Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2014
Ирина Каренина. Поющий час. – СПб: «Свое издательство», 2013. – 56 с.
Ирина Каренина – поэт родом из Нижнего Тагила, лауреат премии журнала «Знамя» за лучшую публикацию (2011 год). В настоящее время проживает в Минске. «Поющий час» – уже ее шестой авторский сборник.
Открывается подборка стихотворением «Войти в милый дом, отпустить поводок…»:
Войти в милый дом, отпустить поводок
И лапы собаке помыть,
И с ней говорить, как звезда со звездой,
Сплавляясь в единое «мы».
Вроде бы, обычная домашняя картинка, собака, дом, но в подтексте – одиночество. Несмотря на «единое “мы”», попытку побыть с кем-то единым неделимым целым. «Как звезда со звездой» – с собакой, лучшим слушателем, но не самым лучшим собеседником. За окном «дождь проливной наш дом обступает стеной», переводя одиночество уже в совсем иную плоскость. Стена дождя отгораживает дом, человека и собаку от всего остального мира. «Вода, за коей ни зги не видать» – там, за этой темнотой и стеной кипит бурная жизнь, растут травы, тянутся к другим звездам, а здесь только тихое позвякивание ключей, шум закипающего чайника и умный взгляд собаки. Насыщенное одиночество, в котором сконцентрировано все то, что прячется за стеной из дождя. Вселенная «внутри» против Вселенной «снаружи».
Эта же тема плавно переходит в следующее стихотворение: «Кому приспичит знать нас всех наперечет?». Нас, всех, кто ночью сидит и смотрит в дождь, разговаривая с собаками, кошками, призраками прошлого, своими потерями и мечтами. Богу? Ангелам? Может быть. Но никому из людей точно. У каждого – свое одиночество. И своя борьба с холодом. Холод, который окружает всех живущих – мотив, рефреном повторяющийся практически во всех стихотворениях сборника.
Иногда это холод обреченности, пустоты и смерти. Подтекст, который скрыт в каждом из живущих. Предчувствие, от которого не согреться:
Сквозь тьму и зиму я кричу: «Красавец,
Вернись, приди, спиной топорща гребень,
Мы папоротник вместе пожуем.
Нам порознь осталось так немного,
Нас льдом покроет очень скоро насмерть…
Но даже к холоду можно привыкнуть, приручить его, сделать домашним и уютным:
надоело скучно и противно
а я заморожу лед ромашковый…
…разливаю в холоде выдерживаю
заговариваю на красоту и молодость
Настоящая женщина умеет все пристроить к делу, и, в конце концов, обратить себе на пользу, даже вечный космический холод, который жжет сердце, но придает вечную молодость и красоту лицу. И в хозяйстве, конечно, тоже пригодится.
Будет пирог – ледяная черника
(Собирала летом), пирог с мороженым.
Магия слов как заклинание повседневности от беды и горя, на счастье и радость. Но вместо колдовских заговоров – четкие строчки стихов. Самоопределение как поэта: вдумчивый, тщательный и предельно откровенный анализ своих демонов (или ангелов?). Если посмотреть в лицо своим букам – они станут нестрашными. Но никуда, тем не менее, не уйдут.
буки приходят ночью приносят буквы
буквы как блохи скачут ложатся в строчки
ангел мой фиолетов кровоподточен
кто ему сделает больно за все ответит
я отвечаю верую дальше прочерк
Монотонный ритм, повторяющиеся глухие согласные «б» имитируют вязкие мысли бессонницы: без эмоциональные, ровные, рифма условна, обозначена бормотанием бук, чередованием букв и неожиданно среди глухих толкущихся закрытых «бу» вдруг появляется резкое «а». «Ангел мой фиолетов, кровоподточен» – словно в сером мраке монотонных строк расцветает алый цветок образа.
Вообще, стихи Карениной очень литературны – в хорошем смысле этого слова. Автор свободно владеет формой и выбирает ту, которая наиболее соответствует настрою стихотворения, не задумываясь, без искусственности, оттого и многочисленные описания маргинальной стороны российской действительности органичны: без дурновкусия показушности, без подчеркивания «свинцовых мерзостей русской жизни». Засаленная картина дорожной поездки: «Мы ехали читинским, в прицепном, храпел сосед и плакала соседка», но вдруг, среди затертых и миллион раз описанных подробностей вагонного бытия: «По Кальдерону, жизнь казалась сном».
Откуда среди несвежих пыльных простыней и захватанных пальцами стаканов в жестяных подстаканниках – Кальдерон? Имя французского автора, знакомое сегодня только филологам или специалистам по истории европейской литературы. Но оно странным образом не выглядит насильственной вставкой, мы верим, что сон Кальдерона универсален, и вмещает даже длинный поезд, едущий по просторам постсоветского пространства из развалившегося прошлого в неопределенное будущее. Многовековой сон России, в котором мы все живем.
В стихотворениях Карениной как раз и важен вот этот внутренний ритм, образ, рожденный из звука, и звук, накладывающийся на образ, отталкивающийся от этого зрительного образа, раскрывающийся веером новых аллюзий. В пример можно привести одно из самых красивых и пронзительных стихотворений всего сборника:
Зимородок прекрасен, как бог, со своим зиморо:
Зиморо, зиморо! – птицебог, словно тень бирюзы,
Бирюзовеет нежно доспех его, пламя, перо,
И, как рыбы, трепещут, ложатся слова под язык.
Даже не слово, а выхваченная фонема, тонкая ветвь, тянущаяся откуда-то из праязыка через генную память. Не во всем должны быть смысл и мораль, иногда смысл – в самой вязи звуков и букв, уравнение языка не подразумевает четкого результата и конкретного ответа, оно выстроено на предчувствиях и интуитивных отгадках.
Когда женщина сидит и перебирает в шкатулке свои украшения, напевая вполголоса песню без слов, она не думает о великих свершениях и о том, чтобы осчастливить мир открытием некоего универсального рецепта счастья. Она сама – неотделимая часть этого мира, красоту которого так необходимо подчеркивать и сохранять, складывая в шкатулку стихов драгоценности хрупких слов.