Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2013
Елена Михайлик. Родилась в Одессе, окончила филологический факультет ОГУ.С 1993 г. живёт в Сиднее, преподает в университете Нового Южного Уэльса. Доктор философии, тема диссертации «Варлам Шаламов: поэтика новой прозы». Стихи и статьи публиковались в антологии «Освобожденный Улисс», журналах «Арион», «Воздух», «Дети Ра», «Новый мир», «Новое литературное обозрение». Лауреат Первого австралийского фестиваля традиционной и экспериментальной литературы «Антиподы» (2006). Автор книги стихов «Ни сном, ни облаком» (2008).
***
За облако синее, на остров Буян
Больше не ходит линия «Медведково–Теплый Стан».
Поезд невстречный, весь в брызгах минут,
Следует до конечной, а не куда пошлют.
Весь незаконный, перекипевший садовый цвет
Выпал на склонах холмов и на склонах лет
Сном в телефоне, иголочкой в янтаре –
Где-то в Девоне, где-то в Перми, в Юре
Вышел на мел, окостенел.
Сквозь сизую копоть, перемещенные дни,
Возьми мостовую в щепоть, потянись, потяни
Строчки и горы, живые и вымершие моря,
Точка опоры внутри и немного южнее календаря.
Со светофора – красный давно погас –
Слетит рамфоринх, спросит, который час.
Координатная сетка – всё в порядке со всех сторон.
Звякнет монетка – как раз оплатить жетон.
Дорога недлинная, ни места, ни времени для чудес,
Бурая линия теперь идет поперек небес.
***
На любой возвышенности разверни знамя,
Места хватит на всех – небеса пусты.
Эти бабочки летают заодно с нами,
За одно с нами стоят мосты.
На нашей стороне – телефонисты и грозы,
радужная толща льда,
Металлические и хитиновые стрекозы,
Ядовитая подкаменная руда.
На одном дыханье посреди лета,
Посреди лёта, на солнечном дне –
А на обороте ничего нету,
Никого нету на той стороне.
***
Белоглазое змеечудовище наблюдается у мыса Чалда,
Рота красноармейцев пешим порядком направлена навстречу ему,
Какие зоологи, экспедиции, прочая музейная ерунда?
Известно, что делать с белым гадом в 21 году, в Крыму.
Он может рассчитывать только на то, что причерноморские города
Много старше любых властей, немногим моложе костей земли,
На то, что чудовищ вовек хранит негостеприимная неживая вода,
И красноармейцы нырнут туда, забыв, откуда пришли.
Теперь они бродят по мелководью, собирают яшму и сердолик,
Чудятся случайным прохожим, пьют у Волошина чай с вареньем,
Их мир погас, как солнце в стекле, больше некого брать на штык,
И только змей утешает их, берега оглашая шипеньем.
***
Низкое облако, солнца сухая солома,
ветер из веток гнездо мастерит,
экая доблесть бежать из горящего дома,
не торопись, постоим и посмотрим – горит
лист запоздалый, остаток осеннего света,
строчки тропинок, террасы пустая ладонь,
рыжим по красному – крепости, люди, сюжеты,
все, что читает огонь,
мимо покоя, и воли, и вечного блага,
сетью сцепившихся знаков, рыбой в сети,
долго и счастливо – сколько позволит бумага,
долго и счастливо – как ни прочти.
***
Не простит на дне морском…
Г. Иванов
Где-то в сороковых те, кто вышел и выжил,
Замечают, что глохнет черемуха, от Камчатки и до Парижа,
Пахнет по-прежнему, привычно боль унимает,
Все еще разговаривает – но больше не понимает.
Потом наступает конец войны, государства, воды и света,
И, естественно, постановлением второреченского райсовета
Та недлинная улица, яма, подобие шрама –
Получает имя этого Мандельштама.
Белый цветочный огонь любых небес достигает…
Может прочесть название – но это не помогает.
Горнорудный вальс
Этот город, как дятел, земную кору долбит,
из-под камня его лоббирует трилобит,
потерявший привычный выход к морскому дну,
сохранивший панцирь, ощутивший себя как вещь,
у него одна надежда – на нож и ковш,
на подземную мышь, грызущую корни гор,
на холодную металлическую луну,
наводящую сигнал сквозь пласты, в упор,
вот он выбрался, выполз, на рыжей гряде застыл –
поутру над карьером дышит дымное серебро,
ископаемый? значит, здешний, значит, добро
пожаловать в Брокен Хилл.
***
Что это за вода, Мария, что это за вода,
Почему она пришла, Мария, почему глядит на меня,
Ей нужно литься, стекать в океан, зачем висит за стеклом,
Переливается радугой на камнях?
Что это за вода, Мария, говорит вода,
Почему она стоит, Мария, когда я теку сюда,
Отгораживается упругой пленкой, не пропускает в дом,
Зачем глядит, если не хочет, зачем не цветет сама?
Подождите, разводит руки Мария, подождите, вода, вода,
Сто процентов и семьдесят два процента, рассчитайтесь наоборот,
И плывите, кто хочет, до Антарктиды, до рыхлого края льда,
И смотрите, кто хочет, как над заливом дождь на службу идет,
Красные стены, черепичные гривы – текут мои города…
Что это за вода, Мария? Спрашивает вода.
***
Силикон и пластик играют побудку, поют в руках,
Каждый час над кем-то встает заря,
Видишь серебристый клин в облаках –
Это рыба идет населять моря,
Вдоль молочной реки – стаи и косяки,
Чешуей небеса полны,
Открываются двери на лицевой стороне луны,
открываются двери в воздухе и воде,
в глубине, в стороне, в огне, посреди нигде,
семь утра на трассе, чумная звезда говорит звезде,
не дождаться здесь откровенья, конца, венца,
утекает вперед, несвёрнут, свиток календаря,
перестройся в левый, рыба идет населять моря.
***
человек, допустим, звучит достаточно гордо,
но куда прекрасней «гигантская анаконда»,
«панголин», «капибара», «окапи», «ушастый еж» –
человек – претенциозен и малознающ,
сто потов сойдет, покуда его поймаешь,
а когда поймаешь, пока еще прожуешь…
***
На веревке что-то сохнет, не просыхая,
Царство сдано под ключ и печать.
Что за блажь – отличать Амана от Мордехая?
Как прикажете отличать?
Пить и петь, не гадать, не смотреть, в каких распорядках
Ищут высший смысл и музыку в этот раз,
Полагаться на старые кладки на заброшенных грядках,
На словарный ядовитый запас,
Змеи в доме, значит, дому не быть пусту,
Даже если время вверх по горлу течет,
И мангусты давно уже наши мангусты,
Температура крови – не в счет.
***
Н.Р.
Период полураспада города Арзамаса
не сказывается на качестве и количестве боезапаса,
но существует абстрактно, отвлеченно который год…
представьте себе, товарищи, там даже рыба клюет,
вот такая рыба клюет.
Там трава-багряница ползет посреди траншей,
Там по ночам синицы убивают летучих мышей,
Там растения зимостойкие являются наяву
и из соседнего Горького шлют письма в Москву,
уже знают – нужно в Москву.
Поутру на ребрах ковчега лёд растит имена.
Не забудь записать, коллега, когда наступит весна,
дымной клинописью по снегу.