Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2016
Владимир Навроцкий
родился в 1979 году в Якутии. Окончил Пензенский государственный университет. Публиковался
в альманахе «Вавилон», в журналах «Воздух», «Знамя», «Волга». Работает удаленным
программистом. Живёт в Пензе.
Ёж
Ночное Арбеково, натриевые
фонари, бликующая вода.
это место называется Запрудный,
но оно расположено с _этой_
(где пишется текст)
стороны пруда.
За прудом оно, только если смотреть с трассы М5.
(что за манера так вот проездом на фуре чужие места
называть).
Видели цифры, тыща четыреста с чем-то,
на железной двери гаража,
видели ближе к Проспекту в кустах живого
паникующего ежа,
видели шестнадцатиэтажку
с контрфорсами и бастионами.
О, это ночная Пенза, детка, с ее атмосферой, а также
законами.
Напоследок легким усилием воли и вы-
водом точки, где собирается текст,
вовне головы
поймал ощущение, что Арбеково
тянется далеко-далеко,
и продолжается лето,
и что там, через двадцать минут
тропинок под рыжим фонарным светом,
за тополями, девятиэтажками,
садиками, гаражами
беседка, в которой нас ждут друзья воображаемые,
Тусовка, в которой можно “гражданку”
попеть,
а можно молчать, улыбаться.
Им всем примерно по двадцать,
и нам кстати тоже примерно
по двадцать.
Волшебство продержалось минуты две, улетело за трассу,
его уже не вернешь.
Ну что ж, и за это спасибо. Спасибо, пруд у шестой,
дозорная башня,
напыщенный ёж.
Форум
Нужно найти ещё не угасший форум, лучше всего региональный,
и с конкретной темой: про рыбалку на окуня
или машину УАЗ-патриот.
Оставлять полезные сообщения
с километровым смешным тирлайном,
проникнуться духом сообщества,
ходить на встречи четырежды в год,
Заработать лычки второго помощника модератора
(по нечетным субботам, с 3 до 5 утра),
Постепенно сворачивать своё
присутствие в большом интернете,
свернуть присутствие в большом интернете.
Постепенно сворачивать своё
присутствие в материальном мире,
свернуть присутствие в материальном мире.
Только Форум, только хардкор.
Оставайтесь, а нам пора.
Превратить себя в питоновый
скрипт,
прикрученный к Форуму, вечно живому,
бурлящему.
С другими скриптами резвиться,
завязываться узлами
в искрящих прикосновениях, взаимоскольжении.
Обсуждать, возможно ли приварить
окуня
к торцу коленвала в несуществующем
УАЗе.
Жить вечно, весёлым питончиком
в комочке прочих питончиков
в металлическом ящике.
Возносить BBCode-молитвы
о непрекращенье подачи
трафика и напряженья
в забытый админом бигтауэр
в кладовой регионального оператора электронной связи.
Инвижен пауэр
борд, ветер северный,
уважаемый All,
доброго времени суток,
всем здрасьте.
И если это не счастье,
то какая разница вообще,
что такое счастье.
Инстаграм
Это я на границе моря, это ты сидишь на трубе
Я на сцене; ты под крылом; за рулём; в незнакомой
стране.
посмотрите – пищит инстаграм
– посмотрите на них,
они полноценные люди.
Только как у тебя получается
делать вид, что это кино о тебе
Да и как у меня получается
жить, как будто кино обо мне
Ведь на самом деле оно документальное, о пингвинах,
Нас даже в титрах не будет
Ёлка
В самых лучших
моих пятнадцати снах –
предметы и расположения, и нет людей.
В четырёх самых лучших
из лучших пятнадцати снов
нет людей, но люди вот-вот придут.
Я хочу рассказать о ёлке,
об ожиданьи гостей.
И о том, как в венгерской лаковой стенке
фужеры и их отражения
гостей заснеженных ждут.
Что такое в огромном салатнике синем
искрится недоразмешанное?
Это снег, холодец, брусника, лимон,
сны, шампанское, хвоя.
Гости сидят за столом, смеются,
но остаются заснеженными.
Надоест и уйдешь, уснёшь,
Но во внутреннем сне
снова ёлка стенка
хвоя брусника снег
и стучатся в стекло
те же самые трое.
Аттестат
Выйдешь во двор, насквозь пробиваемый солнцем закатным,
заполненный солнечной пылью
где пропадал? да как-то одно за другое, в школу ушел,
в институт,
Вот аттестат, трудовая книжка, вот свидетельство
о разрождении, подпись печать
Ясно, пошли к беседке, молчат
улыбаются не забыли
старшие здесь давно, наши по одному появляются, скоро
и младшие подойдут
В этом дворе никто никогда не будет один (август
закат улыбаться молчать)
Навигатор
Виктор долго-предолго едет, сознательно
не заглядывая в навигатор,
На развилках из двух дорог выбирая ту,
что шибче богата
Ямами, разнотравьем, латунной гайкой,
впрессованной в землю.
Едет Виталий, едет,
«Серебряному дождю» внемлет,
Думает: слишком огромен мир, он прекрасен и яростен,
он не помещается ни в моем мозгу,
ни в антирадаре, ни в регистраторе, ни в телефоне,
Вот я стою пред тобою, Родина,
что я еще могу,
Русский рабочий, сантехник Афоня,
Ладно, пусть не сантехник Афоня,
пусть
андеррайтер Григорий.
И не стою, а сижу. Даже еду прям
по тебе
в невыплаченном “хёнде-солярисе”
Я же тебе обещал не покинуть в радости, как вчера,
и, как сегодня, в горе.
Так что, если захочешь, то забирай меня, ешь меня,
пользуйся, радуйся
Но Родина Никанора, похоже, есть и не собирается.
Норы ему не показывает, не посылает белого зайца,
Берёзками только качает, плачет грибным дождём.
“Ладно”, – себе говорит Георгий, садится в машину,
включает “Эхо Москвы”, –
“Подождём”.
Тут камера улетает вверх: “Солярис”
стоит на поляне,
Плывущей и растворяющейся в мыслящем
океане.
Плывущей и растворяющейся в мыслящем
океане.
Плывущей и растворяющейся в мыслящем
океане
Жесть
Неужели из мира с концами ушло искусство
Гравировки по жести: сраженья, заводы, сады;
Хлеборобы и девы, в глазах у которых пусто,
но в ногах, но в грудях – мегатонны мясной красоты;
Сталевар увлечённо тычет в огонь кочергой;
Аспирант глядит в перфоленту с неясной тоской.
Иногда я прикидываю, как это –
жить в рабочем поселке,
Оформиться художником-оформителем
в местном клубе,
Из фольги и картона хендкрафтить
цепь на фанерном дубе
И плакаты к индийским фильмам,
И фонари для ёлки, –
То есть быть, получается, светочем
и богемой (какая уж есть).
Умеренно выпивать.
Кернить послушную жесть.
При этом, заметь, никакой
за это награды:
Ты принёс к алтарю Культуры половину себя
(Субпродукты, рёбрышки, шейку),
А Культуре это не надо.
Пусть Культуре не надо –
но в жестяных городах,
жирных пастбищах,
строгих лабораториях,
тучных стадах
Перезрела уже благодарность
к создателю этих мест –
И они собирают Совет октябрьской ночью
Из доярок и астрономов,
моряков, чабанов и рабочих,
и художнику посылают
красну девицу, хлопкоробицу,
победительницу состязанья невест.
В полуночной столовой с неспящим
художником
гостья, она же посланница,
из настенного украшения выламывается,
вырывается.
Желает железная женщина
художника сжать в объятьях,
Стягивает через голову
жестяное тугое платье,
Но при этом, естественно, веером
разлетаются клёпки,
И четыре из них застывают
в его черепной коробке.
И когда обитатели стенки
разглядели в столовской мгле,
Что создатель лежит убитый,
То случился торжественный траур
по всей жестяной земле,
и в небе, и на орбитах!
И колосья вплетались в бедовую голову,
волосы стали проволокой,
И колёса броневика скользили,
и гроб металлический волоком
Подтащили к обрыву, где шли пароходы,
крича человеческим голосом.
И нельзя было разобрать, где ленты,
где гроб, где венки, где волосы.
А потом над артистом играл отбой
самый правильный пионер.
А потом карьерные самосвалы
Тело свезли в карьер.
Главное в детском саду
Главное в детском саду – не кубики, не посуда,
Не тихий час, не хромированная кровать,
Главное – ощущение, что тебя вот-вот заберут отсюда,
А если начать обживаться, могут и не забрать.
Айва
Это сказка о Ярославе, 30 лет и 3 года ожидавшем
чуда,
о Елизавете с музыкальным центром AIWA
и постером
“we’re all stars now in the dope show”.
Cначала они, Ярослав и Лиза, смотрят
на нас оттуда,
из сказки. Глядят и жалуются, что всё выходит коряво,
что Ярослав Лизавету всё ещё не нашёл.
Какое-то неприличное количество лет AIWA стоит на
комоде.
А после Лайза помещает
в коробку и далее в отчий гараж кассеты,
потому что кассеты теперь – элемент молодежной моды,
а Лиза – вообще не про это.
Как можно было такое количество времени
угробить на разные звуки.
Тем более, вся эта музыка есть вконтакте,
в свежекупленном ноутбуке,
Кстати, какой-то Ярик прислал
сообщение, надо писать ответ.
Такая вот сказка с хорошим концом, и довольно простая.
Жаль, что всё получилось позже на 10 или 15 лет,
но они наверстают, правда?
– Обязательно наверстаем!
Не уходи из песочницы
Не уходи из песочницы, Тань, сандаликами наш дом
не растопчи песочный; я щас,
супа поем, вернусь.
И не вернулся, конечно. А Таня, как мне сказали потом,
дом растоптала, окончила втуз, уехала в Беларусь.
(Надо найти неправильный
знак «место для разворота».
Ждите, я говорю. Вернуться – моя
забота.)
Ира, с работы моей письмо, нужно десять минут.
Не засыпайте, приду, прочту
сказку, убавлю свет.
Десять минут превратятся в ночь, Настя с женой уснут.
Тысячу триста раз – без меня.
Я всё пишу ответ.
(Могут и без меня прожить
самые близкие люди.
Сказку-то я придумал.
Кто её слушать будет.)
Знак разворота – багровый фон – выполнен не по госту.
так я и видел во сне. Нашёл.
Все остальное просто.
(Всем оставаться на тех местах,
где говорил, что буду
скоро – и убежал, исчез,
выкрался отовсюду.)
Времедвижению сев поперек, прямо в пальто
на глину,
я возвращаюсь. На этот раз
я никого не кину.
Грамоты
Это стихотворение выполняет функцию охраны границ
Слова выстраиваются цепью, охватывающей квадрат:
пост ГАИ, диспетчерская, Рахманинова, пруд
Почетные грамоты свежевыпущенных
учениц
слишком глянцевые и влажные, и скучные, и
плохо горят
а что с ними делать ещё, не оставлять же их тут.
в ларьке продаётся яга урожая две тыщи восьмого.
даже фрагментами в три-четыре торжественных слова
грамоты – не горят.
что ещё сообщить?
две тыщи
восьмой, пруд у диспетчерской: я и пишу оттуда.
В некотором смысле я со своими призраками вечно тут
буду.
пусть это будет такой мой маленький тайный ад.
Люди, едущие в плацкартных
вагонах
Люди, едущие в плацкартных вагонах на нижних полках,
Ничего специально не делали, чтобы так научиться
храпеть.
Просто ехали долго, ехали долго (реально долго)
Да еще и в другую сторону, чтобы точно уже
все свое пропустить, ничего не успеть.
Так и мы ведь туда же:
верхние полки туда же едут.
Так и нам посчастливится, говорю,
отлёжанные разминая бока.
Чтоб три месяца быть где
не хочется,
прячу в паспорт билеты.
Говорят, я уже храплю,
Правда, неубедительно как-то пока.
Контейнеровоз
Падая внутрь полураспиленного
контейнеровоза,
Успел подумать – зачем они вырезали
именно этот кусок железа?
Чего не могли начать
разделывать судно с носа?
Какая им, в принципе, разница,
откуда резать.
Когда уже дно, наконец,
сколько можно падать?
увидел, что ржавое темное
брюхо вокруг исчезло.
Проносятся стенки колодца,
и корни из стенок лезут.
Цветные сплетаются корни,
насколько хватает взгляда.
Прошло десять лет, и корни
сплелись в неоновый город.
А город рассыпался на
автобазы, заводы, заборы,
Еще политех, пролетевший
буквально в двух сантиметрах.
И поле полыни
под теплым неровным ветром.
И даже сейчас, дорогие коллеги,
на середине доклада,
простите, смотрите, линолеум рвется,
линолеум липнет к стенам колодца –
я продолжаю падать.
У Кинг Кримсона
надо в жизни своей навести хоть какой-то порядок,
сколотить вполстены стойку
со всем классическим прогом
или как вариант: с небольшим угрюмым отрядом
выходить под луной на кремнистую автодорогу.
что-то надо решать, ну что-то решать ведь надо.
мне тридцатник, в активе
поюзанный ноут и брюхо;
значит, выйдем толпой – федеральная автострада,
в середине с волыной я
и моя маруха.
И четыре фуры в четыре стороны света!
и обратный меня не заметивший
чёрный икарус!
Ой! Поволжье, не плачь над раздавленной песней этой.
у Кинг Кримсона знаешь их сколько ещё осталось.
Прорубоно
Каждый, игравший в шутеры
на излёте прошедшего века,
Когда ещё аппаратное ускорение видео
не было толком открыто,
Испытывает трепет при виде
позднесоветских монументальных сооружений
–
Крупно квадратно нарезанных
бурых ломтей гранита.
На этих участках поверхности как подойдёшь –
посмотреть ли на лучших людей района,
Разглядеть ли на барельефе
противоестественную связь
кряжистых металлургов
с пытливым учёным –
Так только и ждёшь, что кто-нибудь рядом
захрипит “ПРОРУБОНО”
И ну за тобою бежать в белом фартуке,
с мастерком полированным
и резцом точёным.
Кафель
Представим себе жизнь вымышленных существ
(и жалко, жалко мне их, невыносимо жалко)!
Двумерных существ, обитающих
на кафельных стенах, в клетках.
Такая зверушка тусуется,
чего-то двумерное ест
(жалко, жалко зверушку. Невыносимо
жалко)!
Дискретно по плиткам прыгает,
на плитках рисует метки.
В минуты досуга себе представляет выдуманных существ
(И жалко ей этих существ, не опишешь даже, как жалко)
Вообще одномерных, живущих
на стыках кафельных плит.
Бывает, что двое из них собой образуют крест
(и точку пересечения им, наверно, чудовищно жалко)!
– мне страшно подумать, кто нас-то жалеет,
у кого по нам сердце болит.
Классификация колдунов
Если встанешь поближе к скамейке, на счётах прикинешь
четырежды пять,
получается тридцать; сегодня получше,
вчера было тридцать семь.
Так оно постепенно, лет десять-пятнадцать, будет
ещё спадать,
но уже никогда не спадёт совсем.
Почему это так, расскажите мне, дети? Разгадка очень
проста:
на скамейке вчера отдыхал старик с глазами как у
кота.
Вот деревья узлами, стрелами ветви, лезвиями листы.
Под деревьями люди кругами уложены, пятками от стволов.
Их ладони – где линии жизни были – гладки, белы,
пусты.
На одежде у них обычная кровь.
Эти мёртвые так тяжелы, что гроб не поднять и вдесятером.
Запишите: так делают люди, одетые в чёрное с серебром.
Или вот: почему в наших радиоточках парады бывшей
страны,
А в других городах лишь трансляции криков мёртвых
с других планет?
Ничего не осталось, ребята, законы физики отменены.
Топология рухнула месяц назад. Математики больше
нет.
Так что мы начинаем науку заново, с самых её основ.
Пишем: первый урок, день стали. Классификация колдунов.
Середина 80-х
середина восьмидесятых, группа третьего эшелона.
Не осталось ни текстов, ни записей. только мутные мятые снимки:
идиотские стрижки, нелепые шмотки, гитары-этерны.
интересно, где теперь все эти люди.
кто их помнит по именам или песню, хоть пару строчек?
на единственной плёнке с их сейшена
в городе Химки
оператор потом записал фестиваль в Сан-Ремо
(на девятой скорости, с телека;
зато в настоящий “Штудер”)
только в городе Видное старый
усталый тусовщик,
только в городе Электросталь многодетная групи Эмма
просыпаются в полночь от тихих
прозрачных риффов
с ощущеньем что им девятнадцать
и что всё ещё будет
Читали плакат про использование
противогаза
Читали плакат про использование противогаза,
Потом про потоп две тыщи тридцатого года,
Потом про ангелов Апокалипсиса методичку,
Трудно их сразу запомнить, особенно области применения
и имена.
Потом перерыв, покурить выходим из класса –
А там одуванчики, солнце, ржавые пароходы!
В красную полубочку летят окурки и спички
И как-то не верится, что завтра с богом война.
Китеж
Раз в четырнадцать месяцев над Байкалом
всплывает Китеж-тринадцать
и выходят сотрудники Китежа
любоваться на камень Черского
–
потоптаться по палубе верхней,
закурить и зубами клацать,
прикрывать сигарету от ветра,
сегодня особенно мерзкого.
Понедельник начнётся в субботу,
не кончится никогда.
Баргузин, как положено, вал шевелит
и бежит, натурально, за ворот.
Лаборанты докуривают.
Бычки
принимает на шкурку вода.
И, задраив люки, уходит под воду
призрачный наногород.
(стоит ли голос впустую надсаживать
с дымкой надев очки
стоит ли тексты читать нараспев, упёршись в косяк
плечом
то что неинтересно этой
в маленьком чёрном платье
девочке,
не интересно совсем никому
ни тут, ни где-то ещё.)
Травяная пыль на газонокосилках
– она какая на ощупь?
Также интересуюсь, какая она на вкус.
Может, попробуешь, мне расскажешь, в общих чертах,
попроще?
сам я газонокосилок, видишь, немножко боюсь.
(Зал полупуст и холоден, гулок, уныл, огромен;
маловменяемый дядька на звуке, недорогое
пиво.
Трудно сказать, осталось ли здесь
что-нибудь важное, кроме
маленькой стыдной тайны для дружного коллектива.)
Строителей! – вот я кого пожалел
сегодня почти до слёз.
Смотри, их привозят в фургончике в степь,
метель и следы кругом.
Теперь выпускают наружу – в ночь, в пустоту, в мороз.
Строители бойко затеяли ставить новый просторный
фургон.
Ритмично стучат молоточками, греют ладони у примуса,
Сверкают сваркой, а только не знают – не жить им
в новом фургоне.
Как только отделку сделают, чуть только роиться примутся
–
Прораб их в коробку старую
горчичным дымом загонит.
(камедиклаб,
где победа твоя?
КВН, где твоё жало?
зал полупуст и холоден
девочка убежала)