вкусу, по моему взгляду туриста – записать, сфотографировать, запомнить, а то вдруг уеду и никогда, никогда не вернусь… Вот такие дела…
Непростимо маячит светлое будущее перед моим сопливым носом. Машет мне рукой и восклицает: “Какое я, черт тебя дери??? Создашь ты меня или нет???” Я уклоняюсь от его взгляда и вопроса, пожимаю плечами: “Простите, мы знакомы разве?”
29 июня. Спала целый день и все-все-все проспала. Мне снилось много снов. Успела спросонья поговорить с хозяйкой квартиры по телефону, сказала, что в августе съеду. Сегодня уехал (ура!!!) урод сосед Миша. Какое счастье! Кажется, я никогда не отмою квартиру…
Целыми днями все говорят об армии, о солдатах – погибших и похищенном. Хочется вставить в уши ватные затычки и ничего не слушать. Я знала того мальчика, которого похитили, не очень хорошо, конечно, даже совсем не… Вообще в Израиле все всех знают. Знакомишься с кем-то – первый вопрос: откуда ты? А потом – а ты знаешь того-то и того-то? Смешно. Например, у меня есть подруга, которая очень неплохо танцует, и она искала себе партнера по сальсе. Нашла в интернете друга Томера Гуни. Мир-то маленький, и в Москве это было, а тут совсем…
7 июля. Вышла замуж тетка одна с нашей базы. Она не солдатка совсем, гражданская, но вот работает у нас. Пригласила она всяких разных людей. Я была очень красива. Правда, приперся туда Д. с девушкой. Боже, ну вот до какой степени я все-таки глупа… Я так боялась, что она будет лучше меня, главное, непонятно, почему, что она мне так сдалась, эта его барышня. Ну, тем не менее я в стооооо раз лучше. Она страшна и крайне неприятна. И я это говорю не потому, что она его девушка. Честно-честно.
Видимо, из-за появления Д. я напилась. Т а к я уже года два не пила. Я, кстати, разучилась пить. Все теперь так цивилизованно… возраст, наверное… Напилась просто страшно.
…Я целовалась с Ило (заметим, что мальчик гей, т. е. зачем я с ним целовалась – еще можно понять, но вот он-то зачем?!!), с каким-то невнятным барменом. Теперь вот уже который день пытаюсь вспомнить, как вообще получилось, что я с ним целовалась, и вспомнить-то, увы, не могу.
Болтала (предварительно узнав, есть ли у него девушка, и она, на мое счастье, у него была) с каким-то парнем, который в итоге оказался итальянцем, так что мы говорили по-итальянски про то, как Италия победила Германию в футболе. Позже выяснилось, что этот самый парень подвозит Д. до дома, так что да, действительно самая что ни на есть девочка на букву “б”. Хотя, заметим, несмотря на все пьяное состояние и глупости, было очень здорово и хорошо.
С утра девочка Лиат сказала мне все, что она думает о таком моем поведении. Остальные оказались повежливей и отмолчались, а я и Ило страшно смеялись и веселились похмельному состоянию половины базы.
Всю неделю была на базе, было много русскоязычных групп. Они хорошие, но все-таки мне иногда очень странно говорить исключительно о себе больше, чем полчаса. Задают столько вопросов, не только про армию, но именно про меня в армии.
Всю следующую неделю буду в Тель-Авиве: у меня будет курс для солдат-одиночек по поводу дембеля. Какое счастье. Кстати, 9 августа будет 100 дней до приказа, прошу всех запомнить.
Ввели какие-то дурацкие законы в банках, я теперь совсем не знаю, откуда брать деньги на всякие дела, например, как в очередной раз заплатить хозяину.
Узнала, что оформление российского паспорта стоит 400 долларов. Хо-хо.
Чтобы отправить меня на курс, армия должна была выписать меня из одного подразделения и перевести в другое. Вчера поехала на базу у черта на рогах, целая история выписываться. Еду обратно, звонит телефон. Девочка одна, с которой я болтала, говорит, что кому-то там я страааашно понравилась и можно ли ему дать мой номер. Ну, говорю, давай (совсем не поняла, кому именно я понравилась). На самом деле я, может, хоть и ною часто о том, что вот как мне не хватает молодого человека, что вот как я одинока, что вот я с февраля (это же почти полгода) ни с кем не была (не считая теперь свадебных поцелуев), но на самом деле я совсем никого не хочу. У меня нет сил никаких на отношения и пр., а просто так… ну что же, я действительно изменилась, просто так тоже совсем-совсем не хочется.
Судя по всему, я не напишу про то, что хотела, так как тот, кому я тааак понравилась вчера, достает меня по телефону. Достал, точнее, т. к. я иду с ним встречаться.
9 июля. Была на этой самой подготовке к гражданке. Очень клево, просто интересно и замечательно. Вчера мне звонила Кря, и вдруг посреди разговора с уткой я поняла, что не была в Москве уже почти 2(!!!) года… Кто-нибудь это чувствует так же, как я?
У меня третий день раскалывается на части голова. Сижу сейчас в интернет-кафе в форме, т. к. после курса пошла с Маором (парень с базы, он тоже на курсе) есть и стричься (я давно не стриглась, у меня опять отросли волосы). Кстати, на этом курсе подавляющее большинство – русские барышни из всяких разных мест. Одна сказала, что из Москвы, ну, я ее спросила: откуда именно? А она говорит – из Зеленограда… Ну да, я московский сноб. Угу.
11 июля. Я помню, что обещала рассказать о многом-многом, например, о солдатах-мусульманах и друзах. Так вот, у нас на базе как-то были такие в охране, будущие танкисты. Я спросила одного из них, почему он призвался, он мне говорит: а ты как думаешь, я в боевых войсках… Он призвался потому, что это его страна так же, как и моя, и он хочет ей служить, это его долг. По-моему, это правильно, здорово и просто по-человечески хорошо. Я думаю, таким солдатам раза в два, если и не во все сто тяжелее, чем другим. Во-первых, потому, что многие (может быть, и их родители и друзья) не примут их решения, не поймут (ну да, он, например, идет служить в городе, в котором ЖИЛ его дедушка и который в 48-м году или там в 67-м УШЕЛ из своего дома и переехал в какой-нибудь другой район. А дом, заметим, как правило, очень хороший и большой. То есть ты смотришь на дом своего дедушки, он его своими руками строил, сажал оливы, поливал их. И этому своему дедушке ты говоришь: “Я иду служить в Армию обороны Израиля”, а дедушка-то, небось, скажет: “Какого на … Израиля? Какая оборона? Где мой дом? Почему я ушел?”) Во-вторых, потому, что многие израильтяне (как солдаты, так и гражданские) не могут удержаться от восклицаний из серии “Не будет арабов – не будет войн-болезней-насилий и пр.”, “Смерть арабам!”, все арабы такие-то (разумеется, что-то далеко не позитивное). Ну и как, спрашивается, ему служить в такой армии СВОЕЙ страны?
Но этот поступок настолько правильный, смелый, честный (от слова “честь”). У него такой же паспорт, как и у меня, такое же синее удостоверение личности, и он такой же гражданин этой страны, как и я, даже больше, потому что его дедушка в 48-м году получил гражданство и они живут тут, в Израиле, уже третье поколение. Я не говорю о Палестине. У граждан страны есть обязанности и права, и у него такие же права, как у меня (даже если, к сожалению, об этом забывают) и такие же обязанности (даже если, например, призыв в армию для солдат-мусульман, друзов и бедуинов не обязателен именно по тем причинам, которые я перечисляла выше). И эти ребята могут сказать: “Я израильтянин и мусульманин, я арабский израильтянин, я исповедую другую религию, я живу по другим традициям, но это моя страна, я хочу в ней жить, я буду в ней жить, я могу смело служить в армии этой страны, потому что она моя, потому что я хочу, чтоб она существовала, и хочу существовать в ней, не только существовать, но жить как полноправный гражданин, с обязанностями и правами, несмотря на дедушку, на войны, на то, что я буду воевать против людей той же религии, что и у меня. Несмотря на все это я, солдат-мусульманин, солдат-араб, в Армии обороны Израиля”.
И так здорово,что есть такие люди, потому что, по-моему, именно с таких людей начинается МИР.
Сегодня была на своем курсе подготовки к дембелю. Потом пошла с солдаткой Машей смотреть трогательную американскую комедию (название забыла). Мне даже понравилось, что бывает крайне редко.
Мне снился сон, что я фотограф то ли в Красном Кресте, то ли в Объединенных нациях. Хороший сон, вопрос – нужны и есть ли там фотографы, а то вот сделаю его вещим…
Скоро пойду встречаться с Адар, которая наконец вернулась с фермы, а вчера был день рождения у друга Томера Чиби (это кличка) в каком-то абсолютно совковом месте (я-то думала, в Израиле таких нет), с какой-то местечковой бабкой, зовут Сарале, разумеется, и, конечно же, она поет. Только не одна: на сцену она вызвала разнообразных именинников, и там еще был мальчишник (какой нормальный мужик будет устраивать себе в таком месте мальчишник?!!). В общем, я балдела, было, конечно, весело, потому что все друзья Чиби (а было человек 40) – геи. И когда они плясали или пели… ох, лица остальных людей оставляли желать лучшего. Смеялась, только очень болела голова, что все подпортило.
С сегодняшнего дня записываю все свои траты в блокнотик (научили на курсе), может, чему поможет? Хотя…
12 июля. Я не знаю, что у вас там в новостях, мои дорогие, проживающие в России люди. У нас в новостях то, что “Хизбалла” похитила двух солдат (не сообщают, откуда и кого, скорее всего один солдат, проходящий обязательную службу, другой – резервист), что погибли еще трое солдат в утренней перестрелке с той же “Хизбаллой”.
А все идет своим ходом, это иногда меня так удивляет, как ко всему можно привыкнуть. Вот, например, на Сдерот постоянно падают ракеты. Жители бастуют там и еще чего-то такое, говорят: вот правительство Газу отдало, а теперь в нас оттуда стреляют. А мне до Сдерота ехать час-полтора максимум. И ведь тут все так спокойно, мы ничего не знаем. У нас ничего не происходит. Мы ничего не слышим, не видим, не говорим.
Сейчас стали показывать предводителя “Хизбаллы” Насраллу, или как там его. Честно, просто не хочется об этом говорить. Почему, черт возьми, людям всегда проще убить, чем говорить? Израиль на территории Ливана, вовсю стреляют танки, пушки, в нас тоже стреляют нисколько не меньше, к сожалению. И этот Насралла говорит: мы-то просто похитили солдат, чтобы Израиль наших ребят освободил из тюрьмы (они-то, конечно, просто так там сидят). То есть “Хизбалла” – организация, в общем, хорошая, смотрите, как мы всего добьемся, а Израиль во всем виноват, и в мире этом нет чести, смелости и даже человечности.
И это он говорит, понимаете? Человек, который возглавляет террористическую организацию, говорит о человечности. Абсурд!
Я тут думаю про себя: а вдруг война? А потом думаю: а это разве не…? Все, больше об этом пока не говорю, только плачу.
Я тут подумала, что раз уж со мной никто не спорит, то буду спорить сама с собой с помощью мамы. Вот что она мне написала: “По-моему, демократическое государство на то и демократическое, чтобы позволить не всем следовать одной морали и чести. Я вот не знаю, что бы я делала, родись я друзом, и еще меньше – родись палестинцем или палестинкой. Вряд ли бы мирилась с несправедливостью, которую, когда это свое, родное, воспринимаешь особенно остро”.
А по-моему, и я, честно, совсем не понимаю в демократии и политике и пр., демократическое государство должно предоставлять своим гражданам ОДИНАКОВЫЕ права и обязанности, чтобы все должны были платить налоги, чтобы все должны были идти в армию или не идти, но чтобы не было такого, что вот я могу так, а он так не может, зато он должен сделать так, а я не должна. Потому что получается фигня.
Я хотела написать что-то о патриотизме, но сейчас в новостях сказали, что подбили наш танк, который пытался найти спасшихся, но не нашел. То есть еще четыре солдата погибли. Я очень надеюсь, что это скоро кончится, потому что это совсем неправильно, когда в одном из самых лучших танков мира погибают восемнадцати-девятнадцатилетние мальчики. Я это абсолютно серьезно. Я очень надеюсь, что родители этих мальчиков смогут… я не знаю что. Простите за такой драматизм, но все эти войны, все эти смерти, все эти оставшиеся без детей родители, все эти имена на мемориальных стелах… Это намного больше, чем просто драматизм. И так хочется что-то сделать, повернуть что-то, сказать что-то. Но ничего, ничего я не могу сделать. Только надеяться.
13 июля. Друга Томера призвали в резерв… Мне так нехорошо. Что я за солдат, черт подери?! Томер ужасно печален и тревожен. Как я хочу сказать ему, что все-все будет хорошо! Какая на фиг служба в Латруне, когда вокруг война? Дали бы мне автомат и отправили бы туда, честно. Попробую узнать, может, как-то добровольно. Мне просто хреново от всех этих бесконечных новостей. В Хайфе уже падают ракеты.
Сейчас сидела в каком-то баре. Жизнь Тель-Авива течет своим чередом. Как я должна завтра водить эти экскурсии в своем бронетанковом музее?
Хотя, конечно, я говорю тем, кто впадает в истерику, что вот ОНИ сражаются ради нас и нам только и остается, что жить, как раньше.
Полпервого ночи, вставать, как водится, в 6 утра. Я опять не сплю, сижу все в том же интернет-кафе. Новости вокруг меня, мужики смотрят порно, одна девушка, играющая в какой-то автомат-казино… И – имена: такой-то, такой-то, будь благословенна память его, будь благословенна их память. Дай Б-г нам всем мир и спокойствие.
Все (кончился мои замечательный курс), завтра опять переть в Латрун, так не хочется. У нас вроде все то же. Вчера вот Томер был в страшном расстройстве, у него там брат и очень хороший друг. Я ему говорю: “Не бойся, милый, все будет хорошо”. А он: “Ну да, наверное”. А я подумала, что не может быть не хорошо, ведь если будет не хорошо, Израиля не будет.
Вообще настроение унылое от такой беспомощности. Еще вот на курсе мальчик Ари, он был в НАХАЛе (пехота), говорит: все мои друзья там, не хочу здесь быть. А другие ребята с курса купили себе билеты куда-нибудь подальше (большинство-то демобилизуется на этой неделе).
Сегодня придет хозяин квартиры, надо бежать домой убирать, а то там все в моем стиле. Может, вечером вытащу Томера куда-нибудь.
15 июля. Вчера меня спрашивали: что же такое “катюша”? Я говорю – ну, имя женское, уменшительно-ласкательное от “Катя”. Катенька-Катюша. Уже начался такой черный юмор: говорят – “А не позвать ли нам Катю?” “Катюша”: “Бууууууууууум!!!”
М-да. Еще решили, что это очень хорошее имя для собаки. Ох, израильтяне…
Вчера была в Латруне. Бедные мои туристы. Они плакали с пятой минуты экскурсии до последней, потому что я была зла и драматична.
Вечером приходил хозяин квартиры, мучал. Потом пошла с Томером на море, пили мартини. А до этого мне снился сон, что на Тель-Авив надвигается огромное цунами и все смывает водой. Было страшно. Встала в три. В новостях все то же. В Тверии упала ракета. Говорила с подругой Адар, она путешествовала по Северу, сегодня вернулась, говорит, воздух густой от ожидания и напряжения, как перед грозой.
Вчера беседовала с Талем, это парень, который служит в бронетанковых войсках (он отвечает за электронику в танке). Он сказал, что их пять раз отпускали с базы, а потом передумывали. Но вроде сегодня он дома. С другом Томера Аси все хорошо, его брата тоже завтра отправляют на Север, второй его брат призывается 30 июля.
Завтра у меня будет группа в 45 человек откуда-то из России или Америки, но русскоговорящие будут плакать, зуб даю. Русские в этом плане самые трудные, всегда прячут свои слезы, а мне как экскурсоводу-садисту просто необходимо видеть чужие страдания и жалость к другим. Вот поэтому, когда у меня русские группы, я их особо долго мучаю.
1 числа переезжаю, кстати, еще не знаю, куда, не правда ли, здорово?
16 июля. Чудесный город Тель-Авив… Тут есть улица Хельсинки, Леонардо да-Винчи, Мандельштама. Были еше чудесные улицы с прекрасными названиями, да забыла.
Все туристы удрали с Севера в Латрун. Ужас сколко их было у нас сегодня. От русской группы (они-таки были американцами) несло зверским перегаром. Так всегда: русские из Америки очень много пьют в Израиле. Еще у меня что-то случилось с левым глазом: он плачет. Весь день. Правый глаз сухой и здоровый, а левый рыдает не переставая. По ком? Всего было четыре экскурсии, одна хуже другой. Глупые дети. Зачем, говорю им, вы приехали-то? Вот цена за ваш Израиль на картинках: кровью, слезами, жизнями. Имена на стене. Черт, ведь когда я вела свою первую экскурсию, их было 4906. А теперь 4921. И это только бронетанковые войска! Но их в большинстве ничего не пронимает, глупые детишки, еще все хотят в армию.
Страшно жарко, слезится глаз. Интернет-кафе с адским (у кого я научилась этому слову? А, ну да, у болельщика ЦСКА из Москвы, который был тут на кубке 1-го канала) кондиционером.
Сегодня поняла, что любая моя поездка в армию превращается в настоящее приключение, т. к. я всегда опаздываю не по своей вине. Вот сегодня была пробка, куча народу, и я не попала в два автобуса. Потом был поезд, опять куча народу, потом я пошла в туалет и пропустила очередной автобус. Затем болтала с милой старушкой и объясняла ей, как доехать. И каждый день что-то новое. Как-то застряла в лифте, что практически нереально, а со мной случилось. А в другой раз единственная на всю улицу слепая бабушка наткнулась именно на меня, разумеется…
А еще сказали, что, может, будут стрелять по Тель-Авиву, а у меня в районе ни одного бомбоубежища, по-моему, нет. А еще ко мне в гости приходил таракан. Его похороны состоялись в 1.30 ночи в моем саду, под шум отказавшегося работать радио, плач соседского ребенка и мяуканье похотливого кота, который ухаживает за черно-белой кошкой. Жду потомства.
21 июля. Курсантов из бронетанковых войск отправляют на границу с Египтом – они должны заменить инженерный батальон, отправляющийся на Север. То есть со следующей недели скорее всего базу будем охранять мы сами. Выдадут оружие, бронежилеты и прочее снаряжение. Буду патрулировать музей. Смешно, но это уже хоть что-то.
Обещали отправить на Север, когда – непонятно. Но хотя бы сказали, что ооооооооооооооочень постараются. Это хорошо, надоело чувствовать себя бесполезной.
Брат дедушки Витя страшно ругается, говорит, что у нас контрразведки – нет, стратегии – нет, армии тоже, говорит, скоро не будет. Я спрашиваю: “А почему ты так думаешь?” –
“Потому что перед танками должны проходить бульдозеры, прорывать землю и искать мины (он прав). Потому что как так получается, что наши солдаты идут куда-то – а там засада? Где контрразведка? (тоже ведь прав). Как у нас два вертолета друг в друга врезались?”, и пр., и пр., и пр.
Вообще, кажется, попривыкли уже. Эта война идет неделю. В Тель-Авиве-то все время спокойно, я об этом уже писала, но смотришь по газетам – страниц с войной все меньше, люди спокойней. У меня подругу отправили отвечать на телефоны по экстренной линии, так она говорит – и звонить стали меньше.
Зато, что очень здорово, – куча добровольцев: в больницах, с детьми, в армии, на этих самых телефонных линиях. Куча резервистов, которых не призвали, звонят и просят призваться. Это тоже очень правильно.
Моя командирша пыталась объяснить нам разницу между войной и военными действиями. Оказалось, что Израиль еще не в войне, а только в военных действиях. Война – это когда все равно, кого убиваешь: “можно” стрелять по детям, женщинам. А военные действия – это армия против армии (ну, или, в нашем случае, против террористов).
Она очень правильно об этом говорила, потому что Израиль, конечно, прав, и не мы это все начали, но… у нас сколько погибших граждан? 15, если я не ошибаюсь? А в Ливане погибших считают сотнями. И не погибших солдат-террористов, а граждан – детей, женщин, стариков. И вроде вот мы разбрасывали листовки над Бейрутом: уходите, люди, будем стрелять. А я так подумала серьезно и решила, что, будь я там, я бы и не ушла, наверное. Это же дом, куда из него идти? Может, некуда?
Как плохо, когда люди привыкают к смерти…
Нашла в Тель-Авиве улицу Эйнштейна и Высоцкого. Было приятно, только подумала: а тому ли Высоцкому она посвящена? Была с Томером на “Пиратах Карибского моря”. Не понравилось, зато когда в два ночи закончился фильм и мы, разочарованные, вышли скорее курить, я увидела инопланетян. Я точно знаю, что это были они: на небе зажглась точка, потом еще и так четыре раза по прямой, а потом другая – прямо перпендикулярно ей – точно так же зажглась. Ну что еще это может быть?
Потом мы ехали обратно, и в нашу сторону летели непонятные огни. Не было машин впереди, так что это тоже были инопланетяне. И я не курила и не пила, и Томер это тоже видел. Он, правда, пытался найти более логичное объяснение, но не нашел.
В понедельник к нам на базу пришел новый солдат – Арэль. Он религиозен, ходит в кипе (без пейсов, правда) и не разрешает барышням до него дотрагиваться (есть такие, которые не прикасаются к девушкам, и девушки к ним тоже, некоторые до самой-самой свадьбы, некоторые – пока не заведут себе девушку, т. е. дотрагиваются только до своей девушки, это касается даже рукопожатия).
Я с ним очень подружилась и в первый же день знакомства отправилась к нему домой. Там мы поели, поболтали и читали произведения друг друга. Потом поехали ко мне, встретились с его друзьями, тусовались до двух ночи. Он оказался очень умным, трезвым и интересным человеком. Я все думала, какая же у него сила воли – не трогать барышень, вставать рано-рано, чтобы молиться, соблюдать кучу всего. Но больше всего меня, разумеется, волнует тема про барышень, скорее всего оттого, что нельзя, мне очень хочется взять его за руку. Прямо с трудом держу себя в руках.
В среду пошла с Ило смотреть новый фильм Альмадовера. Договорились мы с ним в 8.50, т. к. фильм начинался в 9. А я взяла и заснула. Без пяти девять он звонит мне: “Ты где?” Я так бежала-бежала-бежала, но успела все-таки, на самую последнюю рекламу прибежала. Фильм не очень понравился, хотя Пенелопа играет замечательно и музыка клевая.
Заработала 50 шекелей тем, что преподавала итальянский одной девочке. Вечером пойду с Томером гулять. Завтра день рождения у знакомого.
Мой бомж с помойки пропал совсем, на его месте сидит кто-то другой, с длиннющей бородой, как у Хоттабыча, трясет стаканчиком и ужасно ругается, если ему не сунуть монетку. У меня когда-то была такая копилка, которая жужжала и высовывала страшную лапу за денежкой.
22 июля. Сказали в новостях, что палестинские боевики не будут обстреливать Израиль. К чему бы? Вот бы и “Хизбалла” тоже так: все, мы больше не будем. Ага.
Суббота – замечательный день. Я спала, по-моему, 15 часов. Вчера вечером сидели с Томером и его друзьями в пабе, там точно не умеют делать “маргариту”: ее подали в стакане для колы и на наши возражения сказали: “А разве есть разница, какой стакан?”
Мне снилась очень странная свадьба. Завтра снова армия. Вчера ехала в автобусе с зелеными совсем еще девочками, они дней пять в армии, проходят курс молодого бойца.
23 июля. Меня сводит с ума этот малчик, который соблюдает неприкасаемость, типа не трогает барышень. Абсолютно сводит с ума. Очень хочу его ТРОГАТЬ. Нет, это совсем не эротическое, просто вот за руку там или по голове погладить.
Сегодня точно сказали, что буду патрулировать базу. Моя очередь через две недели ровно. Пока на неделю, там посмотрят, что будет. Была беседа с командиром, говорил о ситуации в стране. Сказал, что вот армия вторглась на территорию Ливана и что это правильно, потому что не должно быть так много “Хизбаллы”. Конечно, сказал он, мы их всех не уничтожим (но можем попытаться, подумала я). Еще он сказал, что, наверное, к сожалению, из-за первоначальных ошибок командования будет много жертв, тоже ругался про контрразведку и вертолеты что друг в друга врезались (интересно, а ему можно вот так критиковать свое начальство?).
Ох, я опять буду ходить с оружием – длинным М-16, хоть бы короткий выдали, так нет.
Синяки мои на ногах, ждите меня, я к вам.
29 июля. Я не знаю, почему, но почему-то иногда мне кажется, что вот когда я появляюсь, все должны сказать: “Ура-а! Ксенька пришла!” Особенно когда я появляюсь где-то, где меня давно не видели. Хотя бы даже эта встреча произошла в интернете. В конце концов, там (в Москве, разумеется) осталось много людей, с которыми я дружила. Многие из них пропали со временем, стерлись из памяти, а другие остались там и живут в каких-то образах, может быть, даже уже и не в своих… не знаю.
Но я вот ведь помню, очень хочу поговорить (увидеться-то нет возможности), расспросить. Кто-то мне говорит: я скучаю, то-се, а я думаю: боже, ведь за 2(!!!) года ты мне ни разу(!) не написал, не позвонил. Я-то, заметим, поначалу звонила всяким людям отсюда, наверное, в первые месяцы, когда было совсем туго. А потом – потом и дорого, да и смысла нет. И что же тогда за смысл в этом “я скучаю”? Просто вежливость или воспоминания? Ведь с людьми, которые не поддерживали со мной связь два года, будет очень тяжело говорить. Не потому, что я обиделась (я-то, как никто другой, знаю, как трудно эту связь поддерживать, и при том не только с друзьями, но и с мамой-папой-сестрой…), а потому, что люди за два года круто меняются. 18-19-20 – и не говорите мне, что никакой разницы нет. Есть, и еще как, потому что за два года у меня изменились взгляды, какие-то вещи стали любимыми, а какие-то перестали ими быть, появились новые увлечения. И не только у меня. У того, другого, кто скучает и по которому скучаю я.
На самом деле, к сожалению, он такой не один, это почти все люди, которых я люблю (или уже любила, потому что люблю-то я теперь воспоминания, тени этих людей, а не их самих?). Почему так получается, что все мои разговоры с когда-то очень хорошей подругой сводятся к: “Как дела?” – “Хреново”. – “А у тебя?” – “Нормально!” Пытаюсь что-то рассказать, а… что-то рассказывает она. Задаю вопросы про все-все – сухие ответы. Еще вопросы – ответы суше. Ни одного вопроса в ответ. Смайлики, молчание. “Пока!” – “Пока!” – “Очень тебя люблю и скучаю”. – “И я”.
То есть тебе не интересно? Я не знаю… Может, это я все косо понимаю.
А ведь я хочу дружить. Дружить хотя бы перепиской. Но это тоже что-то.
Я не собираюсь в Москву в ближайшее время. Я приеду туда на месяц, максимум два, и уеду, и не считаю, что кому-либо, кроме самой себя (ну и родителей разве), я должна давать объяснения по этому поводу. Я не считаю, что честно мне говорить: “А мы думали, ты вернешься навсегда” (разумеется, с ноткой обиды и этакого разочарования в голосе), когда все эти два года мне не говорили ничего.
Была тишина. Я считаю, что связь можно поддерживать и по интернету, и по телефону. Это никак не мешает никаким отношениям, если они действительно крепкие, и пр., и пр., и пр. Я бы очень хотела, чтобы люди, которые мне были дороги, стали вновь дорогими. И это не только мне надо над этим работать, но я очень постараюсь, правда.
Ух… что-то меня это из себя вывело, и получилось совсем невнятно, да и не совсем то, что хотела сказать. Ну да ладно, мне очень рано вставать, у меня будут стрельбы (это нас готовят к охране базы. Я тут подумала, что вроде у меня совсем недавно были стрельбы… Странно). Ехать на кудыкину гору, ужасно далеко, в Джулис (это так база называется), и еще туда едет самый ужасный на свете автобус – 301-й, это просто такой кошмар на колесах. Он едет, и едет, и едет, и едет, и едет, и едет. И очень душно, и нет нормальных кондиционеров, и куча людей, а он едетедетедетедетедетедетедетедетедетедетедет…
В общем, вставать мне в 5, я не сплю из-за того, что пообщалась (точнее – не) со старым другом… Ладно, все-таки пойду лягу спать. Завтра напишу о 1) боевых солдатах в автобусе, 2) дурдоме, в котором я живу, 3) школе и планах на будущее.
Не пойду я с Ило в кино. Он едет на Север, типа как военный репортер – встречаться с ранеными, разговаривать, спрашивать, писать. Вот честно – завидую белой завистью.
Сегодня я выходная. Ходила в школу, где хотела бы учиться. Все это дороговато получается, но думаю, что если перестану лениться и пойду работать, то вполне можно справиться.
Говорят, больше 20 раненых в боях.
Получила новую визу. Старая сломалась, я носила ее в заднем кармане и, видимо, неудачно на нее села.
Сегодня опять иду с Ило в кино на испанский фильм, забыла, как называется. Мы с ним ходим на испанские фильмы. Попробую затащить его на новый фильм Беллини, интересно, чего он там наснимал.
Как-то совсем не пишется. Ходила в кино на мультик “За лесом” или как там его. Смешной.
Вчера танк попал на мину, погибло два солдата. Другой танк перевернулся: трое раненых. И вертолет врезался в провода.
Наблюдала вчера за тем, как в новостях говорят неправду. Мне сказали обо всем этом на линейке в пять часов. А в новостях сообщали, что вертолет подбили, про танки молчали вовсе. Если бы не было так грустно, было бы смешно.
Одному “легко раненному” солдату (из новостей опять-таки) ампутирвали обе ноги. Это друг моей хорошей подруги… Вот такие дела.
У меня страшный “минус”, ломаю голову над счетами, долгами. Прям “Война и мир” какие-то, то есть мир с войной.
Интернет-кафе. Ужасный кондиционер. Новости над головой, в голове и перед глазами.
Самое плохое, когда наши в наших стреляют. Это уже было. Пять раненых.
Есть еще история, в войну Судного дня человек, герой, который спас кучу раненых, пёхал 40 км по болотам, т. к. его танк подбили, дошел-таки до наших и в темноте был убит своими же друзьями.
И еще на грани анекдота про Мики Маркуса, крутого америкинского дядьку, который в 1948-м приехал помогать Армии обороны, много всего сделал и как-то ночью пошел в туалет, а иврита не знал. Ему говорят: “Стой, кто идет?”, а он молчит… Ну, патруль не растерялся и выстрелил в неизвестного. Темно же, ни черта не видно… все.
30 июля. Пожаловалась на новости, а в новостях про погибшего летчика рассказали. С его сестрой поговорили. Мысли мои читают, что ли?
Ко мне пристал какой-то дедок в автобусе. Я получила от него один из самых удивительных комплиментов, которые мне доводилось получать. Он сказал: “Наконец-то я встретил девушку, которая человек”. Думаю: ну ничего себе!..
Эфи поехал на Север помогать артиллерии заряжать снаряды. Мы сегодня стреляли. База эта, правда, ужасно далеко, и очень на улице жарко. Когда едешь туда рано утром, не так страшно. А уезжали мы оттуда в полдень, и я думала, что помру, при том, что на стрельбище никто не додумался выдать нам другую (не парадную) форму: валялись в грязи и пыли, а форма у нас синтетическая. Так что счастье еще то. Еще наш офицер совсем не по-умному все распределил, почему-то стреляли сперва те, кто справа, то есть все гильзы летели в стоящего рядом. Хотя я была последней, умудрилась-таки попасть гильзой в Ницан, которая была справа. Но это – я. Стреляли неплохо.
Ило ужасно усталый вернулся с Севера. Пока молчит. Мальчик, соблюдающий неприкосновенность, все еще ее соблюдает.
О войне теперь – всего-то первая страница. Иногда появляется еще что-то в конце. Я же говорила – привыкли. Зато вот сегодня было разговору о 120 раненых в автокатастрофах и об утопленнице – 15-летней девочке, по пьяни среди ночи полезшей в воду.
Я ехала в автобусе, читала все это дело и думала, что если бы я была папой Гилада Шалита или родителем одного из погибших солдат, то мне бы совсем не понравилось то, что я читаю. Конечно, жизнь идет своим чередом, но это ведь было так недавно. И даже сейчас жизнь солдат в опасности, или, может, в этот самый момент, когда я пишу вот это слово (СЛОВО), кто-то умирает.
Это еще не закончилось, несмотря на разговоры о прекращении огня. Рассказали бы о них, что ли. Расспросили бы родителей, друзей. Фотографии, я не знаю там, их детские рисунки, что-то.
31 июля. Жалею, что пошла сегодня без фотоаппарата. Увидела два чуда. Первое – майка на толстенном дядьке, на которой было написано: “ALLAH, FUCK NASRALLAH!!!” Очень понравилось. Второе – кот, который вплотную, даже своим носиком, уперся в стекло витрины, за которой тетка мерила какое-то пушистое платье. Наверное, в прошлой жизни был этот кот девушкой-модницей.
Сегодня буду смотреть “Дневной дозор” с Томером и мальчиком с неприкосновенностью – Арэлем. Он говорит, что это ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ фильм. Ну, я не знаю. Мне-то не очень понравилось.
Вообще зря ругалась про новости. Вчера вот смотрела программу 10-го канала, где они прямо с седьмой бригадой сидели – моей любимой.
Помню, что обещала написать об автобусах и дурдоме. Напишу обязательно.
1 августа. 4.25 ночи (может, утра?). Я только что пришла домой. Смотрела в итоге не “Дневной дозор”, а “Преданного садовника” с Томером и Арэлем. Томер, смешной, заснул. Он не любит такое кино. Арэль отвез меня домой.
Прямо у дома на дорогу выбежала девушка, сильно-сильно пьяная, и скорее всего под еще каким-то наркотическим воздействием. Мы ее спрашиваем: тебе куда? А она ручкой белой машет: туда, говорит. Решили подвезти девочку, жалко. Везем. Вдруг она говорит: “Ты должен сейчас же решить – либо я, либо она!” “Чего???” Она: “Ну, либо ты ее везешь, либо меня”. И из машины выскакивает. Поймали ее, посадили на место, пристегнули ремнем. Едем. “Куда тебе?” А она говорит: “Куда ей?” – и пальцем на меня показывает.
В общем, в какой-то момент мы плюнули, не стали ловить ее в сотый раз, оставили и припарковались рядышком. Позвонили сперва в полицию (девушка-то не девушка – девочка, ей от силы лет 16). В полиции ответила какая-то совсем дурная тетка, Арэль ей говорит, мол, так-то так-то, она хотела ехать только со мной… Тетка: “Я не понимаю, о чем ты говоришь”. Арэль: “Ну как не понимаете? Ей шестнадцать, она очень пьяная, и не дай Бог ей попадется кто-то не такой хороший, как мы”. Тетка: “Ты что, боишься, что она тебя изнасилует???” Арэль: “Да нет, но я не могу ей помочь. Может быть, вы можете?” Тетка: “Она рядом с тобой? Дай ей трубку”.
И так еще очень долго, пока мы совсем не отчаялись. Тем временем барышня скрылась из виду. Поехали ее искать. По рассеянности проехали на красный свет, и только чудом в нас не врезалась большааая машина. Стали звонить во всякие центры помощи. Либо не отвечают, либо говорят – спасибо, что позвонили, подождите на линии, вам обязательно ответят (да??? А если вот именно в этот момент я решила покончить жизнь самоубийством? Или кто-то рядом помирает от передоза? Перезвонить позже или подождать на линии?).
Девушку, к сожалению, мы так и не нашли. Дай Бог, чтобы у нее все было хорошо. А с этой полицией да и центрами помощи надо что-то делать, так нельзя.
Сидели с Арэлем, пили чай с вареньем на улице, говорили. Если бы не эта его чертова неприкосновенность, я бы его обняла.
Я сейчас думаю: боже, как можно так пить в 16 лет – до потери пульса? А потом вспоминаю себя. Может, я получше чуть-чуть была, не знаю.
Но до чего же противно, когда видишь маленькую девочку, в дупель пьяную, ничего не соображающую, пытающуюся отдать себя первому встречному. Это какое-то отчаяние, что ли?
Спать сегодня уже не буду, потому что вставать через два часа и я просто не встану, если сейчас лягу. Не проснусь, как это со мной бывает.
Как-то потрясающе грустно, и кажется, кажется, что если бы… если бы… если бы… то я позволила бы себе сказать, что…
Вот, кажется, такой утренний пост. Дай нам Бог всем хорошего дня. Улыбок побольше, солнце щадящего, ветра, людей, с которыми мы хотим быть. Счастья. Хотя бы сегодня. Ведь больше никогда не наступит первое августа 2006 года.
3 августа. Фраза дня: президент Ирана предложил свое решение ливано-израильского конфликта – уничтожить Израиль. Сегодня тэт бе ав. Тэт – это число 9. Ав – это еврейский месяц. Как-то так получилось, что именно в этот день энное количество тысячелетий назад были уничтожены первый и второй храмы, евреи выгнаны из Англии и Испании. Я все думаю: как так получилось, что все в один день???
Погибли два солдата из бронетанковых войск. Имен пока не сказали. Очень волнуюсь, все-таки там много знакомых.
Вообще очень волнительно, брат Томера на самой границе в полевой разведке. Второй брат призвался неделю назад. С ним-то все О.К., и он в безопасности, но, тем не менее, курс молодого бойца и все такое.
Завтра я поеду к мальчику Арэлю (это который с неприкосновенностью). Буду у него в субботу. Интересно посмотреть, как это – религиозная суббота. В синагогу вот пойду. Ищу длинную юбку и майку без выреза. Хотя мне будет тяжело – в субботу-то нельзя курить, смотреть телевизор, пользоваться компом, включать-выключать свет, что-либо зажигать. В общем, круто будет.
Смотрю прямую трансляцию. Важные армейские лица говорят. Не верю ни одному слову. Эх…
7 августа. Какое-то поганое настроение. Насмотрелась фотографий с погибшими резервистами. Боже, когда же это все кончится? Кажется, перестаю читать газеты. С утра был такой заголовок – ТОВАРИЩИ ПО СМЕРТИ. Ну не тошнотворно ли?
Так, в общем, меня можно поздравить: я однозначно влюблена. Хотя поздравлять не с чем, т. к. после семимесячного(!!!!) воздержания я влюбилась в религиозного мальчика…
Правда, здорово? В субботу было очень мило, ходили в синагогу. Там офигительно поют, хотя толком ничего не поняла.
Гуляли по каким-то странным развалинам и строящимся домам. Болтали, валялись на траве. Потом встретились с Томером, были в пабе, пошли на море. Сидели, слушали волны.
Сплошная платоническая романтика, и он полон намеков. Только молчит и ничего не делает. Хотя как он что-то будет делать? Я его провоцирую все время и намекаю тоже.
Завтра приезжают Витя и Лена. У них дома полный бардак.
Надо убирать и спать. По телику безумные мультики.
Вышла из строя с этой влюбленностью. Очень странно. Томер говорит, что я такой не была с Даниэлевых времен.
Ух… Научилась наконец не смотреть новости 24 часа в сутки. По утрам читаю газету. Игнорирую.
Скоро еду в Рим. Числа этак 24-го. Скорее бы. Проветриться.
Столько всего надо сделать, но лень, лень моя… Решили с Арэлем бросить вместе курить. Типа курим по одной сигарете вечером вдвоем. Это у него мечта так делать с женой. Ну, пусть тренируется.
Больше совсем ничего. Пустота в ногах, глазах и прочих частях моего тела.
Ела с Томером суши. Он смеется. Я улыбаюсь. Так и сидели. Потом вот пришла домой, пишу. И совсем, совсем ничего не хочется. Только смотреть в глаза.
13 августа. 5 часов утра. Разговор Саара (парень, который нами командует на этой неделе) и Хена (он по состоянию здоровья не смог закончить те же командирские курсы).
Саар:
– Мне сейчас сообщили: полчаса назад погиб мой очень хороший друг (называет имя).
Хен смотрит на него очень долго:
– С курса?
– Да.
– Он был моим другом.
– Светлая память.
– И твоим…
Оба уходят. Это все очень страшно в утреннем свете, на лице – ни одной эмоции.
Вернулись через 15 минут к новостям. Погибло 24 солдата. Фотографии некоторых из них показывают. Никто не спит, все сидим молча, смотрим на когда-то живые лица. Страна маленькая, все всех знают, поэтому страшно. Узнали четырех из семи… Остальных не показали, еще не опознали или не сообщили семьям.
У Офри тяжело ранен друг. В него попал снаряд, у него больше нет глаза. Она говорит,
слава Богу, что жив. Он пока не очнулся, но я знаю, что все будет хорошо.
Говорила со своим другом, он парашютист. Дома не был 35 дней, был восемь дней в Ливане, на один день вышел и сейчас там опять. И телефон выключен…
Приехала куча солдат. Латрун – это остановка по дороге на военные похороны.
Вечером нарушила все правила (не первый, конечно, раз) – пила пиво на службе. Та-та-та-дам… На этой неделе уже четвертый раз. Первый – с Арэлем, на крыше здания. Черт, я так хотела… чтобы… просто держаться за руки. Хренова неприкосновенность. Потом на следующий день он признался, что выпил достаточно, чтобы о чем-то запрещенном думать, но не столько чтобы что-то сделать… М-да. Пила с Эфи и Яки. И вот сегодня одна. Залезла на ту же крышу, смотрела на звезды и слушала ветер.
Вот так я охраняю базу, саму себя и доверчивых моих сослуживцев. А ночью на самом деле почти никто и не просыпается. Вот такие дела.
Не думайте, что я пропала. Я на неделю уехала охранять базу. Хожу в бронежилете и с винтовкой. Не сплю ночами. То есть как, сплю, конечно, вообще у нас хорошее расписание патрулей, просто все время кого-то надо подменять (подлецы, достали больничные). Но прерванный сон – это такая гадость: пока заснешь – час проходит, а через пять часов надо вставать. Два часа не спишь, бродишь либо ночью, как привидение, либо днем, как умирающий, потому что катастрофически жарко. Снимаешь бронежилет – а на спине мокрющее пятно. Побродила и снова хочешь спать, но… надо мыться, питаться, иногда с ребятами сидеть.
Есть телевизор с кабельным ТВ, фильмы какие-то. Иногда еще надо экскурсии водить, никуда от них не денешься. Посторожила, помылась за пять минут и побежала к группе.
Новости вообще не смотрю после того, как один из погибших солдат был мальчик Андрей, которого я знала.
Не дружила, но именно знала. Он у нас был на курсе, охранял нас, как я сейчас охраняю.
Ну, болтала с ним, говорили обо всем на свете. Потом видела его еще пару раз: “Привет – пока – как дела”… Увидела бы его еще хотя бы раза два. А тут раз – и его не стало. Светлая память.
Новостей в моей жизни больше нет.
Сейчас нарушаю все правила патрулирования, т. к.: сижу, курю, компьютер и по телефону болтаю. Все, пойду дальше делать свой мизерный вклад в эту дурацкую войну…
16 августа. Еще немного о грустном. Хороший друг Итая (дело было несколько дней назад) поехал в Ливан кого-то менять. Ну как кого-то? Человека, командира танка, чей танк подбили и он был серьезно ранен. Сидим с Итаем, думаем, что ведь в том же танке был мальчик Оз – тоже командир, но достаточно молодой и не офицер, поэтому он был наводчиком. Оз – очень хороший друг Итая, они вместе прошли курс молодого бойца и служили долго на одной базе. А мой – просто приятель, даже знакомый.
Звоним ему, звоним, звоним, звоним, звоним…
…И сидим у телевизора. Новости. Первая минута. Его лицо на большом экране.
…Мы все над ним посмеивались, что он брови выщипывает и постоянно смотрит в зеркало, хотя ему было можно – красавец, каких мало.
Так получается все глупо, некуда деть свои воспоминания. И никто уже не плачет по погибшим друзьям, только по детям.
…Меня отпустили домой ровно на один день, завтра снова еду на неделю – опять охранять и водить опостылевшие экскурсии. Ну ничего.
Незамеченным прошло 9 августа. А 9 августа, между прочим, у меня было 100 ДНЕЙ ДО ПРИКАЗА. Теперь соответственно 94. Считаю.
24 числа еду в Рим на месяц. Мальчик с неприкосновенностью все так же неприкосновенен, чем крайне меня огорчает. Ужас. Пока у нас перемирие, которое, надеюсь, продлится еще долго. Надоело считать погибших.
Сегодня вот даже был бесплатный проезд для людей с Севера, чтобы они могли вернуться домой.
Обожралась (именно обожралась) шоколадом с малиной. Вот неделю не было меня в городе – одичала совсем. Больше, наверное, ничего не происходит в моей жизни, и мыслей почти нет, очень усталая. Купила крем с запахом пассифлоры, пожалуй, это самое важное, что случилось со мной сегодня.