Последствия одной жалобы в Союз писателей СССР
Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2017
28 марта 1937 года
саратовский поэт Вадим Земной[1] сочинил письмо, которое по надрыву
напоминало бессмертную эпистолу чеховского Ваньки. С той разницей, что «милый
дедушка» – генеральный секретарь Союза писателей СССР Владимир Ставский[2] – послание подопечного получил и принял
исчерпывающие меры.
Итак, письмо члена СП
Земного, копия[3] которого сохранилась среди апелляционных
дел коммунистов Фрунзенского райкома ВКП(б) города Саратова:
Тов. Ставский!
Сегодня я получил Вашу
телеграмму: «Напишите подробнее о взаимоотношениях с издательством. В какой
помощи Вы нуждаетесь. Ставский».
Мне очень горько
затруднять Вас, но я вынужден писать много.
…Четвертый год нахожусь
я в рядах так называемого саратовского литературного актива, который
представляет собой страшное, опустошающее болото.
Около двух лет в
одиночку, лишенный поддержки, боролся я с контрреволюционерами Бабушкиным[4]
и Волковым[5]
(первый – наглый троцкист, второй – больше пяти лет собирал антисоветские
анекдоты и частушки и распространял их среди своих знакомых). Оба они
возглавляли Саратовское отделение С.С.П. вплоть до изъятия их органами НКВД.
Теперь никто не
сомневается, что Бабушкин – враг, но тогда принципиальную политическую борьбу
между мною и Бабушкиным многие считали склокой и травили меня за
«несработанность с большим писателем».
Враги изъяты, посажены,
но болото аполитичности, антиобщественных поступков либо прямых антисоветских
разговоров – до сих пор не ликвидировано.
…Три причины сводят к
нулю общественную жизнь нашего отделения:
1. Наша партгруппа
(Касперский[6],
Земной, Смирнов-Ульяновский[7], Кассиль[8]) абсолютно бездействует. Мы никогда не
собирались. Мы никогда не обсуждали вопросов советской литературы, мы не
говорили о наших людях, не интересовались их нуждами, творческими планами,
настроениями. Наша партгруппа совершенно забыла известное решение ЦК ВКП(б) и
многочисленные высказывания М. Горького, тов. Стецкого[9] и Ваши – о роли партийных групп в
отделениях Союза писателей.
2. Обком ВКП(б) ничего
не знает о жизни и работе Саратовского отделения С.С.П., так как многочисленные
«руководители» нашего отделения, чтобы не получить выговора за плохую работу,
занимаются очковтирательством и вводят в заблуждение бюро Обкома.
Казалось бы, что
вмешательство органов НКВД должно было напомнить о существовании писателей,
казалось бы, что Обком партии обязан был помочь нашему отделению отряхнуться от
мерзостей и приняться за серьезную творческую работу, – но ничего этого не
случилось. Наоборот, после изъятия явных врагов народа наступила полоса полного
равнодушия к делам и судьбам литературной организации культурнейшего волжского
города.
3. Руководители нашего
отделения С.С.П. – председатель Касперский (редактор газеты «Коммунист»),
ответственный секретарь Кассиль – абсолютно бездействуют: Касперский – потому,
что перегружен основной работой, Кассиль – потому, что за его спиной стоят
невидимые, но совершенно реальные покровители. Только так объясняют наши люди,
в том числе и я, неуязвимость Кассиля, который уже полтора года совершенно
напрасно получает 500 руб. в месяц за так называемое «руководство» Саратовским
отделением С.С.П.
Какова цена этому
«руководству», можно судить по протоколу писательского собрания от 16-го
августа 1936 г., в котором записано единодушное требование всех писателей с
правлением во главе о немедленном отстранении бездействующего Кассиля от
руководства. Я передал этот протокол в Обком на второй же день… но Кассиль
продолжает работать.
5-го ноября 1936 г. в
письме, адресованном Вам лично и Обкому, мы снова требовали снятия Кассиля
(письмо подписали 8 человек, в том числе 4 коммуниста и все правление)… и
Кассиль продолжает «работать».
Два месяца назад от
имени всей организации я заявил тов. Касперскому категорический протест по
поводу «работы» Кассиля… но Кассиль продолжает «работать».
Все это привело к тому,
что писатели, чувствуя за спиной Кассиля покровителей (в том числе –
Касперского и Льва Кассиля из Москвы) перестали критиковать бездействие
«руководителей», но, затаив законное возмущение, идут в кабаки, пьянствуют,
ведут склочные, обывательские разговоры и упрашивают меня махнуть на все рукой
и не писать в Москву, так как «все равно ничего не выйдет, только зря нервы
портить будем».
Не случайно поэтому на все запросы Всесоюзного
правления мы отвечаем скупо, с огромными опозданиями, либо не отвечаем вовсе.
Рядовые писатели, наученные горьким опытом, больше ничему не верят, а «вожди»
отделения прямо заинтересованы в том, чтобы Москва не знала о наших делах.
Не случайно поэтому в
выходящем на днях альманахе печатается повесть[10] Кассиля (забракованная всей
организацией), о которой даже беспартийный Ст. Дальний[11] писал: «Более жуткого никогда ничего не
приходилось читать… Это поистине антихудожественная и политически вредная
стряпня»…
…Как заместитель
редактора альманаха я предложил изъять повесть Кассиля, но Касперский отклонил
мое требование, я написал официальное письмо-заявление, но Касперский отказался
его принять (я направляю это письмо Вам).
…Третий месяц я
настаиваю на проведении писательского собрания, чтобы обсудить вопросы
подготовки к 20-летию Октября, чтобы помочь писателям в их творческой работе,
посвященной 20-летию социалистической революции в СССР, но Кассиль саботирует
мое предложение, и я знаю почему: все писатели, собранные воедино, решительно
заговорят о «руководителях», т.е. о Кассиле в первую очередь.
В такой атмосфере,
затхлой и душной, приходится жить и работать.
Жизнью писателя в
Саратове никогда и никто не интересовался. Все областные и городские партийные,
комсомольские, советские организации не знают своих писателей, не помогают им,
не болеют за судьбы областной художественной литературы.
Областное «переиздательство» продолжает переиздавать корифеев,
действительных и мнимых, и совершенно не помогает, да и не хочет помогать своим
писателям. Больше того, окружив себя случайным авторским коллективом,
представители которого то и дело отсекаются органами НКВД, Саратовское издательство
игнорирует местных писателей, издевается над ними. Был случай, когда редактор
художественной литературы в беседе с одним из наших писателей заявил: «Если бы
ты не работал в Союзе писателей, мы скорее бы издали твою книгу».
…Вот почему я убедительно
прошу Вас ходатайствовать перед ЦК ВКП(б) о моем праве на выезд из Саратова.
Этот вопрос я поднимаю здесь около двух лет, но меня не отпускают… Я согласен
работать в любом городе Советского Союза, только не в Саратове, где расти
писатель не может, – в этом вероятно убедились все посетившие нас
писатели-москвичи: Ф. Гладков[12],
Ф. Панферов[13],
М. Голодный[14],
А. Веселый[15],
Замойский[16], А. Богданов[17], Дорогойченко[18] и другие товарищи.
Реакция на жалобу
Вадима Земного, вероятно, превзошла его ожидания. 15 мая в «Литературной
газете» появилась разгромная рецензия[19] на
альманах «Литературный Саратов», и в тот же день ее автор – А. Жучков приехал в
Саратов, чтобы выступить на собрании местных писателей.
Конфликты
в саратовском СП, которые предшествовали письму Земного, описаны в предыдущей публикации[20] данного цикла, а также в воспоминаниях
писателя Николая Кирюхина[21].
Стенограмма[22]
общего собрания писателей г. Саратова по отчету правления областного отделения
Союза писателей велась с 15 мая по 16 мая 1937 г. и приводится в сокращении.
Собрание Саратовского
отделения Союза советских писателей от 15 мая 1937 г.
Отчетный доклад
правления Саратовского отделения Союза писателей – тов. Кассиль.
Товарищи! Областное
правление Союза писателей отчитывается впервые за свое существование после
Первого съезда писателей[23],
это происходит в тот момент, когда в нашей стране происходит ряд чрезвычайно
важных событий, безусловно показывающих величайший рост культуры в нашей
стране, оживление всей жизни нашей советской страны. Серия отчетов правлений,
прошедшая в ряде городов, московское собрание писателей, доклады на пушкинских
собраниях, носящие отчетный характер, – все эти моменты происходят в условиях,
когда в нашей стране принята Конституция, являющаяся завершением победы
социализма. Отчеты, которые прошли на местах, в Ростове, в Казани, проходящий у
нас, организуются в те дни, когда наша страна обсуждает вопросы третьего
пятилетнего плана, когда идет практическое осуществление решений Февральского
пленума ЦК. Проводящиеся районные, городские и областные конференции, все те
животрепещущие вопросы, которые поднимаются в области культурного строительства
и строительства 3-й пятилетки – все эти моменты находятся в неразрывной связи с
большим демократизмом, с подъемом активности всех трудящихся масс населения.
Прошедшие перевыборы партийных организаций, Пленум ВЦСПС, готовящиеся городская
и областная конференции, громаднейший рост активности масс трудящихся, общий их
подъем, все это говорит о культурном росте нашего Советского Союза. Это
оживление, которое наблюдается на всех участках нашей страны, не может пройти
мимо и против оживления на литературном фронте. 1937 год с самого же начала
принес немало побед на культурном фронте и, в частности, на литературном
фронте. Блестяще проведенные пушкинские дни, декады национальных искусств –
грузинского и узбекского в Москве и казахского – в Ленинграде, выходящие сейчас
новые книги: Вирта[24]
«Закономерность», Панферова 4-я часть «Брусков» – «Творчество», новый роман Синклера «У нас это невозможно»[25] – все это говорит о том, что наша страна
живет животрепещущей жизнью, осваивает новые культурные вопросы.
В этих условиях общего
подъема нашей страны, в условиях подъема, имеющегося в нашей области, что
подтверждается прошедшими выборами парткомов <пропуск в стенограмме>
общая волна самокритики, развернувшаяся на всех активах, показала, что в нашей
области имеется движение вперед на очень многих участках.
Теперь перейду
непосредственно к нашему положению, к повестке дня нашего сегодняшнего
собрания. Делая сегодня отчет областного правления Союза советских писателей за
2,5 года работы, мы должны со всей самокритичностью отметить, что в нашей
организации <…> самокритика не чувствуется, не чувствуется
вышеперечисленный общий подъем в стране и на большинстве участков по нашей
Саратовской области.
Несколько слов об
истории областного правления Саратовского отделения Союза советских писателей,
для того, чтобы проиллюстрировать целый ряд изменений, которые испытывала
организация писателей за время своего существования.
Около трех лет тому
назад собрался съезд писателей, в состав которого только что приняты были члены
и кандидаты Союза, утвержденные Москвой. На этом съезде присутствовал и целый
ряд гостей. Этот съезд избрал делегацию на Всесоюзный съезд и правление в
поставе следующих товарищей: <пропуск в стенограмме>
После выборов правления
и возвращения делегатов со Всесоюзного съезда началась организационная работа
по подготовке и оформлению лица правления. Начиная с октября месяца, примерно,
до февраля 1935 года проходил длительный период организационной неразберихи и
отчаянная борьба между «портфелями».
Чрезвычайно много
созданию организационной неразберихи всякого рода срывов способствовал
контрреволюционер, ныне разоблаченный враг народа Виктор Бабушкин, который
группировал молодых троцкистов, высказывал контрреволюционные мысли по поводу
создания советской литературы, мобилизуя группу молодежи, заявлял ей, что этой
молодежи принадлежит будущее в литературе под его руководством.
Эта группа была
разоблачена в феврале 1935 года, когда Виктор Бабушкин до разоблачения органами
НКВД был разоблачен партгруппой и исключен на партии. Так было с исключенным из
Союза его приспешником Виталием Волковым, ныне умершим.
После разоблачения и
очистки от чуждых элементов, <пропуск в стенограмме> начался
период оживления, период творческого роста небольшой писательской группы. За
весь 1934 год и начало 1935 года мы имели группу писателей, но не имели почти
книг. Единственная книга, которая была создана писателями, это «Горячий дым»
Вадима Земного. Эта книга, получившая различную оценку, имеет сейчас тот
существенный недостаток, что редактором, независимо от воли Земного, оказался
ныне разоблаченный враг народа <пропуск в стенограмме>.
Начиная с 1935 года и
до 1936 года, это был период наибольшего оживления для всего Саратовского
отделения Союза советских писателей. В это время заключили договора и выпустили
книги ряд товарищей. Вышел сборник пьес, где ведущее место занял т. Борисов[26]. <…>
Одновременно с этим
писатели приняли участие в составлении сборника «Литературный Саратов»,
альманах №1.
С точки зрения выпуска
продукции, этот год, начиная с января 1935 г. и по декабрь 1935 года, включая
сюда первые месяцы 1936 года, был наиболее благополучным. Земной в это время
выпускает книгу «Страна цветов», «Горячий дым». <…>
Вот, так сказать, годы
наибольшей продукции, вернее сказать, месяцы наибольшей продукции.
Как была поставлена
организационная работа? В это время в составе правления произошел ряд
изменений. С января м-ца 1935 года решением бюро
Крайкома партии я был рекомендован в Союз для исполнения обязанностей
ответственного секретаря, а тов. Касаткин – председателя. Была избрана
редколлегия в составе: т.т. Касаткина, Смирнова, Кассиля и <пропуск в
стенограмме> из Немреспублики, и пошла работа
по подготовке литературного сборника.
Кроме этого, в течение
1935-1936 года мы обсудили ряд творческих вопросов, обсудили две книги «Не
переводя дыхание» Эренбурга, «Петр Первый» Толстого. Провели занятия
поэтической секции. На общем собрании в 1936 году ставили и обсуждали итоги
пленума правления писателей, о Минском пленуме. Затем специальное собрание было
посвящено обсуждению ошибок Мариэтты Шагинян.
Разбирали и обсуждали Земного, Королькова[27] – их произведения. 3 раза собирались,
чтобы обсуждать произведения Валентины Мухиной[28]. Наконец, большое собрание с приехавшим
товарищем было проведено в 1935 году – в присутствии товарища Ф. Гладкова,
который знакомился с нашим творчеством и высказывался по выступлениям. Нужно и
эту сторону осветить – непосредственную работу Союза помимо творчества.
Третья сторона работы –
различные выступления писателей на местах, выступления с докладами на заводах,
в институтах, в лагерях и в целом ряде рабочих клубов.
Вот как обстоит дело с
точки зрения творческой продукции и, как видите, эта работа выводила нас за
пределы комнаты № 15 Дворца труда[29].
Нужно сказать, что за
это время у нас мало ставились творческие вопросы. Было проведено обсуждение
романа А. Толстого – «Петр Первый», обсуждение произведений Эренбурга – «Не
переводя дыхание», «День второй», но надо сказать, что эти обсуждения себя не
оправдывали, так как участие читателей в них было очень небольшое, несмотря на
то, что помещались извещения о них в газете. Товарищи, приходящие на эти
выступления из институтов, готовились к выступлениям, зачастую они оказывались
сильнее, чем мы. Я помню, например, очень активное выступление студента
пединститута при обсуждении «Петра Первого». После этого мы вели работу по
выпуску альманаха № 2, что привело к свертыванию творческой работы. В это время
к нам влилось несколько товарищей, в том числе Борис Неводов[30], <пропуск в стенограмме>
влился Дмитрий Борисов[31],
пришел Юрьев[32],
заключивший договор на детскую книгу и выступивший в альманахе со своим
рассказом, затем пришел Ленский[33], стала печататься Мухина. Этот
определенный застой в выпуске творческой продукции привел к тому, что мы стали
сокращать проведение собраний, в связи с чем наше творчество стало расти
чрезвычайно медленно. Я вам уже перечислил, сколько книг мы имели за 1935-36
гг. Почти каждый, кто претендовал на звание писателя, что-то выпустил, каждый
имел договор. Начиная же с 1936 г., мы ничего не имели вплоть до выпуска
альманаха № 2, чего-либо выпущенного Союзом писателей. Вот это падение от 6
книг в прошлом году к одному сборнику и свидетельствовало об общем упадке
работы писателей. В связи с этим мы имеем наличие разлагательной
линии – расчет на то, что если мы будем давать творческие отпуска, это будет
стимулировать работу каждого писателя. Правление, выделяя творческие отпуска,
опиралось на договора, которые были заключены с писателями. Эти отпуска были
выданы всему активу, я буду называть эту группу товарищей авторами альманаха,
так как они являлись наиболее активной группой, которая наиболее часто
появлялась в печати. Выдача творческих отпусков в результате привела к
материальному улучшению жизни товарищей и покупке дров, костюмов, галош, к
уплате задолженности по квартире – и только. Нельзя сказать, что эти товарищи
за время отпусков ничего не писали, каждый что-то из отпуска приносил, но он
мог бы дать это и без отпуска, так что нельзя сказать, что этот отпуск благотворно
отразился на творческом росте данного товарища.
В конечном счете все
это свелось к простой материальной помощи. В конечном счете творческие отпуска
ни в какой степени себя не оправдали. Это была надбавка к гонорару,
невразумительная раздача средств. Мы встали на путь доброго дядюшки из
областного Союза советских писателей.
Когда наступила осень
этого года, то здесь работа пошла по линии подготовки нового альманаха. Вопрос
о выходе книги стал приобретать иную плоскость. Многие товарищи заключили
договора, но качества не оказалось, чтобы можно было работы выпускать.
Саратовский ОблГИЗ считал, что вещи приемлемые, но
посылая их в Москву, получал отрицательные отзывы. Так было с книгой Королькова, которая была апробирована Союзом писателей, в
основном одобрена Облгизом, хотя официального ответа
он не давал, но забракована правлением Союза писателей в Москве. Так было с
книгой Тимохина[34]
с той лишь разницей, что рецензию Всесоюзное правление не давало, а давал РАПП,
обратился с личным письмом к Тимохину, очень крепко критикуя его книгу. Это
положение, в котором очутились Тимохин и Корольков, оно затормозило их
творческий рост. Они потеряли чувство уверенности, они не знали, есть смысл
дальше работать или нет.
Как товарищей, хорошо
выполняющих свои договора, я имею в виду Борисова и Юрьева – автора «Белой
нефти». Отдельные произведения лежали в портфеле года по полтора. Отсутствие
уверенности, что Москва не забракует, отсутствие уверенности в себе, все это
создавало определенный творческий застой.
Надо сказать, что самый
плохой период работы в саратовском отделении Союза писателей наступил с февраля
м-ца с/г., с Пушкинских дней до сегодняшнего дня. Во
всей слабости работы особенно начался развал после появления статей в «Молодом Сталинце» и в «Коммунисте». Если развал до некоторой
степени сглаживался, когда зашел вопрос о выпуске альманаха №3, о выпуске
Пушкинского сборника[35],
то после их выпуска работа как-то совершенно застыла.
Если взять общий
подъем, общее оживление, которое происходит у нас в стране, у нас в области с
литературным ростом и особенно сравнить с саратовским отделением Союза
писателей, то мы влачим жалкое существование, жутко отстаем от общих успехов
страны и области.
Возьмем состав нашего
Союза. У нас были приняты в Союз на Всесоюзном съезде т. Земной, Дальний, затем
люди, которые были впоследствии разоблачены. <пропуск в стенограмме>
был исключен по политическим материалам, исключен впоследствии Лепусе, не выпустивший в своей жизни ни одной статьи, ни
одной книги, принятый в состав как представитель военной организации. Он выехал
совсем из пределов Саратовской области в распоряжение ПРИВО.
Степан Дальний был
также принят в Союз писателей, но за время пребывания его в Союзе мы ничего от
него не имели, кроме нескольких колхозных сборников, и не можем зачесть ему
что-либо в актив. В первом номере альманаха помещен его очерк, в третьем номере
помещены рассказы, которые являются доработкой тех рассказов, которые он
написал раньше. Сейчас он говорит, что он работает над повестью, у него
заключен договор. Он об этом расскажет сам.
Кто же у нас вырос за
это время? После съезда в Союз принято двое: в кандидаты Союза приняты – Смирнов-Ульяновский и Корольков, принятый после книги «Победители»[36]. Корольков был вызван в Москву на курсы.
Подал заявление о приеме в Союз Дмитрий Борисов. Много заявлений подано с мест,
но нет особых оснований разбирать эти заявления, так как творчество к ним не
приложено.
В составе альманаха 13
авторов. Нужно будет прямо сказать, что мы не сумели обеспечить такого роста
молодежи, чтобы товарищей можно было принять в Союз. Мы приняли Борисова, но он
имел для этого основания. Мне кажется, что никакого бунта эти товарищи поднять
не могут, т.к. у них для этого нет никаких данных.
Таким образом, надо
признать, что с точки зрения творческого роста нами ничего не сделано, а то,
что мы приняли в Союз Смирнова-Ульяновского и Королькова, то это уже не молодые, начинающие писатели: Смирнов-Ульяновский начал писать с 1920 года, Корольков
имеет до <пропуск в стенограмме> стихов. Это не может быть
записано в актив Союза. Даже если очень внимательно следить за альманахами, и
то нельзя увидеть, какой товарищ растет от одного до другого номера альманаха,
не чувствуется никакого роста ни у одного товарища.
Что из себя
представляют авторы альманаха? Я могу дать характеристику их творческого лица.
Я буду оперировать той творческой продукцией, которую они дали. Земной, член
Союза, автор 3-х произведений: «Горячий дым»[37], «Страна цветов»[38] – и «Орден Ленина»[39]. Первые две книги – это стихи, и я
настаиваю, что «Страна цветов» является определенным ростом автора. Что же
касается его прозаического произведения – «Орден Ленина», то против этой книги
выступила областная газета, считают, что она не оправдала тех благих намерений,
которые были у автора, считают, что сама ситуация чрезвычайно надумана, беден
язык и что развитие сюжета недостаточно соответствует возросшим требованиям,
которые предъявляются детьми. Это мнение было подтверждено детским журналом[40]. За это время Земной написал ряд стихов,
помещенных в альманахе № 3. Это стихи главным образом исторического характера,
среди них есть и удачные стихи. Я констатирую то, что было, немного высказываю
свое мнение.
Степан Дальний. О творчестве
его чрезвычайно трудно говорить потому, что он все-таки известен в последние
годы как журналист. У него был ряд колхозных очерков. Его рассказы в третьем
номере «Литературный Саратов» страдают отдельными недочетами, они представляют
определенную культуру, но они страдают тем, что это не новые рассказы, а
повторение прежних рассказов.
Степан Дальний
недостаточно оправдывает свое звание как члена Союза, он является
писателем-профессионалом, он никогда не работал только по отдельным заданиям. У
него имеются все возможности, чтобы творить. Были у него отдельные неприятности
семейные, не так давно у него умерла жена, не так давно у него зверски убили
брата. Все это накладывает определенный отпечаток, и все-таки в промежутках у
него имелись все возможности взять себя в руки и работать. Творческие отпуска у
нас давались достаточные, времени свободного достаточно. Он у нас проводил
консультации через 1-2, и это его единственная материальная поддержка, в
основном он живет на авансах, на поддержке Союза писателей из средств
литературного фонда. Условия для литературного творчества у него были, даже
принимая во внимание семейные несчастья, которые у него были.
Возьмите следующего
товарища Смирнова-Ульяновского. Я перечислил целый
ряд недостатков в Союзе, т. Смирнов-Ульяновский
показал как раз обратный пример. Неприятно говорить об этом, всем известно, что
у него было большое горе, правда, его поддержали товарищи, поддержала
общественность, чтобы не впасть в уныние, он со всей серьезностью взялся за
творческие литературоведческие вопросы.
Долгое время Смирнов-Ульяновский не находил творческого лица, писал
пьесы, писал стихи, писал рассказы, в последнее время он выявил себя по
литературоведческим вопросам. Он показал пример, в месяцы чрезвычайно тяжелых
переживаний Смирнов-Ульяновский лучше всех писателей
откликнулся на Пушкинские дни. Из всего того, что было напечатано, если не
считать двух рассказов Волкова, он подошел наиболее капитально к статье «Пушкин
и декабристы», которая получила свое отражение в Пушкинском сборнике, где
отражен единственный представитель Союза, т.к. остальные авторы были
представители литературного актива вроде Кассиль, Григорович – профессора,
преподаватели и т.д.
Недостатком является
то, что Смирнов-Ульяновский при всем его стремлении,
желании работать, чувствует уверенность в его литературоведческом лице, его до
сих пор тянет на др. жанры. Литературоведение является для него наиболее
подходящим. Стихи были у него не особенно удачными, и пьесы, за которые я несу
полную ответственность, поскольку я являлся редактором пьесы «Тракторы».
<…>
Тов. Корольков. О нем
говорят, что это способный товарищ, но это не значит, что у Королькова
все благополучно, он имел большие подъемы и спады. После книги «Победители» у
него был подъем, он шел к новой книге, писал новые стихи, но, побывав в Москве,
после нескольких неудач там, когда не была принята его книга, он разочаровался,
ударился в богему и сейчас он превратился в писателя есенинского типа. За
последнее время у него нет никакой определенной работы, и надо прямо сказать,
что Корольков встал на определенно неправильный путь. Почему это произошло?
Когда Корольков приехал из Москвы, он завертелся в омуте, попал в нездоровую
обстановку и стал отходить от творчества.
Вот вам творческое лицо
четырех членов Союза. Как видите, сказать о них что-либо положительное мы не
можем. Все же надо сказать, что поведение Смирнова-Ульяновского,
по сравнению с поведением Королькова и Дальнего,
гораздо лучше. Что же касается Земного, то это человек, страдающий целым рядом
внешних вопросов творчества, зачастую он идет по линии перехлестки,
ударяется в вопросы бытовые, связанные с материальным положением, на
определенное время он бросает творчество, занимается перепиской, собирает
подписи и т.п. Его «Поэма о браунинге» начата давно, свой творческий отпуск он
выполнил – дал книгу, но сейчас чувствуется, что эту книгу он еще не закончил.
Он создает всевозможные группки, занимается перепиской, стремится к каким-то
благородным делам, но все это сводится к перебранкам, шушуканью, богеме. У нас
ведутся такие разговоры: Кассилю говорят, что Земной про него говорит то-то, а
Земному – что Кассиль про него говорит то-то, Земной начинает объясняться, и в
результате оба не работают.
Тов. Жучков.
Значит, по-вашему, Земной причина пьянок. Хорошо бы, чтобы вы привели несколько
фактов, которые характеризуют его как сплетника, собирателя всяких подписей,
организатора этих склок.
– Я не употреблял
такого термина – сплетник. Я говорил, что Земной стремится к благородным делам,
но у него получается как-то не то. Я могу привести такой факт. Месяца три тому
назад один из писателей, я могу назвать его фамилию, пришел ко мне на квартиру
с сообщением, что правлением послан материал, организованный Земным, за
подписью целого ряда людей, в этом материале дается ряд положений, что Кассиль
группирует вокруг себя Королькова, Мухину, группу
нездоровых людей…
Этот материал был
направлен в Москву и, кажется, в копии обкому партии. Кое-кто подписал этот
материал, кое-кто отказался его подписывать. Я знаю, Борисов отказался. Борис Озерный[41] мне еще рассказал об этом материале, где
меня обвиняют в группировке. Это было, когда т. Касперский был в отпуске. Через
некоторое время мне в этом сознался т. Ленский, который подписал этот документ.
Он сознался в том, что он был зол, что его произведения не пропускали.
Тов. Ленский
с места: Ведь это глупость.
– На другой день утром
ты позвонил и мне сказал, что ты послал в Москву письмо, что ты свою подпись
снимаешь. Я совершенно не могу отстаивать, что товарищи написали неправильные
вещи, но почему товарищи не пришли и не сказали, что мы о тебе, Кассиль,
написали то-то? Зачем это делалось фракционным путем и меня обвиняют в
группировке?
Голос с места:
Написать может каждый, и почему это фракция?
– Это первый момент.
Дальше возьмите в отношении Мухиной. Не было четкой принципиальной линии, вот
за что я обвиняю Земного. У него по ряду вопросов не было принципиального
мнения, в частности, в отношении Мухиной. У нас на заседании стоял вопрос в
смысле оказания ей материальной помощи, и т. Земной, и т. Дальний, и т. Юрьев
высказывались против, поскольку она является человеком политически
непроверенным, а через 3 месяца ко мне поступило заявление Земного с другим
мнением.
То же самое в отношении
Нефедова. Земной даже в редакции газеты «Коммунист» накричал на Нефедова за то,
что он просит творческий отпуск, а примерно через 3 месяца Земной звонит и
заявляет, что ему стоит дать творческий отпуск. Это является минусом у Земного,
о котором я говорил.
Я говорил о
недостатках, минуя терминологию «сплетня». Тов. Земной иногда пытается взять
инициативу в свои руки, но не доводит дело до конца, почему у него и был ряд
ошибок, и что приводило иногда к курьезным вещам. <…> Земной решил
раздать такие анкеты – над чем работает, в чем нуждаешься и т.д. Я выступил
против этих анкет. Об этих анкетах говорилось, что они полностью не показывают
лица человека. Я сказал товарищам, что я не буду заполнять эту анкету,
некоторые товарищи эти анкеты заполняли, а другие нет. Это дело не проходило
через Союз писателей.
Я хотел дать
характеристику целого ряда людей, но меня прервали репликой, попросили привести
факты. У нас говорят так: если писатели собрались, то ругают или Кассиля, или
Земного. Я хочу поговорить здесь о другом. Возьмем, например, Юрьева. Я считаю,
что он чрезвычайно способный и даровитый человек, но он за последнее время
ударился в богему и это Юрьев, который привык очень много работать. Это
объясняется тем, что он работает в Союзе бухгалтером, у него очень мало работы.
Он какую-нибудь ведомость может составить в 15 минут, в банке у него так
налажено дело, что он никогда в очереди не стоит, и благодаря этому у него
очень много свободного времени. В результате этого он вместе с Корольковым и
Земным впадает в богему. А ведь из Юрьева мог бы вырасти писатель, если бы он
имел производственную базу.
Мухина принадлежит к
числу наиболее творчески работающих людей. Она много пишет, сейчас она пишет
мелкие рассказы, которые ей даются хуже, чем крупные вещи, и она сейчас взялась
за большую работу. Ей не хватает политической грамотности, не хватает
политического чутья, она много читает, но она человек еще не определившийся с
точки зрения идеологической. Кроме того, у нее есть какой-то дух противоречия,
протеста, это приводит к плохим результатам.
Ленский, Тимохин и
Неводов – это люди, которые все время работают и не сделались профессионалами.
Как надо понимать – профессионал? То, что этот человек нигде не получает
зарплаты. Профессионал тот, кто имеет доход только от Союза советских
писателей, кто связан только с литературной организацией. Земной – это
профессионал, вся его работа связана с литературным творчеством. Степан
Дальний, Борисов, Юрьев – это профессионалы. Как это ни странно, у нас не
работают такие товарищи, как Цыкунов[42], которые считают, что всякая работа
мешает творчеству. Они ходят и заявляют, что жить нечем. <…>
То же самое Борис
Озерному помешал творческий отпуск. Он бросил работать потому, что условия
мешают ему творить. Люди так настроены потому, что они знают, что Союз будет
заботиться, есть добрый дядюшка, который о них будет заботиться. Сейчас Цыкунов входит в профессионалы вместе с Дальним, Юрьевым.
Я специально выделил
товарищей Ленского, Тимохина и Нефедова как людей, связанных с производством.
Тимохин не находил себе профиля, попав в редакцию газеты «Коммунист», из него
вырабатывается журналист, литератор, он пишет стихи. Его стихи показывают
творческий рост. Он отошел от многих вопросов, связанных с пятнадцатой
комнатой, попал в здоровую литературную среду и даже стал неузнаваем.
Ленский – преподаватель
дисциплины сопротивление материалов. У него ряд серьезных творческих недочетов.
У него получается, что Москва одобряет неофициально, даются определенные
суждения крупными писателями, а издательство не может печатать его отдельные
рассказы. Мы не хотим признать, что Ленский неталантлив, он много работает,
много печатался, иногда бывают проблески. У него не хватает литературного профиля.
<…>
У Нефедова после ряда
катастроф получился скачок вверх. Его «Дерзание» неудачно получилось, а сейчас
он работает довольно серьезно, но у него есть часто настроение заниматься
разговорчиками вместо того, чтобы вопросы по-деловому ставить.
Целый ряд товарищей,
которые много пишут, имеют маленькое отношение к комнате № 15. Я имею в виду т.
Матвеенко[43], который много написал в этом году,
несколько печатных листов. Целый ряд одобрены, в частности, Центральным Издатом. <…>
Среди литкружковцев
разные люди. <…> некоторые товарищи рано почувствовали себя писателями.
Также и эти товарищи, некоторые из них ударились в богему. Например, Малышев, у
которого целый ряд заявлений в ресторанных местах, что – я писатель. Это очень
плохой симптом, показывающий, что эти товарищи не смогут расти дальше и что они
совершенно неправильно встали на такой нездоровый путь.
Несколько особое
положение занимают т. Дубасов[44] и Грицаенко,
которые берут на себя очень много. Они считают себя равными Королькову
и другим, но они стихи стали писать еще хуже. Надо сказать, что было время,
когда Грицаенко прислал в Союз писателей гнусную
анонимку. К нему отнеслись в Союзе с презрением. После этого прошел год, он работал
в районе, а потом он опять появился в Союзе писателей с большим гонором. Он
нигде никогда не печатался, но представляет себя как представителя писателей.
Правда, Грицаенко человек подающий некоторые надежды
в области прозы.
Как видите, мы не
сумели выдвинуть новых людей, мы не можем назвать никого, кого бы мы вырастили.
Это очень плохо, т.к. Москва предоставила нам для этого все возможности.
Например, в Заочный институт был принят ряд товарищей: я, Цыкунов,
Мухина. В прошлом году Цыкунов перестал учиться. Я
выполнил две работы на отлично, но надо было выполнить четыре работы. Озерный
послал работу, получил неудовлетворительную оценку и забросил это дело – к чорту, не буду учиться. Мухина же получила
удовлетворительную оценку, но тоже перестала работать. Недавно мы получили
письмо из заочного института, в котором нас просят собрать этих людей, выяснить
к 1 июня, кто будет учиться. Ведь там условия замечательные, вызывают на месяц,
предоставляют квартиру, кормят, поят, возят по театрам – таких условий у других
институтов нет. Все это щедрый литфонд, но, несмотря и на такие условия, люди
не учатся.
Как поставлена учеба у
нас? <…> Мухина ходила на занятия по истории партии, ходил Тимохин, все
остальные товарищи заявили, что ходить на занятия к 10 час. утра они не могут,
так как это рано, а ехать приходится далеко. Никто на занятия не ходит,
по-видимому, люди считают себя чрезвычайно грамотными.
Читают ли наши
товарищи? Я как-то просматривал библиотечную книгу. Читает – Матвеенко, Мухина много читает, а остальные читают очень
мало. Корольков и Степан Дальний мало читают…
Дальний:
Почему это ты так заявляешь? Что, ты у меня под письменным столом, что ли,
сидишь?
– Я это заявляю потому,
что ты сам об этом говорил, ты сам меня как-то спросил, что написал Лион
Фейхтвангер. Как видите, с этим обстоит дело плохо. Начитанность у нас у всех
на чрезвычайно низком уровне.
Вот как обстоит дело с
литературными кадрами. Что можно сделать? У нас имеется редакция альманаха,
имеются товарищи, числящиеся в Союзе писателей членами и кандидатами, имеются
писатели, которые не имеют членских билетов, но нет оснований к тому, чтобы они
перестали быть писателями. Я считаю, что то положение, которое сейчас существует,
когда имеется масса вопросов, когда люди поднимают вопрос об учебе, когда вся
эта масса вопросов лежит до следующего собрания, когда из-за неразрешения их мы начинаем кивать друг на друга, мнение
есть такое не только правление закрыть, но закрыть и 15-ю комнату. До тех пор,
пока будет существовать 15-я комната, люди не будут работать, будут
рассчитывать на Союз, как бухгалтер сказал: у нас 60 тыс. рублей, их нужно
обязательно освоить, люди будут творить, а не будут пьянствовать. Я считаю, что
у нас людей мало и нет никакого основания иметь специальное отделение Союза
советских писателей. Мы находимся в очень тяжелом положении, Облисполком тратит
много денег на нашу организацию, а авторитета организация не имеет. В этом
виноваты мы все, не снимают с себя ответственность за работу саратовского
отделения все правление, в том числе и т. Касперский и тов. Кассиль.
Почему создалась такая
обстановка, потому что ни тов. Касперский, ни тов. Кассиль недостаточно
вникали? Нас ругали подчас, что мы здесь не бывали. Когда придешь в Союз
писателей, сидят и разговаривают о театральных билетах, о новостях. Есть ведь
это, не сумели это дело преодолеть. Что, сигнализировали плохо? Мое мнение
сводится к следующему, что нужно решительным образом пресечь это, сделать упор
на организацию литературного движения на местах и оставить редакцию альманаха,
где будут заниматься вопросами творчества. Кроме того, у нас есть областное
издательство. Консультация может быть при альманахе, и может быть при Облгизе, и при редакции газеты «Коммунист». Работали плохо.
В последнее время было чрезвычайно трудно работать, ты уходишь и приходишь,
зная, что тебя ждет какая-то очередная вещь, очередной надуманный вопрос.
Творческий рост может начаться только тогда, когда люди будут работать на производстве.
Работа на производстве не исключает того, чтобы быть писателем.
Тов. Чепурин[45]: Почему раньше редактором
альманаха был Смирнов-Ульяновский?
– Он никогда официально
редактором не был, он был член редколлегии, после этого он был отпущен в
Институт Красной профессуры, но по возрасту ему поступить не удалось. Когда он
приехал в Саратов, Крайком направил его на работу в Радиокомитет и редактором
был назначен т. Касперский.
Тов. Чепурин: Если раньше были замечены факты
склоки, принимались ли меры борьбы с этой склокой в писательской среде, или же
они оставались безнаказанными? Что конкретно сделано?
– Формально склоку
можно разделить на несколько частей. Одно время она даже носила законный
характер – во времена Бабушкина. Затем склока несколько стихла и особенно она
разгорелась с осени этого года. На последнем собрании, не так давно, примерно в
январе (смех) мы поднимали ряд конфликтных вопросов, но непосредственно
вопросом о склоке не занимались. <…>
Борис Озерный:
Несколько раз ставился вопрос о помощи в учебе. Мы просили организовать лекции
по древнегреческой литературе и др. Почему не организовали эту помощь?
– Мне кажется, что вряд
ли бы эти лекции могли бы что-нибудь сказать заочникам. Затем, пришел бы лектор
для 2-х людей. Эту помощь каждый мог получить в институте.
Заключительное слово,
тов. Кассиль:
Я считаю, что наше
собрание, конечно, отличается от всех наших предыдущих, во-первых, своим
практическим результатом, во-вторых, сравнительно большой принципиальностью
постановки вопроса в ряде выступлений. Правда, здесь не выступали некоторые
сотрудники альманаха тов. Корольков и другие, зато здесь выступали и кружковцы,
и первый раз на нашем собрании выступил председатель нашего правления и представитель
обкома партии.
Все это представляет
определенный интерес. Я считаю, что критика в основном была правильной и
доклада, и работы правления Союза писателей. Что касается доклада, то здесь
передо мной стояла чрезвычайно большая трудность – отчитаться за 2 с половиной
года, не имея никакой установки. Дело в том, что мы должны были днем собраться,
но этого не получилось. Поэтому мне не было дано развернутой линии, и я в
докладе мог дать только обзор состояния работы и характеристики отдельных
писателей.
Здесь совершенно
правильно говорилось о том, что в работе были подъемы и спады, и теперь мы,
очевидно, находимся накануне подъема, так как данное собрание должно привести к
каким-то результатам.
Здесь многие товарищи
говорили, что в работе правления была склока, другие говорили, что не было
склоки. Мне кажется, что не так надо ставить вопрос. Я согласен с тов.
Касперским, что было много гиперболизмов. Настроение
у товарищей было такое перед собранием: многие говорили: «Мы у вас никогда не
были, а вот сегодня будем обязательно». Было какое-то смакование. Но, конечно,
очень хорошо, что так горячо отнеслись к этому делу.
Ряд справок – в
частности Грицаенко, который, кстати, не сказал, что
он из себя представляет, поставил вопрос о том, что жены пользовались путевками.
Об этом же говорил тов. Жучков. Тов. Жучков в этом отношении прав, так как,
по-видимому, я для этого не имел никаких оснований. <…> Я все же уверен,
что по состоянию здоровья жены ей дали бы путевку обязательно. Кроме того,
путевкой пользовались и жены Борисова, Смирнова-Ульяновского
и других.
Голос с места:
Но ведь ты даже не кандидат в члены Союза.
– Но я был
ответственным секретарем, не будучи ни членом, ни кандидатом Союза. Тут было
явное нарушение устава. И вообще я считаю, что 60.000 не нужно было давать. И
какое мы право имели пользоваться этими деньгами? Конечно, это незаконно.
Тов. Жучков:
По правилу с Вас надо было бы эти деньги взыскать.
– Давайте со всех
взыщем. Тут правильно говорили, что насчет собрания сложилось такое мнение, что
меня будут судить на собрании. Я не хотел созывать собрания. Когда мы получили
телеграмму Ставского, я поставил вопрос перед
Касперским, что нужно делать доклад. Касперский мне сказал, что приедет
Симонович и сделает доклад, потом ряд наших товарищей были в это время в
командировке, и Земной говорил, что надо подождать, когда все съедутся, поэтому
мы так и тянули. <…>
Я говорю о том, что
была попытка затормозить собрание. Тут прохлопали ряд вопросов. То, что мы не
проработали Конституции, решений Февральского пленума ЦК, за это мы несем
ответственность, но если на это пошло, то нельзя снимать ответственность и с
тебя, тов. Симонович. <пропуск в стенограмме> когда дело касается
других вопросов – о балете, об опере, мы с тобой находим общий язык, а как дело
доходит до писательского вопроса, так тебе некогда этим заниматься. Вопрос
лежит в моей и в твоей индивидуальности, что мы к театру, к цирку имеем большое
тяготение. Благодаря всему этому мы пришли к таким печальным результатам.
Мне кажется, что у нас
есть все для ликвидации всех этих внутренних разногласий, которые не были
склокой и не могут вырасти в склоку. Когда я говорил о ликвидации, я не имел в
виду все распустить. У нас имеется 4 писателя, и никто не имеет права у них отбирать
билеты. Я речь вел о том, что нужно закрыть 15-ю комнату и нужно всех
сгруппировать вокруг альманаха. Товарищи правильно сказали, что когда приходишь
в 15-ю комнату, там сидят и курят, и разговаривают. Речь идет о том, чтобы люди
работали. Нельзя, чтобы люди с утра до вечера сидели и только разговаривали.
<…>
Меня здесь критиковали
много и, в частности, критиковали мою повесть «Крутая ступень». Я как прозаик
первый раз выступаю. Я не претендую на то, что это повесть не имеет
недостатков, но когда начинаются разговоры: – эх, тебя и ругают, эх, тебя и
несут, то получается картина довольно неприятная.
…Когда Корольков
первого мая позвонил мне в 4 часа утра, сказав, что он звонит из Москвы, хотя
он был уже здесь, – он говорил: «эх, тебя и крыли». Здесь выступал Жучков и
говорил, что эта повесть вредная. Я написал свою первую вещь. Конечно, ее надо
критиковать. Очень правильно делал Неводов, который говорил мне о ней больше
всех, указал на целый ряд недостатков. Ведь у меня же есть отзыв, что я написал
неплохую статью о Пушкине. Затем целый ряд указаний Земного и Ульяновского были
приняты.
Ленский:
Можно ли было ее не напечатать, когда вы так скандалили?
– Я не проявлял никакой
активности, чтобы повесть была напечатана. Касперский может это подтвердить, я полностью
доверился редколлегии. Мне только не понравилось одно, что все дело свелось
только к моей повести, а возьмите вы «Орден Ленина» Земного, про него сказано:
(читает)
Тов. Земной:
Это глупая, пошлая рецензия, но она правильна с начала и до конца.
– Я считаю, что наши
взаимоотношения тоже здесь преувеличены.
Тов. Земной:
Я тоже так считаю.
– Мы с ним никогда не
ругались, он очень часто бывал у меня, а тут получилось так, что какие-то две
противоположные линии, а меня, например, очень удивило, что Земной сказал: «Мне
с тобой не по пути» и т.д.
Я признаю, что о моих
недостатках здесь говорили правильно, но у Земного получилось так, что я
конченный человек.
Тов. Земной:
Интересно, какую линию ты займешь по отношению к организации. Я надеюсь, что ты
проявишь мужество большевика и будешь вести себя так, как нужно.
Тов. Ленский:
На днях мой один сослуживец – старый инженер рассказал мне такую быль: когда он
учился в институте, вместе с ним учился сын директора ин-та
и вместе с им окончил этот институт. Товарищ начал работать на производстве
(тот, который мне об этом рассказал), а сын директора не пошел на работу,
остался на иждивении отца и стал ходить по ресторанам. Разумеется, ходя по
ресторанам, он обзавелся соответствующими ресторанными друзьями. И когда
кто-нибудь говорил директору (кто не знал о поведении его сына): мы с Вашим
Колей знакомы, он всегда говорил: «Не поздравляю Вас». По аналогии с этим
случаем я хочу сказать и о себе. Если бы мне близкие сказали: «Мы знакомы с
целым рядом саратовских писателей», я бы также сказал: «Не поздравляю Вас».
Нетоварищеское отношение друг к другу царит здесь очень давно. Я не знаю, вряд
ли это свойственно всем писательским организациям, но это имеет место у нас в
Саратове и это, очевидно, местное саратовское явление.
Я немного расскажу о
том, что я знаю. Мне кажется, мне будет позволительно сказать о себе…
Заинтересовался писательством я очень давно. Лет 10 тому назад я печатался в
ленинградских и московских журналах. Хорошо или плохо это было, но меня хвалили.
Я думал, пусть говорят, надо учиться. После этого я учился и втянулся в
писательскую среду, вернее тину, хотел отстать, но никак не мог. Обстановка,
которая была здесь, исключала всякую возможность писать серьезно.
Одно время я предложил
свою вещь редакции альманаха. Редакция забраковала ее по мотивам бедности
языка. Может быть, это и верно, может быть, это и так, но по крайней мере я до
сих пор этого еще ни от кого не слыхал. Конечно, возможно, что многие товарищи,
которые меня раньше печатали, упускали это обстоятельство, этого я не знаю. Но
все же я усумнился. Причем, никаких комментариев мне
не дали: вообще ли я беден по логике, или же беден мой язык. Я послал эту вещь
в Москву. Вначале я назвал товарищей прямо по фамилиям (такие-то и такие-то),
но потом, подумав, я решил, что этого делать не следует, и послал – как спорную
вещь. Мне пишут: «Писать вы умеете, местами пишете блестяще, даете хорошие
характеристики людей… хороший язык» и т.д.
Как видите, это
противоречит заключению местных товарищей. Это мне дало право настаивать перед
товарищами в том, что они были неправы. Но так как человек, к которому я
обратился, по своему положению легко не поддается внушению, то он сделал так,
что мое упорство было сломлено. Это тов. Касперский. После этого я решил
написать личное письмо одному ответственному товарищу, близко заинтересованному
в деятельности нашего Союза. Я написал товарищу Икс…
Голос с места:Называй
фамилию.
– Надо вам сказать,
товарищи, что на эту вещь я имею отзывы от Константина Федина, от писателя Наседкина[46]
и от Максима Горького. Они меня хвалили, а здесь хают. Я послал Ставскому. Тот передал Панферову (читает). Вообще здесь
хвалят за то, за что Москва ругает и наоборот. Пример – повесть Кассиля.
Я сказал, что я свое
мнение выскажу, и высказал. Этому нужно положить конец. Кассиль очень
неопределенен, что вызывает у некоторых товарищей к нему недоверие. Сказать,
что Кассиль плохой или хороший, я не могу.
Вот, товарищи, я вылил
все, что у меня было на душе. Я спокоен в том смысле, что высказал свое мнение.
А товарищи должны как-то закруглить. Если я оказался неправ, они должны сделать
так, как именно им подсказывает совесть.
Можно ли упрекнуть всех
нас в том, что мы не хотели оздоровить обстановку, которая создалась у нас?
Нет. Мои письма говорят против этого. У Земного действительно есть острота в
характере, но вместе с тем он болеет больше других за свою организацию.
Поведение тов. Кассиля было такое, что он не пользовался авторитетом. Он не мог
решительно преодолеть тот или другой уклон в сторону от неправильного пути.
Хотя тов. Кассиль образованный человек, но своего «я» у него нет. Или,
возможно, мне так кажется. Может быть это – маскировка у него. Он всякий раз
поступал так, как выгоднее начальству, даже не задумываясь над тем, верно
решает начальство или неверно. Могла ли быть при такой обстановке здоровая
творческая атмосфера в Саратове? Нет. Он не годился для роли литературного
вождя в Саратове.
Кассиль:
Да я и не был вождем, а был секретарем.
– А как следствие этого
– склока, люди говорили друг на друга. <…>
Теперь о письме,
которое я подписал. Я этого не скрывал, да и никто не скрывал. Это письмо не
секретное. Когда меня спросили об этом, я так и сказал, что письмо подписал.
Меня спросили, во всем ли я обвиняю Кассиля. На это я ему сказал – вы как
руководитель слабы, и это свое мнение я и высказал в письме. Товарищи, которые
обвиняли Кассиля по другим пунктам, об этом скажут. Скрывать это я не
намеревался и сейчас не собираюсь и другим не советую.
Мои пожелания.
Во-первых – мое мнение такое, что нас здесь отчасти развратили финансовыми
подачками, мы слишком рано начали эти подачки получать, еще не будучи
писателями всерьез. Но помогать иногда материально нужно, однако помогать нужно
педагогично. Помогать так, что если товарищу нужна помощь, а сам он ее не
просит, ему нужно помочь, но так, чтобы он даже не знал, что вы ему помогаете.
Дальше. Конечно, нужно
принять все меры к тому, чтобы никакой склоки здесь не было. В результате этой
склоки и групповщины получилось, что повесть Кассиля вышла в таком виде. Если
бы отношения были более теплые, то товарищи как следует бы эту повесть прокритиковали, и она или совсем бы не пошла, или же была
бы как следует отредактирована. Вот какое мое мнение. Даже сегодня в докладе
несколько проскальзывало злобно-личное отношение Кассиля к Земному. Значит
Кассиль и сейчас от своего метода не отказался, а от него нужно отказаться.
<…>
Борис Озерный:
Саратовскую организацию писателей я знаю примерно с 1933 года, почти ветеран. В
1933 г., приехав в Саратов, я прочитал объявление, что организуется
литературный кружок городских поэтов, и я поступил в этот кружок. Этот кружок
просуществовал недолго, около полутора месяцев, и потом распался. В это время
существовал оргкомитет Союза писателей, и меня из кружка взяли туда в качестве
консультанта. Кроме того, я был председателем поэтической секции. Мне,
товарищи, сейчас прямо смешно; это этап уже пройденный, это было давно, но
когда я вспоминаю об этом, мне делается смешно: ведь это была глупость
оргкомитета выдвинуть консультантом человека из литкружка в то время, когда
были более подготовленные товарищи, оканчивающие аспирантуру в Пединституте,
которые могли оказать гораздо больше помощи начинающим писателям, чем я, тоже начинающий
писатель. Но это было так. Все это время до января 1936 г. я работал в
оргкомитете, а затем после съезда в краевом правлении Союза писателей. Начиная
с 1933 г., я знаю эту организацию как исключительно склочную организацию. Не
было такого периода, когда бы не было каких-нибудь склок. Правда, эти склоки
иногда стихали, но потом они снова возобновлялись. После краевого съезда
писателей было выбрано правление из 5 человек членов и 2-х кандидатов. Всего 7
человек, причем, это правление все время сменялось. Если вы вспомните период,
когда был Бабушкин, то он ввел в правление чуть ли не 12 человек: и зав.
издательством Лившиц, и Рассудительную, и других. Конечно, это было очень
выгодно, и мы помним, как Бабушкин протаскивал свои книга в Крайгизе,
это было сделано очень обдуманно, но это очень мешало работать и тем и другим,
и особенно мешало работать молодежи. Мы помним, что в этот период большинство
молодежи – Москвичев[47]
и Тимохин отходят от Союза. После ареста Бабушкина снова возникает работа
правления, привлекается молодежь, начинается активная работа. Результаты этой
работы мы имели в виде произведений, выпущенных или в отдельных сборниках –
альманахах и произведений, напечатанных в областной газете.
Говоря о составе
правления, существовавшего до сегодняшнего дня, нужно отметить, что этот состав
правления не работал абсолютно. Те собрания, о которых здесь говорил тов.
Кассиль, они проводили стихийно. <…> Этот вопрос решался иногда очень
долго, раздумывали товарищи, выступать или нет, а потом шел вопрос, сколько
будете платить за выступление, и через день или два решали выступать.
Я хочу здесь несколько
высказаться о вопросе помощи молодым писателям и литкружковцам города.
Правление объединяет примерно 15 человек. Из этих 15-ти человек 2 члена Союза,
два кандидата, остальные так называемые актив или молодые писатели различного
возраста от 20 лет и до 50 и выше. Молодые товарищи больше всего нуждались в
творческой помощи, в систематической учебе. Об этом свидетельствует то, что
некоторые так называемые молодые писатели пошли учиться в Литературный
университет, но, к сожалению, они скоро его побросали. Первый год учебы был
довольно удовлетворительный; первое полугодие учились хорошо, давались льготы,
в дальнейшем нужна была помощь, но ее не было. Будучи на сессии, я беседовал с
товарищами, как эта работа поставлена в Иваново-Вознесенске.
В Литературном
университете учится 9 чел. Это говорит о том, что в Иваново-Вознесенске
правление поставило серьезно вопрос об учебе, там организована на месте
консультация для заочников, заочники идут в пединститут и там получают
консультации. Кроме этого, там организован цикл лекций по дисциплинам, которые
проходят в Литературном университете Союза писателей. Приехав с сессии, я
предложил здесь заочникам организовать консультацию, цикл лекций, тем более что
это нужно и другим товарищам. Их бы с удовольствием послушал тов. Ленский, тов.
Юрьев и те товарищи, которые являются членами Литературного университета.
Кассиль первое время говорил, да, это нужно. Время шло, я прорабатывал как раз
древнегреческую литературу, мне нужна была консультация, помощь. Я прихожу к
Кассилю вторично. Он говорит: может быть, вопрос нужно поставить на правлении,
и этот вопрос он ставил два года и не поставил. Этот вопрос очень важный и этот
вопрос решает качество творчества.
Вообще об учебе в
правлении говорилось много, но ничего не делалось. Разговоры об учебе ведутся
давно, говорилось о кружке по изучению языков, но… только говорилось. Однажды
было даже вынесено постановление – организовать кружки, но это постановление
было не выполнено.
Еще хуже, пожалуй,
поставлена работа и помощь начинающим писателям-литкружковцам. У нас существует
консультация. Посмотрим дневник этой консультации. Там есть, например, такие записи:
«просидел 2 часа, никого да было, пришел Борисов, консультировали друг друга».
Есть и более интересные записи. Это говорит о том, что консультация не имела
должного авторитета, во-первых, и во-вторых, консультанты относились к своей
работе не вполне добросовестно. Мне пришлось как-то говорить с товарищем из Балашовского техникума почвоведения – Бучаровым.
Он мне рассказал, что он послал рукопись в Союз, 4 месяца не получил никакого
ответа. А ведь из Москвы, куда рукописей посылают гораздо больше, мы получаем
ответ на 13–15 день. Такого положения с консультацией не должно быть.
Надо оказать, что
консультация у нас превращена почти в подсобный заработок консультантов.
Посмотрите график – ежедневно, кроме выходных, консультации Земного и Дальнего.
Стоит ли так часто назначать? Конечно, консультация нужна, но превращать ее в
добавочный заработок не нужно. Нужно организовать консультацию лучше, тратить
на это еще больше, так как на это специально ассигнованы деньги, но не надо
превращать ее в подсобный заработок консультантов. Нужно проводить консультацию
реже, не ежедневно.
Что еще нам мешало
работать? Мешала склока, не прекращающаяся до последнего времени. С внешней
стороны – как будто ничего, но если поглядеть поглубже, то обнаруживается
склока, которая началась с того времени, когда газеты выступили с оценкой
работы писателей. Казалось бы, что правление должно учесть те указания, которые
давали и комсомольские, и партийные газеты области, но получилось иначе, склока
от этого усилилась. Это, правда, было обусловлено тем, что ответственный
секретарь правления Кассиль совершенно с этого времени работу забросил, это
особенно наблюдалось в этот период. Я считаю, что Земной был прав в отношении
того, что Кассиль получал зарплату и ничего не делал, и выдвинул это письмо,
которое он организовал в Союзе писателей. Нужно отметить, что это письмо было
вопиющим безобразием.
Любой из товарищей и я
бы лично подписал это письмо, если бы здесь говорили прямо, что Кассиль не
работает и получает зарплату, что он может руководить, но не руководит, отошел.
Это письмо носило другой характер. Здесь говорили о Кассиле как об организаторе
групповщины. Я знаю, на чем это было обосновано. Этого я не видел. Здесь
говорили о контрреволюционерке Мухиной, которая мешает работать, и несколько
таких вопросов. Когда мне дали подписать это письмо, я сказал, что я его не
подпишу, что это разжигание склоки. Я тогда сказал, что нужно сказать прямо, и,
разойдясь, я пошел к Кассилю и ему сказал, что есть такое письмо, что нужно
пойти в крайком и выяснить, тем более, мне сказали, что это письмо пойдет и в
крайком. Многие товарищи скажут, что они были против склоки, но это говорит,
что товарищи поддерживали организующего склоки, вовлекали и молодежь, и это
мешало работать. Здесь в некоторых случаях Земной действовал неверно, хотя в
принципе он выдвигал правильные вопросы.
Мне хочется вспомнить
такой факт. Когда появилась рецензия[48] на его книгу «Орден Ленина» в
«Коммунисте», Земной тут же заявил, что ее писал Кассиль. Я не знаю, кто ее
писал, но вот когда Кассиль сдал в альманахе свою повесть «Крутая ступень»,
когда Земной прочитал эту повесть, он приходит в Союз, приносит письмо тов.
Касперскому и говорит Кассилю: «Вот, Иосиф Абрамович, я большевик и я бракую
твою повесть. Я говорю об этом прямо, а не так, как ты сочинял пасквили в
“Коммунисте”. Это неверно. Это значит очернять газету. Что значит пасквили в
областной партийной газете. Возможно, эта повесть не прошла бы, если бы он
сказал, что я считаю, что эту повесть печатать нельзя, ее бы прочитали и
подтвердили бы Борисов, Юрьев. А здесь все выразилось, что раз ты сочинял
пасквили на меня, а другие товарищи оттолкнулись, видя пристрастие Земного. Это
подтвердилось, когда было совещание и когда тов. Касперский сказал, что я
задержу статью. Тогда все страсти разгорелись, но не знаю, почему все-таки
пропустили статью.
Теперь несколько слов о
редколлегии. Альманахи выходят плохи. Первый номер плохой, второй плохой и
третий вышел еще хуже. Это объясняется, прежде всего, отсутствием
редактирования альманаха. Если бы редколлегия серьезно подходила бы к
материалу, мы имели бы другие результаты. Редколлегия не прикладывает свои
руки. Возьмите третий номер, кто из членов редколлегии поправил хотя бы один
абзац? Нужно серьезно подходить к материалам, сдаваемым в альманахи.
Я хотел бы в заключение
сказать, что склоки, конечно, мешают работать не только основным писателям, но
и молодежи, которая группировалась вокруг Союза. Нужно прекратить эти свары
совершенно. Этого можно добиться, если Всесоюзное правление Союза писателей
будет контролировать работу уполномоченного по нашей области, и если краевые и
советские организации будут интересоваться работой Союза.
О своей творческой
работе я могу сказать следующее: в прошлом году я заключил договор с КрайГИЗ’ом на книгу для детей в стихах. Книга моя
обсуждалась и получила довольно положительную оценку. Я получил уже 60%
<гонорара>, но после этого книга моя была ДетГИЗ’ом
забракована, была прислана отрицательная оценка, но я имею и положительную
оценку. Сейчас я ее дорабатываю и в ближайшее время сдам. Теперь я работаю над
книгой стихов, скоро ее окончу. Это цикл стихов о передовых людях нашей страны,
лирические стихотворения – «Вишневый сад». Некоторые из этих стихов были
опубликованы в альманахе №2. В конце лета я думаю эту книгу закончить.
Тов. Дальний:
Ты молодой, начинающий писатель, почему ты выступаешь не самокритично? Почему
ты ушел из редакции?
– Не потому, что я не
захотел работать, но эта работа меня не могла устроить. Дело в том, что семья
живет у меня здесь, а я работал в Энгельсе. Получал я 400 рублей, а это значит,
что и семья полуголодная, и я полуголодный. Если же мне жить в Саратове, то
постоянные поездки очень утомительные. <…> я подавал заявление и считаю,
что я могу претендовать на творческий отпуск. Я готовлю книгу стихов, я должен
был дать эту книгу в 1937 году. Для того, чтобы лучше работать над этой книгой,
мне нужен творческий отпуск, хотя бы на 2 месяца.
Тов. Неводов:
Товарищи, такого
собрания мы давно не видели, и именно потому, что редко собирались, у нас много
накопилось вопросов, много хочется сказать. Нам, писателям, дано очень многое:
отпускаются средства, предоставляются творческие отпуска, издательства идут
навстречу. Казалось бы, что остается? Только писать хорошую книгу. Почему же за
последнее время у нас в Саратове отмечается серьезный срыв, срываются люди,
которые считались у нас в активе, считались ведущими писателями? Их
произведения получают резкую отрицательную оценку. Почему это происходит? То ли
потому, что эти товарищи бесталантливые, то ли
потому, что нет вообще людей в Саратове, которые могли бы написать хорошую
книгу. Саратов – один из культурных центров страны. В Саратове свыше 20 ВУЗ-ов. Однако Саратов отстает от других городов, где
меньшая база для использования культурных сил. Дело в том, что мы плохо
осваиваем средства, которые нам представлены. Я говорю не о материальных, а о
духовных средствах, которые представлены в наше распоряжение; мы их не
используем. Мы очень мало и очень плохо помогаем друг другу. Трудно даже
назвать какой-нибудь вечер или день за последние полгода, когда бы мы собрались
и обсудили чье-либо творческое произведение. За последние полгода мы на эту
тему ни разу не разговаривали. И вот у меня невольно возникает такая мысль: вы
все знаете тов. Вирта Николая по его произведению «Одиночество». Вам всем,
вероятно, известно, что это наш саратовец. Я спрашиваю: если бы он находился
здесь, в Саратове, выпустил бы он свое «Одиночество»? Сомневаюсь. В Москве
помогли ему, вырастили его. Если бы он остался здесь, он, вероятно, был бы
таким же посредственным писателем, как и мы. Нам нужна помощь более опытных
товарищей вплоть до того, чтобы выправлять наши рукописи. И я здесь повторяю
то, о чем вчера говорил: нам нужно пригласить варяга, поводыря, чтобы он пришел
к нам и показал, как надо работать. Общаясь с товарищами, зная более-менее
культурный уровень их и творческие способности каждого, я должен сказать, что в
таком поводыре нуждается большинство саратовских писателей.
Еще одна причина
худосочности наших произведений, это то, что большинство из нас боится
народности. Мы не используем народный язык, народное творчество. Прочтите все
номера альманаха, много ли вы там найдете пословиц и поговорок, чистого
народного русского языка? Редко, в большинстве случаев это или крайне
неряшливый, или, наоборот, приглаженный, прилизанный язык. Я в этой части
совершенно согласен с тов. Ленским. Если спросить у наших писателей, имеется ли
у них такая необходимая вещь, как записная книжка. Уверен, товарищи, что у
половины писателей нет записной книжки, хотя она обязательна, должна быть у
каждого в кармане. Писатель должен жизнь изучать, вбирать в себя, услышать в
трамвае, на улице хорошую мысль, слово – записать. Это, ведь писатель инженер
человеческих душ. Ведь произведения творятся не в кабинете, а из того, что
собрано в жизни. Вокруг нас такая яркая, содержательная, интересная жизнь –
прямо бери и пиши. А мы эту жизнь не можем как следует описать. Я думаю, что
беда еще и в том, что мы не общаемся с массами, не учимся у масс. Нужно
сказать, кстати, у нас не любят критики, боятся критики.
Разрешите привести
несколько примеров. Вот Цыкунов. Всем известно, что
он пишет посредственно, что его работы нуждаются в большой доработке, но он с
этим не соглашается, обижается и считает, что его вещи прекрасно сделаны. А
ведь это самое последнее дело для писателя, если он не замечает своих ошибок.
Или Мухина как-то
говорила, что в Саратове нет лучше писателя, чем она.
Мухина:
И никогда я этого не говорила, это ерунда.
– Это было при
Борисове. А ведь это очень обидно, она способный человек, но такое отсутствие
скромности – это уж слишком.
Или Юрьев – он мучается
полтора года над «Белой нефтью», а ведь никто ему не сказал, что первая часть
«Белой нефти» весьма посредственна, хотя бы потому, что там нет основной
сюжетной линии. Затем, на какого читателя рассчитана это вещь – то ли для
детей, то ли для взрослых о детях.
Мухина:
А может быть и так: и для детей, и для взрослых, как, например, писал Марк
Твен.
– Нет, Марк Твен писал
только для детей, но читают его и взрослые. Нужно выбрать читателя и на него
ориентироваться. Тов. Юрьев творчески еще не оформился, у него не выработаны
свои творческие приемы. Я ему говорил, что во второй части «Белой нефти» у него
те же недостатки, что и в первой, уже очень много воспоминаний, а это
показывает ограниченность изобразительных средств. <…>
Для того, чтобы
закончить мысль, я приведу такую аналогию. Возьмите, как общался Пушкин с
Гоголем, ведь Пушкин дал Гоголю сюжет «Мертвых душ». Или Горький, который
помогал Гладкову, Всеволоду Иванову и другим. Ведь Горький давал отзыв на
каждое, даже незначительное произведение. Вот как относился большой писатель к
начинающим. Мы же такого отношения со стороны крупных писателей не видим.
Теперь я перейду к
правлению. Тов. Ленский и тов. Озерный уже говорили о правлении. <…>
Говорят, в правлении склока. Мне не хочется об этом говорить, не хочется в
грязном белье копаться. Должен сказать, что все это: посылка всяких писем,
всякие эти неувязки болезненно отражались на работе. Это мешало творческому
росту, расстраивало все наше дело. Ну, вот возьмем случай с моим творческим
отпуском. Многим известно, что я работал на стройке ж.д. линии Уральск – Илецк.
Меня эта работа жизненно обогатила, многое дала. В результате я стал работать
над книгой «Дорога на Восток». Первую часть закончил и сдал в альманах. Теперь
вторую часть пишу. Для того, чтобы закончить эту книгу, мне нужна была помощь.
Книгу я задумал листов на 10. Я все время работал и работаю в газете и первый
раз подумал попросить отпуск. Когда я об этом сообщил, в порядке
предварительной информации, тов. Земному, он категорически заявил, что будет
возражать против отпуска. Меня это очень удивило. Я считал, что я действительно
ставлю перед собой хорошую цель – большую интересную вещь сделать – и вдруг
отказ. Когда же я сдал первую часть, и тов. Земной ее прочитал, он мнение свое
переменил и решил мне дать отпуск, в результате этот вопрос был урегулирован.
Но это случай показывает характер тов. Земного. Тов. Земной очень нервный,
очень вспыльчивый человек и весьма болезненно реагирует на различные явления
нашей жизни, поэтому иногда принимает решения поспешно. Но при всех этих
недостатках, я скажу, что тов. Земной один из немногих людей в нашем Союзе,
который болеет интересами нашей организации. Вся та работа, которая проделана у
нас, принадлежит инициативе тов. Земного. Это несомненно. К сожалению,
приходится отметить полную заброшенность политическо-массовой
работы среди писателей. В Саратове единственная организация – Союз советских
писателей, – какой-либо другой я не знаю, которая не обсудила Сталинской
Конституции и решения пленума ЦК ВКП(б). Писатели не обсуждали эти величайшие
документы. Некоторые заявляют, что в большинстве товарищи работают в газетах, и
там обсуждали. Если вы работаете в газете и являетесь журналистом, то и изучали
эти документы с точки зрения подачи и освещения их в газете. А мы, писатели,
должны были обсудить Конституцию и решения центрального пленума ЦК как писатели,
и сделать выводы как писатели.
Тов. Кассиль:
Ну что же, обсудили?
– Нет, не обсудили. Но
тебя надо спросить – почему не обсудили.
Тов. Кассиль:
Но почему же тогда я поступил плохо? Чем же лучше поступил Земной? Тем, что он
болезненно на это реагировал?
– Но он на этом
настаивал, он добивался, чтобы созвать собрание. Я считаю, что Кассиля нужно
винить здесь больше, чем Земного: Земной хотя говорил об этом, а Кассиль ничего
и не говорил (смех).
Теперь относительно
Кассиля. Я считаю, что Кассиль среди нас – наиболее культурный, обладающий
наибольшей эрудицией человек. Эта культурная сила, которая могла бы принести
нам большую пользу. Кассиль же, будучи по должности секретарем правления, так и
относился к литературной организации «по должности». Характерный случай:
Кассиль однажды в газете «Коммунист» поместил статью о саратовских философах[49]. Он счел возможным и нужным дать эту
статью, потому что философы плохо работают. Но почему же Кассиль не выступил ни
разу со статьей о краевой литературе и не сказал ничего о писателях? Я ждал,
что будет такая статья, но о писателях он ничего не сказал. Он больше
занимается тем, как поет в театре Шумская[50], а как Озерный пишет стихи, это его не
интересует.
Тов. Кассиль:
Потому что Шумская поет хорошо, а Озерный пишет
плохо.
– Тогда ругай Озерного,
но помоги ему писать лучше. Очень обидно и досадно, что Кассиль, один из
наиболее культурных людей среди нас, занимается любым вопросом, но не литературой.
Тов. Кассиль:
Не занимаюсь саратовской.
Голос с места:
Он считает, это ниже его достоинства.
– Теперь очень коротко
о себе. У меня были неприятности, в силу чего я был исключен из членов Союза писателей[51]. Сейчас я работаю над книгой: «Дорога на
Восток» и заключил договор с ОблГИЗ’ом на детскую
книгу.
Затем за мной есть один
долг – повесть «Где мой сын?», которая была отвергнута, не помещена в альманах,
ее нужно доработать. Вот это мой творческий фонд.
Мои пожелания: кто-то
здесь упорно настаивал на закрытии 15 комнаты. По-моему, дело тут не в 15
комнате, тут дело глубже. Дело в том, что если мы действительно не
перестроимся, если мы не создадим товарищеской атмосферы, у нас ничего хорошего
не выйдет. Я считаю, что 15 комната нужна для того, чтобы я мог прийти туда и
сказать, что вот это у меня плохо, давайте обсудим, посоветуемся. Если мы не
создадим такой обстановки, в нашей работе ничего не изменится.
Нужно работать,
помогать друг другу. Я еще раз повторю, что если бы нам сюда изредка на месяц
или на два присылали какого-нибудь крепкого мастера из Москвы, чтобы он нас
натаскивал, это было бы для нас очень полезно. Гораздо легче одному приехать к
нам на месяц – на два, чем нам всем ездить в Москву. Не у всех желающих есть
средства. Это первое.
Второе – через этого
мастера мы могли бы связаться с московскими журналами. В прошлом году, когда я
был в Москве, я зашел в редакцию «Красная новь» и оставил там свою повесть. И
вот прошло 6 месяцев, я посылал запросы в журнал и редакцию «Литературной
газеты» и никакого ответа получить не могу. Я хотел хотя бы повесть получить.
Хотел бы, чтобы меня хотя бы и не ругали, но сказали, в чем дело. Если бы к нам
иногда приезжал московский товарищ, мы бы скорее смогли улаживать подобные
вопросы.
Тов. Земной:
«Большевики, если они
действительно хотят быть большевиками, должны найти в себе мужество открыто
признать свои ошибки, вскрыть их причины, наметить пути их исправления и тем
помочь партии дать кадрам правильное обучение и правильное политическое
воспитание».
Вы знаете, что эти
слова принадлежат тов. Сталину. Я не случайно начал с этих слов. Я хочу, чтобы
все товарищи писатели, чтобы все присутствующие самым решительным образом
критиковали то, что нужно критиковать у Земного. Я на личном опыте убедился,
что самокритика помогает человеку-гражданину вырастать. Я могу привести такой
пример. Моя книга «Орден Ленина» прочитана 500-ми людьми в рукописи и, к
сожалению, эту книгу не забраковали. Тут я допустил ошибку, что я ее не
пропустил через тысячу пятьсот человек. Читали книгу в рукописи, подвергали
критике и самокритике, и я понимаю, что, кроме пользы, это мне ничего не дает.
Представитель Союзного
правления нам рассказал, что раньше, чем напечатать вещь в московских журналах,
эти вещи прорабатываются на широком читательском активе. Мы саратовские
альманахи делаем очень узкими и поэтому они у нас выходят очень плохими.
Я хочу теперь перейти к
существу дела. Выступать на сегодняшнем собрании очень тяжело по многим
причинам, одну из них я назову. Два дня готовилось это собрание, и многие
товарищи шли на это собрание с намерением увидеть нас на скамье подсудимых, что
мы, мол, будем их судить. Конечно, это плохо, это никакой пользы не даст.
Писательское собрание с участием широкого актива ждет того, чтобы люди честно
выступили, покритиковали недостатки, помогли нам вскрыть наши недостатки.
По-моему, нельзя более безобразно поставить вопрос, чем поставил его Кассиль –
раз он сегодня уходит, нужно разогнать организацию. Это безобразная постановка
вопроса, и я как член организации отмежевываюсь от такой постановки вопроса и
считаю, что это исходит только из личных соображений Кассиля. Это безобразная
постановка вопроса, и каждый писатель должен ее иметь в виду.
Что из себя
представляет доклад Кассиля? Я над этим думал долго и определил его так: это
доклад прыгающий. Я начинаю слушать Кассиля как член правления, как коммунист и
хочу понять, где я согласен с ним, и где не согласен. Получается так, что вот
тут я с ним согласен, потом маленький абзац – чепуха, совершенно не согласен,
потом опять – тут как будто согласен.
Почему это так? Это
объясняется той обстановкой, которая у нас была. С чем мы можем выйти перед
честным народом и сказать, что же мы делаем. Сплошное безобразие – деньги
транжирили, творческие отпуска давали, путевки всем, даже женам давали. Правда,
я должен сказать, что некоторые не получали путевок, например, Корольков.
Получили Цыкунов вместе с женой, Кассиль получил
путевку и 650 руб. на жену, а ведь Кассиль не член и даже не кандидат Союза,
получили Смирнов-Ульяновский с женой и д<ругие> т<оварищи>. Ведь это же безобразная постановка. Ведь лучше
было бы вместо того, чтобы давать эти деньги на путевку, дать какому-либо
студенту – начинающему писателю, да не 650 руб., а хотя бы 100 руб. – на
на отпуск и привези хорошие стихи. Вы понимаете,
какой бы это был серьезный моральный стимул.
Я безусловно отвечаю за
это наравне со всеми как член правления, но должен сказать, что когда решался
вопрос с путевками для жен, я в это время был в Крыму и не подписывал, но я
этим не хочу снять с себя ответственность. Саратовское отделение Союза
писателей было какой-то богадельней. Ведь партия, принимая свое решение,
говорила, что Союз писателей является творческой организацией, и конечно, этой
организации нужны и деньги. Но ведь это значит, что 99% денег должны пойти
исключительно на творчество, а у нас было наоборот. Это очень плохо. Отсюда
понятно то положение, которое мы занимаем как литературная организация.
Как могло случиться,
что мы как литературная организация, имеющая крупнейшее культурное значение,
имеет такую ничтожную организацию? Почему это происходит? Может быть, это
началось уже давно? Нет, это не так. Три года тому назад в Сталинграде – это
было в 1933 году, проходил пленум оргкомитета Союза писателей, и на этом
пленуме саратовская организация была представлена на 80%, там были немцы, астраханцы, калмыки.
Сегодня, накануне
величайшего в истории человечества 20-летнего юбилея октября мы констатируем
голый факт, что мы ничтожная организация. Если мы большевики, мы должны в этом
признаться.
Что нужно немедленно
сделать? Разогнать нас, к этому, я считаю, нет таких оснований. Почему же мы
все-таки очень плохая организация? Таких причин в основном 5.
Первая – коммунисты в
Союзе советских писателей абсолютно бездействовали. Об этом говорили на
Московском писательском собрании. Горький говорил вот о чем (цитирует):
«…Партийное руководство должно явить всем своим поведением морально-авторитетную
силу. Эта сила должна внести в среду литераторов прежде всего сознание ими
коллективной их ответственности за все явления в их среде».
Как работали партийцы в
Союзе советских писателей? Никак. Мы ни разу не собирались за полтора года и не
обсуждали вопросы советской литературы, о жизни и творчестве наших людей. Мы
ничего не делали. Естественно поэтому, что отдельные писатели полгода тому
назад говорили, что в фашистской Германии молодые писатели живут лучше, чем у
нас. Так могло получиться только потому, что коммунисты не воспитывали массы.
Если коммунисты не желают воспитывать массы, найдутся другие – враги, которые
будут воспитывать нашу массу. Было так у нас. Было. Известно, что у нас в
Саратове за последние 3-4 года много людей, много раскрыто врагов. А что, между
нами их нет? Можем мы заверить, что у нас нет вражеских последователей? Не
можем. Трудно это сказать. Почему? Потому, что Союз советских писателей делает
книги, а литература, печать, это самое могущественное оружие в руках диктатуры
пролетариата. Значит, в эту организацию лезет всякая мерзость, желая овладеть
этим оружием. Здесь естественно, что коммунисты, работающие в нашей
организации, обязаны воспитывать людей, и если они не будут воспитывать,
найдутся другие люди, которые попробуют воспитывать, но это тем хуже для нас,
позорно для наших коммунистов. А могу я так говорить об этом? Во главе
руководства саратовского отделения Союза советских писателей стояло 4
коммуниста, и надо об этом говорить. Я считаю обязательным об этом говорить,
что партгруппа бездействовала. Это первая причина.
Вторая причина. Были ли
у нас враги? Вот сегодня говорят, у Кассиля с Земным склока. Я хочу сказать,
что в течение 4-х лет Союз советских писателей вел самую решительную борьбу с
Бабушкиным, а отдельные люди стояли в стороне и говорили: «Моя хата с краю, я
ничего не знаю». Многие говорили, что это склока. Не было склоки, была глубокая
политическая борьба у руководства правления с контрреволюционером Бабушкиным.
Сегодня опять называют склокой. На каком основании называют это склокой? Я
утверждаю, что нет склоки, есть политическая борьба одной части правления с
другой. Одни считают, что нужно людей воспитывать, вводить в курс
общественно-политической жизни страны, другая часть считает, что это не нужно.
Разве это склока,
товарищи? Одна часть считает, что необходимо итоги пленума ЦК проработать, а
другая часть считает, что это не надо делать. Разве это склока? Когда 3 месяца
тому назад тов. Ставский дал директиву немедленно
провести собрание с постановкой доклада об итогах пленума, я целых 2 месяца
ходил и уговаривал – давайте проведем собрание, а Кассиль положил эту
телеграмму под сукно. Разве это склока? И когда тов. Неводов призывает
сработаться с Кассилем, я заявляю, что срабатываться с Кассилем не желаю, не
буду и не хочу. Я считаю, что Кассиль зашел очень далеко, и мне с ним не по
пути.
Следующая причина,
почему мы плохая организация. Это потому, что у нас сменилось 5 секретарей и 4
председателя: приходит человек, поработает 6-7 месяцев, приходит другой и так
без конца. Что же получается? Получается так, что люди даже не успеют
привыкнуть и уже уходят, получается так, что верхушка меняется, а писатели
остаются. Ведь это отражается на работе? Конечно, отражается. Я назову вам одну
фамилию – Касаткин. Когда мы прорабатывали книгу Королькова,
то этот председатель довел человека буквально до истерики, никакой самый
здоровый человек не выдержал бы того, что говорил Касаткин. Он дал самую похабную оценку книги и тем обнаружил свое похабное отношение к литературе – с этаким барским жестом
заявить, например, – «из вас писателя не выйдет».
Был у нас председателем
и Казымов[52].
Вот та смена руководства очень мешала росту.
Следующая причина
плохой работы правления – это то, что фактически правления не было. Правление
было – де-юре, а де-факто его не было. Оно существовало, но ничего не делало. Я
считаю, что поэтому говорить о правлении совершенно нечего, оно безобразно
работало и всё.
И, наконец, последняя
причина – отсутствие политической работы с писателями – отсюда
<отсутствие> роста писателей. Я могу назвать, как, кто над собой
работает. Плохо люди работают, я могу назвать людей, которые плохо читают даже
газеты, политическую литературу совершенно не читают. Кто, например, кроме
Кассиля, брал томик Ленина? Никто не брал. Говорит ли это о росте писателей?
Это говорит о том, что при таком положении расти нельзя. Что такое талант?
Возьмите самого талантливого писателя, но если он политически не будет расти,
его внутренний мир будет пуст, если он пассивный гражданин нашей родины, то из
него ничего не получится. Он уйдет и на смену ему придет настоящая, здоровая
творчески молодежь, которая растет, работает над собой и начнет давать нам
хорошие вещи.
Тов. Кассиль в докладе,
например, сказал, я с ним согласен, что наши люди слабее приходящих товарищей.
Например, обсуждаем книгу, посторонние пришедшие люди умнее нас, писатели
молчат, посторонние высказываются. Это говорит, что нужно расти. Стыдно, когда
мы, писатели, обсуждаем вопросы литературы, поднимается студент и показывает,
что он больше нас понимает. Это происходит от того, что мы не растем и не хотим
расти.
Я совершенно не
согласен с заявлением Кассиля, что мы прекратили созыв собраний писателей для
того, чтобы дать возможность писателям работать. Собрания не мешают работать.
Мы просто стихийно прекратили собрания. Последнее собрание было 16-го августа
1936 г., когда писатели единогласно голосовали за немедленное снятие Кассиля с
работы.
Отсюда я перейду к
«склоке», как называют некоторые. Почему она должна была начаться? 8 месяцев
тому назад общее собрание писателей постановило снять Кассиля за бездействие.
Здесь кроется глубоко принципиальный вопрос. Писатели потребовали снять
человека с работы, его не снимают. Что по этому поводу говорит тов. Сталин:
«Чаще всего подбирают работников не по объективным признакам, а по признакам
случайным, субъективным, обывательски-мещанским. Подбирают чаще всего так
называемых знакомых, приятелей, земляков, лично преданных людей, мастеров по восхвалению
своих шефов – безотносительно к их политической и деловой пригодности».
Отсюда и результаты, и
началась так называемая склока, т.е. борьба за то, чтобы сменили негодное
руководство, руководство бездействующее.
Как у нас относятся к
людям? Совершенно не случайно тов. Кассиль в своем докладе попробовал обвинить
меня, что я был вначале против творческого отпуска Нефедову и Мухиной, а потом
– за. Я останавливаюсь над этим вопросом для того, чтобы показать принцип в
самой работе. У нас отношение к людям складывается годами, и создается
стандартное мнение. Нефедов просил отпуск, я говорил, что я не буду голосовать
за, я не знал, что он делает. Но вот Нефедов через 4 месяца дает книгу, я ее
прочитал, и поскольку это вещь хорошая, серьезная продуманная вещь, надо помочь
писателю, и я тогда поддерживаю его насчет отпуска. То же с Мухиной. Из-за
Мухиной впервые в жизни получил первое партийное взыскание, т.е. за то, что я
Мухину назвал сволочью и прогнал ее. Она сказала, что
в Германии фашистские писатели живут лучше, чем в Советском Союзе. Впоследствии
она осознала свои ошибки. Я приходил к тов. Касперскому и говорил, что она
поняла свои ошибки, она начинает приходить в организацию, что из нее начинает
вырабатываться ценный человек. Можем ли мы по-прежнему к ней относиться? Не
можем. Нужно подходить к людям и оценивать качество их работы, их поступки и
т.д. <…>
Не буду говорить о
людях и остановлюсь только на некоторых вопросах. В саратовском отделении Союза
писателей нет и не было борьбы за высокое, почетное звание советского писателя,
члена или кандидата Союза. Зачем Озерному и Цыкунову
бороться за это, если они пользуются теми же правами, что и члены Союза? Цыкунову дали 4-хмесячный творческий отпуск – зачем же ему
бороться за звание члена Союза писателей?
<…> Например,
тов. Озерный встал на путь прямой гибели как писатель, когда он, проработав 3
недели в редакции газеты «Большевик», ушел оттуда. <…> Он заявляет: «Не
желаю работать в “Большевике”, так как это мешает моей творческой работе». Это
исключительное безобразие. Назову еще такой нехороший факт – тов. Озерный
вступил в комсомол, пробыл 1 год пассивным членом и ушел из комсомола, т.е.
человек, став комсомольцем, повисел в воздухе и ушел из комсомола. Это ярко
говорит об облике молодого писателя. Это очень плохо.
Тов. Кассиль в своем
выступлении назвал фамилию молодого писателя – Грицаенко.
Я хочу обратить внимание всех писателей на то, что Кассиль, говоря о ряде
молодых писателей, хотел сделать вид, что он их хорошо знает, а я хочу сказать,
что тов. Кассиль не знает всю молодежь, и поэтому ты и предлагаешь закрыть 15
комнату. Я утверждаю, что Грицаенко – талантливый
молодой писатель. Очень плохо, тов. Кассиль, что ты так о нем говорил. Это
говорит о том, что ты не знаешь его.
Скоро 20-я годовщина
Октябрьской революции, все что-нибудь пишут, например, Земной – «Поэму о
браунинге», ты об этом не знал? Я хочу вам рассказать маленький рассказ,
который люди передают друг другу с большой радостью и который с большой болью
воспринимается нами, когда переносишь его на саратовскую почву. Это рассказ о
том, как тов. Сталин относится к писателю. Тов. Ставский
на съезде писателей рассказывал, что тов. Сталин в 3 часа утра позвонил ему по
телефону и спросил: как живет Вирта? А вот наш ответственный секретарь – тов.
Кассиль не знает, в каких условиях, как живут наши писатели. Не знаешь ты
этого!
Тов. Кассиль:
Почему ты так огульно меня обвиняешь? В выступлениях молодых писателей было
очень много больших истин.
– Первая истина,
которую он высказал, это то, что главное для молодых писателей – это
литературная учеба. Я это отрицаю. Главное для Озерного – работа. Если он будет
только обращать внимание на литературную работу, не будет он писатель. Писатель
школой не делается, а жизнью, практической работой. Максим Горький не имел
никакого образования, Рабфака он не заканчивал, однако он величайший писатель
Мира, потому что он был в жизни.
Я закончу на альманахе.
Страшно плохой номер по многим причинам. Плохой потому, что все наши люди,
печатающиеся в альманахе, очень сомнительные. Если они что написали, они
считают, что они написали гениальную вещь и никто не может поправить ни одного
слова, и потому, что редакция плохо работала, плохо отредактировала, и потому,
что в редакции работал тов. Кассиль. Когда мы рассматривали его повесть, за
которую можно альманахи изъять совсем, я, прочитав несколько строк, написал на
имя редакции <…>: «Считаю себя обязанным как член партии категорически
протестовать против помещения в нашем альманахе повести Кассиля “Крутая
ступень”… Я считаю, что слова товарища Сталина о заботливом выращивании людей…
не раскрываются, а опошляются всем содержанием повести, содержанием явно
порочным, антихудожественным, безусловно чуждым и вредным нашей современности».
Я даю полный разбор
этой повести. Но вещь эту напечатали в альманахе, и совершенно напрасно. Я за
это не несу никакой ответственности, ибо я протестовал.
Что нужно сделать?
Никто не ставит вопрос, ни Союзное правление, ни наше правление, что нужно
разогнать людей. Не нужно здоровые зубы выбрасывать из-за больных. Нужно помочь
расти. Первый вопрос, который встает завтра, это вопрос об укреплении
руководства. Сегодня мы будем выбирать уполномоченного. Надо понять, насколько
это тяжелый вопрос, и надо товарищу, которого мы выберем, понять, насколько это
тяжелый вопрос. Если до сих пор вы руководили 7 человек, то теперь останется
который будет отвечать перед всеми, перед партийными, советскими организациями
за состояние работы. Если мы выберем «золотого человека» и не поможем ему, он
не сможет работать. Надо, чтобы творческое ядро сгруппировалось вокруг
уполномоченного и помогало двигаться вперед. Надо добиться, чтобы не менее 2-х
раз в месяц собирать людей, политически их воспитывать, обсуждать важнейшие
политические вопросы, обсуждать вопросы советской литературы, и когда мы будем
выращивать людей, тогда мы неизбежно будем выращивать их творчество.
Нужно расширять нашу
организацию, пересмотреть состав людей и из числа тех, которые не являются
кандидатами, выдвинуть кандидатов и вообще пересмотреть состав членов и
кандидатов. В Ростове, например, 20 членов Союза, а у нас всего 4. Это один
поток.
Второй поток – больше
привлечь молодежи, оздоровить нашу организацию здоровой кровью – больше
привлечь литкружковцев, студентов, красноармейцев, они действительно помогут
нам изжить то, что здесь называлось склокой. Нужно изгнать из организации все
болезненные явления, нужно это сделать. Конечно, трудно ставить вопрос о том,
что вот такого-то человека нужно изгнать. Но я считаю, что если мы найдем
человека, который мешает работать, его выбросить и все. Но это, конечно, как
крайняя мера, можно помочь этому человеку, найти какие-то другие пути.
И, наконец, снова и
снова – политическое воспитание наших людей. Ведь мы ни одного вопроса не
обсудили. Мимо нас прошла героическая борьба испанского народа, доклад тов.
Сталина, Пушкинские дни.
Дальше – богадельню
долой немедленно! Уничтожить такое положение, чтобы люди говорили – дайте денег
в счет творческого отпуска. Это, конечно, не значит, что организация не будет
помогать отдельным талантливым писателям. Это бы значило выдернуть здоровые
зубы вместе с больными. Мы обязаны творчески выращивать людей, но 99% денег
должно быть направлено на творческую работу.
Всех людей направить на
работу, всех молодых писателей. А Цыкунова и других
послать на работу, на завод редактировать многотиражку и т.д. Помочь товарищу,
порекомендовать товарищу. Послать на работу всех товарищей, которые, считая
себя уже писателями, не работают. Они почувствуют, что они еще не писатели, но
могут ими быть.
Дальше, творить о
Саратове. У нас совершенно не поднимают краевой тематики. 99% творчества
посвящено чему угодно – Дальнему Востоку и т.д. Это, конечно, неплохо, но нужно
поощрять творческую работу, посвященную саратовской тематике. Конечно, нельзя
так ставить вопрос – пиши только о Саратове, но нужно людей подталкивать, чтобы
писали о социалистическом строительстве Саратовской области, которое никак не отражается
в нашей тематике. Еще сельское хозяйство отражено, а вот производство, жизнь
рабочих саратовских предприятий совершенно не затрагиваются, так же, как и
городская тематика.
Нужно, товарищи,
подумать о том, что через несколько месяцев 20-я годовщина Октябрьской
революции, и для каждого гражданина этот день будет – днем именин, он будет
подводить итоги тому, что он дал родине. Как нам будет тяжело, если мы ничего
не дадим. Мы можем прийти с хорошими результатами к этому дню, если мы
возьмемся за творческую работу и будем по-товарищески относиться друг к другу.
Я заканчиваю о себе. Я
поставил очень трудную задачу перед собой. Я пишу к Октябрю 2 книги. Одну книгу
я заканчиваю. Я за последние 4 месяца дал около 400 строк новых стихотворений.
Я творчески работаю очень много. Это ошибка Кассиля, что я только иногда
работаю. В последние две недели я бросил писать. Чем скорее будет здоровое
состояние организации, здоровее организм, тем крепче, моложе, тем звонче будет
биться творческое сердце людей.
Вторая книга – «Так
начинается день». Я думаю, что и с этой книгой я справлюсь, если товарищи
активно поддержат. Я должен сказать, выразить благодарность, что товарищи
дружно критикуют, правда иногда лишнее допускают, особенно Борисов,
перехваливает. Это нужно так же, как и не нужно особое охаивание, которое часто
бьет по голове.
Тов. Чепурин: Я считаю, что пару
слов можно сказать о начинающем писателе. Горькие истины не перестают быть
горькими от того, что их скрывают. Присутствующим здесь посторонним людям
представляется так, что перед ними проходит галерея расхитителей
государственной собственности и алкоголиков. Дальний пьет, Корольков пьет, все
пьют – настоящее сборище алкоголиков.
Земной:
Я не пью!
Смирнов-Ульяновский:
Я тоже не пью, возможно потому, что у меня больные почки.
Голос с места:
Но можно с горя и запить!
<Чепурин:>
Я начну с того, что когда вышел альманах №3 и я захотел его прочитать, я пошел
в центральную библиотеку. Там перебрали 45 полок с книгами и сказали, что у них
альманаха №3 книги нет. Тогда я пошел к директору, который вызвал библиотекаршу
и сказал – надо будет купить. В киосках я тоже не нашел альманаха, и тут мне
пришла в голову мысль, что саратовские писатели авторитетом не пользуются.
Кроме книги Земного, я в киосках ничего не нашел. Очевидно, саратовские
писатели – не авторитетные.
Теперь о творчестве
писателей, прежде всего о своем. Одну мою рукопись Черников
смотрел в 1931 году и сказал, что мне нужно работать и работать. Я шесть лет
проработал и решил, что для того, чтобы написать рассказ о цирке, я должен год
проработать в цирке. Учусь я в театральном техникуме и год проработал в цирке
на черновой работе, в качестве клоуна и т.д. После этого я смог ознакомить
читателя с многокрасочной и интересной жизнью циркачей. Один товарищ здесь
жаловался, что когда прочли только 2 страницы его рукописи, ее забраковали, а
со мной получилось наоборот – здесь, очевидно, существуют две крайности, если
его чересчур закритиковали, то меня чересчур
захвалили. Дальний мне сказал, возвращая мне рукопись: «Я ничего у вас не могу
поправить, вы далеко пойдете» и т.д. Что же вышло? Земной справедливо сказал,
что захваливать товарищей тоже не годится. В журнале осталась такая запись:
«“Цирк” очень хорошая вещь, цирковую жизнь товарищ знает, писать может».
Какова судьба моей
рукописи? Я считаю, что собрание очень своевременно, так как оно вскроет все
гнойники, которые существуют в саратовском отделении Союза писателей. Я,
например, только сегодня узнал, что Кассиль – ответственный секретарь правления.
Когда я приходил сюда, то я застал здесь Юрьева, Дальнего, Озерного, Королькова – это завсегдатаи 15-й комнаты.
Тов. Кассиль:Что
они там делали?
– Они курили (смех).
Таким образом, эту
рукопись мою «Цирк», за которую я решил бороться и умереть, редколлегия
затеряла, хотя вначале мне пели такие дифирамбы.
Здесь имеется писатель
Борисов, который 15 лет занимается драматургией и не имеет ни одной
поставленной пьесы (голос с места: «Правильно!», голос с места: «Это неправда,
его пьесы ставились!»). По-моему, это ремесленники в литературе. В отношении же
моего рассказа он мне сказал: <…> «Ваш рассказ пойдет, звоните по
телефону в театральное училище, что 15-го выйдет». Когда я нашел, что это
неудобно, он мне говорит, что Степан Дальний пишет 15–20 лет и его только
начинают печатать. Я как человек современный говорю, что меня эти темпы не
устраивают (в зале смех).
Я не хочу превратиться
в комика на этом собрании. Я не знаю, над чем вы смеетесь. Он говорит Степану
Дальнему: «Стёпа, с каким он гонором пришел!» Я ему заявил, что я хочу взять
рукопись, так как вы меня обманули. Тогда он мне говорит: «Она у Касперского».
<пропуск в стенограмме> А Борисов говорит: «С Вами т. Касперский
разговаривать не будет». Я, чтобы проверить, пошел в редакцию к т. Касперскому.
Оказывается, он меня прекрасно принял, обещал поговорить на любую тему из
литературной жизни, но дальнейшее свидание с ним не состоялось, он куда-то
уехал. Тов. Борисов меня так напугал, что я долго раздумывал раньше, чем пойти
к Касперскому.
Когда я первый раз
пошел в Союз писателей, я думал, что со мной будут говорить настоящие писатели,
что это сверхсовершенные люди, оказывается, это
просто алкоголики. Первый день, когда я пришел, двери были как раз закрыты, так
как у Смирнова-Ульяновского умер сын. На второй, на
третий, на четвертый день я все ходил, и двери были закрыты. По этому всему
неудивительно, что плоды всей работы настолько скверны, что плохо идет работа в
саратовском отделении Союза писателей.
Когда я сообщил об
этом, меня успокоили, сказали, что это ошибка, что ваш рассказ пойдет и т.д.
Тогда я им сказал, что я пишу пьесу, и когда это услышали Борисов и Дальний,
они прямо в ужас пришли, и Дальний сказал мне такую вещь, что пьесы пишут 100
тысяч писателей, а пойдет всего 2, что даже и хорошую пьесу не поставят, а
поставят все равно пьесу Киршона[53]. Но я все-таки комсомолец, сын
большевика, и поэтому пьесу я писать не бросил, и она пойдет на ваш суд.
<…>
Теперь о Земном. Я
пришел и говорю, что я читал его книгу «Орден Ленина», и когда я на второй
странице наткнулся на ноты – я пришел прямо в ужас. Я считаю, что эта книга
достойна той отрицательной оценки, которую она получила. <…>
В заключение – ясно,
что атмосфера ненормальная, и мне еще вот что интересно – какова роль Кассиля?
Я только что узнал, что он секретарь, я считал, что как член партии и большой
авторитетный работник он должен выступить и сказать, как будет в дальнейшем
идти литературная работа в Саратове. Я считаю, что та критика, которая была, я
прошу на нее не обижаться, поможет в работе. Я буду еще работать, но я не хочу
при такой обстановке давать свои рукописи. <…>
Тов. Жучков –
представитель центрального Союза писателей:
Товарищи, из всех
прений, которые здесь были, совершенно ясно, что положение в организации такое,
что больше, как говорится, ни минуты терпеть такого положения нельзя.
Действительно, если мы еще хоть несколько месяцев оставим все как было, то я не
знаю, во что это может выразиться, во всяком случае, какой-нибудь рассадник
контрреволюции обязательно был бы. И вот с этой точки зрения – безобразного
состояния работы в саратовском отделении Союза писателей, меня доклад Кассиля
абсолютно не удовлетворил. Это доклад какого-то бойкого молодого человека,
очень много настряпавшего различных дел и пытающегося все это загладить. Ведь
тов. Кассиль не сказал и не поставил ни одного вопроса, от разрешения которого
зависит дальнейшая судьба и работа Союза писателей.
Прежде всего, я хочу
остановиться на правлении и людях, которые были в правлении. Тут товарищи
говорили – склока, безобразия и из-за этого работы нет. Склоку поднимает
Земной, очевидно, его кто-то поддерживает, Кассиль как ответственный секретарь
стоит на страже того, чтобы этой склоки не было и т.д.
<…> Разрешите
обратиться к фактам серьезного порядка, имеющим политическое значение. Возьмем
вопрос проработки решения пленума ЦК на собрании писателей. Это что, склока?
Земной предлагал проработать решение, но ничего не сделали. Почему т. Кассиль
не провел это собрание?
Тов. Кассиль с места:
Докладчика не было.
– Это отговорка. Вы в
партии состоите. Вы могли сами сделать доклад. Почему этого не сделали, я не
знаю. Я не знаю, какими вы здесь руководствовались деловыми соображениями, что
вы не проработали решения пленума ЦК и не обсудили Конституцию.
Возьмем второй вопрос о
склоке. Вопрос о повести «Крутая ступень». Я не знаю, почему некоторые товарищи
так себе представляют, что там есть неряшливость по части языка. Не в этом
дело. Я заявляю, что повесть Кассиля «Крутая ступень» политически вредная вещь,
которая выгодна классовым врагам. Я только удивляюсь, почему партийные и
общественные организации Саратова до сих пор допускают, что альманахи имеются в
продаже. Я не понимаю, почему это так.
Т. Земной поднимал этот
вопрос. Опять склока? Что это за ерунда? В довершение всего ответственный
редактор т. Касперский также рассматривает это как склоку.
Т. Касперский с места:
Вы не знаете, о чем вы говорите.
– Я знаю, что вам
письмо писал Земной, которое я не знаю, вы читали или нет. Это письмо Земной
переслал Ставскому. Там совершенно правильно был
вопрос поставлен. Опять склока? Извините, товарищи, когда дело касается кровных
интересов партии, здесь либеральничать нечего. Пусть товарищи, которые так
отнеслись, расскажут, чем они руководствовались, в чем тут дело, какие причины
мешали работать правлению. Тов. Кассиль скомпрометировал себя как кандидат
партии, находящийся на должности ответственного секретаря, он побоялся созвать
собрание: как же, откроются все отдушины и люди будут говорить!
Возьмем факты
деятельности Кассиля. Это позорные факты. Человек, пользуясь тем, что он
ответственный секретарь, получает творческий отпуск, и он находит, что
правление ему дало отпуск. Надо быть наивным человеком, чтобы так заявлять.
<…> Получает 1000 руб., и как результат этого творческого отпуска такая
пошлая повесть, как «Крутая ступень». Дальше, этот человек получает путевки из
литфонда, не имея на это никаких оснований, получает средства для жены из
писательских средств. Я не знаю, как с этим мирились. И ясно, что все
шито-крыто, боялись его критиковать. И ясно, что этот человек боялся даже
появляться в Союзе. <…>
Это факты, которые
нужно как следует изучить. Ведь люди об этом правильно сигнализировали, и все
это зажималось. Плюс к этому – здесь мы не обсуждаем газету «Коммунист», но я
как гражданин Советского Союза считаю неправильным, что в газете не освещалось
это безобразное положение, и считаю виновным в этом и редактора, который знал
об этом. <…>
Я бы сказал даже
больше, правление просто не хотело работать, и некоторые члены правления
устраивали свои личные дела, создавали себе материальные благополучия. В этом
вся причина. Я поинтересовался этим вопросом, в той папке, которую мне дали, есть
один протокол – о чем шла речь? Сколько дано на отпуска. На этом заседании
растратили 8.000 руб., и больше ни одного заседания правления не было.
Отсутствие политической работы, отсутствие творческой работы с членами Союза и
с молодежью, это привело к чему? Мы поставлены перед болотом. Конечно,
товарищи, было бы неверным сказать, что только правление в этом виновато.
Виноваты те товарищи, которые не ведут себя так, как полагается вести себя
советским писателям. Но работа правления стимулировала это дело, она являлась
толкачом. Люди пьянствовали, почему же не пьянствовать? На жен дают, путевки
дают, и даже никто не спрашивает, как ты работаешь. Ясно, что люди пьют.
Развращали молодежь, дают людям, написавшим полтора стихотворения, творческий
отпуск, человек бросает работу, проживает деньги и начинает слоняться без дела.
Вот к чему все это приводило.
И вот, здесь говорили
уже товарищи о ранней профессионализации, что люди, берущиеся за перо, <пропуск
в стенограмме> не дорабатывают свои произведения и считают себя уже
писателями. Это возможно потому, что начинающие писатели пользуются здесь
такими же правами, как и члены Союза. Зачем затрачивать труд, когда можно не
работать? Вот к чему приводил такой большой размах в отношении траты
государственных средств.
Дальше естественно
встает вопрос – что делать? Разогнать всех, как предлагает Кассиль? Конечно,
это не дело. Люди есть у вас, с которыми надо работать, из которых безусловно
толк будет при том условии, если с ними будут работать.
Разрешите мне здесь
остановиться на некоторых товарищах, которые всем известны. Вот Дальний. Когда
я собирался из Москвы, мне там сказали, что там есть Дальний, но он пьет
беспробудно. Я поставил перед ним вопрос «на попа»: ты что, алкоголик? Он мне
прямо сказал, что у нас такая обстановка, что ничего не делаешь, так что здесь
поневоле запьешь. <…>
Я Дальнему сказал, что
если ты не бросишь пить, будет поставлен вопрос об исключении тебя из Союза. Но
это не значит, что руководители организации должны положить руки в карман и
заявлять – делай что хочешь. У вас так вопрос поставлен: пьет и пусть пьет.
Наконец, он мне о
серьезных причинах рассказал, у человека умерла жена, брата убили враги. Что,
это манекен? Где же чуткий подход к человеку? Спотыкается человек, надо
поддержать, я замечаю, что ни у кого не было желания поддержать, кроме сплетен.
Относительно качества
работы и отношения некоторых товарищей к своим писательским трудам. Альманахи
№3 – это литературный брак, идейный брак, поскольку там напечатана повесть
Кассиля. Видно, что никто над альманахами не работал. Это нетрудно доказать.
Пусть каждый откроет альманах, и с первой страницы до последней можно находить
ошибки. <…> Вот такое наплевательское, формально бюрократическое
отношение руководителей альманаха – оно создает нездоровое отношение к
писательскому труду. Люди с кондачка работают, им наплевать – кто будет читать,
написали, а остальное ерунда, не доработали – пусть, деньги получишь, и все
будет в порядке.
Вот к чему это
приводит, и ясно, что с таким положением также нельзя мириться, так как это
портит людей.
Дальше, товарищи, – что
надо сейчас делать? Конечно, правление нужно ликвидировать, чем скорее, тем
лучше, да оно и не нужно. Вся практика показала, что это правление привело
только к плачевным результатам, и вообще анекдот – 4 писателя, из них трое в
правлении и руководят массой – 2 человека. Правда, на анекдот похоже. Нужно
правление ликвидировать и выбрать уполномоченного, которого вполне будет
достаточно для того, чтобы наладить работу при условии, если этот человек по-настоящему
честно будет относиться.
Тов. Мухина:
Ничего он не сделает.
– <пропуск в
стенограмме> Я считаю, что Ваш пессимизм ни на чем не основан. Если этот
человек наладит работу хорошо и актив будет заинтересован в том, чтобы наладить
работу хорошо, дело пойдет как следует. Ведь не хотели же люди работать,
Кассиль и члены правления не работали, Касперский тоже не работал, а раз не
работали, откуда же дело может появиться, с неба, что ли, свалится? <…>
Дальше – нужно,
конечно, шире и лучше поставить работу в альманахе. Во-первых, мне кажется, что
больше неграмотных альманахов не будет выходить. Пусть лучше альманах совсем не
выходит, не надо только переводить бумагу и позорить себя. Но я думаю, что в
дальнейшем мы уже таких фактов иметь не будем и наконец в 4-м номере будут
грамотные произведения.
Я считаю, что всю
творческую работу нужно развернуть вокруг альманаха. Это, конечно, не значит,
как понимают некоторые товарищи, что альманах сам по себе, а уполномоченный сам
по себе. Уполномоченный и альманах будут одно лицо. Альманах – орган
саратовского отделения, и уполномоченный – представитель саратовского
отделения. За творческую работу будет отвечать, конечно, уполномоченный.
<…> Пусть консультация будет при альманахе, пусть произведения, которые
достойны того, чтобы их напечатали, рассматривались бы там. Альманах должен
заниматься выращением молодежи.
Вот, мне кажется, те
основные вопросы, в которые упиралось дело. < пропуск в стенограмме
> В самом деле: Саратов – областной город, литературных сил сколько угодно.
Некоторые говорят, что если бы я был в Москве, я был бы Шолоховым, Панферовым.
Это неправильно. И здесь можно, по-настоящему работая над собой, получая
соответствующую помощь, стать хорошим писателем. Шолохов не живет в Москве и
пишет замечательные произведения. Правильно товарищи говорят, что надо, может
быть, изредка давать квалифицированных писателей для консультации. В этом
отношении Всесоюзное правление мало уделяет внимания, и в частности
саратовскому отделению. Вопрос о посылке и о вызове отдельных товарищей в
Москву – это вопрос актуальный, и о нем нужно разговаривать. Вызвать в Москву к
писателю, пусть обменяются своими творческими соображениями в отношении тех
товарищей, которые заслуживают этого, это будет иметь большое значение, этим
будет оказана соответствующая помощь.
Мне бы хотелось
закончить такими словами: давайте, наконец, серьезно работать, прекратим все
эти безобразия, которые у нас были. Если есть товарищи, которые мешают работать
организации, надо их просто отсекать. Неужели из-за двух молодчиков должно все
дело страдать? Давайте по-настоящему работать, и я уверен, что у вас появятся
такие произведения, о которых не только в области будут говорить, но и во всем
Советском Союзе. <…>
Тов. Симонович[54]:
Теперь по существу
выступлений. Возьмите споры, которые здесь выявились, здесь мы видим два полюса
– Кассиль и Вадим Земной. Линия Кассиля была беспринципная, он не поставил ни
одного серьезного вопроса, который бы нужно было разрешить, и в основном надо
считать, что правильно выступил тов. Земной, который правильно ставит вопросы о
работе Союза.
Относительно того, были
ли у тов. Земного антипартийные методы борьбы. Запрещать товарищам писать в
правление Союза советских писателей и куда угодно, конечно, нельзя. Он пишет в
советские и партийные организации. Говорят, что это групповщина, что это
фракционная антипартийная работа. Конечно, так ставить вопрос нельзя. Этим
смазывают существо вопроса, и я бы сказал, что это клевета.
Я считаю, что в
основном мы сегодня больные вопросы установили. Работать надо сейчас так, чтобы
критиковать работу, чтобы тов. работали над собой, чтобы мы помогали отстающим
и подтягивали молодняк. Тов. Касперский уже говорил подробно о том, что
товарищи должны больше работать над собой. Сейчас нам предстоит проведение
большой работы к 20-й годовщине Октября. Здесь нельзя ограничиваться одними
писателями. У нас есть и кружковцы. Вокруг себя нужно организовать большой
актив. Мне кажется, что основные вопросы ясны, нужно лучше работать, нужно
по-новому работать.
«По-новому работать»
получилось далеко не у всех участников этого собрания саратовских писателей.
Так, их областное правление было ликвидировано, и уполномоченным Всесоюзного
правления Союза писателей был выбран Вадим Земной.
Юлию Чепурину все-таки удалось напечатать свой рассказ «Цирк» –
им открывается следующий после разгромленного номер «Литературного Саратова».
Борис Озерный, Борис
Неводов и Валентин Смирнов-Ульяновский продолжили
писать и печататься.
Собрание завершилось,
напомним, 16 мая, а уже 30 мая Иосиф Кассиль был исключен из партии, затем
арестован и расстрелян.
24 июня был исключен из
партии за «активную антисоветскую троцкистскую деятельность» и репрессирован В.
Симонович.
Летом 1937 был
арестован Владимир Касперский, его расстреляли в конце мая 1938 г.
Валентина Мухина была
арестована 4 октября 1937 г. и провела в заключении 10 лет.
И, наконец, Владимир Ленский
и Степан Дальний были арестованы органами НКВД во время войны и умерли в
заключении.
[1] Земной Павлович
Вадим (Иван Глухота) (1902–1980?) – поэт. Участник I съезда советских
писателей. В 1934 г. секретарь краевого союза ССП. Преподавал политэкономию и
историю классовой борьбы.
[2] Ставский Владимир Петрович (1900–1943) – писатель.
Генеральный секретарь СП СССР в 1936–1941 гг.
[3] ГАНИСО. Ф. 136.
Д. 784. Л. 153–156.
[4] Бабушкин Виктор
Федорович (1894–1958) – писатель. Репрессирован.
[5] Волков Виталий
Михайлович (1910–?) – поэт, журналист. Репрессирован.
[6] Касперский
Владимир Владимирович (1896–1938) – инструктор по печати в аппарате ЦК ВКП(б),
затем – ответственный редактор газеты «Коммунист». Расстрелян.
[7] Смирнов-Ульяновский Валентин Александрович (1897–1982) –
поэт, прозаик, драматург.
[8] Кассиль Иосиф
Абрамович (1908–1938) – критик, прозаик, младший брат Льва Кассиля. Был
ответственным секретарем правления Саратовского отделения Союза писателей,
преподавал марксизм, заведовал литературным отделом газеты «Коммунист». Входил
в редколлегию альманаха «Литературный Саратов». Расстрелян.
[9] Стецкий Алексей Иванович (1896–1938) – советский партийный
деятель, с 1927 г. член ЦК ВКП(б). Расстрелян.
[10] Речь идет о
повести И. Кассиля «Крутая ступень».
[11] Степан Дальний
– псевдоним Дмитрия Самсонова (1895 – не позднее 1945). Поэт, журналист.
Репрессирован.
[12] Гладков Федор
Васильевич (1883–1958) – писатель.
[13] Панферов Федор
Иванович (1896–1960) – писатель.
[14] Голодный Михаил
Семенович (настоящая фамилия – Эпштейн; 1903–1949) – поэт, переводчик и
журналист.
[15] Артем Веселый
(настоящее имя Николай Иванович Кочкуров; 1899–1938)
– писатель. Расстрелян.
[16] Замойский Петр Иванович (настоящая фамилия – Зевалкин; 1896–1958) – писатель.
[17] Богданов
Александр Алексеевич (1874–1939) – писатель.
[18] Дорогойченко Алексей Яковлевич (1894–1947) – поэт, прозаик.
[19] А. Жучков.
Литературный и идейный брак. «Литературная газета», 15 мая 1937 г.
[20] Алексей
Голицын. Земной и Мухина. О быте и нравах саратовских писателей времен Большого
террора. – «Волга», 2017, № 1-2.
[21] Николай
Кирюхин. Страшные годы. Пережитое. «Волга», 2014, №11-12.
[22] ГАНИСО. Ф. 594.
Оп. 1. Ед. хр. 1128.
[23] Первый съезд
советских писателей проходил в Москве с 17 августа по 1 сентября 1934 г.
Делегатами от Саратовского края на нем были Виктор Бабушкин, Степан Дальний,
Алексей Дорогойченко и Вадим Земной.
[24] Вирта Николай
Евгеньевич (настоящая фамилия Карельский; 1905–1976) – писатель.
[25] «У нас это
невозможно» (англ. It Can’t
Happen Here) – роман 1935
года американского писателя Синклера Льюиса
(1885–1951).
[26] Борисов Дмитрий
Михайлович (1883–1948) – журналист, писатель.
[27] Корольков
Николай Романович (1906 – не ранее 1972) – поэт, журналист.
[28] Мухина (Петринская) Валентина Михайловна (1909–1993) –
писательница.
[29] В этом
помещении располагалось саратовское отделение Союза писателей.
[30] Неводов Борис
Семенович (1900–1957) – писатель.
[31] Борисов Дмитрий
Михайлович (1883–1948) – журналист, прозаик, редактор Нижневолжского краевого
издательства.
[32] Юрьев Михаил
Иванович (1898–?) – писатель, консультант отделения Союза писателей, автор повести
«Мухтар».
[33] Ленский
Владимир – саратовский писатель.
[34] Тимохин Виктор
Александрович (1909–1967) – поэт, журналист.
[35] А. С. Пушкин.
1837–1937. Сборник статей и материалов. Саратовское обл. изд., Саратов, 1937.
[36] Корольков
Николай. Победители. – Саратовское гос. изд-во, 1936.
[37] Земной Вадим.
Горячий дым (стихи 1927–1933 гг.). – Сталинград. гос.
изд-во, 1934.
[38] Земной Вадим.
Страна цветов. – Сарат. гос.
изд-во, 1935.
[39] Земной Вадим.
Орден Ленина. – Сарат. краев. изд-во, 1936.
[40] «Детская
литература», №8, 1937 г.
[41] Озерный
(Дурнов) Борис Федорович (1911–1958) – поэт.
[42] Цыкунов (Цикунов) Иван Логинович (1900–?) – прозаик. Агроном по образованию,
печатал рассказы в журналах «Комбайн», «Коллективист» и в «Литсборнике»
(Ташкент). Работал начальником производства в трудколонии
в районе 2-й Гуселки около Саратова.
[43] Матвеенко Александр Николаевич (1894–1954) – писатель.
[44] Дубасов Игнатий Антонович (1910–?) – поэт. В 1932–1934 гг.
печатал стихи в Гомеле, Ленинграде, Смоленске и Минске. Работал инструктором по
военной работе в газете «Правда Саратовского края».
[45] Чепурин Юлий Петрович (1914–2003) – писатель, драматург.
[46] Наседкин Василий Федорович (1895 – 1938) – поэт.
Расстрелян.
[47] Москвичев Иван
Иванович (1913 – 2002) – поэт, журналист.
[48] К. Брут. В
поисках «сильных ощущений». «Коммунист», 18 октября 1936 г.
[49] И. Кассиль.
«Вещь в себе» на философских кафедрах // Коммунист, 18 апреля 1937 г.
[50] Шумская Елизавета Владимировна (1905 – 1988) – оперная
певица, с 1934 г. солистка Саратовской оперы.
[51] Поводом
послужило то, что Борис Неводов в Гражданскую войну короткое время служил в
Белой армии.
[52] Казымов Петр
Андреевич (1897–?). Редактировал газеты «Красный пахарь», «Страда» (Пермь),
«Лапоть» и «Правда Саратовского края». В 1934 г. был председателем оргкомитета
саратовского отделения Союза писателей.
[53] Киршон Владимир Михайлович (1902– 1938) – писатель,
драматург. Расстрелян.
[54] Симонович В.Н.
– заведующий культпросветотделом Саратовского Обкома
ВКП(б), затем секретарь Сердобского райкома ВКП(б).
Репрессирован.