Опубликовано в журнале Зеркало, номер 13, 1999
Владимир Слепян (Эрик Пид)
Поскольку жизнь невозможна
для индивидуама как я,
поскольку все мои попытки
предпринималися как бы зря,
Поскольку я неосторожно,
азартно слепо и безбожно
ходы по жизни совершал
и в результате проиграл
ЗАМЕТКИ И СТИХИ
15-го марта кончилась моя поэзия. Написаны были к этому дню некоторые
стихи, многие другие остались в виде кусков, фрагментов, не получивших
окончательную форму, не знаю, удастся ли мне их завершить и захочу ли этого.
Все это было произведено в полной монашеской изоляции, и лишь один раз, из
вежливости, не отказал в пятиминутном разговоре подсевшему за мой столик в
одном кафе знакомому, который не знал о том, что я наложил себе запрет всякого
общения с человеками.
Пришло вот и 15 марта. Кончилась поэзия, и настала проза. В тот же день
сломалась пишущая машинка, из которой я и слагаю стихи. В тот же день
отправлено было письмо по моему адресу, одно из тех писем, которые нас
неожиданно оповещают о том, что наше существование поставлено под угрозу, и такую,
о которой меньше всего можно было предполагать. В этом отношении, как
говорится, жизнь мастер на все руки. Величайшие cтpaтeгии, самые обоснованные и
разумные планы, все летит кувырком. Все. Все проваливается, все валится в
минуту как карточный домик. Кончилась поэзия, и с ней все.
Я оказался в пустоте.
Перед лицом жизни, лицом таким неопределенным.
Возникают вопросы: кто я, где я, что я и зачем?Пойти поговорить с
кем-нибудь, да я никого не знаю, меня никто не знает. А если кто и знает, то
что я ему скажу? Мне сказать нечего. Нечего. Что я скажу ему: что я смертный? А
ему-то что, ведь он тоже смертный. Вот новость какая. У него, может быть, даже
в этот момент кто-то из близких при смерти.
Жизнь прошла, а жизни не было.
Я, например, не знал латыни. А без латыни что это, разве жизнь?
15 марта была годовщина убийства Гая Юлия Цезаря.
Говорят, он писал хорошую прозу. Может быть, как Шаламов.
Написание стиха, самого плохого, это ведь все-таки попытка
достигнуть подлинного поэтического абсолютного бреда,
которого, увы, не достигают даже самые высоко летящие творения.
Ненавижу прозу. И ту, что в жизни, и ту, которую называют литературной.
Но есть, конечно, и исключения, подтверждающие этот закон.
У меня их несколько, и к ним относится проза ШАЛАМОВА.
И это точно так, как рассказано у Шаламова в его рассказе
«Последний бой капитана Пугачева».
Вырваться на свободу, освободиться от рабства – нет,
никто этого еще не сумел, но приблизиться, увидеть
ее отблеск, на одно мгновение – может быть, стоит ради
этого и жить и умереть.
Только на одно мгновение, как луч солнца,
перед глазами Федора Достоевского блеснувший.
Поскольку
Памяти Мариана Осняловского
Поскольку жизнь грустна невыразимо,
и быть иной не может быть она,
поскольку песни петь недопустимо
кладу я руки на себя.
Поскольку я не встретил душу,
с которой мог бы говорить,
Такую женщину не встретил,
которую я б мог любить,
поскольку я воспринимался
чужим повсюду и иным,
поскольку всеми изгонялся,
какой бы ни был их режим.
Когда я лопну от натуги
иль подцепит меня чума,
когда я сдохну под забором
иль загребет меня волна.
Когда умру я просто так
иль под ножом врача-злодея.
Когда исчезну без следа,
окончив песню берендея,
Прошу тебя, мой друг, тогда
мои творения певца
свернуть во трубочку пустую
и при оказии гонца
отправить их в страну родную.
На имя Юрия Злотникова,
живет он в городе Москва,
в окрестности монастыря Донского.
* * *
И вот она, жидовская житуха,
сжила меня со света жизнь-старуха.
Писать в беспамятстве стишки,
творить, не взвидя бела света,
забыв про зубы и мешки
под зеркалом души,
забыв усмешки и смешки
холодных истуканов
и суетных тараканов.
* * *
Приятель,
Был он прав, писатель, сказавший:
«Служенье муз не терпит суеты,
прекрасное должно быть величаво».
С нашей стороны скромно кой-чаво добавим мы:
«Прекрасное прекрасным быть должно».
Потом
Покинув стремя резвого Пегаса,
сойду по склонам Монпарнаса,
к брегам Секваны подойду,
на вод размерное теченье погляжу,
на отраженье…
брошу взгляд на Лувр
и через мостик перейду на правый берег.
В квартал разврата попаду
и вспомню молодость мою.
Ей нет возврата.
* * *
Узник музы добровольный,
участью своей довольный,
из мира шумного беглец,
я затворился, наконец,
в башне из слоновой кости,
прихода ожидая в гости
первоначального дуновения
первоначального вдохновения.
Оно, как первая любовь,
кровь старца оживляет вновь.
Сметая пепел и золу
с души потухшей, очумелой,
оно сопутствует перу
диктуя волю Аполлона
рукою твердой и умелой.
Чу! слышу… вот оно идет
посланцем солнца с небосклона.
* * *
За извещение
спасибо.
На аппарате отвечающем
я его нашел
и о событии артистическом
и политико-культурном
узнал таким образом,
вот видишь, друг Игорь,
в наше время техника
решает почти все.
Пост-скриптум
У времени – банкира-скупердяги,
торгашеской души, украв свободный миг,
и в дни ближайшие подобием бродяги,
которого хозяин не настиг,
свои стопы направлю в Вавилон.
Он племенем рабов кишит.
Там пламя – главный бог, по имени HEOН.
Там всяк сосать взасос спешит
из вымени тельца златого,
там всяк от бремени бежит
труда и действия живого.
* * *
Вот и доля –
писать стишки,
по бога воле,
потом в бутылку
затыкать
свои злосчастные творенья
и в море синее, в безбрежный океан
кидать.
* * *
Друг, приятель,
я мудрым стал,
на склоне лет мне древних римлян
вспомнился завет:
«Жисть коротка, искусство – вечно»,
ему я предался беспечно.
Знаю, скажут: «поздно, неосторожно».
Знаю, да, вполне возможно – это бред,
смерти близкой верный признак.
Но некий дух, некий призрак,
противоборствует во мне и шепчет:
«Нет, то возрождения привет,
возврат к истокам жизни истой».
Вижу, на снегу посреди двора
стоит неподвижно некая личность.
Ее лица не различаю, понятно лишь,
что мужского пола она.
Что делает тут она так безответственно в 12-м часу!
Постепенно личность пришла
в движение.
Личность по двору пошла,
личность двор пересекла
по направлению к подъезду.
Дверь подъезда заскрипела.
Дверь скрипнула внизу.
Сердце упало и как мячик
запрыгало: кто это? К кому?
Я ведь никого не жду.
* * *
И пусть тучи над городом встанут,
и пусть в воздухе пахнет грозой,
где-то близко за Нарвской заставой
новый бог к нам идет молодой.
* * *
Беспартийные зайцы,
безбилетники серые,
вы – не эсэры.
Вы – подавляющее большинство.
Давите на яйца партийным!
Срите им в жопу!
Вступайте в ВОЛБП (Всесоюзное общество
любителей бесплатного
проезда).
Да здравствует ПБПББ (Партия без партийных
и без билетов).
Пахарь пригожий,
обутый и одетый
в рогожу,
нахарь говорит:
«идет агитатор,
узнаешь его харю –
строй рожи
и трижды плюй.
Иди в отхожее место.
Будет рожь и урожай».
* * *
Бедные Макары,
не ели по 70 лет,
сидели по 20.
Так трясите же ели,
трясите.
Вам на макушки
повалятся шишки
партийные.
В трясину их,
бросайте в трясину.
Шишки не тонут.
* * *
Слагайте сатиры,
влагайте живительную влагу
во влагалища на благо
блаженства многоженства.
Лучезарный Кабаков
(Ода, написанная 18 февраля 1989 г.
в связи с посещением выставки в Галери
де-Франс)
Мастер главный всех мазков,
лучезарный Кабаков,
майстер,
кайзер сундуков,
царь зверей и конюхов,
он на площади базарной,
он на каланче пожарной
дядю Степу поборяет
в сотворении чудес.
Боже мой!
Воскрес Христос! Христос воскрес.
Тили-бом! Тили-бом!
Все Арманы, все Кокошки
с вылуплёнными глазами
поглядеть в окошко могут,
чтоб увидеть человечков
с исступлёнными носами.
Это он единым махом
по Мытищам пробежал,
десять тысяч чаепитий
как Маковский написал.
Так что даже запорожцы,
заточив свое перо,
пишут письма Горбачеву:
«в Третьяковочку его,
просим Вас его послать,
чтобы нас переписать;
слева направо.
Пишет он аккуратно,
публике будет очень приятно».
А в самом Париже даже
на великой распродаже
он рекорды все побил
и Тургенева затмил.
Так хороши его кастрюли,
так ослепительны горшки,
что даже розы, розы плачут:
«Купите нас за мелкие гроши».
С улыбкой, ясной, как природа,
Джоконда, милое дитя,
на встречу с ним, как с утром года*,
спешит, вдоль берегов летя.
Хвала и слава Кабакову!
Эрик Пид
Париж
———
* Определние весны по
А.С.Пушкину, уже классическое