Стихи
Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2018
Наталья Панишева родилась в 1987 году в Кирове. Окончила филологический факультет Вятского государственного гуманитарного университета, кандидат филологических наук. Публиковалась в журнале «Москва», интернет-журналах Textura, «Пролог». Автор трех поэтических сборников.
***
Так и будет, моя хорошая, так и будет:
Солнца бубен,
Звенящий полдень, плывущий зной,
На скамейке оставленный – в синей обложке – Бунин.
Восемнадцатый. Двадцать первый. Тридцать седьмой.
Будет лето. Опасное лето. И канут в Лету
От квартиры пустой бессмысленные ключи.
Но давай мы с тобой не будем пока об этом,
Мы экзамен держать готовимся по билетам.
Ты пока перечитывай, запоминай, учись.
***
Письма в провинцию. Нож костяной.
Я первым долгом читаю постскриптум
И прислоняюсь к стене. За стеной –
Маленький мальчик, терзающий скрипку.
Вспомнишь, что каждый вот так начинал:
Помесь любви и рутинной работы.
Сколько их мается по вечерам,
Мальчиков, не попадающих в ноты.
Кажется, это уже седина,
Тронешь ладонью – всего лишь белила.
Настежь балкон, над балконом – луна.
Глубже вздохнуть и вцепиться в перила.
Тянутся между столбов провода,
Словно линейки из нотной тетради.
Жизнь не закончится. Нет. Никогда.
Мальчик, играй бога ради.
***
Покажи, хороший мой, где у тебя болит?
Где немецкий и польский? Где греческий и иврит?
Где молчание, или где шум и гомон?
Где цветёт ковыль, где качается сухостой,
Где играют дети в салки во ржи густой?
Там, где новостройки, или где старый город?
Двор полуденным солнцем до самых краёв залит,
Во дворе не осталось давным-давно никого своих,
Ветер треплет бельё на верёвках и жимолость молодую.
Прислонись спиной к расшатавшемуся крыльцу,
Одуванчика пух собери в кулак, поднеси к лицу,
Покажи мне и я подую.
***
На другой стороне бумаги – болота, леса, овраги
И от края отступ в четыре клетки – расчерченные поля.
На другой стороне деревья, деревня, стропила, лаги,
Золотые зёрна, саврасовские грачи, дымящаяся земля.
На другой стороне бежит тропинка от дома к дому,
Землю топчут гнедые кони, грызут железные удила,
Вьётся вышивка по подолу, всё ладно, всё складно, всё по-другому,
А на этой пусто. На этой белым-бело. На этой – зима.
***
Неподкованный конь выходил на просторы стола,
Журавли косяками летели по белым страницам,
А она и вино разлила и долги раздала,
Ей осталось исполнить одно обещание – сниться.
Мотылёк полетит на потушенный ею огонь,
Соловей захлебнётся руладой на пятом колене
И ударят часы. И пойдёт неподкованный конь
Вкруг да около кола на туго натянутой ленте.
Наши яблони держат сто тысяч грехов на весу.
Мотыльки вкруг потушенных ламп по привычке летают.
А она, собираясь к нему, заплетает косу.
Хоть косы уже нет много лет, всё равно заплетает.
На тяжёлые весла привычно ложится рука.
Тишина опускает еловые синие лапы.
Только падают яблоки. Только мерцает река.
Только бабочки бьются о купол потушенной лампы.
***
Расчерти на клеточки тротуар,
Гладкий камушек зажми в кулаке…
– Мне откуда знать зачем Грегуар
Пропадал вчера на реке.
Выпадает камень из детских рук
И кричит пищалка «уйди уйди»…
– Мне откуда знать, что за странный стук
Раздаётся в его груди.
Из открытых окон зовут домой,
Льётся музыка, женские голоса
И сосед твой, верный товарищ твой
Подзывает пса.
Он уйдёт, тебе не подав руки,
Он от глупых фантазий твоих сердит.
– Ты не веришь, но на берегу реки
На песке Грегуар сидит!
Он на поезд, дымящий вдали, глядит,
Он глядит на белые облака
И щегол поёт у него в груди,
И подруга спит на руках.
***
Наливается плод, вызревает в саду гроза.
Поглядишь, помолчишь. А попробуешь рассказать –
Убедишься сам, как легко потеряет нить
Говорящий, но не умеющий говорить.
Подожди. Если хочешь о чём-то спросить – спроси.
Почитай «Шахнаме»: говорящие на фарси
Отчего-то спокойнее дышат и нараспев
Умудряются жить, а ещё – усмиряют дев,
Приручают птиц, уговаривают богов…
Только если речи выходят из берегов,
А в дремучих лесах не найти одолень-травы.
Что осталось? Язык свой пробовать на излом.
Рукава наших рек за спиной затянуть узлом.
Птичье пение перенять. Научиться выть.
***
Свет в твоём окне как всегда допоздна горит,
У соседей за стенкой скандал и битьё посуды.
Ты наморщишь лоб, вычленяя искомый ритм
Из пульсации стрелок и стрёкота «Ундервуда».
В кухне тикают ходики, шелестит календарь,
С поднебесных высот возвращающий в мир тварный.
Ты стоишь и куришь, и вглядываешься вдаль,
Где по рельсам катится, вздрагивая, товарный.