Опубликовано в журнале Зеркало, номер 25, 2005
“Хочу ли я посмертной славы?
Ха,
а какой же мне еще хотеть!”
Ян Сатуновский, 1967
Поэт с непоэтической внешностью и биографией.
Творческий почерк выработался еще до войны (к двадцати пяти годам) и не претерпел
революционных изменений в последующие 4 десятилетия. Родился в эталонном 1913-м.
О допоэтическом периоде в жизни творца известно немного, сохранились крошечные обрывки. Краткие, почти анкетные данные.
Не приложил стараний для освещения своей туманной юности.
Не вполне ясные сведения об участии в ЛЦК – Литературном центре конструктивистов (когда бы он мог успеть?..).
Получил в университете профессию инженера-химика, которая будет кормить его до пенсии.
“Мы не верили в Бога, – мы дети Карла Либкнехта и Розы Люксембург, верили в Красную кавалерию и мировую революцию”.
Позднее историческое понимание расширилось:
“Мне было 7 лет, когда Гумилева в заневском застенке поставили к стенке”…
О юношеских годах одно стихотворение
Помню ЛЦК – Литературный центр конструктивистов.
Констромол – конструктивистский молодняк.
Помню стих: “в походной сумке Тихонов, Сельвинский,
Пастернак”.
Аббревиатура, “констромол”, пожалуй, сохранилась только в этом стихе.
В стихах редко возвращался к прошлому, еще реже обращался к будущему. Злободневен.
В войну – о войне, в мирное время – о мире.
Возможно, в ранних 30-х были какие-то публикации в днепропетровской ведомственно-местечковой прессе.
В 1937 году имело место событие, которое Сатуновский определил как собственную смерть.
Я умер ровно 29 лет тому назад.
Назад –
тому –
лет –
29 –
ровно –
не вернуть.
(1966)
После смерти в рубежном 1938 году пережил Возрождение, ушел в поэзию.
Начал профессиональную поэтическую деятельность, когда первый авангард уже добивали, а до второго оставалось прожить два десятилетия. 1938 – первое, профессиональное, непечатаемое. “У часового я спросил”…
С 1938 года навсегда прекратил публиковать стихи для взрослых (детям – 14 книжек). 45 лет горячего поэтического стажа в подполье. Конфликтов с цензурой не было.
Никто его не “прорабатывал”.
“Я не поэт. Не печатаюсь с 1938 года”. Становится поэтом “подполья” в самый неблагоприятный период. Мастер стиха пренебрегает карьерой рядового советской поэзии, военного или пейзажного лирика, предпочитает место малоперспективного рядового инженера в системе химпрома.
Не преследовался, не сидел. Не примкнул к “детям ХХ съезда”.
Даже в войну не использовал свои творческие способности для фронтовой печати.
Творческий метод – чукотский: “что вижу – то пою”. Всю жизнь верен реалистической тематике. Не фантазировал.
Поэт мелких тем, поэт прозы жизни, поэт непоэтической действительности, поэт частных случаев. Мастер миниатюры. Мельчайший факт достоин стихотворения.
Однажды ко мне пристала корова.
Я был тогда прикомандирован
к дивизии. Рано утром, тишком, нишком,
добираюсь до передового пункта и слышу:
кто-то за мной идет
и дышит, как больной:
оборачиваюсь – корова;
рябая, двурогая; особых примет – нет.
(май 1946)
Литература мелкого факта теоретизирована автором.
Я маленький человек.
Пишу маленькие стихи.
Хочу написать одно, выходит другое.
Стих – себя – сознает.
Стих – себя – диктует.
(26 янв 1969)
Переход от мельчайших случайных фактов к философским обобщениям, вечным проблемам. (“Хорошенькая официанточка”…)
Эндогенный поэт. “Стихи приходят сами, хуже татарина. Приходят и занимают место прозы, которую нужно долго приглашать: заходите, пожалуйста”.
Советские важные поэты поселялись в Переделкине, Комарове, Пярну.
Ян Абрамович прожил жизнь в малопоэтичном городе с индустриальным именем. Город, где падает тепленький снег чернее копоти.
Гордится ли Электросталь гениальным земляком? Бог весть… О существовании домов-музеев Сатуновского в Днепропетровске или Электростали материалами не располагаю. При жизни не гордилась – точно.
С его поэтической квалификацией мог бы кормить семью высокооплачиваемым литературным трудом. Имел бы прижизненную, не славу, так известность. Предпочел жить “смирно, впроголодь”. У Сатуновского не было свободной профессии художника, дворника, церковного сторожа, фарцовщика и т.п.
Четверть века участия в научно-техническом прогрессе. Разработка темы, столь актуальной для 1960-х, исчерпалась двумя моностихами: “…наука – сука…” и “…комендант наук”.
Служба давала средства и оставляла время для изготовления поэтических миниатюр.
От 10-ти до 4-х выполнял план, принимал соцобязательства, участвовал в соцсоревновании, подписывался на заем, посещал профсоюзные и открытые партийные собрания. А от 4-х до 10-ти писал стихи. В стихах высказывал то, о чем молчал на людях.
Гордился своей внесистемностью, неинтегрированностью.
Я не член ни чего.
И ни даже Литфонда.
“Академический” Сатуновский был подготовлен автором, но пока не издан.
За 45 лет поэтической работы сменилось несколько исторических периодов. И ни в какую эпоху, ни при каком вожде его стихи не издавали. Почему Сатуновского не печатали? Неужели из всего тысячного корпуса стихотворений не нашлось ни единого “проходного” для совпечати?
И о нем не писали, ни хорошо, ни плохо.
Легкие на помине,
а в поминании нас нет,
в святцах нет, на афишах, на обложках нет.
Мы – неупоминаемые.
(1968)
Попробуем отыскать политически безобидные вещи. И… не находим. Сатуновский – прежде всего ПОЛИТИЧЕСКИЙ поэт. Политические стихи – большая часть написанного. Тема страданий народа не стареет. Много стихов о вождях и о политике.
Персонажи: Громыко, Зверев, Никита, Косыга, один идейный товарищ и мн. др.
Политические стихи тотально подпадают под 58-10 (позднее 70 УК РСФСР).
Хотя, поведение и стихи не совпадали…
Один идейный товарищ
жаловался мне на другого:
“Подумать, без году неделя в партии
и уже такая проблядь, такая проблядь!”
На что –
беспартийная сволочь, живущая смирно впроголодь, –
я только пожал плечами.
О, совесть
нашей эпохи,
будь оно проклято!
Жизнь и поэзия – не одно. Реакция в жизни – “только пожал плечами”, в поэзии: “будь оно проклято!” Предельная острота политической позиции.
Сатуновский – поэт трагического мироощущения. Мир Сатуновского крайне неуютен, полон горестей и бед.
А сколько горя есть на свете! —
От скарлатины умирают дети.
Старуха моет унитаз.
Войну зовет противогаз.
ВОЙНУ ЗОВЁТ ПРОТИВОГАЗ.
(1939)
Оптимизма не видно. Сатуновский – антипод бравурно-оптимистической советской поэзии. Поэт жалеет своих героев.
Много стихотворений на тему смерти (гибели), в т.ч. почти все военные. Фронт, Холокост, эвакуация. “Освежила душу война-военщина”. В холокосте видит не уничтожение масс, а убийство личности. Фронтовые стихи – тема чужой и проносящейся около – собственной смерти. Город перед артобстрелом. Пехота идет в бой молча.
Первый (и единственный?) в русской поэзии поднял тему половых военных трофеев (еще до войны): “которых я смогу насиловать, обутый в сапоги”, и постфактум “изнасилованные фрейлейн Ильзе”… О “личной жизни” во время войны.
При описании бомбардировки яснейший автологический стих срывается в заумь.
Падение ценности человеческой жизни. “ни толстовщины, ни достоевщины”…
В восьмистишие вместилась вся жизнь младшего сержанта Вани Батищева.
Все мы смертники.
Всем
артподготовка в 6, смерть в 7.
Стихи – отдушина. Тайная свобода в стихах. “…мысль арестовать нельзя, милостивые товарищи”.
Общеизвестные непроговариваемые истины.
Все думают одно и то же.
И говорят одно и то же.
Но говорят одно.
А думают другое.
(16 окт 64)
Свободный ли человек Сатуновский?
У памятника Маяковскому и в Политехническом с чтением стихов не выступал. Не гнался за популярностью в узких кругах, не участвовал в “тусовках”. Не производил “интеллигентский фольклор”. Пренебрежение карьерой “тамиздатского” автора. От выпуска книги за рубежом отказался, дабы не повредить родственникам (?).
Можно ли говорить об эскапизме, внутренней эмиграции Сатуновского?
Вот уж кто не эскапист, его стихи переполнены окружающей жизнью. Только о ней и пишет, только ею и живет. К млечным звездам не уносится… Мало стихов о производстве:
“кровопольная эта система”
Шарашкина фабрика,
трави рабочий класс!
Здесь два христова праздника –
получка
и аванс.
больше о политике, о войне, о быте. И о себе в жизни. Возможность стать Фетом отвергает – “Фет был крепостник”.
Остросоциальный автор. Правдолюбец – реалист. Отсутствие мифологии. Метафоры редки. Окружающий некрасочный мир в стихах. Разнообразие тем и героев. Писал в эпоху, когда наркомы становились министрами, комдивы – генералами, а Срулики – Серафимами. Продолжатель темы маленького человека, в т.ч. применительно к себе. Моралист – много стихов с моралью (резюме, хвостом).
Два периода – стихи 1938-го – первой половины 1960-х и стихи второй половины 1960-х – 1980-х гг.
Второй период – незавершенность мысли, недосказанность, фрагментарность. Изменение смехового элемента. Появление заумных стихотворений. Влияние “лианозовцев”. Поздние стихи – всплески потока сознания.
Почти нет “объективных” повествовательных сюжетных стихов. Обращение к читателю, обращение к самому себе, воспоминание, раздумье, исповедь.
Откровенное авторское отношение к описываемому. “Как я их всех люблю (И их всех убьют)” “тихий, строгий, неспокойный”.
Из стихов можно сделать вывод, что к 1938 году – убежденный ненавистник советской власти. Вполне сформировавшийся поэт и гражданин. Находится в скрыто враждебных отношениях с обществом и государством, в стихах враждебность переходит в открытую форму.
О ПОЭТИЧЕСКОЙ ТЕХНИКЕ САТУНОВСКОГО – абсолютная.
Учителя – Маяковский, Хлебников и особеннно проявляющийся с годами – Мандельштам. Мандельштамовские перифразы “не уходи”, “засупонивается голова”.
Композиция, рифмы, сравнения, метафоры, перифразы Сатуновского – тема не статьи, но диссертации. Композиция не выдержана по Аристотелевым канонам. Композиционная единица – слово.
Читатель – чего он хочет?
Он хочет, насколько я выяснил,
по-э-зии, то есть неясных мыслей
и звуков клокочущих, в ухе щекочущих.
(17 авг 67)
Такой читатель такой поэзии – антипод Сатуновского.
Ему посвящен язвительный моностих:
Интеллигентный человек выписывает “Новый мир” и “Иностранную литературу”.
На итээровцев надежд не возлагал.
ЖАНРЫ – разговор, монолог, внутренний монолог, исповедь. Среди разговорной речи
вкрапливаются изысканные рифмы, виртуозные аллитерации.
Белый стих, скрепленный аллитерациями, подспудной ритмикой и отдельными рифмами.
Стихи на первый взгляд просты и безыскусны. Автологическая, даже разговорная речь. Гармоничны. Композиционные слои – информационный, фонетический, эмоциональный – безупречно сочетаются. Любимый знак препинания – точка с запятой.
Бытописатель, представитель “натуральной школы”, “передвижник” русского авангарда.
Искусство в стихах Сатуновского. Мысль причудливо бродит – свобода ассоциаций.
Стих делает логические, алогические и паралогические пируэты. Следующая строка может быть совершенно неожиданной. Парадоксалист. Стихи мудрые.
Поэзия Сатуновского полна неожиданностей – неожиданность мысли, образа, настроения… Непредсказуемо развивается стих. Резко меняет тему, настроение, форму.
Неожиданные антипоэтичные образы:
О, скупка вещей от населения!
О, литер Б!
О, отделение для обслуживания
беременных и кормящих матерей!
Жанры Сатуновского – часто трудноопределимы.
Иногда стих – просто фрагмент разговора.
Громыко сказал:
“местечковый базар”.
– Так и сказал?
– Да, так и сказал.
– Он можбыть сострил?
– Да, можбыть сострил.
– А больше он ничего не говорил?
– Нет, больше он ничего не говорил.
(6 июля 67)
Стих Холина – описание. Стих Сатуновского – обращение. Автология преобладает над металогией.
Сложно определить жанровую природу стиха. Лирика и сатира у Сатуновского неразделимы. В маленьком стихотворении один жанр естественно или парадоксально переходит в другой.
Рассмотрим шедевр:
Все реже пью и все меньше;
курить почти перестал;
а что касается женщин,
то здесь я чист, как кристалл
– исповедь “местного значения”. Начинается легкой самоиронией.
Далее – алогический переход:
Поговорим о кристаллах.
Бывают кристаллы – Изольды и Тристаны.
Лоллобриджиды, Мэрилин Монро.
Кристалл дерево
и кристалл вино
– чей-то голос (авторский? сомнительно…) донельзя эстетский разговор (парнасец, почти Рубен Дарио).
Внезапно врезается воспоминание:
У нас в университете кристаллографию
преподавал профессор Микей,
Александр Яковлевич.
Его посадили в 37-ом.
Когда его выпустили, он,
нет не могу.
А вы говорите Лоллобриджида.
Такое вот резюме.
Поэт вечных тем. О смысле бытия. О смысле истории. Архетипы у Сатуновского – природа, великая русская река Москва, мать-мачеха Украина.
ИСТОРИЯ, ВЕЛИКАЯ ЭПОХА В ПОЭЗИИ САТУНОВСКОГО. Человек в истории.
Тема сравнительно недавнего, отрезанного прошлого.
Общество с естественными законами, по которым “зэка кончили в колымских лагерях”. Тема репрессий. Видит уничтоженным не класс, не народ, но человека. Отрезано не только дореволюционное, но и революционное прошлое. О древних эпохах…
К двадцатилетию смерти Маяковского:
За 20 лет,
пересверкнувших молниями окна,
как изменился свет!
Нет Мопра и нет Допра,
нет Вцика, и Лиги наций тоже нет;
и даже “ЦКК грядущих светлых лет” –
непостижимы, аки обры.
(13 апр 1950)
Советская цивилизация. Великая эпоха – “Герб Союзный, за который мы воевали”.
Так воспел Высотные здания. Любит пышное метро, “где можно женщиной роскошной подышать, потрогать женский мех и хвостик подержать” – единственная эротическая строка Сатуновского (Золотоносов, ау!).
Отношение к советской системе и к марксизму – определенное.
Прошлого нет.
Но и непрошлого нет.
У Сатуновского почти никогда не действует масса. Стихов о народе (социуме) немного.
САТУНОВСКИЙ О ПОЭТАХ И ПОЭЗИИ.
Кто во что, а я поэт.
Кто на что, а я на С.
Стою по ранжиру
между Слуцким и Сапгиром.
О месте в поэзии, о предназначении поэта.
Как странно, что все они поэты –
и Злотников, и Передреев, и Горбовский,
и Туманский, и Подолинский, и куда,
куда вы удалились, этот, как его, Иосиф
Бродский.
(11 сент 72)
Противоположное утверждение: “Я не поэт”. “Ваши важные стихи”. Знаковые фигуры
советской поэзии – Матусовский, Хелемский, Юшкин Вак Флегетонович. Предназначение
их воспринимает вполне определенно.
Эта видимость смысла в стихах современных советских поэтов –
свойство синтаксиса,
свойство великого русского языка
управлять государством;
и ты
не валяй дурака,
пока
цел,
помни об этом!
(12 июля 67)
Полное отторжение государственных поэтов и поэзии. “Дорогие поэты, мне бы ваших забот” – у Сатуновского и у советских поэтов – разные профессии.
Определения поэзии далеки от пастернаковских: “Поэзия – это протезный завод”, и даже – вот стих, который так и называется – ПОЭЗИЯ.
Я вам говорю: чудес не бывает.
Меня
ветрянкой называют.
А я не ветрянка,
а Черная Оспа.
Когда вы поймете, будет поздно.
(1969)
Тема поэтического одиночества.
Вот и Блока нет, Пастернака нет,
Одиноко мне в ледяной стране.
Из поэтов отмечал Бориса Абрамовича Слуцкого. А также Сапгира, Холина, Гробмана, Айги, Бурича. Почитаемый художник – Рабин. Все – знаковые фигуры авангарда. “Самиздацкие поэты – нарушители прав, потрошители слов”.
ПАМЯТИ БУРЛЮКОВ
Умер Додя, 84 года.
Трэба, братцы, помянуть его.
Жили-были
Додя, Коля
и Володя.
А теперь не осталось
НИКОГО.
Только Генрих голосит псалмы.
Только Рабин выдает холсты.
Только Гробман.
И Айги.
Вариация на тему “Нас мало, нас, может быть, трое”…
Боится не смерти, а беспамятства.
О поэтической славе, о благодарной памяти потомков…
“литературная шатия,
братья писатели, кто вас помнит, кто вас знает теперь?”
Тема признания. “Хочу ли я посмертной славы?” При полнейшем отсутствии попыток приобрести прижизненную.
Может ворваться и неожиданная маяковская нота:
Сознательное стихотворение,
снаряженное, как на войну,
понадобится в наше время
не мне одному.
Стихотворение, которое начинается фундаментальными вопросами бытия, переходит в языческую молитву Москве-реке. Язычество от учителя Хлебникова.
ТЕМА НАЦИОНАЛЬНАЯ, И В ЧАСТНОСТИ ЕВРЕЙСКАЯ
Сатирический аспект: “– Знаете, товарищ Главный, он очень русский
человек – Яковин Абрамчик. Такой русский, что
уже даже почти украинский”.
“Благословен Бог Израиля, избравший нас между народами земли”
“Благословенна революция, избравшая нас между народами земли”
“Благословенно злополучие, избравшее нас между народами земли”
Народ в стихах Сатуновского. Образ маленького человека (автор – один из них). Как всякий еврей, Сатуновский не равнодушен к национальным (не только еврейским) проблемам. Почему-то отсутствует тема государства Израиль и эмиграции (которая движется полным ходом). Сам не уехал, и не собирался, хотя имел возможность.
Нация в стихах Сатуновского. Народ – русский, нация – еврейская. Ощущает свою неотторжимость от русского народа и от еврейской нации. Почти не задействует идишизмы. К ассимиляции относится как к исторической неизбежности.
Кончается наша нация.
Доела дискриминация.
Все Хаимы
стали Ефимами, а Срулики –
Серафимами.
Не слышно и полулегального
галдения синагогального.
Нет Маркиша.
Нет Михоэлса.
И мне что-то нездоровится.
(8 мар 62)
– общий тезис. Первые три строфы с полными звонкими рифмами.
Страдает от исчезновения приятных для его слуха имен. Никто не мешал ему именовать Ефимов и Серафимов соответственно Хаимами и Сруликами. Едва ли Срулики-Хаимы и галдение синагогальное услаждали русское ухо эстета Сатуновского.
Не знаю, был ли он прихожанином электростальской синагоги…
Третья строфа – поэтический шедевр. От судьбы народа – к собственной…
Правоверный иудей. Иудаизм – единственная религия, исповедуя которую можно оставаться атеистом.
Маркиш и Михоэлс – столпы советского еврейского официального искусства. Сперва обласканные, а потом уничтоженные властью. Представители идишской советской культуры. Сатуновский – представитель русской антисоветской культуры. (Идишская антисоветская культура на территории СССР не присутствовала.)
Чего ожидает Сатуновский от народа?
Интернационалист. Воспитан в русской культуре.
Любит русский народ (“До чего мне нравится здешняя природа”…) Точнее, отношение сложное – смесь восхищения с русофобией. Любит ли народ Сатуновского? О народолюбии Сатуновского:
Мой язык славянский – русский.
Мой народ смоленский, курский,
тульский, пензенский, великолуцкий.
Руки скрутят за спину,
повалят навзничь, поллитровкой голову провалят –
ничего другого
я не жду от своего
народа.
(11 ноя 63)
Никто ему голову не провалил (хотя могли бы)…
Еще одна родина:
“Прими меня, блудного сына;
целую, припав, твои ляжки
в рубашке из майской кашки
мать-мачеха, Украина!”
“Я люблю Шевченко и Гоголя.
Жаль, что оба они юдофобы были”.
Любовная и пейзажная лирика Сатуновского остается за рамками этой статьи.
Я хорошо, я плохо жил,
и мне подумалось сегодня,
что, может, я и заслужил
благословение Господне.