Опубликовано в журнале ВОЛГА-ХХI век, номер 1, 2008
САРАТОВСКОЕ ОЗЕРО: сакральная география. Мифопоэтический атлас. Благотворительный фонд В. Потанина, Энгельсский краеведческий музей, Саратовский государственный музей имени А.Н. Радищева:
Дом-музей П.В. Кузнецова, Саратовский государственный университет имени
Н.Г. Чернышевского, печать: Типография “ЮНИОН-ПРИНТ”, Нижний Новгород, 2007
Мое первое воспоминание о Волге относится примерно к 1951– 1952 году. Чтобы переправиться на какой-то остров через неширокую протоку, отец нанял босого старика в черных закатанных штанах. Дно его просмоленной лодки было усыпано продолговатыми блестящими зеленожелтыми ракушками-перловицами, которые я принялся набирать. Старик неожиданно сказал: “К чему это ты? – говна-то!” Был солнечный, но не палящий день, песок под ногами в мелкой теплой воде у берега был твердый, пахло смолою, солнцем и Волгой.
Специалисты, наверное, объяснят, куда подевались эти моллюски, которых было столько, что редкое купанье обходилось, чтобы не порезать ступню пустой острой створкой. А когда забредали, то уж босиком в протоку лучше было и не соваться, я всегда бродил в старых кедах. Тащишь бредень, наклонив жердь вперед, на потную шею неслышно садится овод, чуть присядешь в теплую неслышную воду, чтобы согнать его, на недалеком низком берегу звенит насекомый мир, и ты еще не знаешь, что это – счастье.
Сказать, что ничего не писалось про Волгу в окрестностях Саратова, было бы вроде несправедливо. Но писалось (не беру в расчет имена полузабытого Н. Минха или пострадавшего от перестройки и гласности К. Федина) местными литераторами не самоцельно, но в приложении к основному, производственному или производственно-любовному сюжету. Был, правда, недолгий период, когда в Саратовской писательской организации подобрались охотники и рыбаки, среди которых первым рыбаком был поэт Борис Озерный, а первым охотником только что из лагерей отпущенный Виктор Бабушкин, так они даже выпустили охотничий альманах. Затем, начиная с середины
50х годов, жизнь стала круто меняться, а с нею и саратовская литература, которая все больше устремлялась к высоким целям, ударным стройкам, а то и самому товарищу Сталину, когда сбросили Никитку и опять стало можно его любить.
До Чардыма ли, Шумейки или Васяткина острова было, когда требовались полотна, смело отображающие правду жизни. Можно было, правда, использовать местный колорит и, как то делал большой мастер мистификаций Григорий Коновалов, указывать местом написания очередного романа Гусельское займище на Волге, что производило на московских коллег и издателей должное впечатление: забрался дед в самую глубинку! Им-то было невдомек, что от центра города до глубинки полчаса на автобусе.
Так обстояло дело с т.н. художественной прозой. А что же краеведение? Ему тоже было не до Сазанки и Казачьего. Землякиуроженцы, пятилетки, переименование улиц… По поводу ведущего саратовского краеведа Владимир Солоухин изумился:
“Да вот, не угодно ли, выдержка из заметки саратовской газеты “Коммунист” от 26 декабря 1960 года. Заметка подписана неким Е. Максимовым, заведующим историческим отделом музея краеведения. Не знаю, право, кто этот Е. Максимов – сознательный злоумышленник и продолжатель дела Заславского, Гинзбурга, Кагановича или слепой и наивный коллаборационист. Итак:
“Саратов славится своими церквами, их было около семидесяти… В годы советской власти площадь изменила свой облик. Церкви снесены. На этом месте разбит красивый сквер с фонтаном и детскими площадками, напротив него выстроен большой многоэтажный дом. В перестроенном здании одной из церквей находится Нижневолжская студия кинохроники”.
Так вот, заметочка, опубликованная в 1960 году, называется великолепно: “Ничто не напоминает о прошлом”. Между прочим, и декорация та же самая. На месте церкви сквер, детская площадка. Будто нет места в Саратове для детских площадок! Знаем мы и по Москве эти чахлые скверы с не растущими почемуто деревцами, эти детские площадки с кучей притоптанного песка и дешевыми качалками из железа. Но почему же детскую площадку не разбить рядом с прекрасным памятником старины, да и просто с красивым сооружением, а обязательно на его месте?
“Ничто не напоминает о прошлом”. А ведь народ без прошлого все равно что дерево без корней. О том, что прошлое у народа отнимали вполне сознательно, продуманно и систематически, непонятно только тупицам, вроде зав. историческим отделом Саратовского музея Е. Максимова”.
(В. Солоухин. Последняя ступень)
Нет, о прошлом вспоминали, вроде того, что на Увеке располагался средневековый монгольский город. Особые направления саратовского краеведения – Н.Г.Чернышевский и вряд ли даже подозревавший о его существовании
В. И. Чапаев, про которого в “Волге” Виктор Бирюлин написал, что настоящая фамилия его – Чепаев, на что дочь комдива написала ябеду в ЦК КПСС, а я написал туда объяснения.
С годами, однако, в Саратове появились краеведы не по должности, но по призванию. Прежде всего, братья Семеновы, авторы многих книг о прошлом нашего города. Писали они и об окрестностях, о том же Зеленом острове, который в старину “традиционно был богат лесными, сенными, охотничьими и рыбными угодьями”, и так далее, но все-таки то была старина. Согрела саратовскую волжскую душу в свое время и книга Владимира Цыбина “Пароход на Волге”. Но в традиционном, даже и честном, краеведении становилось душновато, и в последние годы под девизом альтернативного краеведения все чаще стали появляться вольные, чаще всего на личном опыте основанные, исследования. Но – как выразился поэт Е. Долматовский – “Немало я книг прочитала, /Но нет еще книги про нашу любовь”: не было у нас в Саратове никакого печатного слова про то особое, объединяющее корневых саратовцев, пространство, которое и дало название проекту и атласу: “Саратовское озеро: сакральная география”, ставшее победителем конкурса “Меняющийся музей в меняющемся мире” Благотворительного фонда В. Потанина в номинации “Музейные исследования”.
Несаратовцам напомню, что напротив Саратова на левом берегу Волги располагается город Энгельс (бывшая слобода Покровская, описанная ее уроженцем Львом Кассилем в книге “Кондуит и Швамбрания”), он же – бывшая столица Республики немцев Поволжья. Еще Н. Г. Чернышевский писал: “Покровская слобода – против Саратова, на другом берегу Волги. Только широта реки мешает назвать эту слободу предместьем города; но каждый день сотни народа оттуда перебывают в Саратове”. С тех пор отношения городов складывались поразному. В столичный свой период Энгельс, конечно, был кум королю, но и сделавшись просто райцентром, и резко снизив статус, город оставался все же на особом положении. До того, как в 1965 году построили автомобильный мост, сообщение левого и правого берега осуществлялось летом грузовыми паромами и пассажирскими пароходиками, зимою по льду. В межпогодье же, в разгар весны и осени оставалась железная дорога, и путь из города в город через ж.д. мост на Увеке и станцию Анисовка был непомерно долог. На неестественность близости и разделенности городов обращали внимание приезжие; бывший в 1951 году депутатом Верховного Совета от Энгельса Илья Эренбург вспоминал: “Саратов снабжался лучше Энгельса, но проехать туда поездом было нелегко: зимой дорога шла через Волгу, летом ходили пароходики, а весной и осенью жители Энгельса с тоской глядели на огни Саратова”. По этой причине я редко бывал в детстве в Энгельсе, хотя там и жил мой дядя, которому после лагеря было запрещено жить в Саратове (сюда он перебрался после 1956 года). Но хорошо помню два маленьких юрких пароходикапереправы “Саратов” и “Энгельс” и неуклюжий на вид с одинаковыми носом и кормою для въезда транспорта грузовой паром “Персидский”.
У саратовцев к левобережным было отношение снисходительное, как к братьям меньшим: соседито, дескать, вы соседи, да другого сорта. И даже обитатель глебовражской хижины почитал себя хоть немножко, но постоличнее жителя Энгельса. Но это было давно.
С появлением в 1965 году нашего дорогого, любимого, похожего одновременно на двугорбого верблюда и американские горки, самого длинного в Европе, нашего уставшего и нуждающегося, словом, нашегонашего моста через Волгу Саратов и Энгельс слились в братском объятье. Нет более первого-второго сорта, цепочки золотых огней соединили берега и города. За эти десятилетия и саратовцы, и энгельсцы привыкли к тому, что, по существу, живут в одном городе, который почемуто власти никак не желают в таковом статусе узаконить. Между прочим: почему? В советские времена официально объясняли причинами идеологическими – Энгельс единственный в СССР город имени Энгельса, а неофициально – экономическими: при объединении Саратов становился миллионником, требующим другой категории снабжения, тогда как 150 тысяч покровцев держали на райцентровском пайке. Но что мешает слиянию сейчас?
Через саратовский журнал “Общественное мнение” я задал этот вопрос мэру Саратова Олегу Грищенко, который ответил: “Я считаю, что Саратов и Энгельс – это совершенно разные города. (…) И даже символы города у нас разные, хотя и живем мы у одной реки. Так зачем нарушать то, что складывалось даже не десятилетиями, а веками?” Тот факт, что “многие покровчане работают здесь, в Саратове”, по мнению нашего мэра, ничего не значит. Куда более важным ему показалась проблема: “если это будет один город, как мы его назовем? – Саратов? Или Энгельс? И в том и в другом случае обидим жителей”. Саратовский мэр не слышит, что, называя жителей Энгельса покровчанами, он уже сам ответил на вопрос, насколько органично и дорого жителям левого берега имя основоположника научного коммунизма.
А тут еще недавно масла в огонь подлили как бы мои единомышленники по вопросу объединения, но тугие на ухо земляки, которые предложили переименовать объединенный город в Гагарин. Как видно, и противников объединения, и “гагаринцев” роднит странное убеждение, что жителям Энгельса прямотаки против души стать саратовцами.
Словом, проблема живет, а за последние годы появился у нее еще один аспект. Его озвучил энгельсский мэр Михаил Лысенко: “Нельзя лучшее присоединять к худшему”. И впрямь, за период мэрства в Саратове Юрия Аксененко, по деяниям которого наконец-таки прокуратурой возбуждено уголовное дело, Саратов, прежде всего в благоустройстве и дорогах, заметно отстал от младшего брата.
И все же, и атлас “Саратовское озеро” тому глубокое подтверждение, жители левого и правого берегов, двух городов со всеми прилегающими поселками и селами, представляют собою неразрывное, притом не сейчас сложившееся, целое.
“Объектом музейного исследования стала локальная территория “Саратовского озера”. Провокационность этого концепта (хотя по геоморфологическим признакам Волга у Саратова уже скоро полвека как имеет все признаки водоема озерноречного типа) задает нетривиальный ракурс исследовательской стратегии, открывая совершенно новое пространство для краеведческого и музейного исследования. Пространство Саратовского озера – акватории и берегов Волги в границах градостроительной системы Саратов – Энгельс – практически не проявлено в современном пространственном мифе, несмотря на обилие культурно-символических ресурсов, с этим пространством связанных. (…) Феномен Волги всегда задавал особый тон в локальных событиях истории поволжских городов и населенных пунктов, однако именно в области Саратова – Энгельса он приобрел уникальное двоичное звучание. Сегодня городская агломерация “Большой Саратов” объединена единым рынком труда и пространством повседневности, для которой Волга выступает в качестве внутреннего водоема” (из “Преамбулы” руководителя проекта Ольги Карповой).
Читая эту превосходную статью, я, правда, спотыкался о музейную составляющую проекта, вероятно, просто не до конца разобравшись в том новом смысле, что вкладывают авторы в традиционное понятия “музей”. Мне все-таки всегда казалось, что музей это нечто, фиксирующее уже прошедшее в жизни – в культуре, политике, быту, но не организатор этой самой жизни. Таковая не просто расширительная, но принципиально новая роль музея, разумеется, современна, с нею связано много нынешних проектов, как накатывающий прямотаки девятый вал инсталляций и т.д. Я не хочу, да и вряд ли сумею с этим спорить, но останусь пока при своем мнении, что кесарю кесарево, а музею эрмитажево.
12 июля 2007 года в Саратове – Энгельсе состоялось подведение итогов проекта “Саратовское озеро”. Я побывал на первой его части в Доме-музее Павла Кузнецова, на выставке-акции “погрYжение”. Вероятно, устарел я для такого рода акций. Если над страницами атласа меня то и дело охватывали волнения разного рода: патриотические, научные, эстетические, то демонстрация найденного на Увеке камня с дыркою, сквозь которую участникам акции предлагалось поглядеть, навела на меня тоску.
Да и в атласе немало страниц, которые упрямо связываются в моем восприятии не с пространством, в котором я, как саратовец, живу седьмой десяток лет, а со злополучным артефактом в виде дырявого камушка. Так, витиеватые рассуждения о сфере сакрального в статьях Александра Капернаумова повергли меня в оцепенение: “Глаза, покатившись по свету, не захотят вернуться в старые, удобные формы. Они будут видеть всем шаром яблока, смотреть внутрь всей остальной частью глаза. Там есть, на что взглянуть…” “В природе, в гуманитарном ландшафтоведении, “тайное” так же, как и в жизненных чувственных столкновениях, измеряется сердечными жимами. Эту единицу применяли еще средневековые монахигерменевтики. Высшая степень сакрального в предмете равна 40 сердечным жимам. Как замеры удастся сделать нам, мы не знаем. Мы полны решимости”. “(…) известны зоны поиска, где предположительно должны находиться точки сакральной пульсации”.
Ну и ладно, ведь речь идет, в общем-то, о понятных вещах, а выводы следуют порой прямотаки замшелые: “Многое придется оставить – дома, машины, приборы, – придется идти почти голым…” Ср.: “Юноши и девушки, мужчины и женщины, вылезайте из насиженных логовищ, идите, нагие и счастливые, в хоровод под солнце дикого зверя!..” К этому призывал слушателей в 1914м году футурист Сапожков – персонаж романа Ал. Н. Толстого “Хождение по мукам” (1919–1921).
А еще у меня сохранились несколько писем читателя из Москвы, который присылал в “Волгу” статьи, призывающие соотечественников переменить пагубный городской образ жизни и перейти в Зазеркалье. Для этого он предлагал переселиться под землю: “Как бы нам примириться с природой и научиться строить под земельными кровлями. Причем осваивать линейно, на основе суммы линий, линейного концентрата с метровентом, с линиями энергоснабжения, с линиями горячей и холодной воды и даже с продовольственными и пивными почтами вакуумными и пневматическими”. Прилагался чертеж подземных “метровентов”. Этот гражданин Пузиков Ю.Д. в 1994 году обращал внимание на “Бассейн Волги, как Русскую равнину в Царстве Светового Дня (ЦСД), в которое можно войти только из подземных метровентов”. В конверт он еще вкладывал отксерокопированные листовки:
|
ВсяТехническая СМУТА сПолировки БуДет СДута |
|
вНЕДрахЗерКАЛаВиТАя БуДЕМЖитьМЫнесТраДАя |
Я вспомнил про Пузикова, читая в атласе такое, например: “У Саратовского озера есть и третье измерение – вертикаль, соединяющая землю и небо, где властвуют ветры и мифологические существа, звезды небесные и звезды земные. Некоторые считают, что Саратовское озеро – это еще и ворота в Космос” (Ольга Карпова).
Но так думают, или по меньшей мере пишут, те же самые люди, что придумали и осуществили замечательный проект и создали атлас. Они же, помимо поисков сакральности, без дураков любят и знают до мелочей внутри и около саратовскоэнгельсский мир и его волжские просторы, подводное царство и островные нравы, окраинный быт и нашу неофициальную топонимику (в атласе чудесный словарик), и своих предшественников: в атласе присутствуют Павел Кузнецов, Василий Розанов, Александр Гераклитов, Борис Пильняк, Владимир Милашевский. Душа, как я понимаю, проекта – Игорь Сорокин, не только предается глобальным поискам сакральных следов в нашей истории, но пишет о вкусе и запахе волжской воды, позируя притом перед фотообъективом в полуподводном пребывании с маской и дыхательной трубкой на лице. И остается мне, памятуя о скрытости для непосвященных, а именно таково первоначальное значение слова “сакральность”, почтительно отнестись к его непомерному присутствию в атласе “Саратовское озеро”.
Тем более что 140 крупноформатных, отлично отпечатанных страниц атласа до предела насыщены разнообразнейшей саратовсковолжской тематикой. Помимо упоминавшихся, назову еще превосходные, написанные, как в старину писались физиологические очерки, тексты Алексея Голицына “Затон”, Николая Аржанова “Волгоозеро”, исторические статьи “Физика и геометрия саратовской истории” Игоря Сорокина, “Волны каменной тверди” Светланы Браташовой, “Правый берег” Виталия Кошкина, описание подводной охоты – “Жизнь в Зазеркалье” Сергея Трунева, целый цикл текстов о феномене происхождения, истории, жизнедеятельности, нравах недалеких волжских островов. Словом, осевая идея проекта и атласа собрала вокруг себя множество разнотемных и разножанровых текстов.
По оригинальности и супернасыщенности саратовским колоритом фотографии, чертежи, карты, рисунки “Саратовского озера” составили не сопутствующую, просто иллюстрирующую тексты, но и самоценную часть книги.
Возвращаясь к установочной “Преамбуле” Ольги Карповой, можно сказать, что заявленная там цель: “Авторы ставили перед собою, может быть, и нескромную задачу представить не просто описание географических особенностей окрестностей двух городов, расположенных в акватории Саратовского озера, или историческую ретроспекцию их сосуществования, но обрисовать культурно-символическое пространство уникального места, предлагая по-новому взглянуть на место, в котором все мы живем”, успешно достигнута, притом с некоторой, я бы даже сказал, заразительной лихостью.
ТРЕТЬИМ БУДУ
Галина Ермошина “Разные, но чужие”, Мария Галина “Двенадцать?”, Ольга Богуславская “Делай с нами”, Александр Уланов “Повседневность”, Мария Галина “Ностальгия в сети”, Александр Агеев “Юбилейное”, Анна Кузнецова “Ни дня без книги” – “Знамя”, 2008, №1
Я написал и напечатал с 1971 года примерно 400 рецензий десятках в трех журналов и газет. При воспоминании о некоторых на ум идут слова режиссера самодеятельного театра из кинофильма “Берегись автомобиля”: “Кого мы только не играли – лучше и не вспоминать!”
Когда я начинал печататься, существовала непременная веха, с которой в тебе начинали признавать профессионального критика: тошнотворно именуемая, так называемая проблемная статья. В ходу были еще статья-портрет и статья-обзор, но венцом была проблемная статья. Тьфу!
И вот, когда – дело прошлое – по близкой дружбе с заведующим редакцией критики издательства “Современник” мне было предложено издать книгу, то условием было наличие в ней проблемных статей. Каковых я не умел и не хотел писать. Я любил или не любил книгу, меня мог интересовать или не интересовать автор в целом. Но высасывать из пальца то, чего и быть-то в те времена не могло – проблему – я не умел. Но – куды деваться! – я принялся сооружать (и понял, что был не одинок в этом) проблемные статьи из рецензий, слепливая их в более-менее связный тематический или иной ряд.
Какое-то время я еще занимался этим недостойным делом, унижающим великий жанр рецензии, пока однажды не зарекся и с еще большим удовольствием и даже, не побоюсь сказать, усовершенствованием продолжал писать рецензии. Более всего на прозу художественную, мемуарную, документальную, литературоведение, критику, публикации материалов, а также, особенно когда пришлось служить в газете и иллюстрированном журнале, на спектакли, кинофильмы, телесериалы, художественные выставки и кинофестивали. Но и о последних я не писал репортажей – писал рецензии. Реже всего, а точнее, крайне редко случались рецензии на поэтические книги; тем приятнее совсем недавно было узнать, что к моей старой, 92-го или 93-го года, “волжской” рецензии на сборник стихов Яна Сатуновского (подписанной литерой Б.) проявили интерес современные исследователи творчества поэта.
Это я все к тому, что в известной мере могу считать себя если не мастером, то кандидатом в мастера в деле написания рецензий.
Чтение толстого журнала я начинаю всегда с раздела библиографии. И сужу о новом издании прежде всего по отделу библиографии. Читая отдел библиографии, я пристрастен и ревнив. И полон признательности и уважения к тем, кто достойно ведет отдел библиографии. Даже большего уважения, чем к авторам талантливых рецензий. По многолетнему опыту знаю, как трудно собрать полноценный блок рецензий.
Это было непросто даже в советское время, когда гонорар за средних размеров рецензию был примерно равен средней месячной зарплате. Что же сейчас, когда гонорара за рецензию едва хватит на месячную оплату телефона с Интернетом…
Итак, раздел “Наблюдатель” в 1-м номере журнала “Знамя” за этот год. Раздел, в свою очередь, подразделен на рубрики. Здесь я должен заметить, что, на мой вкус, и “Наблюдателю”, и журналу в целом несколько вредит излишняя приверженность – как бы это назвать – рубрикации. Судите сами.
Проза и стихи печатаются без рубрик (за исключением недавно введенных “Карт-бланш” (известные литературы представляют дебютантов) и “Неформат” (жанрово непривычные тексты), далее журнал имеет отдельно “Non fiction”, “Непрошедшее”, которое, в свою очередь, подразделяется на “Архив”, “Свидетельства”, “Мемуары”, публицистика же имеет внутри себя “Время и место”, “Позицию”, “Образ жизни”, “Между жанрами”, “Человек в пейзаже”, “Studio”. Конечно, можно предположить, что подобные указатели помогают читателю. Но читатели “Знамени”, как и других толстых журналов, смею быть уверен, господа весьма грамотные, излишняя опека им не нужна. А беспрерывные указующие персты уже не облегчают, а затрудняют выбор текста. К тому же изобретение новых и новых рубрик провоцирует продолжение, и ведь можно дойти до того, что к каждому тексту их придумывать. Я сам был жертвою такого увлечения, когда в газете “Новые времена” (2002–2005) мы наперегонки изобретали новые рубрики для каждой публикации, пока однажды не поняли, что так ведь, как в известном анекдоте, можно и до мышей дотрахаться.
“Наблюдатель” в 1-м номере подразделяется на “Книжные серии”, “Вокруг еды”, “Арахна” (постоянная рубрика Марии Галиной о всемирной паутине), “Предъявите контекст” (авторская колонка Александра Агеева) и “Ни дня без книги” – постоянный блок коротких рецензий шефа отдела библиографии Анны Кузнецовой.
Не боясь перебрать в похвале, скажу, что “Наблюдатель” – настоящий журнал в журнале. На 28 страницах рассказано о 63 книгах, сайте “Газета в сети” и двух журнальных статьях.
Книги “Художественной серии” издания НЛО (Г. Ермошина), поэтиче-
ские сборники, выпущенные на Украине (М. Галина), кулинарные руководства разных времен и народов, всего числом 14 (О. Богуславская), сюда же примыкают книги об итальянской кухне, истории мороженого и краткой истории туалета (А. Уланов). И это лишь самые крупные тексты. Как нынче выражается молодежь: “Супер!”
И в конце одно маленькое замечание. Не могу пройти мимо того обидного и неверного правила, которого придерживаются, к сожалению, не только в “Знамени”, – набирать фамилии авторов рецензий меньшим кеглем, чем – прозы, стихов или статей. Что за дискриминация жанра и приверженных ему авторов!
Ну, так с кем и почему я намерен стать третьим?
Дело в том, что, задумав этот текст, я назвал его, по аналогии с известной книгой Анатолия Эфроса, – “Рецензия – любовь моя”. Замечательно. Но что-то меня смутно беспокоило, пока не вспомнил и не открыл все то же “Знамя”, №10 за прошлый год. Там напечатана рецензия Андрея Туркова на книгу Михаила Копелиовича “Рецензия – любовь моя”, изданную в Тель-Авиве в 2006 году.
Вот к ним-то я и присоединяюсь.
ЖИЛИ-БЫЛИ
Я решил сосчитать число русских писателей ХIХ века, так или иначе связанных с Саратовом, по статьям в биографическом словаре “Русские писатели. 1800–1917”. Большинство этих имен никогда не встречалось мне в саратовской научной или массовой периодике. Подсчет произведен по пяти томам Словаря. Хотя и предстоит выпуск еще одного или двух томов, но ожидать их мне затруднительно: ведь между выходом 4-го и 5-го томов пролегло 8 лет! (Подробнее о Словаре русских писателей см. мою статью “Раз, два, три, четыре, пять…”: “Волга – ХХI век”, 2007, №11-12).
Авось кто-нибудь из наших молодых филологов заинтересуется и выберет себе предмет исследования. Ведь, насколько мне известно, в Саратове не слишком-то в чести изучение жизни и творчества подзабытых писателей-земляков. Даже музей К. А. Федина, как бы по определению призванный стать литературным центром собирания и изучения наследия саратовских писателей, все более превращается в прокатную площадку таких далеких от саратовской словесности предметов, как передвижной свитер Высоцкого-Гамлета.
1. Аникин С.В., прозаик, публицист, общест. деятель (1869–1919)
2. Арефьев В.С., фольклорист, публицист, этнограф, бытописатель Сибири
(1874–1901)
3. Аристов И.Г., поэт (1783–1819)
4. Белов Е.А., историк, педагог, критик, мемуарист (1828–1895)
5. Бибиков М.П., прозаик (1812–1856)
6. Благосветлов Г.Е., журналист, публицист (1824–1880)
7. Боане А.К., поэтесса, беллетристка, переводчица (1869–1939)
8. Богданов А.А., поэт, прозаик, публицист (1874–1939)
9. Бошняк А.К., литератор (1988–1831)
10. Брихничев И.П., публицист, издатель, поэт (1879–1968)
11. Будищев А.Н., прозаик, поэт (1864–1916)
12. Бутков Я.П., прозаик (1821–1856)
13. Введенский И.И., переводчик, критик, педагог (1813–1855)
14. Вердеревский Е.А., поэт, журналист, очеркист (1825–1867)
15. Взмётнев П.А., поэт-дилетант (1791–1877)
16. Вовчок Марко, украинский и русский прозаик, переводчица (1833–1907)
17. Волков Ю.А., очеркист, критик, автор стихов (1826–1862)
18. Волохов П.М., очеркист (1852–1921)
19. Воронин И.Г., поэт, очеркист (1840–1883)
20. Воронов М.А., прозаик и публицист (1840–1873)
21. Габбе П.А., поэт, переводчик, публицист (1799–после 1841)
22. Ганейзер Е.А., публицист, прозаик (1861–1938)
23. Глаголин Б.С., драматург, театральный критик, актер и режиссер (1879–1948)
24. Голицын А.С., поэт-дилетант (1789–1858)
25. Голицын М.Г., поэт, публицист (1808–1869)
26. Голицын С.Г., поэт-дилетант (1803–1868)
27. Головачёв А.А., публицист (1819–1903)
28. Григорьев П.В., поэт, публицист (1842–1914)
29. Грузинцов А.Н., драматург, поэт (1779–1819)
30. Губер Э.И., поэт, переводчик (1814–1847)
31. Гумилевский Л.И., поэт, прозаик (1890–1976)
32. Гусев С.С., фельетонист, прозаик (1854–1922)
33. Давыдов Д.В., поэт, прозаик (1784–1839)
34. Дмитриева В.И., прозаик (1859–1947)
35. Европеус А.К., писательница, переводчица (1837–1895)
36. Есипов Г.В., историк, автор исторических очерков и рассказов (1812–1899)
37. Жадовский П.В., поэт, очеркист (1825–1891)
38. Жилкин И.В., журналист, прозаик, общест. деятель (1874–1958)
39. Жиркевич А.В., литератор (1857–1927)
40. Жирмунский В.М., литературовед, литературный критик, лингвист (1891–1971)
41. Зарин А.Е., прозаик, журналист (1862–1929)
42. Зарина Е.И., прозаик (1837–1940)
43. Зенкевич М.А., поэт, переводчик (1891–1973)
44. Зыков Д.П., критик (1797–1827)
45. Иванов-Разумник (Разумник Васильевич Иванов), критик, публицист, журналист, историк русской литературы и общест. мысли, мемуарист (1878–1946)
46. Ильин Н.Д., беллетрист (1852–после 1915)
47. Каронин-Петропавловский Н.Е., прозаик (1853–1892)
48. Киреев А.Д., поэт (1796–1857)
49. Кишенский Д.Д., драматург, публицист (1834–1881)
50. Клеменц Д.А., публицист, археолог, этнограф (1848–1914)
51. Кобяков П.Н., драматург-переводчик (1784–1818)
52. Колосов Е.Е., историк, публицист (1879–1937)
53. Комаров А.А., поэт (1810–1874)
54. Кондурушкин С.С., прозаик, журналист (1874–1919)
55. Коновалов И.А., публицист (1884–1911)
56. Константинов М.К., драматург (1875–1950)
57. Костомаров Н.И., историк, поэт, прозаик, литературный критик (1817–1885)
58. Кошкаров (Кошкарев) С.И., поэт (1878–1919)
59. Кузмин А.К., поэт-дилетант, мемуарист (1796–1850)
60. Кускова Е.Д., публицистка, издательница, мемуаристка (1869–1958)
61. Ладыженский В.Н., прозаик, поэт (1859–1932)
62. Лебедев Н.К., прозаик (1846–1888)
63. Лентовский М.В., антрепренер, актер, режиссер, автор пьес (1843–1906)
64. Леопольдов А.Ф., публицист, историк, краевед (1800–1875)
65. Ливанов Ф.В., прозаик, публицист (?–1878)
66. Лукин Г.Г., драматург (ок. 1855–не позднее 1926)
67. Лунин А.А., поэт, автор очерков (1839–после 1906)
68. Маздорф А.К., поэт (1790–1820)
69. Макашин С.А., прозаик (1827–1862)
70. Мердер Н.И., прозаик (1839–1906)
71. Мицкевич С.И., очеркист, мемуарист, общест. деятель (1869–1944)
72. Молоствов Н.Г., критик, журналист (1871–1910)
73. Мордовцев Д.Л., прозаик, публицист, историк (1830–1905)
74. Мордовцева (Пасхалова) А.Н., фольклористка, поэтесса (1823–1886)
75. Морозов М.В., журналист, литературный, театральный, художественный критик (1868–1938)
76. Мошин А.Н., прозаик, драматург, фольклорист, краевед (1870–1929)
77. Мысовский-Светогорский С.Д., поэт-самоучка (1812–1863)
78. Недолин С.А., поэт, прозаик, драматург, литературный и театральный критик, издатель (1880–1954)
79. Никандров Н.Н., прозаик (1878–1964)
80. Норов А.С., поэт, переводчик (1798–1864)
81. Олигер Н.Ф., прозаик, драматург (1882–1919)
82. Орешин П.В., поэт, прозаик (1887–1938)
83. Панов Н.А., поэт (1861–1906)
84. Переводчикова А.В., поэтесса (1838–1908)
85. Петров-Водкин К.С., художник, теоретик, искусства, драматург, прозаик (1878–1939)
86. Пиксанов Н.К., филолог-русист, библиограф, историк общественной мысли (1878–1969)
87. Позняк Д.М., прозаик (1842–1896)
88. Поливанов П.С., мемуарист, поэт ((1859–1903)
89. Порецкий А.У., публицист, журналист, автор стихов для детей (1818–1879)
90. Поступаев Ф.Е., поэт, прозаик (1872–1931)
91. Премиров М.Л., прозаик, очеркист (1878–1935)
92. Пыпин А.Н., историк литературы и общественной мысли (1833–1904)
93. Пятницкий Н.М., переводчик (1819–1889)
94. Радищев Н.А., поэт, переводчик (1778–1829)
95. Ровинский П.А., этнограф, публицист (1831–1916)
96. Розанов А.И., литератор, мемуарист (1825–1895)
97. Ротчев А.Г., поэт, переводчик, публицист (1806–1873)
98. Рунова О.П., прозаик (1864–1952)
99. Салов И.А., беллетрист, мемуарист, автор драм. произведений (1834–1902)
100. Сидоров Ю.А., поэт (1887–1909)
101. Скалдин А.Д., поэт, прозаик (1889–1943)
102. Слепцов В.А., прозаик, публицист (1836–1878)
103. Смирнов А.А., литературный критик, автор стихов, общест. деятель (1864–1943)
104. Соловьев Н.И., литературный критик, публицист (1831–1874)
105. Соловьев С.М. , поэт, прозаик, религиозный публицист, переводчик (1885–1942)
106. Соловьев-Несмелов Н.А., прозаик, мемуарист (1849–1901)