(Записки о том, что было самым важным, и оттого, что безвозвратно ушло, важности не потеряло). Окончание
Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2013
Сергей РЫЖЕНКОВ
ДВОРОВЫЕ ИГРЫ +
Записки о том, что было самым важным, и оттого, что
безвозвратно ушло, важности не потеряло
(Окончание. Начало см. «Волга,
2012, №11-12)
КОННЫЙ БОЙ, СЛОН, КОЗЕЛ
И ЧЕХАРДА
Однажды ехал он, весной, на богомолье
В рыдване золотом — и по пути, на всполье,
Заметил мальчиков, игравших в чехарду…
И, видя в первый раз, как смерды забавлялись,
Дивился мальчик-царь: и он играл в саду
С детьми боярскими, но те не так смеялись.
Петр Бутурлин
На песке. – Конный бой:
кони и всадники, схватка. – Слон: сцепка, запрыгивание, 10 шагов. – Козел:
стойка, прыжки (от Здорово, козел до шпор), забивание козла. – Чехарда: искрящийся
дракон.
Во дворе в начале склона
год за годом нарастает песочная площадка. Свежая куча песка постепенно
уменьшается, растекаясь вокруг себя. Появляется новая – и тоже постепенно
расползается. Зато вокруг образуется мягкая подложка под прыжки и падения. В
какой-то момент она занимает почти полсклона. Это место так и называется: «на песке».
Тут можно рисковать в сто раз больше, чем на твердой земле, и в сиксильон раз
больше, чем на асфальте, когда прыгаешь и падаешь. Прыгаешь через здоровенного
козла, запрыгиваешь на настоящего слона, падаешь с коня, вышибленный
противником из седла.
Конный бой
Маленький, то есть тот, что полегче, и поэтому его проще
на себе возить, запрыгивает на спину большого,
который руками поддерживает маленького за ноги. Руки, если их хватает, большому
лучше замкнуть замком. Две таких пары сходятся. Надо вышибить всадника из седла
или свалить его вместе с конем. Проигрывает пара, всадник которой первым
касается земли. Если собирается много народу, то устраивается турнир с
выбыванием проигравших. Пробовали и командой на команду. Но после выбывания
одной пары из команды сражение можно считать законченным: одна пара против
двух, атакующих сразу спереди и сзади, бессильна.
Главным в паре может
быть и всадник, и конь. Слабому всаднику помогает побеждать конь, который может
кружиться вокруг противника, уклоняться от нападений, устраивать ложные
наскоки, а при захвате его всадником чужого – просто держаться ногами за землю
или, напротив, так крутануться на месте или нажать на противника, что тот не
выдержит. Может и ловкий всадник на слабеньком коне запросто справиться с врагом.
Для этого нужны быстрые цепкие руки, чтобы дерганьем и толчками расшатать
соперника, а потом решающим движением уронить его. Пусть и сам свалишься, но –
секундой позже.
Идеальный вариант – это
мощный подвижный конь и юркий всадник. Когда сходятся такие пары, то все может
решать выносливость. Кто меньше выматывается в долгой и тяжелой схватке, тот и
побеждает. Слон на Гóре, Дудик на Лобане –
это как раз то. Кульку и мне приходится бывать и конями – для Тетёни, младшего
Багаева, и всадниками – на больших пацанах.
Хватать чужого коня
нельзя – цепляться можно только за руки, шею, плечи, грудь и ноги
всадника-соперника, можно его и толкать. Захватывать одежду тоже нельзя: рвется
на раз, проверено. Еще всаднику запрещается дрыгать ногами и лягаться, выпрямлять
их, чтобы таранить.
Всадник и конь постоянно
переговариваются, чаще всего это простые команды и предупреждения: направо,
налево, пошел, сзади и т.п.
Высший класс –
выпрямиться после разрыва взаимного захвата, когда кони оказываются спиной друг
к другу, а всадники, сцепившись руками, висят параллельно земле. И вот после
разрыва одному удается выпрямиться и снова оказаться в седле, а другой
беспомощно тыкается руками в песок. Ценится и умение закружить противника так,
чтобы схватить всадника сзади или закружить уже захваченного противника до
того, что ноги у коня заплетутся, и он потеряет равновесие. Здорово и просто с
короткого разбега боком врезаться в другую пару с такой силой, что конь не
устоит – заковыляет и повалится. Или наоборот – уклониться от такого нападения
и еще успеть подтолкнуть, чтоб точно свалились.
Правда, обычно все
проще: налетаем друг на друга как придется, а дальше – кому повезет.
Слон
В слона
получается играть не часто. Трое на трое не так интересно, как четыре на
четыре, а тем более пять на пять. А собрать 8–10 человек трудно, потому что
большие пацаны в слона с нами играть не могут, так как они тяжелее, и выйдет
нечестно. А если договариваешься, кто на кого прыгает, то это скучно. Малышня и
девчонки тоже не подходят для слона, потому что их как-то жалеть нужно – и тоже
фигня выходит. В общем, должны почти все пацаны примерно нашего возраста выйти.
При этом Рябчик дальше второго не прыгнет, а Тетёню, да и Кузю с Васильевым
Лобан запросто сломает, если на них сиганет.
Загадываются, как и во многое
другое, Гóра с Лобаном, примерно
одинаковые по весу, самые тяжелые (не считая, конечно, Рябчика), я с Кульком
или Дудиком. Ковалю, который между первой парой и нами по весу, приходится
загадываться то с Васьком, который ростом ему по плечо, и зачисляется вместе с
Рябчиком и Лёнчиком в три толстяка, то со Стасиком, который редко выходит, то с
Тёплым, который старше всех, хотя вместе с Гóрой, Лобаном и Ковалем в
одном классе учится.
Загадываются так (не
только в слона, но и во всё, где команда на команду). Самые авторитетные игроки
образуют главную пару, называются они матками.
Остальные тоже по парам расходятся в разные стороны и придумывают, кем они
будут. Например: «Ты – серебро, я – золото». Загадав, подходят к маткам и спрашивают:
– Матки, матки, чей
допрос?
Кому золото, а кому
серебро?
Потом одна из команд
выстраивается слоном. Первый игрок встает раком, второй, приняв такое же
положение, крепко обхватывает его живот
руками, прижимая голову к его боку. Третий и четвертый, пятый, если есть,
сцепляются таким же манером. На кону возникает слон: четыре-пять переходящих
одна в другую спины. Стандартный прикол: первый вытягивает вперед руку – это
хобот, последний рукой изображает хвост – чтоб со стороны все могли убедиться,
что это настоящий слон.
Наездники из другой
команды должны поочередно прыгать на слона и удерживаться на нем, когда он
пойдет. Пройти нужно, после того, как все запрыгивают, не разгибаясь, не
расцепляясь и не падая, 10 шагов. Обычно все громко считают: «Ра-а-з! Два-а-а!
Три-и-и!»… Если это получается, то команды меняются местами. Впрочем, неудачный
прыжок одного из наездников приводит к тому же. Первый прыгнувший запросто
может пролететь всего слона и оказаться на песке или кто-то неудачно сядет на
спину слона и сползет или свалиться на землю. Часто, когда все уже оказываются
на спине, возникает крен, и слон начинает заваливаться, но прежде, чем он
упадет, кто-нибудь из наездников касается земли. Кроме того, бывает, что после
первого неудачного прыжка тем, кто прыгает за ним, остается всего полторы
спины, и если двое нижних выдерживают троих, а то и четверых верхних,
последнему прыгать некуда. Правда, иногда специально прыгают вдвоем на одного:
нужно, чтобы прямо на тебя, прижавшегося к спине слона, распластавшегося на
ней, прыгнул следующий, чтобы вдвоем сесть на одного, рассчитывая, что он не
выдержит.
Иногда договариваемся,
что слону разрешается трясти, то есть раскачиваться во время движения, пытаясь
сбросить с себя седоков. Но чаще играем без этого.
Прыгнувшему нельзя перемещаться
по слону – он имеет право только на крепкий захват любой части: груди, головы,
шеи (но не горла), живота. Охватывать ногами не разрешается – ноги можно только
поджимать. Прыгнувший может сидеть на слоне, но когда тот пойдет, ему всё равно
придется лечь и ухватиться за него. Поэтому обычно, оказавшись после прыжка на
месте, распластываешься и пытаешься покрепче ухватиться. Когда слон плотно
сцеплен, это не так просто сделать. Если кто-то из слона на любом из этапов –
будь то после первого прыжка, будь то на девятом шаге – падает, отцепляется или
выпрямляется, упирается руками в песок, то снова мается та же команда.
Прочность сцепления
слона позволяет даже слабенькому выдержать двоих – только крепко держись за
сильного и чтоб поддерживал игрок сзади. Важно выстоять и дойти, но не только:
надо еще уши беречь, потому что подошвами кед и сандалий поджавшие ноги
наездники по ушам иногда ездят, не специально, а просто так получается. Бывает,
когда ты в слоне, кажется, и ногу поднять не можешь, чтобы сделать первый шаг.
Но вот первый двинулся, и каким-то чудом переступаешь и ты. Ноги начинают
дрожать, в натуре, и хочется сбросить груз, но все еще идешь. Не знай, что
обидней, когда из-за тебя слон сломается или если кто-то другой не выдержит. В
первом случае понятно: хоть и ты виноват, но это из-за непосильного груза. А во
втором, если тот, кому полегче, падает, злишься, но и радуешься, конечно, что
не ты подвел (а заодно, что дальше нести неподъемную тяжесть не надо).
Если Гóра или Лобан начинают высоко прыгать на самого слабого в
слоне, то слон сразу ломается. Но это всем и им самим быстро надоедало, потому
что хочется не просто маять, а прокатиться, особенно все десять шагов, даже
если потом самим вставать в слона. Поэтому и такой вариант, и двое на одного, хотя
и приносят победу, но редко используются – для понта, скорее. И без того всем
правильно прыгнуть, сделать прочный захват, а слону не рассыпаться и пройти
весь путь редко удается. Да и игра никогда сама по себе не заканчивается.
Всегда что-то случается, после чего все понимают, что лучше стопорнуться:
кому-то по уху или коленкой по тыкве лихо заедут, кто-то с прыжка вбок уйдет и
шмякнется не поймешь как, так что ногу подвернет, или рука отклеится, как у
Слона, который, чуть ли не в первый раз играя, так руку вывернул, что она у
него повисла, как плеть, после чего он в игру-тезку – все над этим подкалывали
– больше никогда не играл.
Козел
Козел – главная игра на
песке. Редко, когда в нее народу мало. И с третьего, и с желтого дома пацаны
приходят.
Козла – мающегося – и очередность прыгающих определяют
чаще всего коном простой чехарды: первый, кто ошибается, становится
козлом, а потом идет розыгрыш очередности. Другой способ – просто прыгнуть в
длину с места двумя ногами: кто ближе всех – мается. А если козел шел
сплошняком, день за днем, то маялся тот, кто вчера оставался козлом, когда игру
заканчивали.
Для игры хватает
четырех-шести человек, но лучше, чтобы с десяток хоть. Козел становится на кон
раком и через него поочередно прыгают. Не сумеешь перепрыгнуть и застрянешь на
спине козла, ошибешься в порядке действий или в самом действии, нарушишь
очередность – становишься козлом сам, и начинается новый кон.
Последовательность
прыжков год от года, а иногда и от игры к игре менялась, но две вещи были
обязательными. Козел встает на кон, прыгающие выстраиваются в очередь шагах в
семи-десяти от него. И начинают с двух простых, с опорой на обе руки, прыжков,
во время которых надо сказать: «Здорово, Козел!» и «До свидания, Козел!» Первый
прыжок делается по ходу движения, второй – с головы козла.
Затем идет серия
прыжков, в которых руки превращаются в пыточные орудия:
вилочки – во время прыжка
опираешься на спину козла пальцами, растопырив пятерню;
ножички – прямые ладони должны
впиться кончиками пальцев, как ножи, в спину козла во время прыжка;
ложечки – ладони
складываются лодочками, громкий хлопок – признак класса;
кулачки – опора во время прыжка
на два кулака, можно с вращеньем, но не бить;
грабельки – царапающее движение
против хода кошачьими лапами;
трактора – руки складываются
замком, и получившиеся гусеницы во время прыжка проезжают по позвоночнику;
капусту рубить – ребрами ладоней надо
трижды ударить по спине.
Каждый прыжок (кроме,
само собой, тракторов) можно исполнять, как капусту рубить, то есть на
три счета, но это не у всех получается. При этом особый шик в том, чтобы первый
удар приходился по жопе, а уже потом два шли по спине.
Последняя часть включает
три прыжка, два из которых самые сложные. Сначала повторяются в измененном виде
два первых прыжка (Здорово, Козел! и До свиданья, Козел!). Первый: надо
просто перепрыгнуть козла, с опорой на руки или, что классней, без, выкрикнув в
полете: «В Америку за золотом!» Второй: прыгаешь через козла с головы так,
чтобы хоть чиркнуть своей жопой по его, а лучше – сесть на поясницу и съехать с
нее по жопе козла как с горки. Козел при этом почти неминуемо заваливается
назад. Почему именно так? Объясняется просто. Прыгая ты кричишь: «Из Америки с
золотом!»
И наконец, шпоры.
Не всегда обязательно прыгать, для слабых игроков допускается просто дать козлу
поджопник (естественно, не сильный, потому что попробуй Тетёня или Рябчик даже
кого-то из нас, не говоря уже о пацанах постарше, приложить). Но для опытных
это западло. Правильные шпоры делаются так: во время обычного прыжка ступней
пришпориваешь козла. Если пролетаешь,
даже не чиркнув, или, напротив, во время удара тебя разворачивает и ты валишь
козла, то сам становишься на кон. После этого, если никто так и не ошибется,
что бывает не часто, начинается новый кон с тем же козлом.
Но существует и более
суровый вариант окончания кона: козла забивают. Вчетвером за руки за ноги берут
одного из игроков. Разумеется, те, кто забивают, должны быть покрепче, а тот,
кем забивают, наоборот. Его раскачивают жопой вперед и ею же ударяют в жопу
козла. Если тот устоит на месте – выбирается новый козел, если падает, делает
хотя бы шаг вперед (впрочем, часто один-другой шаг считается, что устоял) или
выпрямляется, то остается маяться.
Стоять козлом надо
уметь: так, чтобы тебя не слишком помяли и в то же время не нарушая правил, а
главное – чтобы помогать прыгающим ошибиться. Правильная стойка: голова
максимально пригнута вниз (если забудешь, напомнят: «Голову в карман!»), ноги
прямые – через высокого козла труднее прыгать, особенно маленьким, спину лучше
держать округло, выгнутой, упор в колени ладонями, но при этом локти не
выставлять. Когда стоят с согнутыми коленями, опираясь локтями на середину
бедер, то маяться намного дольше. Прыгающие следят за тем, чтобы козел во время
прыжков не приседал, это самое опасное, потому что можно лихо пролететь, а если
при этом еще зацепишься, то тыквой можно воткнуться в землю. Когда козел
внезапно подраспрямляется, это не так опасно – просто воткнешься в него, но
маяться он продолжит.
Козел может упасть под
тяжестью прыгающего, но это считается в пользу прыгающего; однако если
прыгающий козла сбивает, сильно зацепив, то это уже в пользу козла. Поэтому,
маясь, надо всегда быть готовым грохнуться при зацепе.
Совсем строгий подход к
правилам предполагает, что прыгающий после прыжка должен остаться на ногах, то
есть не упасть и даже не коснуться земли рукой. Но на песке такое правило не
применяется, потому что если запретить падать, то все не так быстро будет, все
будут долго готовиться к прыжку. А когда падать можно, все без остановки и пауз
прыгают, падают, откатываясь в сторону, тут же встают, бегут, снова прыгают,
часто почти без разбега.
Прыгающий всегда помнит,
что сам в любой момент может стать козлом и на нем отыграется тот, кому он
слишком сильные трактора сделал. Правда, одновременно хочется и рисануться –
теми же жестокими тракторами или особо бравыми шпорами. Но вообще, при
нормальной игре, если не начинают сводить друг с другом счеты, жестокость не
приветствуется. Лихость – другое дело.
Прыгающие, естественно,
разного класса. Асы над козлом буквально издеваются – и морально, и физически.
Для начинающих главное хоть как-то перемахнуть, и если крутится все быстро, как
мельница, и расстояние разбега сокращается, им становится очень трудно.
Морально прыгающие давят
на козла, придумывая всякие обидные реплики, обыгрывающие его униженное
положение. Забивания козла вообще стремятся избежать, и все серьезные козлы
стараются отмаяться с помощью разных хитростей до того как. На тех, кто
подходит, чтоб ими забивали, тоже надо давить. Только Тетёня, кажется, считал,
что ничего в этом обидного нет, а только смешно. За других решают большие
пацаны – только когда они играют с нами, козла всегда забивают, без них – очень
редко.
В козла легко замаять, и
часто, видя, что игра пошла серьезная, и подолгу мают середнячков, те, кто мало
уверен в своих силах, выходят из игры, так как им, вдруг оказывается нужно
обязательно домой или обнаруживается какая-то болячка – в этом случае можно
было остаться и в безопасности смотреть, как мучают замаемого.
Самые неудобные игроки,
не считая больших пацанов – Гóра и Лобан. Прыгая, они буквально
продавливают спину козла, а становясь козлами, что иногда случается, потому что
любят понтануться, отмаиваются почти сразу, так как стойка высокая, и для
многих просто перемахнуть трудно, а уж капусту порубить – вообще непосильно.
Именно в козла однажды
получается помаять большого пацана – Серебрякова, с какой-то радости
свирепствовавшего по ходу игры. Когда он встает маяться, мы все, кто остается к
этому моменту в игре, не сговариваясь, стали жутко стараться. Играли без
забивания козла, поэтому отмаяться можно только из-за ошибки прыгающих.
Серебряков орет на нас, сбивая ногу, откровенно подсаживается при прыжке, но мы
справляемся. Даже начинает жилить, пытаясь чуть ли не в полный рост встать.
Страшно, конечно: он запросто может разобраться с каждым из нас, а может и со
всеми сразу. И весело: совершается что-то необычное, мы переглядываемся,
подбадриваем друг друга, зрители за нас болеют. Встать и выйти из игры просто
так или надавав нам поджопников он не может, потому что позорно для него
выйдет. Ну и мы понимаем, что скоро позорнее для него станет продолжать
маяться. Харé, надо завязывать, и только начинает темнеть, быстро все
один за другим выходим из игры, на чем все и заканчивается.
Потом какое-то время
Витёк мстит всем, кто его маял: поджопниками ни с того ни с сего, особо
сильными саечками, ужасным
бортованием в футболе, так что почти все оставшееся лето держимся от него
подальше.
Кстати, это за ним
всегда водилось. Он явно был сильней всех, даже, наверно, многих стариков, и
среди больших пацанов пользовался авторитетом, а еще если к нему в команду в
футбол попасть, то обязательно выиграешь, потому что отлично сам играл и всем
подсказывал, что делать (орал, правда, но все слушались). Но он никому никогда
не спускал, если его как-то задевали. Между собой мы его за понты стали звать
Серибериков, а потом и вообще Сéри-Бéри. (Это, кто не знает, из
игры в съедобное-несъедобное, когда
мяч тебе бросают и надо ловить, если что-то съедобное называют, и не ловить,
если несъедобное; а что делать, если кричат «конфета серибериешка»?) Кто-то ему
стукнул. И он как-то раз психовано совершенно нам сказал:
– Услышу, кто меня так зовет, голову оторву! – Как так, уточнять не стал. Ситуация,
конечно, дурацкая, потому что никто не спросил: как так? Все молчат просто. Всем всё понятно, и ему это понятно.
Кажется, первый раз я видел, как у человека рожа кровью наливается: не щеки
краснеют, а вся морда от шеи багровыми пятнами идет.
Чехарда
В чехарду играем тоже на
песке, прыгая по кругу по диаметру расползшейся песчаной кучи. В этом простом
поочередном прыгании всех через всех (прыгнувший через три шага после прыжка
сам встает в позу козла и, когда через него перемахивает последний из
прыгающих, снова прыгает подряд через всех) есть свой кейф, хотя никто не
выигрывает и не проигрывает. Клёво, просто когда всё четко и быстро получается,
и прыгаем пока не устанем. А и промедлишь, споткнешься, свалишься – тоже
ничего: получается отличная куча-мала. Ее даже иногда кто-нибудь специально
организует. Когда, изредка случается, по всему двору прыгаем, то куча-мала как
бы случайно всегда приходится на песок.
Пару раз прыгаем вокруг
дома, по асфальту, без кучи-малы, само собой. А однажды кто-то предлагает
зачехардить, когда уже стемнело. Мы всем двором сидим на скамейке и ящиках.
Почти все большие пацаны, и мы тоже выстраиваемся от четвертого подъезда до
первого – и понеслась! Стою, через меня прыгают, потом прыгаю я. Уже за угол,
уже за дом сворачиваем. Шумно вообще, кто-то что-то вопит, кто-то свистит. И
вдруг сразу раз в десять громче и вопёж, и свист. Выпрямляюсь, бегу, прыгаю и
вижу: впереди всё в искрах у нас. Что за дела? Понятно только, что именно из-за
этих искр кричат и свистят так громко. Тоже ору.
Прогуливающиеся парочки
и просто прохожие в сторону шарахаются, ошалело смотрят на нашего искрящегося
орущего дракона. Дом заканчивается, но не сворачиваем, а дальше, мимо шестого,
к овощному прыгаем. Вглядываюсь: искры от ног летят, не ото всех пацанов, а от
некоторых. За домом, где овощной, тротуар ýже, деревьев больше, а
фонарей меньше – искры ещё ярче! До овощного допрыгиваем, останавливаемся.
Булавин в асфальт копытом бьет – показывает, как искры делаются. Оказывается, к
каблуку у него и у всех больших пацанов специальные подковки прибиты,
титановые, говорят, они-то и искрят, когда ими об асфальт чиркаешь.
МАЙСКИЕ ЖУКИ
…И майских жуков наважденье.
Владимир Алейников
На второй полянке: бегаем и ловим, держим в банках. – У
Волги: портовые против. – На третьей полянке: трясем деревья и собираем.
Майские вечера, где-то
после десятого, недели две, мы проводим в парке у завода – на второй полянке, ловя майских жуков. На место
приходим заранее – только через час, наверно, появляются первые жуки. Кто
вперед всех увидит? Кто раньше всех поймает? Надо присесть и смотреть. Летают
бабочки, прыгают кузнечики. И вот – ни с чем не спутаешь – прямо над травой,
иногда выше, неторопливый полет, если близко – слышно гудение. Сам жук –
размером со шмеля, но крылья у него жесткие, коричневые, брюшко светлее спинки
и лохматое. Молодые – посветлее, старые – темные.
За жуком бежишь и,
настигнув, сбиваешь его на землю и оглушенного подбираешь или сразу прижимаешь
к земле. Можно и на лету поймать, но это трудней всего. Впрочем, в первом
случае все тоже не очень просто: жук может упасть в густую траву, и пока его
ищешь, он очухивается и улетает, а очухивается он, если не сильно задеть,
быстро. Сразу прижать к земле только совсем низко летящего жука получается.
За первым жуком
бросаются все вместе, хотя все-таки правильнее тому, кто его увидел, дать
возможность его поймать, а остальным – дожидаться появления следующего. Как
только начинает чуть смеркаться – следующих появляется сразу много. Тут
начинается уже, кто меньше упустит. Своего жука – так часто и кричим, показывая
на него: «Это мой!» – упустить можно запросто: жуки, почуяв преследование,
ускоряются, резко сворачивают, меняют высоту – высоко поднимаются и прячутся в
ветках деревьев или наоборот – в траве.
Иногда бегать за жуками
не надо – они сидят прямо на листьях травы или даже на тропинках. По мере того,
как темнеет, жуков видно все хуже. Но зато их теперь больше, и можно ловить
буквально не сходя места: просто ждать, когда в тебя ударится жук или, услышав
гудение, махнуть рукой.
Пойманных жуков собираем
в спичечные коробки. К концу ловли смотрим, у кого больше, кто поймал самого
здорового или, наоборот, самого маленького и светлого жука. Жуков приносишь
домой, где уже в литровой банке с землей и травой копошатся пара-тройка
десятков. С каждым днем они становятся медленнее, потом цепенеют, несмотря на
траву и хлебные крошки, которые им подсыпаешь. У живых жуков, когда их много,
пластмассово-резиновый запах. Иногда его можно почувствовать, особенно после
небольшого дождя просто в некоторых местах на полянке. Мертвые жуки пахнут так же, только не пахнут, а воняют.
Жуков ловим вместе –
пацаны и девчонки. Иногда полдвора собирается, но чаще – кучкой в пять-шесть
человек.
Помимо полянки жуки
ловятся еще у Волги – так называется
вся дорога от нашего поселка до Волги, вдоль оврага, между ним и аэродромом.
Там деревьев почти совсем нет, а жуков больше, чем на полянке. Но там почти
неизбежно встретят пацаны с соседнего микрорайона, с которым наш поселок всегда
враждует, или пацаны с порта, которые вообще на всех всегда выступают. Какое-то
время я этого не знал, но одному мне туда совсем категорически было нельзя. И
вот мать с кем-то из соседок стали туда ходить дышать свежим воздухом, и мы с
Васьком, а пару раз еще с Ковалем там вместе с ними бывали – как раз на майских
жуков. Один сезон все нормально. А на следующий год нам пришлось почти убегать
под защиту наших взрослых, столкнувшись с кучкой портовых, потому что они почти
сразу, даже особенно не выступая, перешли к толчкам и тычкам.
Есть вечера, когда жуков
немного и фактически нечего ловить: за час-другой – один-два, и мы возвращаемся
во двор. Но бывает, что жуки как сдурели – летают целыми роями. Сначала это
интересно, но быстро наскучивает. И однажды вдруг оказывается, что существует
место, где жуков всегда сразу очень много. Пацаны с жилучастка, который за
заводом, ловят их на третьей полянке, ближней к ним. Там вдоль
заводского забора идет аллейка невысоких вязов, еще прямых, со стволами в обхват
детских рук, с лиственной шапкой, невысоко еще вознесшейся над землей. В этих
шапках как раз и обитают жуки. Они там собираются, когда солнце уже начинает
садится, и есть довольно короткий период, пока что-то еще видно, за который
можно натрясти жуков столько, что они усеивают всю землю. Некоторые просто
снуло валятся на нее, а некоторые лениво вспархивают и вяло летают вокруг
кроны. Для них мы ломаем ветки и сбиваем их ими.
После открытия этого
способа становится неинтересно ловить жуков, бегая за ними. Это открытие
происходит в конце мая, и май следующего года оказывается последним сезоном
ловли майских жуков. Мы уже не бегаем, а трясем деревья, сбиваем и собираем по
стольку, что никаких банок не хватает. Что с ними делать? Набрав банку,
отпускаешь. Кто-то пробует давить подошвами, но никакого кейфа в этом нет, а
даже наоборот. Кто-то предлагает наливать в банку с жуками керосин и поджигать
их – но где его возьмешь?
А ведь как до того ждали
сезона! Уже в начале мая кто-то обязательно врал, что поймал. А однажды мы
додумались покопать под деревьями в апреле. Там обнаружилось множество противно
жирных лиловатых личинок, а несколько уже почти совсем превратились в жуков.
НАСТОЛЬНЫЙ ТЕННИС И
БАСКЕТБОЛ ИЛИ ЧТО-ТО ВРОДЕ ТОГО
Белый шарик скок-скок
Михаил Ромм
…Ты высоко
подпрыгиваешь и, не опускаясь, бросаешь мяч в корзину, и когда из жадной твоей
руки мяч, не касаясь ободка, пролетит через сетку, вот тогда ты почувствуешь
удовлетворение.
Василий
Аксенов
Пинг-понг на бетоне. –
Теннис большим мячом, или вокруг стола: воображаемая сетка, крученые подачи,
сопля, невыняемые, финалы. – Пожарная лестница: баскетбол, броски и броски с
загадыванием. – Синие столбы: от установки до спиливания.
В обычный теннис, в
смысле пинг-понг, играем тоже – но именно тоже. Когда появляется стол (напротив
второго подъезда, за клумбой), сначала, хотя и с большим трудом, удается в ЖЭКе
брать сетку, а ракетки кой у кого есть. Но, во-первых, сетку дают только
большим пацанам – паспорт в залог, а какая им радость брать ее на всех?
возьмут, сами поиграют, совсем немного нам дадут и возвращают. Во-вторых, надо,
чтобы кто-то ответственный за выдачу инвентаря находился на месте в ЖЭКе, что
случается редко.
Потом, когда на сетке
появится грязь и она вообще пообтрепется, давать ее практически перестанут.
Играть без сетки не очень интересно. Тем более что стол для игры в нормальный
теннис не подходит: он явно выше нормы чуть ли не на четверть, так что при
нашем росте край стола находится на уровне груди. И стол железный: уголочная
арматура поддерживает залитую бетоном металлическую столешницу. Просто
удариться о такой стол, а тем паче напороться на угол – почти смертельный
номер.
Теннис большим мячом,
или вокруг стола
Из-за нехватки инвентаря
и нестандартности стола как-то само собой получается, что начинаем играть мячом
по правилам настольного тенниса. Появляется название теннис мячом. Мяч
большой, сетка воображаемая. То она туго натянута, то совсем обвисает, но
отсутствие реальной сетки не значит, что мяч можно хоть катить по столу. Все
эту сетку видят.
Подают, закручивая мяч
вперед. С такой подачи – в угол и резко – легко выигрывается очко, или мяч
возвращается удобно под глушение. Можно закрутить и на, а не от себя, и тогда,
если все получается, мяч ударяется на твоей половине, по инерции перелетает
через воображаемую сетку и, ударившись о стол на чужой стороне, вдруг никуда
дальше не летит, а то и возвращается назад. Отбивать можно двумя руками, а
глушить – только одной. Четко глушануть, повесить соплю, достать невыняемый,
бросившись за мячом, после того же глушения пролетевшим над головой, и кулаком
через себя возвращая на стол, или успев почти с земли поднять соплю, – важнее,
чем выиграть, тем более что без этого и выиграть чаще всего нельзя.
Обычно играем не вдвоем,
а больше, и не двое на двое, а каждый за себя, причем и всемером и даже больше.
Как? Бегая вокруг стола. Так и стали говорить: «Давайте вокруг стола!» Подав с угла, бежишь на другую сторону. Принимающий
отбивает и тоже бежит на другую сторону. Следующий принимающий, отбив, также
устремляется дальше. Ты после подачи уже на другой стороне, и либо дожидаешься
своей очереди – при игре всемером и больше, либо должен успеть сразу отбить при
игре втроем-вчетвером. Не успевший отбить или успевший, но промазавший,
выбывает.
Самое трудное – втроем.
Если игроки подбираются серьезные, то розыгрыш идет долго. Поэтому из-за
быстрого бега по кругу иногда и закруживаешься – почти как при кружении
волчком. Наконец, остаются двое и, уже не бегая, разбираются между собой по
полной программе: до 21-го. Победитель начинает новый кон и получает
дополнительную жизнь.
Чаще всего в финал
попадают Лобан, Гóра, Курган, Коваль или
Дудик, но иногда Кулёк или я, правда, выиграть финал ему или мне удается редко.
Если же в игре участвуют
большие пацаны и старики, всё совсем по-другому. Они разбираются в финале друг
с другом. Впрочем, даже мне удавалось выходить в финал аж против Буланова. И,
разумеется, я проиграл почти с «баранкой». Можно было бы и получше сыграть. Но,
с одной стороны, все уже заранее ясно, а с другой, попасть в финал, когда
играют большие пацаны и старики, – это уже как победа, и в финале больше
смотришь на пацанов, как завидуют, чем играешь. Поэтому и мяч летит не туда и
отбивается как придется. В самом проигрыше ничего обидного нет, а вот на себя я
тогда, после игры, обиделся. И когда следующий раз попал на Булавина в финале,
то, поняв, что тот совсем меня за противника не считает, собрался и даже
сначала повел. Тут он вынужден был перестать пытаться делать меня одной левой,
поднапрягся и, конечно, выиграл – но всего пару очков. И все же видели, как ему
пришлось отыгрываться, как всё на полном серьезе пошло!
Со временем у нас
появляются конкуренты. Вечерами за стол встают лотошницы (за столом у березы
мужики режутся в карточного козла или забивают козла доминошного). Бывает и
так, что на одном конце лотошницы, а на другом мужики-доминошники. Это значит
«поиграйте во что-нибудь другое». Самое смешное, что их можно под это дело на
край стола сместить так, чтобы торец, который на клумбу смотрит, стал
футбольными воротами. И ничего, никто из них особо не дергается, приговаривают
лишь: «Только колотите потише».
Мяч + пожарная лестница
= баскетбол
Играем на площадке у
пятого подъезда, кольцо – нижний пролет пожарной лестницы, на высоте поднятой
руки взрослого, ну, может, чуть подпрыгнуть. То есть кольцо прямоугольное и
располагается в вертикальной, а не в горизонтальной плоскости. По вышине мяч проходит
почти впритык, ширина – мяча в полтора. Ближайшее окно – больничное, и нас
гоняют только Доценки из следующего окна, но это случается редко.
Играем, разумеется, в
одно кольцо, но для того, чтобы очки засчитывались, нужно, защитившись, отвести
мяч и забивать уже в своей атаке. Никакой разметки на асфальте нет: ни границ
поля, ни трехсекундной зоны. Водимся безо всяких границ (кроме стен дома), хотя
иногда договариваемся, что за колонкой
(канализационным люком) не играем. Штрафные пробиваются с семи обычных или с
пяти больших шагов. Впрочем, штрафные пробиваются редко. Как ни странно, играем
совсем не грубо, наоборот, потому что считается, что владеющий мячом –
неприкасаемый, его нельзя трогать, и не трогаем. Штрафные чаще всего за удар по
рукам при попытке отнять мяч на ведении.
При двойном ведении, при
попадании в стену за «кольцом» или в боковую стену, при пробежке мяч передается
другой команде. Выводим его обязательно от стены или от дерева, то есть
коснувшись их мячом. Играем резиновым или надувным волейбольным мячом (тут к
неровностям асфальта при ведении прибавляется еще шнуровка). Двое на двое или
трое на трое, без судьи, естественно. Случается, и полными командами. Бывает,
один на один.
Дудик ходит в
баскетбольную секцию, водится и бросает, будто нас никого и нет. Когда
загадываемся, он и Лобан, который выше его на полторы головы и выше всех на
голову, – матки. Против Лобана под «кольцом» ничего сделать нельзя.
Коваль точнее всех бросает издалека и пасует. Команда, в которой два основных,
всегда выигрывает. Из больших пацанов играет только Генка Косой, реже Никон.
Может, потому что оба из пятого подъезда? Другим не то чтобы западло, но
неинтересно – они просто здорово выше ростом, даже немного выше Лобана. Но
Косой – он на то и Косой, что косой. Он, конечно, лучше играет, чем его младший
брат Тетёня, но всё равно по «кольцу» не попадает. Васёк, Рябчик, Тёплый,
Стасик, как и Тетёня, только для численности. Их легко обвести, у них легко
отобрать, попадают редко. Гóра, Кулёк,
Слон (который играет нечасто) и я реально чем-то можем помочь основным. Из
девчонок играет только старшая Палашенко, она с Коваля ростом и какой-то
гимнастикой занимается. Либо Кулёк, либо я иногда загадываемся с ней.
Отдельный номер – просто
бросать по кольцу. Это значит бросать по очереди с какого-нибудь расстояния,
или под определенным углом, или комбинацию из разных бросков, всё – до двадцати
одного: прямо и с боков издалека – по три очка, то же со среднего расстояния –
по два, сблизи – по одному и сблизи один раз через голову спиной к кольцу – три
очка. Могли договариваться, что сгорают, если не проходишь всю серию. Не попал
– отдаешь мяч следующему. Попал – бей снова.
Но можно бросать с
загадыванием – это чтоб твой бросок повторил следующий за тобой. Не сумеет
– следующий. Если никто не сумеет – ты должен повторить сам. Тот, кто повторит,
включая загадавшего, загадывает сам. И снова по кругу. А если три круга никто
не может повторить, загадывается новый бросок. Обычно загадываются простые
издалека; сблизи или со среднего через голову спиной к кольцу – чаще глядя, то
есть запрокинув голову так, чтобы видно кольцо, реже не глядя; сблизи лицом к
кольцу, но не глядя, то есть зажмурившись; крюком; из-за спины; с острого угла;
козлом – встав козлом жопой к кольцу, мяч бросаешь между ног; лежа – ногами в
сторону «кольца» или наоборот; с ведения, иногда необычного – с поворотами, с
пропусканием мяча между ног; с левой руки; с прыжком; от стены с обратной
стороны; в прыжке с толчком ногой от стены; во вторую, третью, четвертую
«дырку» – пролет лестницы.
У каждого свой коронный
бросок. Дудик водится так, что никто повторить не может. Лобан в прыжке сбоку
или выпрыгивая из-под лестницы вкладывает мяч прямо в «кольцо». Коваль бросает
дальние и с угла. Я – назад через голову. Были попытки, чтоб повторялось
буквально всё, что до броска, не только ведение, а и рожи и подпрыгивания, но
по-настоящему загадываем только сами броски и ведение. Правда, и тут случаются
извраты. Тёплый однажды засунул мяч под рубашку, разбежался, оттолкнулся от
стены ногой, зацепился за нижнюю перекладинку, подтянулся, долез до пятой
перекладины, пропустил в третий пролет ноги и, отпустив руки, повис вниз
головой, после чего достал мяч из-под рубашки и вложил его за головой в ячейку.
Никто повторять и не пробовал.
Как-то утром, посмотрев
в окно перед тем, как выйти во двор, вижу, что двое рабочих в окружении пацанов
роют лопатой яму в том месте, где ставятся кирпичи, обозначающие футбольные
ворота. Рядом столб и что-то вроде крыши. Всё – синее-синее и блестит. Первая
мысль: ставят очередной грибок, беседку или песочницу, крадя у нас несколько
метров от футбола. Но пацаны не ругаются, а даже вроде готовы помочь. На другом
конце, у клумбы, яма уже есть, и столб тоже лежит рядом с ней. То, что мне
сначала показалось крышей, прибито к столбу, и арматурное кольцо в центре, над
ним красный квадрат нарисован. Я и сам допираю, но тут же, когда выхожу, и
объясняют.
Яма вырыта. Глубокая, по
пояс, но узкая, в две лопаты. Теперь мужики втыкают столб. Рулеткой мерят
высоту – до щита. Стали было закапывать. Один держит столб, другой засыпает.
Стоп! Надо камнями уплотнить. Бежим собирать по двору камни – половинки
кирпичей, выламывать опоку из фундамента когда-то стоявшего тут барака. Камней
– земли – опять камней. А еще нужно следить, чтобы прямо стоял. Поставили один,
второй. Мужики ушли, а мы стали осваивать настоящий баскетбол.
Неделю играем без
остановки, с утра до ночи. Потом начинаем и просто бросать – теперь уже по
настоящему кольцу, и бросать с загадыванием. Сетку должны выдавать в ЖКО, и
сначала дают, но потом, как и теннисную, – фиг выпросишь. Кажется, так всё лето
и играем только в баскетбол. Сбросились и купили за пятерку настоящий
баскетбольный мяч. Приходят пацаны из третьего, из шестого, из желтого домов.
Когда в шестом классе стали
играть в баскетбол в школе, в классе лучше меня никто не играл, но проигрываем
«гэшкам» много, там Дудик капитан, и немного «ашкам», где длинный Пимен из
желтого дома и Андрюха с того конца поселка из баскетбольной секции. Зато
«бэшек», «дэшек» и «жешек» делаем по полной. На следующий год тоже иду в
секцию. Выясняется, что я не знаю элементарных вещей: как, например, правильно
бросать в корзину с двух шагов, как правильно вообще бросать. Осваиваю. Но
дворовая манера как приклеилась – все немного не так: и эта полубоком стойка
при броске, и движение правильное при нем же – будто помесь страуса с коброй
изображаешь, и ведение, чтоб мяч к руке прилипал, никак мне не даются. Но и
так, по-своему и забиваю, и обвожу, и распасовываю.
За мной еще двое пацанов
из класса пошли – с того конца поселка, и в седьмом мы «ашек» делаем. В восьмом
меня к ним за плохое поведение переводят на исправление, и я, даром что секцию
уже бросил, организовал у нас защиту. Фактически у «гэшек» мы выиграли – одно
очко. Но судья был за них и не свистел конец игры, пока «гэшки» не забросили.
Как попали – сразу свистнул.
Взяли меня и за школу
играть (среди восьмых классов) – но сидел в запасных. Выйду – и никак ничего:
привык уже быть основным, а на подхвате – туго. Проиграли все игры, хоть Дудик
был, были длинный Пимен и Андрюха, шустрый и хитрый Пономарь из «Е» и длинный
новенький из «Д».
Спустя год после
установки столбы исчезают. Обнаруживаются они – со спилом понизу – в подвале
нашего шестого подъезда. Ясно, что это их дворничиха Колосова спилила и
спрятала. Не сама, конечно, не одна. Помогли ей. Никто не видел – значит ночью.
Мы сначала дергаемся, ругаемся с Колосовой, идем в ЖКО – никто ставить заново
столбы не собирается. Произойди это сразу после установки, когда еще не
наигрались, мы бы всех на уши поставили. А так… Изредка снова в пожарную
лестницу бросали. А в основном в школе играли все, кто хотел.
НА СКАМЕЙКЕ И В КРУГУ: САДОВНИК, СЫЩИК–ИЩИ–ВОРА И ДР.
полузабытая игра
в садовника, где только
и осталось,
что – ах! и – что с тобой?
и – влюблена…
Гали-Дана Зингер
Всевышний
сыщик в небесах
И чье-то
воровство.
Иосиф Бродский
Садовник: цветы, фанты, кукареку. – «Колечко-колечко, выйди
на крылечко!» – Испорченный телефончик. – Жучок. –
Сыщик–ищи–вора: холодные, горячие и горячие со смазкой.
Садовник
Это игра с трудом
выползла во двор. Она была большая и малоподвижная. Таилась до времени по
квартирам, в том числе в нашей.
Собирается компания друзей
и подруг старшей сестры. Сидят, треплются, Лёха попоет под гитару. И не всё же
освободившуюся бутылочку крутить – вот и начинают в садовника. Иногда
меня позовут. Дома со старшими – все эти незабудки с васильками, «влюблен»,
«фанты» быстро перестают казаться совершенно девчачьими. Тем более что не в
словах дело, а в том, какие потом желания будут загаданы и как они будут
выполнены.
Наверно, не только у нас
старшие в садовника играли. Однако на улицу он как-то не вытаскивается.
Представить себе, что сидим во дворе и этими словами разговариваем, трудно. Но
все-таки однажды на столе у березы не очень уверенно начинаем. Может, то что
вместе с девчонками, которые, как выясняется, эту игру знают, помогает не идти
гусиной кожей, как бывает, когда стишок в школе с выражением кто-нибудь читает.
Подходят Лещинин и
Никон. Сразу сбиваемся: что они про нас подумают? Но все нормально:
оказываются, знают. Садятся тоже. И на полдня! Народу уже – нормальных цветов
не хватает. Пацаны же не могут быть анютиными глазками или лилией, в крайнем
случае – мак или ландыш. Признаем, что репейник и кактус – это цветы, потому
что хоть и колючки, но ведь цветут. Гóра, весь такой спортивный, с
рожей, как у Гойко Митича и копируемыми у него повадками, говорит: «Я буду…» –
и начинает ржать, остановиться не может, и ржет он тонким голосом, как будто
его щекотят – он жутко щекотки боится, все это знают и иногда неожиданно
щекотят, он тогда начинает вот также ржать и при этом орет, что убьет, если не
перестанут, но орет одновременно со смехом, пискляво, и даже оттолкнуть того,
кто его щекотит, не в состоянии. Наконец, с трудом договаривает:
– …Фикус!
Я не знаю, и, наверно,
не только я, как фикус выглядит, но это смешной цветок, а то, что именно
Гóра – фикус, еще смешнее.
– Я садовником родился,
Не на шутку рассердился,
Все цветы мне надоели,
Кроме …
Затем следует название
цветка. Роза, георгин или мать-и-мачеха отзывается:
– Ой!
– Что с тобой? –
интересуется Садовник.
– Влюблен(а).
– В кого?
– В фикус.
– Ой! – отзывается Фикус
Так продолжается, пока
кто-нибудь не ошибется. Ошибся – выбываешь и отдавай свой фант – предмет, который заменит тебя в следующей стадии игры.
Садовник тоже может ошибиться и за это отдает фант, но из игры выбывает
частично: в обмене репликами больше не участвует, а только произносит зачин.
Ошибки такие: назвать цветок, которого в игре вообще нет или который уже выбыл,
запнуться надолго, не ответить «ой!»,
когда обращаются к тебе, перепутать или пропустить реплику. Побеждает тот, кто
не ошибется.
Победитель садится спиной
к остальной публике, а главное, к Садовнику, который берет по очереди фанты, в
том числе свой и победителя, и спрашивает: «Что сделать этому фанту?» Народ
видит, какой именно фант держит Садовник, но должен сдерживаться и не выдавать
своей реакцией, какому фанту что придется делать.
Обычные пожелания:
прокукарекать, залезть под стол (и прокукарекать), встать на одну ногу,
ухватить себя правой рукой за левое ухо (и прокукарекать), спеть что-нибудь
(без кукарекания), попрыгать на одной ножке (и пропеть что-нибудь или
прокукарекать). На месте прокукарекать часто оказывается покудахтать, помычать,
поблеять, поржать (в смысле по-лошадиному), поухать (как сова), поквакать,
помяукать, погавкать.
Менее стандартные
пожелания: перепрыгнуть через какую-нибудь преграду (кукарекая или крича я дурак, три раза), проползти под
чем-нибудь (столом, скамейкой), просто прокричать что-нибудь (типа я дурак, три-пять-десять раз), гладить
себя по голове приговаривая какой я хороший, рассказать анекдот,
признаться кому-нибудь из играющих в любви, состроить рожу. Нельзя загадывать
поцеловать кого-нибудь или сделать что-нибудь неприличное. И все равно
кто-нибудь загадывает, вроде хохмит:
– Этому фанту показать
жопу!
– Это нельзя! – кричим.
– Всем нельзя, а этому
фанту можно!
Нельзя также загадывать
ударить кого-то или сделать что-нибудь невыполнимое. Здесь в отличие от бросков
по кольцу с загадыванием, что выполнимо, а что нет, определяется общим
решением, а не тем, может или нет загадавший сам выполнить загаданное.
Например, Лещинин, Генка Косой и Дудик могут стоять на руках и даже немного
ходить, но загадывать они это не могут, потому что для других это невыполнимо.
Более редкие пожелания:
позвонить кому-нибудь в дверь и убежать или дождаться, когда откроют, и
спросить что-нибудь вроде «Федя дома?», хотя никакого Феди там точно нет (все
стоят на площадке этажом ниже и слушают, как выполняется желание); снять
рубашку, вывернуть ее наизнанку и снова надеть (так загадывающий может
проверить, девчачий фант или нет); станцевать какой-нибудь танец (лезгинку,
гопак и особенно танец маленьких лебедей), изобразить пьяного.
Высший пилотаж –
соединить пожелания для нескольких или даже всех фантов в цепочку. Например,
танцевать танец маленьких лебедей всем фантам, кроме трех последних, и замереть,
когда услышат: «Внимание, снимаю». Первому из трех последних напевать во время
танца соответствующую мелодию, второму сесть на землю и, глядя на танцующих,
хлопать в ладоши. Третьему – изобразить, что он их всех фотографирует,
предупредив: «Внимание, снимаю!»
Садовник, раздавая
фанты, напоминает, что кому делать: «Тебе прыгать, тебе кукарекать, а тебе
кричать я дурак». Победителю самому
что-то из этого выпадет. Вот и стремятся загадывающие по разным признакам
определить, когда загадываются их фанты, чтобы что-нибудь полегче досталось.
Иногда это удается – и это попадание вроде как чудо. Правда, когда у Слона и
Кулька слишком часто получаться началось, то сразу ясно стало, почему. И
правило стало, что все, а не только садовник, должны стоять за спиной загадывающего,
чтобы никто заранее договориться не мог и подать знак-подсказку.
Наконец, по очереди
начинаем кукарекать, кричать я дурак из-под
стола или прыгать с него, изображая рукой пропеллер над головой и гудя, как
вертолет…
Новый кон в качестве
садовника начинает победитель предыдущего, а кто хочет, может изменить название
своего цветка.
Колечко
Сидящие на скамейке
складывают ладони лодочкой и поочередно подставляют их ведущему, который
вкладывает в них свои, также сложенные лодочкой, ладони. Он ходит вдоль
скамейки, и у него в лодочке находится колечко: заложка, монетка,
пуговица, камешек или настоящее колечко. Никто не знает, кому ведущий положит
колечко, – вкладывается оно незаметно. Ведущий, как правило, несколько раз
обходит играющих, а потом неожиданно выкрикивает, отступив на шаг:
– Колечко, колечко,
выйди на крылечко!
Те, у кого колечка нет,
бросаются удерживать его предполагаемого владельца. Тот либо все-таки
выскакивает, либо остается на месте, потому что соседи его держат. В первом
случае он становится ведущим, во втором начинается новый кон с прежним ведущим.
Играем от мала до
велика, на скамейке у первого или третьего подъезда, доставляя ее вбок ящиками
из-под бутылок, девчонки и пацаны. Даже Танька Кожина и Наташка Волкова из
третьего подъезда, которые очень редко когда во что играют, потому что самые
красивые, хоть и разного возраста, до колечка снисходят. Эта игра тоже вроде
должна считаться у пацанов девчачьей – из-за самого этого колечка. Но только
сначала, когда попадаешь в эту игру, видишь в ней что-то по-девчачьи
понарошно-придуманное, а еще – немного деревенское. Быстро становится понятно,
что так это все только снаружи. Внутри это больше похоже на карты, особенно веришь
– не веришь или доминошного паука, только картонные листки с картинками
или костяшки с точками – это ты сам и твои соседи по скамейке (такой еще
спектакль по телевизору есть, где люди – карты).
Ведущий начинает,
поровну задерживаясь у каждого из сидящих на скамейке, и демонстративно поровну
же слегка приоткрывая ладони в момент их вкладывания в лодочку других игроков
(надо уметь, приоткрывая ладони удерживать колечко, как и наоборот, – вроде не
приоткрывая, передать его). Все гадают: положил уже или нет? Потом ведущий
делает заминку, буквально на миг, даже на полмига, когда вкладывает свои ладони
в ладони очередного игрока. Это случайно? Или показывает, что положил, а на
самом деле не положил? А может, он показывает для того, чтобы подумали, что
только показывает, а сам все-таки положил? На втором круге ведущий может повторить
заминку уже на другом игроке. Гадания усложняются.
Ведущий может всё делать
молча, но чаще говорит что-нибудь. «На, держи», «Тебе – никогда», – то ли для
смеха, то ли для маскировки. Подмигивает. С самими игроками тоже все не просто.
Например, говорят шепотом: «Спасибо», – и поди пойми, подозрение отводят или
просто так.
Можно вести игру быстро,
медленно, то так, то эдак, проходить только полкруга, а то и вообще одного
игрока, или 10 кругов. Можно сразу отделаться от колечка, а потом долго
темнить, либо отдавать его перед самым вызовом. На скамейке все время идет
расшифровка действий ведущего и соседей по скамейке. Обсуждают вслух, кого
держать. Часто самым активным в этом становится обладатель колечка, отводящий
от себя подозрение по принципу «держи вора».
Как только ведущий,
отступая на шаг, произносит «Колечко, колечко…», все вцепляются во всех, раскидывают руки, стараясь шлагбаумами
перекрыть выход двум соседям справа и двум слева (если не на краю), либо
заключают в замок одного-двух главных подозреваемых. «…Выйди на крылечко!» Произносится вся фраза быстро, и все
происходит буквально в один миг.
Вызываемый бросается вперед, отводя удерживающие его руки или разрывая
плотный захват (но тут есть ограничения на использование силы, и если все считают,
что перестарался, выход не засчитывается). Но бывает, что как раз его-то никто
и не держит. Такой выход особо ценится. Вот он (она) какой (-ая)! Шлангом
прикинулся (-ась)…
Дежурная хохма – вообще
не отдавать кольца или незаметно подложить к нему еще одно-два. Можете
представить, что происходит. Но это нормально, только когда редко, не больше
раза за игру.
Естественно, в кутерьме
достается – то по уху, то по носу или в глаз. И время от времени кто-нибудь из
девчонок вскакивает и убегает. Редко не убегает, а обличает, открывая причину
побегов: «А чё этот руки распускает!» Тогда из игры выкидывают виновника. А
большая Валька из четвертого подъезда однажды замацавшему ее Теплому просто
кулаком в рыло ткнула.
Испорченный телефончик
Это тоже скамеечная игра,
но без выскакиваний. Бывает, в нее переходит колечко, когда оно надоест. Чтобы
специально в нее играть, она явно не тянет. Но если весело пойдет, то играем
долго.
Крайний на скамейке
складывает руки рупором и так, чтобы никто, кроме соседа, не услышал, шепчет
ему на ухо любое слово (существительное). Тот передает его дальше, и так до
противоположного края. Последний произносит вслух то, что он услышал. Это может
быть начальное слово или только похожее на него, а бывает абракадабра. Если
слово передано точно, то последний переходит на другой край и придумывает новое
слово. Всё повторяется. Если слово не то, то выясняют, кто кому что сказал, но
это так, для смеха, никакого наказания за неправильно переданное слово не
полагается. Все остаются на местах, и начинается новый кон.
Запускающий слово может
завернуть что-нибудь такое, что не все знают. Тогда, например, инверсия легко
обрубалась до версии. Самое обычное слово может запускаться неразборчиво или
тихо, и тогда из земли вылезает змея, а происшествие заканчивается сумасшествием.
Есть любители таких словечек, как гондола, мандат, шепот, крен и т.п.,
прыгающие от счастья, когда ожидаемое превращение случается. В цепочке почти
всегда имеются и те, кто намеренно искажает слово, то есть фактически запускает
новое. Это вычисляется, и требуем прекратить. Иногда слышишь что-то непонятное
и стараешься дальше точно передать, что услышал, – так получается абракадабра,
какая-нибудь ртснтрилсть вместо простой предусмотрительности.
Жучок
В кругу и на скамейке жучок
– это будто разные игры.
Мающийся – жучок –
становится спиной к остальному народу, поддерживая одной рукой другую, которой
подпирает челюсть, под локоть. Именно туда следует снизу удар. Жучок
поворачивается и видит перед собой вытянутые вперед кулаки с поднятыми вверх
большими пальцами. Нужно угадать, кто ударил. Если не угадываешь, процедура
повторяется. Если угадаешь, жучком становится тот, кто ударил.
Так вот, в кругу, как
резко не поворачивайся, увидеть какие-то признаки движения ударившего почти
невозможно, и приходится действительно угадывать. Если за спиной
четверо-пятеро, угадывать можно долго. Но это как повезет. А то еще попадешь,
как я попал, хорошо, что со своими.
Стою маюсь. Лобан, Гóра, Коваль, Кулёк и Слон бьют под локоть. Никак не могу
угадать. Поворачиваюсь – опять мимо. Стараюсь как можно быстрей крутиться и
даже пару раз поворачиваюсь, когда еще ударить не успевают. Спустя какое-то
время они уже не лыбятся, вытягивая руку с большим пальцем, а ржут. Вот вроде
успеваю увидеть, что второй слева Коваль руку еле успевает выставить. Значит,
точно он! Фиг-два, говорят, не он. И бить под локоть сильней начинают, так что
в челюсть здорово отдает, при этом еще и проверяют, чтоб правильно руку держал.
Ладно, думаю, сильный удар сложней скрыть. Поворачиваюсь: Гóра после сильного удара не успел нормально руку выставить и
тыкнулся снизу в кулак Кулька. Тут все очевидно.
– Не-а, – говорят, – это
Слон.
– Понятно, – говорю. –
Ты, значит? – в глаза Слону смотрю, а они бегают. – Сговорились, гады.
Совершенно не понимаю,
как такое возможно. Не потому что это нечестно, в играх бывает, что
сговариваются, а потому что вроде друзья, а между друзьями так не положено.
Никто не начинает, что,
мол, всё по-честному. Но, конечно, и извиняться не думают, а просто:
– Брось ты, – мне, –
всё, завязываем, надоело.
На скамейке, конечно,
тоже договориться можно и кого-нибудь помаять. Но это сложнее, потому что
многие уже знают, что в кругу намного труднее отмаяться и, когда соглашаются
играть в жучка, то только на скамейке. То есть собираются нормально поиграть, а
не поиздеваться.
Дело в том, что у
скамейки жучок встает на таком от нее расстоянии, что для удара надо
обязательно привстать. Само собой, быстро сесть на место сложнее, чем просто
руку убрать. Все, конечно, помогают ударившему замаскировать удар, но
привставать никому нельзя. Поэтому только вид делают, что только что сели. И,
кстати, сильный удар практически невозможен, потому что после него точно сесть
на скамейку не успеешь.
В общем, так отмаиваются
быстро, всё идет весело и без обид. Шустро вертясь, жучок может попросту
увидеть того, кто его коснулся. Но главное в определении нового жучка –
внимательно осмотреть подозреваемых, выбрать наиболее вероятного и уставиться
на него: вдруг не выдержит и чем-то себя выдаст.
Сыщик–ищи–вора
При нормальной игре в
жучка, когда жучком каждый бывает по десять раз, становишься то немного
детективом, то как бы преступником, которому надо себя ничем не выдать. В колечке
тоже есть эта линия, хотя выражена она слабее. В Сыщик–ищи–вора детективный сюжет – главный.
На одинаковых
непрозрачных бумажках, скручиваемых в трубочку, пишется: сыщик, вор, судья, полицейский, палач. Если играют больше 5
человек, то добавляют защитника и свидетеля, а можно еще, что полицейских было
несколько, и тогда они будут 1-й, 2-й, 3-й и т.д.
Из фуражки или берета
все вытягивают эти свернутые бумажки и втайне от других прочитывают, что там
написано. Если лето и все без кепок, то специально кто-нибудь выносит – я,
например, старую отцовскую шляпу брал. Только сыщик объявляется сразу,
остальные молчат. Сыщик должен указать на того, кому досталась бумажка с
надписью «вор». Кто-то, особенно
начинающие, делают это наобум, но правильно искать по-другому. Можно говорить
что угодно, рассуждать, задавать вопросы (на которые не обязательно отвечать),
вглядываться в физиономии, провоцировать: «Какой из Васькá вор, да и на
полицейского он не тянет, палач, наверно», – в расчете, что Васек оскорбится и
как-то себя выдаст, или кто-то еще что-нибудь брякнет, выдав себя.
Наконец, сыщик указывает
на одного из играющих: вор. Если он угадывает, то в дело вступает судья,
который, руководствуясь как своим внеигровым отношением к пойманному вору, так
и игровой ситуацией (роли-то каждый кон меняются), ожиданиями остальных
участников, присуждает то или иное количество горячих, со смазкой или без, и
холодных ударов. Эти удары пробиваются сложенными вместе указательным и средним
пальцами по воровской руке, примерно по центру между локтем и запястьем, не по
той стороне, где вены видно, а по противоположной. Пробивает палач. Горячие –
это удары с силой, смазка – палач должен на пальцы плюнуть. Холодные – это
тихие удары, скорее касания для проформы, их всегда пробивают без смазки.
Заранее, как правило, договариваемся, что больше 10 горячих нельзя, или даже
нельзя больше 10 горячих и холодных вместе. При игре с защитником тот может
потребовать смягчить наказание, а может и не вмешиваться, тем более что судья
не обязан исполнять его пожелание.
Если сыщик ошибся,
указав вора неверно, то судья присуждает, исходя из тех же принципов, удары
сыщику, а вор остается безнаказанным.
Палач может по-разному
относится к исполнению обязанностей, не говоря уже о том, что палачи разные – и
по характеру, и по умению пробивать. Лобан, например, – беспощадный и палач, и судья.
Вынося максимальный приговор или от души пробивая горячие, он тем самым заранее
соглашался терпеть неминуемую ответную кровожадность. Но это исключение: все
думают, конечно, как не получить в обратку и стараются суровые приговоры не
выносить.
Игра часто превращается
в подобие театра – с речами судьи, вора, защитника, да кого угодно, с поклонами
и расшаркиваниями, со всякими книжными обращениями (милостивый государь,
ваша честь, дамы и господа т.п.) и оборотами:
– Не соблаговолите ли, –
судья палачу, – пробить 3 горячих со смазкой, четыре без и пять холодных?
– С превеликим
удовольствием! – палач судье.
И наоборот, вставляются
блатные словечки: мусора, вышка и т.п. Судья мог в самом деле назначить
смертную казнь или 25 лет расстрела через повешенье с предварительным
отрубанием головы и частичным колесованием, но, выслушав адвоката, милостиво
заменял это наказание на 5 горячих со смазкой.
И малышня, и девчонки
участвуют, все понимают, что лупить их не надо – и не лупят. Только раз всё тот
же Лобан Ритке из пятого подъезда до слез горячих со смазкой наколотил.
БОЛЯЧКИ
Зою ужалила оса.
Саша Смирнов сломал ногу.
Боря Никитин разбил голову камнем.
Лев Рубинштейн
В детстве перенес
Дифтерит скарлатину коклюш
Корь
Свинку
Воспаление среднего уха
Делали прокол в барабанной перепонке
Аденоиды
Гланды
Ангина и грипп постоянно
Опухали суставы
Сломал левую руку
Перерезал артерию и сухожилия на правой
Вадим Сидур
ОРЗ, горчичники и банки. – «Основы здорового организма
закладываются в раннем возрасте». – Как я не попал на «Морозко». – Рябчик с
лишаем, Дудика сбивает машина, Лобан с гвоздем в ноге, Чугун и Косой с бутылкой
с карбидом. – Дворовая диагностика и лечение. – Холера на Волге.
Сиди дома, а то и лежи.
Ходи к врачу, пей лекарства: горькие таблетки и микстуры, жарься под
горчичниками, потей, всасывайся банками, так что потом спина пятнистая, как у
леопарда…
Мать накручивает на
ножницы вату и обливает ее одеколоном, по комнате распространяется запах
«Шипра». Затем берет спички и зажигает этот факел. Банки уже наготове на
журнальном столике, что-то в них от лампочек, рюмок и звериное – лупоглазость и
панцирность одновременно. Ждешь, что обожжет, – огнем все-таки в них тычут, а
они – как ледышки. Если пошевелиться, когда уже вся спина в них, они
позвякивают друг о друга, как стаканы в подстаканниках в поезде. А если выгнуть
шею перед тем, как снимают, и посмотреть на спину, то увидишь, что ты и сам как
зверь какой-то: с синеватым стеклянным панцирем. Неужто это твоя кожа так посинела, полиловела
и растянулась, прилипнув к стеклу изнутри? Потом с кваком банки снимают со
спины и мажут спину кремом.
Через день с банками
горчичники. Темно-желтые прямоугольники на миг опускают в тарелку с теплой
водой и сразу тебе на спину. Один, второй, третий, четвертый, пятый
(пропускается квадрат сердца), заматывают полотенцем, переворачиваешься на
спину, еще два на грудь, и обязательно, чтобы что-нибудь читали. Сначала
слушаешь и чувствуешь безобидное тепло, потом больше волнуешься уже не о том,
что в сказке, а о том, что все горчичнее и горчичнее на спине, будто вода с
горчичников испарилась, и сидящий в них огонь вырывается понемногу наружу, как
на пляже, когда, выйдя из воды, идешь по песку и сначала ничего, а потом, когда
вода высыхает, начинает жечь. Держишься тем, что незаметно меняешь место опоры
– лопатки, поясница, хребет.
– Ты что ерзаешь?
– А долго еще?
– Еще немного…
– Не пора?
– Нет, еще пять минут!
– Снима-а-ай!
– Да там и нет ничего!
Еле розовая спина…
– Да-а, еле розовая…
Горит вся!
– Будь мужчиной. Вот
сейчас подую.
И то и другое – и банки,
и горчичники (а еще чай-с-малиной, молоко-с-медом,
дышать-над-картошкой-в-мундире, парить ноги, аспирин, чтобы пропотеть) – от
ОРЗ, то есть когда сопли, кашель и температура. Но начинается всё без них:
что-то меняется в теле, в голове, но в чем дело – не просекаешь. Может,
конечно, щекотать в горле, и даже голова тупеть, и в сон тянет, но чаще наоборот: бегается и прыгается особенно
здоровоски, цвета ярче, запахи сильнее, всё сразу и по плечу, и по фигу: можно
лезть в драку с любым великаном, отправляться в дальние путешествия – по оврагу
или к горе Алтыне, прыгать на дереве с ветки на ветку.
– Ты чёс, под кейфом? –
могли даже с понтом (потому что никакого кейфа еще не ведомо, хотя некоторое
теоретическое понимание оного, разумеется, есть) спросить. А вечером вдруг: «Да
ты весь горишь», – говорит мать и ставит градусник. 38,7. Это означает, что
завтра не идти в школу, что вызовут врача. Тут-то и понимается, что весь
сегодняшний «кейф» неспроста. И действительно, вроде уже и сопли, и кашель, и
голова тяжелая, и спать, спать, спать.
Утром приходит врач:
«Ну, что тут у нас?» – слушает, смотрит горло, мерит температуру, выписывает
рецепт. «Через два дня придете на прием», – говорит.
Значит, почти всю неделю
в школу не ходить, потому что потом дадут еще два дня. Впрочем, не только в
школу – на улицу тоже нельзя. Больше того, надо лежать, пить таблетки и
микстуру, которая сначала кажется сладкой, а потом горчит и жжется. Остается
читать, а когда начинает болеть голова, спать. Но как только температура
спадает, можно переселяться за письменный стол и заниматься пластилином или
конструктором, рисовать или клеить, просто смотреть в окно, проводить ревизию (из-за того, что мать
работает в общепите, это расхожее выражение у нас в доме) в ящиках стола и его
окрестностях: значки, камешки, ракушки, крабьи клешни и панцири с моря,
фантики, заложки, копилка. Есть не хочется: еда, даже жареная картошка,
становится какой-то пресной, безвкусной, а бабДуня всё: «Тебе надо
поправляться. Что ты ничего не ешь?»
Приходят одноклассники,
но ненадолго, чтобы не заразиться, говорят, что задали. ОРЗ чаще случается
зимой, а когда летом, то обидно: в школу же все равно не ходят. И когда идешь к
врачу, странно: на улице жарко, птички поют, трава, деревья зеленые, во дворе
бегают пацаны, а ты с зимней болячкой.
В больнице в
регистратуре надо отыскать карточку, в которой записаны все твои прежние
болячки и прививки, и даже на первой странице есть запись «ребенок гулит»,
потом сидеть в очереди, рассматривая плакаты, на которых хорошие лекарства
побеждают плохие болезни, а мальчики и девочки с помощью докторов, выполняя
все-все-все предписания и расписания, то есть чистя зубы, не читая лежа, вовремя
ложась спать, не переедая, делая физзарядку, не перегреваясь и не
переохлаждаясь, не глотая кусками мороженое, не выбегая на проезжую часть,
отказываясь от сладкого, моя овощи и фрукты в двух водах, не играя со спичками,
вообще не болеют. Некоторые из этих плакатов типографские: с огромными,
похожими на гнилые картофелины, бурыми вирусами, микробами и прочими
инфекциями, с ожогами, напоминающими хищные опасные розово-лиловые цветы из
«Науки и жизни», с цветных страниц. Другие – на ватмане, с наклеенными или
нарисованными все теми же картинками, и аккуратным почерком исписанном на всех
свободных местах. Хочется дать обещание соблюдать всё и выполнить его, но тут
же понимаешь, что этого совершенства в следовании всем этим «огромную роль в
здоровом образе жизни играет распорядок дня», «основы здорового организма
закладываются в раннем возрасте» никогда не достичь, и даже стремиться к этому
может быть уделом только каких-то очень правильных, почти героических мальчиков
и девочек. Как горько должно было бы это все осознаваться, и каким
несовершенным, если не ничтожным, ты должен был себе казаться. Но вот тут и
спасает этот человечий почерк и рисунки здоровяков и здоровячек цветными
карандашами: это же почти совсем как мы стенгазету в классе делаем, пусть они врачи,
взрослые, но всё равно это они рисуют, наклеивают и пишут, им это положено
вывешивать, а на самом деле никто и не думает, что, прочитав, все сразу станут
правильными. Тем более что в кабинете врач никаких таких слов не говорит, и
больше похож на какую-нибудь знакомую родителей, даже конфета припасена в
добавление ко всяким «у-у, как мы выросли».
Поликлиника новая. Еще
недавно она была прямо в нашем доме, вход то со двора, дверь между четвертым и
пятым подъездом, то за домом – угол здесь не прямой, а срезанный от земли до
крыши, и на этом срезе крыльцо с двумя ступеньками и дверь в поликлинику, а
выше балконы. Окна все на той стороне: на гаражи
и на шестой дом, закрашены белой краской, только два во двор. Потом поселок
стал расти дальше, за овощной, и в
первом же новом доме за ним весь первый этаж заняла детская поликлиника.
Там, кроме того, что
лечиться от ОРЗ, надо показываться кожнику и ухо-горлу-носу, когда собираешься
с родителями на юг. Туда же я ходил с шишкой, которая вдруг вздулась у меня
прямо под коленкой с внутренней стороны. Ее долго рассматривал и ощупывал
теплыми пальцами хирург, а я прикидывал, что лучше – бояться, что будут резать,
или, напротив, делать вид, что совсем не боюсь, так как если будут резать, то
сразу представлялось, как во дворе все спрашивают: «Резали? Больно было? Орал?»
И в ответ: «Да нет, ерунда». И показывать шрам.
Дают неделю, чтобы
посмотреть, что дальше с шишкой будет. Все спрашивают: «Ну как, резать будут?»
Я даю ее пощупать. При этом не на людях мучусь и трушу страшно: и что резать
станут, боюсь, и что еще раздуется, лучше бы побыстрее резали. Допредставлялся
до того, что ногу отрежут, и буду как дядь Коля из четвертого подъезда, ну или
Мересьев из фильма. Главная версия: травма при игре в футбол. Но к концу недели
шишка начинает спадать, и когда я ее снова показываю хирургу, она почти совсем
исчезает. Он говорит: «Будем наблюдать». И еще через неделю я про нее совсем
забываю, и даже, кажется, к хирургу больше не ходил.
Однажды в начале лета,
когда дворовая жизнь еще идет по-весеннему – за домом, меня кричат (вытаскивая
из пьяницы – это такая разновидность
классиков):
– Родичи зовут.
– А чего?
– Откуда я знаю. Ехать
куда-то, что ль.
Это время обеда, будний
день, когда приезжает на своем государственном, то есть не нашем, а который на
работе дали, «москвиче» отец. Наверное, покататься
(в смысле всю вторую половину дня отец бы разъезжал по делам, а я при нем). Но
добавляют: «В кино, кажись». И тут я вспоминаю, что мы собирались на «Морозко»
– цветной и широкоформатный – в главный кинотеатр города «Ударник», идет первую
неделю. И я мчусь домой. За угол, еще раз. Короткая финишная прямая под нашими
окнами. Вот крыльцо с пятью ступеньками с этой стороны (с четырьмя с другой),
каждая ступенька с железным уголком по ребру. Вот я взлетаю по ним… нет, за
что-то зацепился, лечу… сейчас, приземлюсь, вскочу и…
Фиг-два! Это железка для
очистки обуви от грязи, я зацепился за нее ногой и рыбкой пикирую прямо в
крыльцо. Пока я лечу (а это продолжается буквально одно мгновение), я уже
понимаю, что все пошло наперекосяк, и
заранее чувствую боль и в то же время прямо деревенею весь от ужаса
неизбежности, но успеваю сообразить, что так не бывает, что закон подлости тут
работать не должен, главное – выставить вперед руки. Но руки не успевают как
надо выставиться. Бац! И как-то вдруг сразу все, весь двор, вокруг оказываются,
и пацаны с девчонками, и взрослые, и бабки, и я уже головой вверх, тополиная
листва и немного неба, на колене отца, который сидит на ступеньке. И в тоже
время будто откуда-то извне – и сверху, и сбоку сразу – смотрю на картинку:
пацаны в трех шагах, но шеи тянут, чтоб разглядеть, соседи, еще кто-то и мы с
отцом в центре. Во рту всё горит и кажется, что челюсть плоскогубцами сжали и
крутят. Сильно солёно, и почему-то пылью, как ее дождь начинает прибивать,
только в десять раз сильней, пахнет. Я не ору, потому что рот не открывается, а
вою. Отец промокает платком кровь, и каждый раз, когда он прикладывает платок
ко рту – еще больнее. Выходит мать. Не помню, заносят (заводят?) ли меня домой
или мы сразу садимся в отцовский «москвич» и мчимся в больницу на «Комбайн».
Не от смелости и не от
страха, а от какого-то внезапного безразличия (боль становится какой-то
привычной, что ли) или оттого, что вот травмпункт и сейчас все равно что-то
сделают, чтобы это прекратилось, я уже не вою. Когда меня укладывают на кушетку
и, повернув голову, я вижу на металлическом двухъярусном столике какие-то
крючки с лесками на белой салфетке, меня как током ударяет: догадываюсь, что
ими будут делать. И вот, оцепенев, вижу, как сначала руки в резиновых перчатках
со шприцем приближаются к моему рту, укол не чувствую, и челюсти начинают
неметь. Мать сидит рядом и держит руку на голове, а спустя какое-то время руки
в перчатках с крючком приближаются к моему рту. Что-то там происходит, но я не
чувствую ничего до половины носа. Считают, медленно: «Один… два…» Это
накладывают швы. Потом меня перебинтовывают как настоящего раненого: вокруг рта
и вокруг головы. А потом целую неделю я ем только жижечку от супа и кашу, почти
не открывая рта. Бинт меняют в детской поликлинике, и еще неделю я сижу дома и
ем то же самое. А когда бинт и швы снимают, я впервые вижу в зеркале то, что
чувствовал до того только языком. Всего делов-то: нижняя губа, вся правая
половина распухла, и если немного вывернуть губу наружу, можно сосчитать швы по
оставшимся следам…
Но мои болячки ерунда,
даже если учесть, что меня два раза собаки кусали, по сравнению с другими
пацанами.
У Рябчика был лишай, и
он пол-лета ходил в приклеенной к голове кожаной зимней шапке, а потом, когда
ее сняли, стал лысым.
Дудика у нас на глазах
сбила машина. Мы перебегали дорогу за
домом, в смысле не просто нам надо было перейти дорогу от нашего дома к
гаражам, а именно бегали через дорогу туда-сюда перед машинами, выскакивая на
дорогу неожиданно и пробегая перед самым капотом. Это мы устраивали очень редко
и очень неподолгу и только на дороге за домом, где движение было слабым. Мы
кучкой перебежали от мусорки у гаражей к углу нашего дома перед грузовиком и
кучкой же стоим между деревьев. Дудик внезапно бросается снова к гаражам. Мы
видим, как жук (старый «запорожец»), едущий от большой дороги – проспекта
Энтузиастов, не быстро, – наверно, собирается заворачивать в гаражи, – как
будто натыкается на бегущего Дудика и останавливается, а Дудик падает, чуть
отлетев в сторону. Толька Бочкарев, он постарше, остается, а кто поменьше, в
том числе я, бросаемся со страху во двор. Мужик из «запорожца» отвез Дудика
домой, Толька ему показывал, куда. Потом Дудик ходил с подвязанной рукой и
хромал. После этого случая мы больше не перебегали
дорогу.
Младший Чугун и Генка
Косой у гаражей в районе первой полянки бутылки
с карбидом делали. Если плюнуть на карбид – он шипит и дымится, а если набить в
бутылку, налить немного воды, закрыть пробкой и бросить, у-у как бабахнет. У
Косого бабахнуло в руках, а Чугун рядом стоял. У первого руку всю обожгло,
второй чуть не ослеп, но быстро отвезли в больницу и глаза спасли.
Теплого вообще где-то у
родственников в деревне так током ударило, когда он полез копаться то ли в
мопеде, то ли в мотоцикле (может ли маленький моторчик с мопеда так ударить?),
что он потерял сознание и почти совсем умер. Но его раздели и голого закопали в
землю, чтоб электричество из него вышло, и так спасли. Правда, после этого
крайние фаланги трех пальцев, кроме указательного и большого, стали у него
тоньше наполовину и без ногтей.
А вот с Лобаном
случилось у меня на глазах. Играем мы в какое-то странное сочетание войны и шпионов. Надо прятаться одной команде от другой. Предполагается,
что прячущуюся команду надо найти и перестрелять. А те, в свою очередь, могут
напасть на тех, кто разыскивает, и перестрелять их. То есть все это безо
всякого оружия, и никто толком не знает, как будет определяться, кто же кого
перестрелял, но это почему-то неважно. Всё это должно проходить в пределах
двора. Васёк, Лобан и я прячемся. Нас турнули из подвала, где бутылки
принимают. Нужно быстро перепрятываться. Мы выбегаем на крыльцо. К двери
четвертого подъезда днем всегда ящик из-под бутылок приставлен, чтобы она не
закрывалась. Мы выглядываем из-за нее. Там, у второго подъезда Гóра с Ковалем и Кульком, они нас ищут. Остается перебежать
вдоль стены, под прикрытием двери, в пятый подъезд. Лобан сигает с двух высоких
ступенек. Я сейчас тоже.
Но Лобан как прыгнул,
так и застыл. Он медленно поворачивается вполоборота. Весь прямой, и лицо у
него абсолютно белое. Он смотрит на нас с Васьком, потом вниз, себе под ноги. Я
тоже смотрю туда. На земле у пункта приема стеклопосуды всегда полно ящиков:
целые и сломанные, иногда вся площадка забита ими, иногда почти ничего нет.
Сейчас мало. Лобан стоит на дощечке от ящика. Он пытается сдвинуться с места, а
дощечка идет вместе с ним как приклеенная к ноге, а из ступни, прямо из
середины подъема, торчит на сантиметр ржавый гвоздь, острием. На белой кеде
появляется и расплывается темное пятно. Лобан вдруг начинает орать, очень тонко
и негромко, на одной ноте, без остановки, не переводя дыхания.
Потом уже Лобан
рассказывает всем, что это я помог ему: якобы вытащил из ноги дощечку с гвоздем
и отвел домой, откуда его уже увезли в больницу (полгода он не мог играть,
сначала лежал в больнице, потом дома, потом ходил с костылем, а потом хромал).
Я как услышал эту историю первый раз, хотел было перебить его, сказать, что сам
тоже заорал и, кажется, убежал. Но вдруг понял, что всё, что происходило после
того, как я увидел острие гвоздя и пятно крови вокруг него, я просто не помню.
Могло быть так, могло быть эдак. Я не уверен, что Лобан тоже что-нибудь четко
помнил. И не стал перебивать.
Для полноты картины
упомяну, как мы все были поражены, когда, играя в баскетбол и сняв рубашки,
увидели белый с красным шов прямо посреди живота у пацана из третьего дома.
Поражены мы были не самим швом, хотя и не без того, а тем, что у пацана был
заворот кишок – то, чем нас пугали, если мы быстро ели, глотали живьем, чтобы
бежать на улицу. Мы считали, что от этого почти обязательно умирают. А пацану
успели сделать операцию. И вот он, со швом, но живой, и играет с нами в
баскетбол.
Как ни странно, мелкие
болячки тоже важны. Ушибы, укусы, синяки, царапины, ссадины, порезы, наколы,
ожоги, вывихи, растяжения, шишмарики, мозоли, цыпки, бородавки – у каждого из
нас почти всегда что-нибудь из этого набора имеется. Дворовая карта этих
болячек постоянно меняется, но, кажется, каждую минуту, при любых переменах
любой мог назвать все главные болячки всех во дворе и даже припомнить, откуда
они появились, и как кто себя вел, когда они приключились или обнаружились.
Ведь при получении мелкой травмы нельзя вести себя по-девчачьи: скулить, ныть,
плакать. Нужно также проявлять опытность при «лечении», то есть точно ставить
диагноз и знать, что в каком случае нужно немедленно сделать.
Чтобы не было синяка или
шишки после удара или столкновения (в том числе и с неживым объектом) следует
прикладывать пятак. Если попали по яйцам, надо попрыгать на пятках, чтобы они
встали на место. Прыгать надо и если в ухо на Волге попадает вода – на одной
ножке, наклонив голову, и трясти ею, одновременно прочищая ухо пальцем. Палец
или руку вывихнешь – надо, чтоб сильно дёрнули. Кровь из носа останавливается,
если просто поднять голову кверху, замороженное место следует до боли
растирать, ожог – тут спорили: смазать маслом (или мылом) или содой посыпать (в
любом случае домой бежать), от икоты – пить воду. Ресница попала – верхнее веко
натягивается на нижнее. При укусе комара надлежит поставить крестик ногтем на
вздувшемся месте. При осином укусе – выдавить жало, как обычную занозу. Любой
порез или ссадину следует залепить листком подорожника или в крайнем случае
любым другим листком, послюнявив его.
Все также знают, что
если укусит змея, надо зубами вырвать кусок мяса в том месте, куда укусила, и
высосать яд – но это чисто теоретически, случая проверить никогда не
представлялось. Если начинает колоть в боку от беганья, надо просто, не
останавливаясь, терпеть и ждать, когда откроется второе дыхание. На случай
судороги в воде надо иметь в плавках булавку, чтобы уколоть туда, где сводит.
От рыбной кости, застрявшей в горле, помогает корочка черного хлеба, глотаемая
по не до конца разжеванным кусочкам.
Никаких быстрых лекарств
нет от прикусывания языка, прищемления ногтя или попадания под него занозы,
глубоких порезов – особенно от бутылочных осколков в воде. Тут каждый ведет
себя как умеет: паникует, ноет, зажимается и терпит, пока самая острая боль и
страх пройдут. А потом уже смазывается йодом, который тоже надо терпеть,
бинтуется.
Диагноз всегда ставится
быстро и точно. Если заедут в какое-то место, то на вопрос «чё у тя?» следует
всегда безошибочный ответ. В зависимости от случая это звучит так: нос, висок,
щека, зубы, глаз, бровь, лоб, подбородок, губа, шея; палец, локоть, плечо,
ладонь или рука; коленка, палец, щиколка, пятка, ляжка или нога целиком; а
также спина, живот, грудь, ребро и вообще все, по чему можно заехать. Если не
заехали, а так что-нибудь, например, болит просто, то говорят: голова, живот
(интеллигентно: желудок, грубо: кишки или понос), язык (прикусил, обжег),
горло.
Есть болячки
унизительные. Если по восходящей, то это лишай, чирей (на известном месте
особенно), глисты. Их скрывают, если могут, но они вполне реальны. А вот рахит,
геморрой, триппер и сифилис – абстракция, но если кого «с помощью» этих
болезней обзывают, то это очень обидно.
А понос перестал быть
чем-то неприличным, когда появилась угроза если не всенародного, то
всеповолжского поноса: в Астрахани случилась эпидемия холеры. Об этом говорили
по радио, печатали в газетах, постоянно называя главный симптом: понос. Кроме
того, говорилось, что нельзя есть арбузы и помидоры, плавать в Волге, пить воду
из-под крана. Астрахань была закрыта для въезда и выезда. Даже официально
признавались случаи смерти, а в народе говорили о сотнях и даже тысячах
умерших. Медсестры ходили по квартирам и бесплатно раздавали тетрациклин. В
аптеках бесплатно отпускалась солянка – соляная кислота, от которой вода
кислила как от лимонки (ее можно было вместо солянки).
В школе на следующий год
перед самыми летними каникулами нам сделали уколы против холеры из специального
черного пистолета в руку, туда, где оспа. Делали в актовом зале, потому что
всей параллели сразу. Одна девчонка из нашего класса упала в обморок, громко
грохнувшись на пол. А у меня к вечеру поднялась температура больше 39 градусов,
и я всю последнюю неделю перед каникулами в школу не ходил, хотя температура к
следующему вечеру уже прошла и никакого поноса не было, но справку мне все
равно продлили сначала на два дня, а потом еще на день. И тем летом Астрахань
не закрывали и разрешили есть арбузы и помидоры и купаться в Волге.
КЛЁК
И северные наши городки…
Осип Мандельштам
Городки: знаем, но не играем. – Клёк и палки. – Кому
маяться? – Что к чему: от раба до царя и обратно; маяться тоже надо уметь. –
Как замаяли Дудика. – Миниклёк.
В городках тоже
палки-биты и такие же, как наш клёк, бруски. Коваль как-то показал пару фигур:
пушку и звезду. Чтоб их сделать, нужны пять клёков. Коваль показал, как что
должно лежать, перекладывая один и тот же клёк: «Один так, два других так, на
них ствол, и еще один вот так». Мы должны были представить, как это выглядит,
когда на самом деле из пяти клёков сложено. Пушку представить было трудно, а
звезду легко, но только было непонятно, почему это фигура называется «звезда»,
так как она была простым крестом из четырех лежащих клёков, в центре которого
стоял пятый.
Когда у нас появится
много четких, совсем городошных клёков и бит, то еще какие-то фигуры попытаемся
разок сделать и даже побросаем по ним, но никакого кейфа в этом совсем не
будет. То ли дело игра в клёк, где не с одного места, а с разных надо бросать
биты в цель, и не только бросать, а столько всего еще уметь делать: маяться и
маять, клёкать других, а самому не заклёкиваться, летать над коном и битами…
Причем если игра серьезная, то идет она почти совсем без передыха.
Клёк и палки
Весь двор выстраивается
на черте кона, проведенной на асфальте между нашим и третьим домом. Это то
лето, когда грузовик не вписался в поворот и снес ползагородки, которая стояла
вдоль бордюра. Загородку полностью убрали, а новую еще не поставили. С ней
здесь играть в клёк было невозможно, а без нее площадка огромная – до ограды
между желтым и третьим домом. Кажется, что туда, конечно, никогда бежать не
придется. Но вдруг сегодня, когда даже все большие пацаны собрались, кто-то туда
клёк зафигачит?
В клёк еще играли у
шестого подъезда либо в проезде между нашим и шестым домом на дороге, или у
ателье мод между желтым домом и сквером. Но нигде такой большой площадки, как в
это лето между нашим и третьим домом, нет.
Для самой игры необходимы
палки-биты и собственно клёк –
деревянный брусок, в идеале круглый, примерно в один охват пальцами в толщину,
а в вышину с четверть, но лучше поменьше. Асфальт должен быть ровным, но он
всегда в ямках, вмятинах, щербинках, бугорках. Это все нужно учитывать, когда
бросаешь биту, так же как и то, что асфальт ограничивается бордюрами и
случаются самые невероятные отскоки от них и палок, и клёка.
Клёк может быть тоньше
или толще, больше или меньше, совершенно круглый или прямо- и даже
кривоугольный, но обязательно, чтоб хотя бы один торец был ровным и гладким. И
для кона тоже выбирается ровное место. Иначе клёк просто невозможно установить
на кону или он всё время будет ложиться
спать, и чтоб его поставить, нужно чуть ли не ввинчивать в асфальт,
слюнявить и произносить заклинания.
Биты тоже разные. Пару
сезонов играем всамделишными городошными битами. Десяток таких палок и пяток
клёков сделали у отца на работе, там столярка была. Они круглые, отшлифованные,
примерно метровой длины, пахнут живым деревом, и вначале у них какой-то
розоватый оттенок. Но скоро покрываются пылью, грязью и вмятинами. Летают и
катятся далеко, тем более что все основные площадки идут под уклон, а у шестого
подъезда площадка попросту в склон переходит – палки там спокойно долетают-докатываются
до забора сорок второго садика. При точном сильном попадании клёк с бешеным
вращением, взмыв высоко в воздух, летит до того же забора. Рассказывали, что
кто-то однажды послал клёк за забор садика, но сам этого никто не видел, а все
только слышали от кого-то.
Годятся и черенки от
лопат, грабель, мотыг и прочего садового и дворничьего инструмента. Они тоньше
и легче отцовских бит, но такие же круглые и не просто отшлифованные, а
отполированные – руками прежних хозяев. Из прямоугольных палок вполне подходящими
для игры считаются хоккейные клюшки, у которых крюк отвалился. Сделанные из
слоеной фанеры достаточно увесисты, далеко катиться им не дают углы, а палки из
клюшек из цельного куска дерева легкие, так что при порыве ветра они начинают
непредсказуемо планировать, и против ветра задача – просто добросить с раба
(самой дальней позиции) до кона. Брусья из парковых скамеек, точнее из их
половинок, – тяжелые и самые убойные при попадании: клёк улетает далеко, а
брус, раза три перевернувшись, застывает шагах в пяти кона. Они плохо
помещаются в руку, и поэтому их трудно бросать тем, кто поменьше. Выкрашены они
в синий, красный или желтый цвет. На асфальте, когда они втыкаются в него
концом, остаются вмятины.
Используются и стволы
новогодних елок, найденных где-нибудь на помойках в сараях, и ветки тополя или
реже вяза и клена. Это наиболее непредсказуемое клёчное оружие: сосновые биты
из-за сучков судорожно подскакивают на асфальте, а вязовые кривые ветки прыгают
по-лягушачьи и неровно, как бы задумываясь на мгновение перед каждым следующим
прыжком – куда и как дальше?
Кому маяться?
Выстроившись в ряд на
кону, тесно – десятка два нас, – устанавливаем биты на носок ноги, поддерживая
их сверху рукой. Одновременно отправляем их с ноги в полет. У кого с прошлого
года еще городошные биты, у кого сосновые, клюшечные и прочие. Серебряков
бросает не половинку, а целый брус из скамейки! Генка Косой чудит, как всегда:
у него тоже дрына, но это о-о-очень кривая вязовая ветка, да еще с рогатиной на
конце. Если б он не был мазилой (не только в клёк, а во всё), за что и кличку
получил, можно эту ветку понять так, что, попав в клёк, она его сшибет, а сама
на кону так и останется. Но такой попробуй попади еще, даже если не мажешь.
Всё это дровяное
хозяйство летит, запущенное в воздух с носков ног, и, увидев этот полет,
человек, не знающий, что происходит, вряд ли сможет как-то объяснить увиденное.
Палки хором, на разные голоса, поют, негромко, недолго, но услышать можно. А
потом одна за другой глухо шмякаются о землю на склоне, а некоторые почти со
звоном ударяются друг о друга. Так определяется тот, кто будет первым маяться,
– его палка оказывается ближе всего от кона. Хозяин улетевшей дальше всего биты
становится сразу попом, прочие – рабами.
Что к чему
Клёк устанавливается в
центр круга четверти в две, нарисованного на линии кона. Параллельно кону
обозначаются три позиции: царь, поп и раб в двух, четырех и шести шагах (больших – то есть практически
прыжках) от кона. Равноценный вариант – игра с четвертой позицией, которая
называется принц и находится прямо перед коном. В других дворах играют с
армейскими названиями: солдат, офицер, генерал (без позиции, аналогичной
принцу). Пару раз в нашем дворе сыграем в длинный клёк с подробной – через шаг
– росписью позиций: солдат, старшина, лейтенант, капитан, майор, полковник,
генерал, маршал – но это усложнение не приживется.
Бьют одной рукой или двумя. В первом случае биту бросают, слегка
присев, с прямой руки с размаха, задавая ей вращение – несильное, если умеешь
рассчитать обороты: нужно, чтобы она крутанулась полтора, два с половиной или
три с половиной раза, и тогда она, подлетая к клёку всей длиной, какой-то
частью обязательно его зацепит. Но можно бросать и сильно, сильно же
закручивая: расчет на то, что при бешеном вращении биты, даже если она не
приходит к кону параллельно ему, шансы задеть клёк одним из концов примерно те
же, что и при несильном ударе, а полетит клёк гораздо дальше. То же самое можно
делать с короткого разбега, вынося биту из-за головы на согнутой руке, а в
момент броска выпрямляя ее, – это самый эффектный, но и самый трудный удар.
Собственно, именно такой удар, когда бита в воздухе, не касаясь асфальта,
встречается с клёком, и считается высшим классом. Подтверждая это, в момент
попадания раздается звук, очень похожий на то, что клёк представляется, называя
своё имя: «Клёк».
Есть любители запускать
биту по асфальту. Присев почти на корточки, биту запускают низко над асфальтом,
и она подъезжает, а не подлетает к клёку. Кроме того, с царя, а иногда и с попа
круглую биту бросают двумя руками, держа ее почти за концы. В этом случае она
не вращается совсем, летит низко над землей и перед коном уже катится к клёку
по асфальту.
Итак, мающийся занимает
место на кону и ставит клёк в центр круга. Прочие в порядке разыгранной
очередности бросают биты в клёк, стремясь сшибить его. После рабов бросает поп.
Сразу после броска, вернее почти одновременно с броском – заступать за черту
раньше, чем выпустишь биту из руки, нельзя – бьющий устремляется к кону. Если
мажешь, то тормозишь у кона и становишься за спиной или напротив мающегося (но,
естественно, по другую сторону от круга, в котором стоит клёк – мешать
мающемуся не допускается).
Если же палка попадает в
клёк, то путь за кон открыт. Клёк, вращаясь, летит с кона по воздуху. По земле,
подпрыгивая и вращаясь, летит палка. За клёком срывается мающийся, за своей
палкой бежит пробивший. Промазавшие тоже кидаются к своим битам. Затем –
обратная волна: мающийся с клёком в руке бежит к кону, чтобы установить клёк в
центре круга и запереть тем самым тех, кто не успел вернуться, за коном.
Вернувшийся сбивший становится попом, а если он им уже был, то царем. Прочие
вернувшиеся либо остаются рабами, либо, если были попами, тоже становятся
рабами.
Только однажды за все
время палка попала в кого-то из нерасторопных мающихся так, что тот даже упал
от боли. Мазила не только Генка Косой, но и старший Кульков, Коля Попрыгунчик.
Когда они бьют, мающиеся отходят подальше от центра кона и думают больше о том,
как увернуться от летящей палки, хотя
обычно занимают позицию в двух-трех шагах от клёка, правда, надо быть готовым
подпрыгнуть или отпрыгнуть, если бита летит прямо в тебя.
Когда бита не долетает
до кона, то мающийся распоряжается ею по своему усмотрению: при живом принце
забрасывает как можно дальше, а при расчете, что все промажут, отбрасывает на
расстояние трех-четырех шагов от себя.
Клёк может улететь
совсем недалеко и оказаться ближе к кону, чем биты. Играющие успевают только
добежать до палок, но не вернуться, и оказываются запертыми за коном. Если
выручать уже некому, то есть все находятся за коном, игроки с битами в руках
устремляются подальше от круга с клёком. Останавливает их крик мающегося:
«Клёк, стоп!»
После чего и мающийся, и
игроки кричат палки в клёк! или клёк по палкам! Чем ближе находятся
палки к кону, тем выгоднее мающемуся, и наоборот. Если палки очень далеко, то
игроки кричат клёк по палкам! Это
значит, что мающийся должен, взяв клёк в руки, сделать три шага-прыжка (можно с
разбега) до ближайшей палки и бросить в нее клёк. Попадет клёк в палку – ее
хозяину маяться, а отмаявшийся становится попом. Промах – и начинается новый
кон с тем же мающимся. Причем попасть надо обязательно с воздуха – с отскока от
земли не считается. Попасть с дальнего расстояния очень трудно, поэтому
мающийся кричит после стопа, если, конечно, палки далеко от кона, палки в клёк! Точнее, всё кричится в
одно слово: «Клёкстопалкивклёк!» Это значит, что мающийся хочет бить по клёку
из-за кона, начиная с самой дальней палки. Как только он сбивает клёк одной из
бит, ее хозяин начинает маяться, а отмаявшийся становится попом.
Если палки находятся на
разном расстоянии от кона, то те, чьи биты ближе к клёку, кричат палки в клёк! Есть опасность, что их
палка окажется выбранной мающимся для броска по ней клёком с близкого
расстояния. Те, кто подальше, кричат клёк
по палкам! В общем, мающийся выбирает вариант, подходящий ему по ситуации,
настроению, умению, если только раньше него другое не крикнут.
Короче, Косой встает
маяться, потому что его вязовая коряга полетела в сторону и оказалась ближе
всех к кону. Кроме него и Серебрякова с дрыной, из больших пацанов участвуют
Лещинин, Булавин, Баранов, Никон, старший Чугун и из стариков – Буланов. Из
пацанов постарше нас – Гóра, Лобан, Коваль, Кулёк,
Теплый, Рябчик. И те, кто помладше их: Дудик, Слон, младший Чугун, Тетёня,
Васёк, Кузя и я.
Малышня, которую
спокойно почти всегда берут играть, как и некоторых девчонок, сейчас не
принимается. И я точно понимаю, что запросто могут замаять, но зато, если
обойдется, автоматически становишься игроком совсем другого уровня.
Расстояние от кона до
позиций отмеривал Никон, и прыгал он от души. Царь – почти как обычный поп, а
поп как обычный раб, без почти. Первое время я вообще не могу попасть и только
стараюсь бить как можно сильней, чтобы бита летела подальше за кон. Расчет
совершенно неверный: ждать по такой игре, что все промажут, не приходится,
потому что кто-то из больших пацанов обязательно выручит, а за далеко улетевшей
битой и бежать надо долго. И вот я бегу после очередного попадания
серебряковской дрыны к моей далеко укатившейся бите, и меня, естественно,
клёкают. То есть когда ты не успеваешь забежать за биту или хотя бы не
находишься в прыжке за нее, а клёк уже поставлен на кон, то мающийся просто
сбивает клёк, при этом крикнув клёк! и имя заклёкиваемого. Если у
мающегося есть сомнение, то клёк аккуратно укладывается рукой на кон, с тем,
чтобы в случае ошибки тут же поставить его на место. Если же есть полная
уверенность, что забежавший за кон не успевает прыгнуть ни за свою биту, ни
обратно за кон, то клёк сшибается ногой со всей силой, и маяние заклёканного
начинается с того, что он отправляется за далеко улетевшим клёком.
Маяться надо стоя строго
на кону: черта, обозначающая кон, должна проходить между ступней, на нее нельзя
даже наступать. Тот, кто мается, естественно, все время передвигается, но, пока
клёк стоит на кону, двигаться надо так, чтобы не сойти с кона. Малейший зигзаг
– и клёк можно сбивать любому играющему: палкой, ногой, без разницы как.
Промазавшие также стоят на кону (они могут этого не делать и оставаться по эту
сторону кона, но с черты лучше стартовать к своим битам). Если по
неосторожности кто-то из них оказывается за коном (одна нога за коном, а другая
на линии кона считается за коном), мающийся клёкает его.
Игрок, добежавший до
своей палки, должен держать ее так, чтобы она находилась между ним и коном –
секундная оплошка может привести к заклёкиванию. В нашем дворе на лету не клёкали, то есть если игрок
уже прыгнул и находится в воздухе, а приземляется затем за своей палкой, или в
случае возвращения из-за кона летит над коном, когда уже клёк установлен, это
считается в пользу рискнувшего. В других дворах на лету клёкали, тем самым несколько облегчая долю мающегося.
Летаем очень далеко, иногда даже возникает ощущение настоящего полета. Главное
– нормально приземлиться: на ноги и так, что если даже упадешь после
приземления, ничего не отбить.
Есть еще куча вещей, без
знания которых много не наиграешь. К примеру, можно добежать до брошенной биты
после удара, хотя промазал и клёк остается на месте. Каким макаром? Просто
бросаешь биту и бежишь к кону, видишь, что промазал, но если мающийся остается
на месте, а не делает пару шагов к клёку, то беги за кон, конечно, если бита
недалеко: с третьего шага ты уже на лету – и заклёкать тебя не успевают. А
когда бита находится за коном на расстоянии прыжка, то за нее можно просто
прыгнуть с этой стороны кона. В обоих случаях польза состоит в том, что пока
еще есть бросающие, можно бродить со своей битой за коном как и где угодно,
хоть к желтому дому уйти. Или встаешь со своей битой на кон, а в момент стопа забрасываешь ее с кона подальше,
это разрешается. В то же время с кона легко вернуться
в случае, если клёк был сбит или просто спать
лег. Правда, когда остается пара мазил и выручить они не могут, тогда
просто уходишь за кон дальше, чем можешь забросить биту – откуда мающемуся
практически невозможно попасть.
Следить нужно не только
за клёком и бросками, но и за ногами мающегося, не сойдет ли он с кона? Он тоже
следит за ногами отстрелявшихся, стоящих на кону, не упуская, естественно, из
виду положением тех, кто находится за коном со своими палками. При этом обе
стороны провоцируют друг друга, намеренно сходя с кона, но делая вид, что этого
не замечают, а сами просто рассчитывают чуть раньше вернуться в правильную
позицию, чем купившийся на это собьет клёк ногой.
Раб, сбивший клёк и
вернувшийся из-за кона, пока клёк не был поставлен на кон после его броска,
становится попом, поп – царем. Добежавший до палки, но вернувшийся не сразу, а
только после удара другого игрока, повышения не получает. Промазавший царь,
вернувшись, становится попом, поп – рабом, раб так и остается рабом. Всем сразу
царями быть нельзя: если это происходит, то все становятся рабами. Иногда
кто-нибудь единственный остававшийся попом специально становится царем из
вредности (например, ему не нравится, что цари над ним подкалывают, или еще
проще: мается его друг). Чаще всего бывает один или два царя, которые служат
палочками-выручалочками. Но могут и промазать из той же вредности, особенно,
если палка кого-то из недругов лежит совсем близко от кона.
Принц (в варианте с
четырьмя позициями) – это тоже палочка-выручалочка. Правда, у него всего три
удара, и производятся они с закрытыми глазами. Принц подходит к кону и, не
выпуская палку из рук, просто сбивает ею клёк. Существует неписаное правило, по
которому в обычной игре принц дважды намеренно промахивается, чиркая палкой по
асфальту рядом с клёком и тем самым только обозначая удар, и лишь третий раз
бьёт от всей души. Случается, что и промахивается, тогда бита принца считается
лежащей просто на кону рядом с клёком – и маяться приходится ему. Уличенный в
неполном закрытии глаз также мается. Неписаное правило двух промахов в
интересах всех играющих и, прежде всего, самого принца. Еще один-два кона с
принцем интересно, но потом игра становится тягомотной. К тому же, если играют
человек десять, принц оказывается надолго выключенным из игры и фактически
превращается в зрителя.
Правда, если главным
интересом игры становится замаивание,
то принцы и цари и не думают уклоняться от своих обязанностей. Замаивают чаще
всего пацанов, которые чем-то заслужили плохое отношение – в этот день, в этой
игре, в последнее время. Замаивание – это вроде угнетения кого-то всеми сразу.
Замаивают и новичков – но это замаивание не со зла, просто они не справляются.
Впрочем, в случае, если новичок своей неумелой игрой мешает маять выбранную
жертву, начинают маять его, так что он, отмаявшись, предпочитает сразу выйти из
игры (выходить из игры можно только тем, кто не мается). Замаивание иногда
приводит к разбиванию играющих на две команды: одна группа стремится маять
одного из участников другой. Замаивание ведет к тому, что его жертва начинает
психовать, ругаться, жилить. Бывает, что убегает с кона домой – просто от обиды
или, если маленький еще, чтобы не разрыдаться при всех. Потом несколько дней
убежавших с кона в игру не берут.
В обычной игре главный
кейф – попадать, летать, ловить на промахах, быстро отмаиваться. Когда все идет
четко, крутится, как карусель, пацаны вживаются в роли рабов, попов, царей,
ведут себя соответствующим образом. Цари повелевают, рабы повинуются или
бунтуют. Все время идут подколы и приколы типа «Ну вы, ваше величество, и мазила!», «Пролетарию нечего терять» (под пролетарием подразумевается раб). В
игре на замаивание атмосфера совсем другая – напряженная, а то и попросту
злобная.
Понимая всё это, с
ужасом встаю на кон маяться, ожидая самого худшего. Стоять на кону приходится
далеко от клёка: биты летят здоровенные и сильно. Несколько раз клёк улетает
глубоко во двор, вернее, в междворье. И – ура! – удается заклёкать Коваля так
же, как заклёкали меня: когда он бежит к своей бите. Я еще дважды маюсь, но
напряжение и страх проходят, расстояние от кона до раба перестает казаться
огромным, а когда я побывал царем, стало совершенно нормально.
Неожиданный поворот
За всеми этими делами,
полностью поглощенный бросанием, беганьем, клёканьем, я даже не заметил, что к
чему. А народ, видать, просёк. Сначала отваливает Рябчик. Затем с кона убегает
домой Кулёк: его не то, чтобы замаяли, но слишком поездили по его всем
известным самолюбию и склонности спорить – в игре это оборачивалось банальным
жилинием и всегда встречалось в штыки. После очередного препирательства, когда
ему показалось, что несправедливость опять торжествует, он не выдержал и
сбежал. В данном случае это был не позор, хотя и не без того, а просто
подтверждение репутации.
В общем, что называется,
атмосфера накаляется. Неожиданно попадается и становится маяться Серебряков.
Мается он долго, и это странно. Наконец, все мажут, что еще страннее.
Серебряков прыгает три шага к дудиковой бите и бросает в нее клёк. Дудик еще не
маялся – чаще всего на кону стоит кто-нибудь из нас, Генка Косой или Коля
Попрыгунчик. Вдруг они сразу оба из игры выходят, а с ними Васёк, Кузя и
Тетёня. Потом узнаю, что большие пацаны сказали им отвалить, потому что решили
Дудика помаять.
Дело темное, никто не
знает, что именно, но что-то к Дудику у них было. То ли сговнил кому-то, то ли
не то сказал. Может, конечно, это Слон решил соседа по коммуналке за что-то
наказать. Слон единственный из нас, кого большие пацаны держат за своего. За
старшего брата, конечно, но и в каких-то их делах они ему что-то доверяли. Он
об этом ничего не рассказывает. И мог им запросто шепнуть:
– Давай Дудика помаем.
– А чё?
– Да он мне вчера
подлянку устроил. – И вопрос решен.
Не факт, конечно, что
так и есть. Может, просто в игре уже кому-то из больших пацанов что-то не
понравилось.
Дудику, конечно, пофигу,
что придется маяться, потому что в клёк он, как и почти во всё прочее, лучше
всех играет. Он просек, что Серебряков его специально ловил, но что ему стоит
отмаяться? Мы все, Гóра, Лобан, Коваль, прекрасно
понимаем, что в случае пролета любой из нас займет место Дудика. Тот,
отмаявшись, попросту выйдет из игры, а отыгрываться
будут на том, кого он заклёкает. Поэтому приходится играть на пределе.
Какой бы классный игрок Дудик не был, но против всех устоять невозможно. Ни
переставшего вдруг непредсказуемо рисковать Коваля, ни ставшего неожиданно
аккуратным обычно немного дурового Лобана, ни тем более всегда осторожного Гóру подловить не удается. Почти все сразу, пока не надоест,
царят. Клёк летает до середины склона. Дудик носится за ним как угорелый, но
ничего не помогает.
Нам Дудика не жалко. У
него нет друзей во дворе. Мы его уважаем за умение играть в футбол, баскетбол,
хоккей, но бывает, что он то играть хорошо вдруг перестает, потому что, как
потом выясняется, его из другой команды большой пацан пугнул, то видно, как
перед большими шестерит, а тех, кто послабже, угнетает.
Начинает темнеть, а
Дудик всё мается. Последний час он почти не сопротивляется, тупо и не слишком
быстро бегая за клёком. И вот, когда уже летящий клёк плохо видно, Серебряков с
царя фигачит с двух рук своей дрыной, крутанувшись перед броском кругом. В
темнеющем небе летящий клёк исчезает из виду, и куда падает, естественно, тоже
не видать. Дудик шлепает за ним. Ему кричат, чтоб быстрей, а он идет себе как
шел. Начинает искать. Уже склон кончается. Угол третьего дома. Подходит к
ограде между третьим и желтым домом – и вдруг как послушался насчет быстрее:
побежал. В проход и за угол третьего дома. Орем, свистим. Кто-то предлагает
ловить. Но всем ясно, что слинял, и игра на этом заканчивается.
Идем искать клёк. За
местом, где жгут елки, то есть всего в трех шагах от ограды, находим. Выходит,
это был тот самый кажущийся невероятным удар. Но никто его из-за наступающей
темноты не видел.
Миниклёк
С клёком жалко
расставаться по осени. Может быть, потому что к зиме он забывается, не пытаемся
играть в него зимой. Но осенью руки еще чешутся – а кругом лужи и грязь. И вот
как-то вечером я беру пробку от сухого вина и карандаши и пробую поиграть дома
в маленький клёк. Сначала на полированном столе, потом на полу. На следующий
день показываю игру Рябчику. Ему нравится, но он, конечно, не авторитет в
играх. До весны о маленьком клёке я забываю. А весной, когда за домом высох
асфальт, Рябчик напомнил о маленьком клёке. Мы делаем себе небольшие биты из
веток, находим пробку и с ним и Васьком, расчертив поле (позиции в трех
лилипутках друг от друга, руку из-за черты, обозначающей позицию выносить
нельзя), начинаем играть. Появляются Лёнчик и Тетёня.
Неожиданно оказывается
интересно, хотя интерес выходит совсем не тот, что в большом клёке. Игра идет
по обычным правилам (но на лету
клёкаем). Играем на корточках. И весь кейф в том, что чувствуешь себя
великаном, играющим в лилипутскую игру. А так как великанов много, а поле
маленькое, то нужно уворачиваться от столкновений и не сбиваться в кучу-малу.
Этот вариант игры стал
называться миниклёком, и играли в него сезон за сезоном. Через год никто, в том
числе и я, не вспоминали, кто этот самый миниклёк придумал. Когда звали играть
в клёк, то стали теперь уточнять, в какой, имея в виду в мини или в
натуральный. Это значит, что игра пошла, даже большие пацаны участвовали в ней.
Однажды, спустя много
лет, я проходил мимо нашего дома, из которого мы уже переехали, и вдруг на том
самом месте, под окнами Доценок, выходящими на шестой дом, на тротуаре – была
весна, и солнце уже высушило здесь асфальт – вижу: пацаны играют в миниклёк. То
ли двор сохранил игру, то ли она была изобретена заново. Возможно, конечно, что
и я изобретал велосипед, но честное слово, никогда и нигде раньше или позже не
видел этой игры и не слышал о ней ни от кого.
СПИЧКИ
Как золотая птичка,
Дрожит огонь впотьмах,
В одну минуту спичка
Сгорит в моих руках.
Арсений Тарковский
Спички как особая игра.
– Коробочка. – Правила зажигания спичек: целка, об штаны, зажигалка. – Штуки из
спичек и мини-игры: крест, ракета, жучок и лягушка, бомбочка, коробка на носу,
перестрелки. – Спичечные приколы: фантомас, дурак мотоцикл заводит и т.п. –
Разное прочее: фонарик, гадания, дюбеля…
Сейчас, наверно, надо
специально оговаривать, что под спичками подразумевается коробок только
одного типа: кондовый такой пенальчик из оклеенных синей бумагой щепочек с
семидесятью спичками внутри и этикеткой, на которой одновременно красочно и
тускло что-нибудь изображается: исторические здания и деятели, достижения науки
и техники, плакаты с призывами звонить 01 при пожаре и т.п. Пару раз мы видели
картонный, мягкий коробок, однажды – плоский со спичками-полосками, которые
надо отрывать. Немного чаще попадались парадные большие спички с красными
головками. Понятно, все это было страшно ценным, даже в смысле просто в руках
подержать. Большие, на пятьсот спичек, коробки с кухни просто уважались за
размер, но были только для рассыпушки.
Заводить железный коробок, который сверху надевается на обычный, было
бесполезно: надо заморачиваться прятать от родителей, а все только для понта.
Не то что ножичек, который тоже надо
было вроде как прятать, но вещь необходимая. Вроде как – потому что главное
было не светить, что носишь на улицу без спроса: строгай дома и во дворе или во
дворе же играй в ножички – но попроси разрешения взять. А спички – это всегда
отнималось. Недаром одной из самых распространенных этикеток на коробке был
пожар с надписью «Берегите спички от детей!» И железный коробок, если нашли бы,
то забрали бы тоже.
Спички
В спички играют так. Делят спички поровну, если нет по коробку у
каждого, а из одного или рассыпушка. Они становятся солдатами. Берем по одному солдату,
сильно зажимаем его за концы между указательным и большим пальцами, остальные
поджаты, и ударяем своим солдатом по солдату противника или нажимаем на него,
пока один из солдат не ломается. У кого солдаты кончаются быстрее – тот и
проигрывает. Играем один на один, иногда – на вылет или на победителя. Если повезет,
среди твоих солдат оказывается великан
– толстая или просто крепкая спичка, которую никто не может сломать.
Мухлеж обычно шуточный:
слишком хорошо просматривается, как пытаешься подпереть своего дистрофика (тонкую спичку) средним
пальцем. Считается, что победу приносит резкий неожиданный удар в сочетании с
сильным сжатием солдата. Однако при такой манере много жилят, поскольку при
стремительном нападении противника его можно обвинить в нарушении правил,
например, заявить, что он сломал твою спичку не спичкой же, а пальцем. Кроме
того, пальцы от сильного нажима на концы спички скоро начинают дико болеть.
Правильней сместить точку соприкосновения с солдатом противника от середины
своей спички и при этом попасть в середину его спички. В этом случае неважно –
защищающаяся ты сторона или нападающая. Когда оба игрока используют эту
тактику, то «картинка» получается как бы замедленная: каждый плавно водит рукой
вверх-вниз, из стороны в сторону, по кругу и зигзагами, выбирая момент для
атаки и одновременно не позволяя противнику нанести правильный удар.
Как-то сидим у Слона и
рубимся в спички. Это когда мы уже стали вчетвером вместе держаться, а
Серега, старший брат Слона, еще не сел. Все мастера, и поэтому дело идет
медленно и становится скучновато. Заходит Никон, он на том же этаже обитает, к
Сереге, которого дома нет, и включается. Тут же становится ясно, что это тот
случай, когда возраст не является преимуществом. Он просто не знает, как
правильно играть, чтобы выиграть. Слон одной спичкой делает почти весь коробок
Никона.
– Мухлюешь! – заявляет
Никон. За Слоном это водится, умеет, даром что по виду не скажешь, только
нечасто пользуется. Но кто за ним это знает, тот, когда Слон у него во
что-нибудь выигрывает, сразу начинает подозревать, что дело нечисто.
– Давай с тобой, –
предлагает Никон мне.
Сначала я не успеваю
реагировать на быстрые наскоки никоновых солдат, и счет идет один в один: то
мой солдат ломается, то его. Постепенно начинаю приспосабливаться и выводить
из-под удара середину спички. Никон сразу начинает проигрывать. Злится, само
собой. Предлагает Кульку сыграть, потом Гóре – результат тот же.
Понимает, что чего-то не
понимает, успокаивается и предлагает: «В чем накол?» – в смысле научите.
Объясняем, что никакого
накола нет, показываем, каким местом надо солдатом ударять. Наверно, другой кто
из больших пацанов никогда бы так не сдался. Бросил бы всё и при этом еще
как-то силу показал: придумал бы, как обозвать обидчика, чтоб тому позорно
стало, а то и просто в лобешник вроде как не серьезно, но ощутимо заехал. Никон
в этом смысле один такой: сидит с нами, учится, как правильно солдатами
распоряжаться. Зато врубается, теперь наравне играет – и дово-о-ольный.
Коробочка
А вот в нее Слон
действительно спец. Точно без мухлежа, но почти всегда и любым коробком
выигрывает. Кажется, Слон знает какой-то секрет, но как ни пытаемся высмотреть,
в чем тут дело, ничего не выходит: кажется, бьет как придется, особо не целясь,
а поди ж ты. Если садимся играть с ним, то главный интерес – как быстро
выиграет? с каким отрывом? сколько конов из пяти?
В коробочку начинают рано, а потом уже не
останавливаются. Целый день можем всей кодлой на столе у березы резаться.
Зараза, в общем.
Коробок ставится
картинкой вниз на край стола так, что часть его выступает за край. По ней
резким толчком согнутого указательного пальца или щелчком производится удар
снизу, и коробок взлетает, переворачивается и падает на стол той или иной
стороной или боком. Играют до ста очков. Вставшая на узкий торец, на попа,
коробка дает 25 очков, на широкий – 10, простой переворот, чтоб этикеткой вверх
– 5, а когда этикеткой вниз – 0. Можно играть и до 21, значения тогда будут
соответственно 10, 5 и 1. Когда коробка слетает со стола, всё сгорает. После
двух-трех удачных переворотов обычно останавливаются и передают коробок дальше
– тогда все набранные очки сохраняются. Но иногда от жадности или от
безысходности (нужно догонять) делают лишний ход, который оказывается нулевым,
и набранные именно в этой серии очки сгорают. Например, набираешь в серии шесть
очков (широкий торец плюс простой переворот) и отдаешь коробок следующему – эти
шесть приплюсовываются к прежним. Но, скажем, ты не останавливаешься и
пытаешься добавить еще, а коробка падает картинкой вниз, – твои шесть сгорают
(что было до этого, всё остается). Картинкой вниз не только не дает очков, но и
означает передачу хода.
Концовка игры – самое
сложное. Надо набрать точно сто очков (или 21). Предположим, у тебя 98. Тебе
надо набрать всего два очка, то есть сделать два простых переворота. Но вместо
этого коробок падает на бок – пять очков. Эти очки приплюсовываются к 98, и
получается перебор – 103. Три очка разницы отнимаются от ста – выходит 97, то
есть меньше, чем было до этого удара, хотя ты выбил целых пять очков. Так что
опередивший всех, если начнет топтаться в концовке, может и проиграть.
Есть хорошие коробки и
плохие – лучше встает на торец и на бок новенький, полный спичек коробок, но
после первой же игры он расшатывается и разбивается на углах и по краям и
теряет устойчивость. Сторона со спичечными головками тяжелей – это позволяет
установить коробок так, чтобы больше другой его половины выступало за край
стола, – считается, что это наиболее удачная позиция для удара. Многие
предпочитают при этом слегка разворачивать коробок и бить не по центру, а по
углу.
Как правильно зажечь спичку
Правильно зажечь спичку
не так просто, как кому-то кажется.
Чиркалку на боках коробки для
этой цели использовать ни в коем случае нельзя. Зажигаем спичку, чиркая ей об
этикетку: на углах всегда натеки серы – об них спичка и зажигается. Чиркалка
должна остаться без царапин, девственной, она так и называется: целка.
Спички зажигаются о
стекло, лист бумаги, гладкую стену, набитый на стол для доминошного козла
пластмассовый лист. Пару лет была мода зажигать спички о брюки: нога
поднимается, брючина натягивается, и спичка чиркается о бедро, либо рукой
натягиваешь штанину на икре и то же самое. В обоих случаях штаны все становятся в полосах.
Дежурный понт – зажигалка. Коробок зажимается в кулаке,
а большой палец держит стоящую головкой на чиркалке спичку. Затем несильным, но
резким движением указательного пальца спичка подсекается у головки и происходит
зажигание (правило сохранения целки тут не важно, главное – понтануться).
Несерный конец спички оказывается зажатым между большим и указательным
пальцами, а огонь загорается в круглом «окошке», образуемым ими. Правда,
иногда, сколько не тренируйся, и как раз особенно когда еще только
тренируешься, зажегшаяся спичка втыкается прямо в перепонку между пальцами –
бо-бо.
Серебряков как-то
показал трюк, который никто из нас так и не смог повторить, сколько не
пытались. На выставленный вперед локоть кладется коробок. Спичка находится в
пальцах той же руки. Резким движением рука выпрямляется, коробок летит с локтя,
спичка попадает на чиркалку и зажигается. (Уже взрослым узнал, что мы зря
тренировались, потому что это был не просто трюк, а фокус, и спичка зажигалась
вовсе не о чиркалку летящего с локтя коробка.)
Штуки из спичек и мини-игры
Крест и звезда. Спички выкладываются на ровной поверхности
головками друг к другу. Получается крест, пяти-, шести-, семиконечная звезда.
Место соединения поджигается и тут же задувается. Спички склеиваются, как
сваркой, образуя фигуру. Если в скрестье еще и вертикально поставить спичку, то
получается вертушка. Можно поставить две, а то и три под наклоном, поддерживая
их сверху кончиками пальцев, выйдет просто какая-то каракатица, но это сложно.
Ракета. Две спички выставляются рожками из коробка, третью ставят
распоркой между ними так, что она соприкасается серой с головкой одного из
рожек. Когда в этом месте их поджигают, спичка-распорка выпуливает ракетой (в
сторону, где головка, то есть этим концом держать от себя).
Жучок. Берется одна спичка (слегка укороченная) и пустой коробок. Венгерка, тонкая, которую достают из
широкой белой резинки, такой, как в трусах, привязывается к укороченной спичке
и накручивается на нее. Через дырочку в крышке свободный конец выводится наружу
и закрепляется на другой спичке. Обмотанную спичку надо все время придерживать,
придавливая её ко дну коробка безымянным пальцем, чтобы она преждевременно не
раскрутилась. Коробка быстро закрывается – жучок
в коробке начинает с громким треском бегать.
Лягушку делать сложней,
но принцип примерно тот же. Прокалываются дырки в боках коробка и в них
пропускается сложенная вдвойне венгерка. Внутри коробка между венгеркой
устанавливается спичка-распорка. Снаружи с боков венгерка наматывается на
спички. Готовая лягушка кладется на землю, отпускается и начинает прыгать.
Бомбочка. Одна спичка, а лучше рядок, слегка выдвигаются
из коробка, ей или ими чиркается о другой коробок, это чирканье плавно
переходит в бросок, и летящий коробок вспыхивает всеми 70 спичками. (Есть еще
настоящие бомбочки – из фольги с изолентой, для них со спичек счищается
сера. Она же нужна для того, чтобы бабахнуть другими «взрывными устройствами» –
пулькой, монтиком и проч.)
Коробок на носу. Пустой спичечный коробок (внешняя часть)
надевается на нос и при помощи движений губ, носа и прочей мимики без помощи
рук и без трясения головой снимается с носа. Кто быстрей, тут не так важно, как
то, какие рожи получаются. По скорости все примерно одинаково снимают, за двумя
исключениями. Имеющий чуть ли не как второе прозвище Красавéц Гóра, самый физически
сильный среди нас, качок, как сказали бы сейчас, и по обоим поводам много
воображает. А снять коробку со своего идеальной формы и размера носа вообще не
может. И при этом рожи получаются – все лежат. Зато вот похожий на бегемота
Рябчик снимает сразу же, в одно движение, без всяких рож.
Перестрелки спичками. Коробок берется в левую руку. Спичка
устанавливается перпендикулярно чиркалке и прижимается в этом положении большим
пальцем сверху. Щелчком пальцев правой руки спичка вышибается из-под большого
пальца и, зажегшаяся, летит. Точно прицелиться невозможно. К тому же и спичка
не всегда зажигается или часто гаснет, не долетев до цели. Может она и
закрутиться и полететь в обратную сторону, когда пытаешься посильней щелкнуть.
Почему-то никто ни разу не загорелся и даже, кажется, одежду не прожег. Хотя до
сих пор в животе холодеет, как вспомню, что однажды спичка, запущенная мной,
мне же на тыкву и угодила. Я не понял, думал, что через плечо улетела, и еще
запускаю. А кто-то из пацанов вдруг орет, явно мне: «Волосы!» Я руками за
голову, и сразу на нее наткнулся – погасшую. А вдруг бы не потухла? Рожа,
наверное, у меня перепуганная – народ ржет. Ради того перестрелки и затеваются
– чтоб и других попугать, и самому попугаться.
Привязав к длинной нитке
по спичке на каждый конец и поместив их внутрь коробков, можно сделать телефончик и «переговариваться» друг с
другом: один дергает за нитку, другой держит коробок у уха. С Васьком у нас
была идея (телефонов в квартирах почти ни у кого нет) протянуть нитку от его
балкона на втором этаже (четвертый подъезд), ко мне на первый (шестой подъезд).
Я нашел в «Науке и жизнь» морзянку и даже начал учить, выбивая везде на ходу
точки-тире. Потом решили, что легче основные вещи количеством дёргов
обозначать. «Пошли на улицу!» – три раза дернуть. Один раз – «да», два – «нет».
Васек сказал, что родители не разрешили, так и заглохло.
Внутренней частью
пустого коробка (без спичек) можно стрелять: надо сильно дунуть, и она с
легким хлопком вылетает из коробка.
Спичечные приколы
Горящую спичку тушат во рту. Когда первый раз видишь
или сам никогда не делал, выглядит почти фантастически. Вот и я сто раз видел,
но сам всегда ссал, правда, так на этом и не попался. До сих пор не решаюсь.
Несколько раз уже совсем было собрался. Но в последний момент одно и тоже: жим-жим.
Когда начнем курить,
будем делать фантомаса: серой, содранной с чиркалки, набивается сигарета. В темном подъезде она закуривается.
Плавно выпускающийся изо рта дым окрашивает лицо в зеленый цвет. Дым гадский –
фосфорный, и затягиваться надо осторожно – ни в коем случае не в себя, а то
лихо травануться можно.
Тогда же появится прикол
с сигаретным фильтром: «Спорнем, что фильтром от сигареты разрежу спичечный
коробок?» Другая сторона выражает резонное сомнение. Но: фильтр (обязательно
ватный – от «Нашей марки», а не бумажный – от «Варны») поджигается. Когда он
начинает разгораться, боком того же спичечного коробка сильно придавливаешь его
край. Получается такой острый уголек, которым коробок и разрезается.
Еще можно спорнуть, что
с одного удара не разбить коробок
спичек.
– Пустой или со
спичками? – интересуется клюнувший, чуя подвох, но ему и интересно, в чем
именно подвох?
– Пустой.
– Да запросто.
Жертве понятно, что дело
не в том, разобьет он или нет, а в чем-то другом. Он готов разбить, чтоб никто
не подумал, что он ссыкун, но, конечно, готов и к тому, что, когда он разбивает
или сразу после этого что-то ему скажут обидное или попытаются сделать. Зря он
так думает! Всё, можно сказать, по-честному. Коробок лежит на скамейке.
– Ну давай!
– А ты отойди! – страхуется
жертва.
И тут половина подвоха
открывается. Перед тем, как отойти, коробок ставят на попа. «И чё? – думает
жертва. – Чё в этом такого? Надо просто посильней ударить, чем если б на боку
лежал». И с размаху кулаком сверху хрясь! Он прав: при несильном ударе коробок
остается цел, а при сильном – рассыпается. Спор он выигрывает. Но здорово
больно! Так что зажимаешь руку другой рукой и между колен и прыгаешь от боли на
месте.
Зажженные спички приклеиваем к потолку в подъездах и в
школьном сортире. Голый конец спички мусолится, затем на него накручивается
комочек побелки со стены. Спичка зажигается, одновременно выбрасываясь к
потолку, где она, горящая, и повисает. Копотные пятна получаются разнообразно
ужасные, складываясь в попросту кошмарную – для жителей подъезда и школьного
руководства – картину. Никто не попадается, но в тех подъездах, где собираемся
постоянно, когда на улице дубарь, сами следим, чтоб никто спички к потолку не
приклеивал.
Фейерверк. Идем за дорогу, где ходит трамвай.
Несколько коробков спичек в линию кладутся на рельсы, обязательно вечером. Сами
– в посадки, откуда смотрим: трамвай наезжает на спички – грохот очередью с
искрами. Только один раз трамвай остановился. Вышла
тетка-водитель, заглянула под колеса, поорала в никуда что-то про милицию и
поехала дальше.
Был еще такой дежурный
прикол, но, тем не менее, всегда находились те, кто ловился. Из спичечного
коробка выставляются две разведенные в разные стороны спички. На полном серьезе
человеку, согласившемуся участвовать в проверке его координации, а именно так
это заявляется, предлагается взять коробок за эти «рога». Чтоб всё убедительно
было, надо внимательно осмотреть, правильно ли держат, попросить чуть
вверх-вниз или вправо-влево сдвинуть. «Вот, так нормально… А можешь теперь крутить
правую спичку и одновременно топать правой ногой?» Топает. «А крутить, топать и
одновременно говорить дык-дык-дык?»
Когда он это делает, окружающим сообщается, что это дурак мотоцикл заводит.
По мелочи и вообще
Время от времени, когда
появляются интересные этикетки, причем сериями, ну там самолеты или танки
разные, начинаем собирать спичечные
этикетки, сдирая их с коробка, что не всегда получается, потому что
намертво приклеены, – и надо отпаривать, а кто-то из-за этого держит в
коллекции и крышки, целиком выломанные из коробков.
Если пустые коробки
склеить между собой, получится стол или шкаф с выдвижными ящиками. В его отделы
можно положить различные полезные мелкие вещи: засушенного жука, заложки, медь,
серебро и даже бумажки и т.п.
Иногда идут спичечные головоломки. Как, скажем,
сложить какую-нибудь цифру из определенного количества спичек, например, «5» из
двух штук? Или чтобы бычок (не окурок, а теленок), выложенный спичками, пошел в
другую сторону, переложив опять же только две спички.
Есть пара способов гадания по спичкам. Первый: горящая
спичка в положении серой вверх, потухнув, направлением сгоревшей части отвечает
на вопрос, где живет невеста (жених) гадающего (-ей). Другой способ
предполагает полное сгорание спички (кстати, было и такое спичечное развлечение
само по себе: сжигание спички полностью с перехватыванием отгоревшей, все еще
горячей части в другую руку), затем сгоревшая, остывшая уже спичка кладется на
ладонь, накрывается другой ладонью так, что пальцы смотрят в противоположенные
стороны. Крепко прижатые друг к другу ладони поворачиваются, чтобы пальцы
совпали. Раскрыв книжку ладоней, можно увидеть на них черные знаки, которые
некоторые истолковывают как буквы (инициалы невесты или жениха), некоторые –
более сложно: например, как цифры, во сколько или через сколько лет умрешь.
Фонарик получается, если сложить вместе ладони, которые действуют
как отражатель в настоящем фонарике, спичка находится между указательным и
большим пальцами, головка направлена внутрь ладоней. Так намного светлей
светить себе в темноте.
Что еще делали тогда со
спичками вообще (если кто не знает, коробок стоил одну копейку)?
Спички – это зубочистки,
правда, при этом говорят, что спички чем-то таким пропитаны, что чистить ими
зубы нельзя, а обмотанные ватой – ухочистки. В спичечных коробках сдается кал-на-яйца-глист. Спичкой каким-то
образом (понятия не имею, как именно, но факт из надежного источника) крепятся
погоны. Коробок служит измерительным прибором: длинная сторона равняется пяти
сантиметрам. Спичкой тычут курицу, чтобы проверить, готова она или нет. Спички,
если их плотно набить в просверленную дырку, заменяют дюбель. Когда купим
звукосниматели, для чего придется целый день вчетвером разгружать вагон с
плиткой на станции, и поставим их на гитары, пустив через магнитолу, то вместо
быстро ломающихся штекеров, пап, будем использовать спички, закрепляя
ими проводки в гнездах, мамах.
ФУТБОЛ
Отрадная игра! Широкая поляна,
пестрят рубашки; мяч живой
то мечется в ногах, как молния кривая,
то – выстрела звучней – взвивается…
Владимир Набоков
"…от этой
игры
целый век
возгордится и будет ходить как дурак"…
Николай Байтов
Анатолий Гаврилович. –
Мячи: резиновые и настоящие. – Коваль на воротах, Лобан в нападении, Дудик
чемпион. – В двое и в одни ворота, с вратарем и без. – «Мелом нарисуйте». –
Чеканка. – Бить об стенку и по воротам. – Без тренировки, но с подставками. –
0:5.
Однажды в наш двор
приходит мужик и говорит, что он футбольный тренер, что наблюдал, как мы играем
в футбол во дворе, и хочет с нами позаниматься, чтобы мы стали командой и
сыграли в турнире дворовых команд. Светлые редкие волосы, рубашка с коротким
рукавом, лицо самое что ни на есть, как у всех подряд. Назвался Анатолием
Гавриловичем.
Мы, естественно,
преисполнились гордости, надежд и просто понту, стали обсуждать между собой,
кого брать в команду, и ждать, когда нас позовут тренироваться.
Что такого мог увидеть
Анатолий Гаврилович, что привело его к решению предложить нам свое тренерство?
Лето – это сплошной
футбол. Играем во дворе в двое или в одни ворота либо у ателье мод на асфальте,
чаще всего резиновым мячом, которым и в вышибалы, и в теннис мячом, и в
картошку, хотя чем дальше тем больше – футбольным, не ниппельным, цельным, а с
покрышкой, сшитой из лоскутов кожи, с камерой внутри и шнуровкой. Только
несколько раз случается ниппельным: у Лобана такой есть, но родители выносить
его почти никогда не дают. Дудик тоже пару раз вынес, утверждая, что это не
его, а взял в своей футбольной секции.
Резиновый мяч намного
легче настоящего, и не так больно, когда прямо в тебя зафигачат со всей силой.
Большой резиновый стоит 70 копеек, он соломенного цвета с синими, красными,
зелеными полосками по экватору, иногда крест-накрест. Если нажать на него
руками, он поддается, а при сильном ударе гулко звенит. За лето яркие полосы
стираются, и мяч становится мягче, а потом наступает момент, когда он
продырявливается – от старости, стекляшки, сучка. Кстати, играли и дырявым – не
потому, что нормального не было, а для прикола: мяч летит всё время не так и не
туда, вести его надо тоже по-другому, потому что катится он еле-еле и не
подпрыгивает. Потом появляются другие резиновые мячи – в пупырышках по всей
поверхности, из более плотной и в то же время более легкой резины, одноцветные
(черные, темно-синие, темно-фиолетовые, коричневые) тоже годятся и для вышибал,
и для волейбола, стоят они дороже – рупь, но дырявятся и разбиваются, как
обычные.
Есть еще резиновый
средний мяч, им играем для разнообразия – его трудней отнять, голов больше
получается. Для смеха иногда берем маленький резиновый, который чуть больше
теннисного.
Резиновыми мячами играем
не потому, что жалко настоящий футбольный с камерой. Просто когда собирается
почти весь двор, надо маленьких и девчонок пожалеть. С нами играют не только
старший и младший Багаевы, но и младший брат Таньки Палашенко, младший Баранов,
а из девчонок, помимо Палашенко и большой Вальки из четвертого подъезда, –
Ритка из пятого и младшая сестра Лешинина.
Главные футболисты –
Дудик, Лобан и Коваль. Первые двое больше всех забивают. Дудик здорово водится
и точно бьет, а Лобан самый здоровый, носится по полю, как сумасшедший, и бьет
по мячу сильней всех. Коваль лучше всех стоит на воротах, а когда играет в
поле, очень хитро все делает и пасует под гол.
Коваль с Лобаном друзья,
учатся в одном классе (на два класса старше меня, как и Гóра, Теплый, Стасик, Кулёк), но очень разные.
Коваль по росту второй после Лобана, но гораздо худей, хотя и не дистрофан.
Если Лобан много бегает, бортуется, лезет с прямой ногой, а когда проигрывает,
то не просто жилит, а бесится, то Коваль почти всегда спок. В отличие от
Лобана, идущего напролом и лупящего по воротам во всю мочь, он все время
пасует, заранее договариваясь с другими из своей команды, как сыграть. Коваль –
единственный из нас, кто постоянно смотрит футбол по телику и знает поименно
всю бразильскую команду и «Торпедо», за которое он болеет. Стрельцов, Яшин,
Пеле и Гарринча – его кумиры. В воротах Ковалю нет равных. Лучшие после него
вратари – Дудик и Аким – стоят намного лучше любого из нас, но по сравнению с
Ковалем это не то. Он падает в ноги, прыгает за мячом в угол ворот, знает, как
поймать или отбить сильно пущенный мяч. Правда, с большими воротами и вратарями
играем редко – фактически только когда в одни ворота. Разозлить его можно,
кажется, лишь одним способом: называя Валей, Валюхой или Валюшей и приобнимая,
как девушку. К этой дежурной хохме добавляется что-нибудь на украинский манер
из-за фамилии на «-ко» типа «Здоровеньки булы».
Девичьего в нем ничего нет, если не считать за таковое нос картошкой и
немного веснушек, но кто-то когда-то запустил этот прикол, и время от времени
достаем.
А вот злящийся в игре
Лобан, наоборот, совсем почему-то не злится, когда его подкалывают, причем по
дворовым меркам, обидно. Дело в том, что основа его игровых достоинств, а он не
только в футбол, а почти во всё лихо играет, – опережающее физическое развитие,
как сказали бы взрослые, выраженное в росте и массе. И вне игры оно его здорово
подводит. Он отчаянно подглядывает под юбки, да так, что практически впадает в
оцепенение: голова его клонится все ниже и ниже, чуть не до земли, рожа,
похожая на лица русских богатырей в фильмах, тупеет, а если его в этот момент
позвать, он не обязательно откликнется, потормошить – вздрогнет. Девчонки,
переворачивающиеся на решетке у первого подъезда, тетки, развешивающие белье на
веревках во дворе, дама из третьего дома, ходившая летом в легкой кофточке без
лифчика, и прочие сеансы ловятся им
глубоко и постоянно. Естественно, что и подкалывают над ним за это беспощадно.
Но он ничего – сам ржет.
Футболист и вообще
спортсмен №1 – Дудик. С какого-то совсем юного возраста он занимается во
всевозможных спортивных секциях, у него есть настоящая футбольная форма –
однажды показывал, но во дворе в ней не играл. В хоккей, футбол, волейбол,
баскетбол он играет в два раза лучше любого из нас. Роста он небольшого, худой,
но жилистый, знает массу всяческих финтов, хитростей, приемчиков, бесконечно чеканит,
причем без разницы – левой или правой ногой, ступней, коленом или головой.
Держится всегда как бы вне двора, но в играх с мячом участвует почти все время.
К его умению даже большие пацаны относятся с уважением.
Гóра, как и Лобан, много носится по полю и сильно бьет, но
водится не ахти и паса от него не дождешься. Поэтому первой футбольной тройке
сильно уступает (хотя лучше всех плавает, быстрее всех бегает, больше всех
поднимает, хорошо играет в хоккей).
Другие пацаны этого
возраста играют в футбол не лучше, а то и хуже нас, тех, кто помладше. Шустрый
Теплый толкается и куется, Кулёк и Стасик не шустрые, но тоже куются, водятся
плохо, но стараются не уступать.
Младший Чугун и Кузя до
их переезда, Слон (все трое на год старше меня), мой ровесник Васильев (жутко худой
с впалой грудью) и я обычно при разбивке на команды загадываемся в тех или иных
сочетаниях друг с другом, что значит, примерно одинаково играем. Танька
Палашенко, если нет других девчонок, тоже загадывается с кем-нибудь из нас.
Ничего унизительного в этом нет, потому что по делу и всем она нравится.
Дальше идет «массовка».
Рябчик, удивительно неповоротливый и неспособный толком пробить по мячу, не то
что водиться. Тетёня, жутко и без особого толка суетящийся на поле. Хотя
получается у них обоих плохо, играть в футбол любят. Васёк (который, как и
Тетёня, младше меня почти на год) и Лёнчик играют редко и тоже очень не очень.
Хуже их четверых только Жорик-обжорик, если не считать малышню.
Редкая игра обходится
без больших пацанов. Серебряков, который потом за юношей играл в «Соколе»,
Лещинин, Булавин, Никон довольно часто бегают с нами. Иногда даже старики
включаются: Баранов, Буланов, Волков, а также совсем не часто, но зато все
только на него и смотрят, Шура-футболист (играющий за заводскую команду). Толька
Бочкарев и старший Чугун, пока не переехали, тоже играли. Иногда участвует
Генка Косой, полностью оправдывая прозвище, почти постоянно – старший Кульков,
Коля-Попрыгунчик, старательный, но самый грубый.
В общем, по возрасту и
умению для игры в турнире подходят только Гóра, Лобан, Коваль и
Дудик, с натяжкой по умению – младший Чугун, Кулёк и Стасик. Только по возрасту
– Рябчик и Теплый. Поскольку младше тоже можно, в команде оказываемся Васильев
и я.
Анатолий Гаврилович
через пару дней снова появляется в нашем дворе и сообщает, что игра через пять
дней, что будет только одна тренировка на стадионе «Нефтяник», где потом и
будет проходить сама игра. Мы в шоке, но виду не показываем. Рассказываем, что
проблема с составом. Он предлагает поставить пару ребят постарше, но никому об
этом не говорить. Так в команду попадают Серебряков и Никон вместо Рябчика и
Теплого.
– Форму получите, когда
во второй тур выйдете, – говорит Анатолий Гаврилович. – А пока вот, как этот, –
показывает на Коваля, – в трико сыграете. Только цвет чтоб один – синий у всех.
Или черный. – В меня ткнул.
– А номера как? –
спрашиваем.
– Мелом, мелом
нарисуйте… До встречи на стадионе.
Кроме Серебрякова и
Дудика, никто на большом поле в настоящий футбол не играл. Коваль еще сказал,
что пару раз ему приходилось – когда ездил в прошлом году к родственникам на
Украину. Наше основное поле – двор. Травы здесь только под березой, на краю
поля, и у тополей напротив шестого подъезда. А так – жесткая земля и немного
песок там, где песочная куча далеко расползается. На да это ладно – на траве
получше играть. Ниппельный мяч – это тоже здорово. Но никогда во дворе судьи не
было. В двое ворот без вратарей, без офсайдов, без угловых играем…
Да, судьи никогда не
было. Все штрафные назначаются по инициативе пострадавшего. В спорных случаях жилим до усрачки, что заканчивается
спорным, а если обстоятельства позволяют, то жила на вилу, то есть надо вернуться к моменту нарушения и
продолжать, как будто его не было, а там что получится. Так что одна из сторон,
в пользу которой все вышло при повторе, могла радостно проорать: жила показала!
Играем в двое и в одни
ворота примерно поровну. Когда в одни ворота, почти всегда – c
вратарем. Одними воротами служат обычно два тополя, располагающиеся между
третьим и четвертым подъездами и отстоящие друг от друга на пять больших шагов.
Поле получается больше в ширину, чем в длину, поэтому игра идет как бы поперек
него. Главное правило – отвести мяч, если он достается тебе у ворот от игрока
команды соперника. Гол, забитый без отвода, не считается (мера отвода
определяется на глазок). Последнее слово в случае возникновения споров за
вратарем: ему все видно, и он играет как бы за две команды сразу. Разумеется,
поэтому иногда возникают подозрения, что вратарь стоит лучше за одних, чем за
других.
Хотя игра в двое ворот
обходится без вратарей, но их роль фактически выполняет последний защитник. Он
защищает ворота как угодно, но руками ловить мяч не имеет права. Ворота в этом
случае гораздо уже, 12-15 лилипуток, то есть не шире двух-трех шагов. Штанги –
кирпичи, или левые, если стоять лицом к дому, ворота образует торцовый проем
теннисного стола (в года, когда нет клумбы), а правые – два тополя напротив
шестого подъезда. Верхней штанги в них нет, поэтому договариваемся: по грудь,
как в теннисном столе.
Защищает ворота в
варианте в двое ворот самый неумелый, самый слабый или самый младший игрок.
Правда, если игра серьезная, то вахту на воротах отбывают все игроки по
очереди. Слабые, если их вообще берут в такую игру, должны в поле мешать водиться
игрокам другой команды.
Одновременно на поле
могут быть игроки от дошкольников до стариков. Количество играющих – от
трех-четырех до восьми-десяти человек с каждой стороны. Впрочем, пару лет
проводим турниры по игре один на один – c медалями из фольги и
пластилина. Игра идет до 5 или 10 голов в одни ворота, во втором случае со
сменой ворот после 5 голов. Можно и до 5 или 10 голов в двое ворот, но это
реже, потому что при счете, например 6:1 надо начинать новую игру. Пробовали
играть на время. Оказалось, что все про время больше думают, а не про игру,
постоянно орем «Скока осталось?», жилим, что те, кто выигрывают, тянут время, и
еще следить надо, чтобы кто-нибудь стрелку будильника, вынесенного втихаря от
родителей, не подвел. Фигня, в общем.
Офсайд не считается.
Очень редко, буквально два или три раза играли с аутами и угловыми. А обычно,
если мяч улетает за пределы поля, то за ним бегут, и часто борьба за него
ведется чуть ли не у желтого дома. Разрешается играть и за воротами, но при
этом через створ ворот с обратной стороны мяч в поле выбивать нельзя. В случае
игры рукой или грубого нарушения вблизи от ворот пенальти пробивается в пустые
ворота с семи шагов пяткой.
По полю бегаем волнами
и кучами. Кричим
«Ворота!»
или «Держи
ворота!»,
что означает,
что никого на них нет, а противник с мячом. И все бросаемся
к ним.
Или
кричим «Пошли!»
и все несемся
в атаку, а там уже орем: «Дави!», «Фигачь!». «Мешай!»
означает,
что всем, кто поменьше, надо лезть на игрока, ведущего мяч. В нападении чуть
ли не основной
прием – ложный замах вроде для убойного удара, часто со страшным криком,
иногда вполне логичным вроде
«Убью!», «А-а-а!», «Спасайся, кто может!», а иногда нелогичным, – например,
«Ложись!».
Это действует,
особенно после того, как защитник
получает мячом в живот, в спину или пониже со всей силы с
близкого расстояния. Поэтому инстинктивно он отворачивается, и мяч мимо него посылается
в ворота, либо его, застывшего от ужаса, спокойно обводят.
Обводка самая
простая: если не на замахе, то мяч просто прокидывается
вперед. Не
успевает защищающийся выставить ногу и остановить мяч – беги
за мячом, а защитник за тобой. Успевает – он бежит за отскочившим мячом, а ты
за ним. Реже мяч прокидывается справа от
защищающегося, и его надо обежать слева. Еще реже, и это всегда котируется,
мяч
пробрасывается между ног защищающегося. Пасовать жадничают – все
всё сами хотят сделать, особенно в атаке. Но больше всего как раз орут «Пас!»,
в смысле, чтоб им мяч отдали, а потом выясняют: «Ты чё мне пас не дал?» Большие
пацаны злятся, что почти никто не понимают, что значит держать игрока
противника. Сначала тот, кому сказали держать, ходит и бегает за тем, кого
сказали держать, а потом забывает, потому что все это без мяча и скучно, и,
бросив своего подопечного, кидается туда, где мяч – в кучу.
Можно
бортоваться (никаких
бортов нет – имеется в виду корпусом или плечом толкать), брать на очко
и даже в коробочку – только
руками толкаться
запрещается. Это всё идет, наверно, от хоккея. И если в летнем футболе
иногда спорим, можно или нет применять силовые приемы, то в зимнем
футболе всё
совсем по-хоккейному, пусть и хоккей этот на валенках, а не на коньках. А как
еще играть в футбол на льду? Скольжение позволяет
играть очень быстро, но надо
помнить, что разогнавшись, затормозить уже не сможешь.
Жёстко всё
получается, и малышню в зимний футбол никогда не берем играть, потому что
от них только мокрое место останется.
Впрочем, летом игра с
большими пацанами тоже небезопасна – и для малышей, и для нас. Первое время,
когда я начал играть со старшими, важнее результата было не меньжануться, когда
на тебя несется стремительный шкаф Серебряков и очень убедительно орет, чтобы я
ушел, предполагается «а то». Но оказалось, что можно и мяч, отпущенный им
немного вперед, в сторону выбить, и самому под этот самосвал не попасть. Или,
выведя мяч из-за собственных ворот, которому сам же не дал в них попасть, можно
сделать точный пас через все поле своим в нападение и они забьют! Или буквально
грудью, защитив ее прижатыми руками (прижатые руки руками не считаются),
подставиться под удар в упор Булавина. И даже побежать вместе со всеми в атаку
и забить самому.
Футбол на асфальте тоже
опасен, но по-другому: если падаешь, то обязательно локоть или коленку
обдерешь, а то штаны порвешь – этого многие боятся больше всего, так как за
рваную одежду порка им полагается непременно. Игра идет за желтым домом, на
асфальтовой площадке шириной в две обычных дороги, между сквериком и «задами»
желтого дома, в котором в высоком первом этаже располагается ателье мод – c
окнами-витринами, где стоят манекены. Площадка не впрямую примыкает к стене
дома. Между ними широкий, почти как дорога, тротуар и полоса земли с деревьями.
Но, несмотря на эту защиту, изредка игра прекращается автоматически – после
попадания мячом в витрину надо быстро хватать мяч и рвать когти, так как из
ателье мод появляются тетки и начинают орать. Возвращаемся туда через день, и
наше появление обычно вроде как не замечается, и мы спокойно себе принимаемся
играть. Однако иногда нас встречают те же орущие тетки, как будто не позавчера
все произошло, но уже, будто устав, орут они теперь не так сильно. Начинается
дипломатия: мы уверяем, что это была случайность и больше никогда ни за что
ничего подобного случиться не может, изображая из себя жутко вежливых и
спокойных детей, заранее выказывая готовность к принятию совершенно любых кар и
наказаний, если что, вплоть до кем-то придуманного отца-стекольщика, который уж
если совсем что, то сразу и бесплатно всё.
С футболом связана чеканка, но это вполне самостоятельная
игра. Ногами или любой другой частью тела, кроме рук, – головой, грудью, плечом
– нужно бить мяч так, чтобы он не падал на землю. Это и называется «чеканить».
У Дудика под тысячу, у Коваля и Лобана в районе 500. Мой рекорд – 360 ударов.
Остальные с большим отрывом сзади. В эту игру можно играть и одному, стремясь
увеличить собственный рекорд и одновременно тренируясь. Но, разумеется, веселее
вместе. Сначала играли до сотни, но это быстро потеряло смысл, так как можно
было закончить с первого раза. Потом – до пятисот, а затем – до тысячи.
Поочередно каждый чеканит, приплюсовывая результат последующего круга к
предыдущему. Выигрывает не тот, кто первый набирает тысячу – ее могут набрать
сразу несколько человек в одном круге. В этом случае тот, кто набирает больший излишек,
становится победителем. Например, я чеканю первым – у меня 840, я набиваю еще
160 и у меня становится 1000, но я не останавливаюсь и в результате имею 1071.
За мной чеканит Лобан, у которого 920, он тоже не останавливается на тысяче, а
чеканит дальше и набивает 1110. Он у меня, таким образом, выигрывает.
Другой вариант – кто
больше с трех раз. Тут есть свой кейф. Можно попытаться отыграть в последней
попытке безнадежное отставание. Или когда все основные идут очко в очко, то все
решается в последней попытке.
Кроме того, бьем об
стенку и по воротам, это так и называется «бить об стенку» и «бить по воротам».
В первом случае это игра для одного-двоих. Нет никого – и стучишь о почти
глухую стену дома со стороны детского садика. Выходит еще кто-нибудь – бьете об
стенку вдвоем. Если же выходят двое, а играть один на один или бить об стенку
желания нет, бьют по воротам. Один встает в ворота, а другой шагов с 12 бьет
пять или десять раз. Затем меняются местами. Счет попросту складывается.
Например, мне забивают шесть, а отбил я или мне промазали четыре; я забил пять,
и столько же моих ударов отбито, получается, что счет 9:11 не в мою пользу.
За день до матча едем на
тренировку – в трамвае до конечной, поочередно по одной остановке стоя на
подножке: двери-гармошке спиной не даешь закрыться и держишься рукой за
поручень. Кондукторов сменили кассы – никто за это не гоняет. На остановке
нужно обязательно спрыгнуть, пока трамвай не остановился, если там, конечно,
народ не толпится, потому что бежишь несколько шагов по ходу по инерции, а он
мешается. Всё это исключительно для понта, потому что опасно – дверь-то за
тобой сразу закрывается, и страшно подумать, что будет, если ногу зажмет.
Кассы, кстати, от легкого удара сзади срабатывают и дают билет. Три копейки
всего экономишь, но это тоже понт такой: уметь надо с первого раза и почти
гладя, легко, как бы по касательной, как подзатыльник даешь, этот билет из
аппарата выбить.
Приезжаем на стадион.
Оба поля – и основное, с трибуной, и запасное, такое же большое за ней, заняты:
идут игры у юношей. Анатолий Гаврилович: «Посмотрите тут, интересно».
Посмотрели и домой поехали.
Накануне игры мы
окончательно определяем состав. Оказывается, что младший Чугун играть не будет
(куда-то едет с родителями), и мы идем на еще одну подставку – зовем Булавина.
Он должен играть в нападении с Дудиком и Серебряковым. В полузащите – Лобан, Гóра и Никон. В защите – Кулёк (справа), Стасик (слева),
Васильев (в центре) и я. На воротах, естественно, Коваль, он же капитан, так
как подставка капитаном быть не может, а ни Дудик, ни Лобан на капитана явно не
тянут. Так как без запасных не солидно, что ли, берем Рябчика и Тетёню. Едут с
нами поболеть за нас Танька Палашенко и большая Валька из четвертого подъезда,
Коля-Попрыгунчик, Генка Косой и младший Багай.
Выходим на поле. Они в
настоящей форме, светло-зеленой, и бутсах, мы в трико и кедах. Только Дудик –
как они: в бутсах и трусах – под цвет наших трико, в синей же футболке с №10,
не мелом нарисованным. За пять минут до начала выясняется, что мы – это не
просто наш двор, а весь поселок, и играем с соседним жилучастком. Естественно,
противники предъявляют претензии, вычислив по внешним признакам наших подставок
плюс туда же записав Лобана. Договариваемся, что после игры тренер покажет кому
надо свидетельства о рождении. Побили по воротам и по свистку судьи занимаем
места соответственно позициям.
Еще свисток – игра
начинается. Я стою у штрафной и жду, что будет происходить. Вроде мы атакуем, и
я бегу к центральному кругу. Потом вижу: бегут к нашим воротам, я тоже бегу. Не
знаю, как отбились. Потом какой-то штрафной, метания вдоль ворот. Трое наших
лежат на траве у вратарской, я в том числе, мяч у Коваля. Потом опять наши в
атаку, даже мяч через меня перепасовали.
Но нахожусь я абсолютно
вне игры – в переносном смысле. Зачем-то смотрю на трибуну, где наш тренер с
Тетёней, Рябчиком и «группой поддержки», в которой только Валька что-то сначала
кричит, а потом замолкает, сидят и тренер и запасные противников. Поле
огромное, трава под ногами, с проплешинами, но трава. Происходящее вроде как
отделено от меня: то ли я в оболочке, в каком-то невидимом скафандре, то ли всё
пространство вокруг меня за стеклом, и мне туда никак не попасть.
Вдруг я понимаю, что
знаю, что не должен делать на поле свободный защитник, а именно так я
именовался, играя во дворе: предполагалось, что я свободно бегаю по полю, но
больше в защите. Вот как раз свободно бегать по полю не нужно, потому что хотя
трое защитников есть, но этого явно мало, и почти все наши отчаянно защищаются.
Но что тогда значит «свободный защитник»? Не знаю. Стараюсь мешать их
нападающим, держась ближе к нашим воротам, вперед, как привык во дворе, не
бегу.
Вижу, что они делают
подкаты. Это как-то немного нелепо в натуральном режиме, а не по телику или
глядя с трибуны стадиона: пацан вдруг падает и катится по траве, а мяч в
результате мы теряем. Из наших это получается только у Дудика и Серебрякова.
Лобан же попросту прыгает двумя ногами вперед – и получает штрафные.
Первый и второй голы мы
пропускаем как-то совсем незаметно для себя. Серебряков начинает орать по ходу
игры, что кому делать – с результатом «так я тебя и послушался». Дудик тоже
психует, потому что ему не дают играть: вычислили по форме как «профессионала»,
и двое его всегда держат. Я только один раз за центр поля перешел и сразу
навесил в штрафную – абсолютно деревянной ногой и там еще никого наших нет.
Третий гол нам забивают
прямо с углового. Я стою на передней штанге, как видел, стоят защитники в
настоящем футболе, но, оказывается, что не очень представляю, зачем там надо
стоять. Подкрученный мяч ударяется в мое плечо и влетает в ворота. Сделай я шаг
вперед или подставь голову, этого бы не случилось. Но я стою и смотрю, как по
дуге летит ко мне мяч. Сначала кажется, что летит он медленно и в сторону, просто
куда-то в штрафную, а потом вдруг резко ускоряется и оказывается прямо передо
мной. Все что я успеваю сделать – полуподпрыгнуть и поднять плечо. Мяч попадает
в него, он как камень. Да, во дворе мы почти не играем головой. Но и под такой
мяч я бы мог подставить голову, так как не понимал, какой он твердый и тяжелый,
но просто не сообразил это сделать.
Коваль предлагает, чтобы
его заменили на воротах. Встает Никон, но тут же пропускает детский гол.
Кое-как мы заканчиваем первый тайм, проигрывая 4:0. В перерыве идет ругня между собой,
начавшаяся на поле. Тренер успокаивает и говорит,
что все нормально и надо поднажать. На ворота приходится ставить Дудика.
Противник
справедливо полагает,
что игра сделана. Они
начинают
играть медленно, и у нас появляется
иллюзия, что что-то еще возможно. Все понемножку привыкли
и к мячу, и к полю, плюс разозлились (Лобан в перерыве чуть не
плакал от обиды), и
что-то стало получаться. Наконец, Дудик зарабатывает
пенальти, но Серебряков,
выспоривший право его пробить, мажет! Мы пропускаем
еще один мяч, и в
ворота возвращается
Коваль.
Больше мы не пропускаем.
Я
просыпаюсь
и начинаю
делать что-то осмысленное: отнимать мяч, чего раньше толком ни разу не удалось,
пасовать, в
том числе бегая в атаку. Даже пробиваю по воротам из-за штрафной, но их вратарь
ловит. И вообще, давим. Увы, всё это происходит
только минут за десять
до финального свистка. Мы
так и не забиваем.
После
игры обсуждать особо нечего, даже не ругаемся. Коваль задирает
футболку, показывает левый бок в красных, начинающих синеть, пятнах. Анатолий
Гаврилович:
– Ничего, ничего. На
следующий год… – Жмет всем руки и идет, улыбающийся, к их тренеру, говорят
они о чем-то, смеются.
Отправляемся
на остановку и едем
домой.
Самое
интересное, что никаких последствий для футбола в нашем дворе этот матч не имеет.
Как играли, так и продолжаем
играть:
резиновыми мячами, с малышней и девчонками, без вратарей. И кейфа
от этого гораздо больше, чем от игры в настоящий футбол. Тренер? Больше мы его
не видели.
На следующий год, когда наконец-то доделали
вроде как настоящее футбольное поле у газзаправки, вылезли на него. Но оно было
совсем без травы и все в кочках с долго не высыхавшими после дождя лужами.
Поэтому и на нем играли в одни ворота или в двое, обозначенные все теми же
кирпичами, поперек поля – там, где кочек поменьше и грязи нет.
Но, наверно, прошлогодний проигрыш покоя
все-таки не давал, и решили без всякого тренера дворовой командой поиграть.
Договорились с третьим домом сыграть – на всем поле, с настоящими воротами,
только без сетки. 11 на 11 не получилось, вышло только восемь на восемь. Без
судьи. Уже к середине первого тайма (играли по времени) стало ясно, что игра
как-то странно идет: все время в центре поля, на кочки и в грязь все стараются
не лезть, голами не пахнет. И жутко жилят все, так что чуть до драки не доходит
между большими пацанами. И даже первый тайм не доиграли – разошлись, и всё.
ЛУЖИ И РУЧЬИ
Уж тает снег, бегут ручьи…
Алексей Плещеев
Сапоги. – Мерить лужи. – Как тонул Кузя. – Ручьи и кораблики.
– Наперегонки.
В один из мартовских
дней хоккейная площадка становится мокрой, покрываясь тонкой пленкой воды.
Играть становится очень трудно: на валенки приходится надевать калоши, и они
почти не скользят, из-под клюшек летят брызги, а падая, промокаешь насквозь.
Снег становится серым, грязным. Дует сильный ветер. А на солнечной стороне за
домом еще не появился сухой асфальт – и начинать в классики рано.
Кажется, пора переселяться в подъезды. Но нет. По дороге, идущей сверху вниз от
второй полянки вдоль гаражей к нашему дому, начинают течь ручьи – и это
означает, что нужно выстругивать кораблики. Ручьи стекаются в широкие лужевые
озера, которые обязательно нужно померить.
Мерить лужи
Вылезаем из валенок и
зимней одежды: штанов с начесом, польт на ватине, шапок-ушанок. Земля, асфальт,
деревья, стены домов начинают размораживаться, пусть и медленно, и невидимые
ручьи запахов вьются по двору, за домом, на полянках, местами образуя такие же
невидимые запаховые лужи. Иногда это становится почти вонью – помойки тут не
причем. В нос шибает, но не противно, а пьяно, с кислинкой, немного плесенно,
дрожжево, как забродившее варенье.
Родители верно замечают, что мы становимся как пьяные. Какая на фиг школа?
какие уроки? Да и весенние каникулы скоро. Дома кажется, что у тебя камни к
ногам привязаны, а на подъездном крыльце ты их отвязываешь и летишь.
Это только во дворе в
большой выбоине у четвертого подъезда аж до мая лежит толстый лед, который
колют ломами, чтобы он, разбросанный черными камнями с серой продрисью по
асфальту, быстрее таял. А почти везде и лед, и снег уже тает сам. Ручьи и лужи
из запахов предвещают настоящие ручьи и лужи. Сначала они мелкие и небольшие,
но каждый день становятся больше и глубже.
У всех нас есть взрослые
резиновые сапоги, часто на размер, а то и на два больше, но на шерстяной носок
ничего. Для того чтобы мерить лужи, детские сапожки не годятся. Сапоги
заворачиваются вверху на манер ботфортов, и это такая мода – ходить в сапогах
даже в сухую погоду. Отвороты натирают икры, но терпимо (у меня до сих пор на
тех местах на икрах, где особенно терли, волосы не так растут). При мерении луж
сапоги, естественно, разворачиваются и становятся до колен.
На второй полянке,
где много деревьев, вода еще под ледяной коркой. И тут не только меряем, а еще
ходим по льду, который трещит под ногами, и нужно не останавливаться, а идти
скорее, чтоб не провалиться. Но если провалишься, то не страшно: лужи тут
неглубокие, главное – равновесие не потерять и не поскользнуться, когда подошвы
в дно упрутся – оно тоже местами ледяное.
Коваль разбегается и
бежит по особо тонкой корке, полускользя, трещины остаются за спиной.
Гóра выбирает лужу со льдом потверже и, тоже разбежавшись, большими
прыжками несется по трещащему льду, на каждом отрыве выкрикивая что-то среднее
между «эх» и «ой». Рябчик подходит к краю и специально бьет по льду подошвой,
раскалывая его. Он ростом и весом примерно такой же, как Гóра, только
прыгать так не умеет. И медленно, расставив для равновесия руки, бредет,
разбивая перед собой лед. Кулёк то пробежит по льду семенящим шажком, то за
Рябчиком по сделанному им проходу не просто вброд идет, а скользит по ледяному
дну, как по обычному льду. Мне нравится просто на скорость – но не на авось, а
сначала прикидываю, по какому маршруту бежать, чтоб в случае чего можно вбок на
твердую землю прыгнуть. Главное при этом все клеточки тела направлять вверх,
чтобы ногами меньше на лед давить. Но всё равно трещит и прыгаешь на берег, уже
не понимая, от чего отталкиваешься и не зная, допрыгнешь ли.
Вода тут еще ледяная и
много не померяешь. Притом что запросто в сапог набрать можно, угодив в ямку.
Другое дело у гаражей, где деревьев совсем нет, или на первой полянке,
где они жидкие. Тут льда меньше остается, а к середине дня вода в лужах, можно
сказать, теплая. У гаражей лужи просто в ямах на дороге, по щиколку. С боков у
дороги рыхлый тающий снег и ручьи. Дальше, где в прошлом году начали делать
футбольное поле и всё распахали, местами выровняв, местами оставив рытвины, –
озерца разной ширины и глубины, где чуть выше щиколки, а где – до отворотного
сгиба. Чуть выше – и неминуемо зальется в сапог, потому что вода давит на верх
сапога и немного загибает его внутрь, тем самым укорачивая сапог на пару
пальцев.
Кажется, весь двор
высыпал, и третий дом тоже. Где-то лучше с палкой идти, прощупывая ею перед
собой. Вон Сало из третьего дома кричит чего-то. А-а-а, это он показывает, куда
палка уходит. Она выше его, а почти вся под воду ушла – яма. И что было бы, не
проверь он сначала, куда ногу ставить? Мы с Кузей и Васьком вроде всё
перемерили и решили тоже большие на самом краю будущего футбольного поля
посмотреть. Понятно, что туда не полезешь, но так, с берега, палкой померить
интересно.
Садимся на корточки на
краю, палки небольшие – сухие ветки с сучками. У меня и Васькá, мы
рядом, сразу до конца уходят. А Кузя чуть в стороне ткнул – не больше, чем до
отворота. Он осторожно в лужу встает и наклоняется, чтобы померить. Мы это
краем глаза видим. И от того, что краем, сначала кажется, что придуряется: «Ай,
ай», – испуганно так, но не громко. И вдруг как завопит: «А-а-ай!» Медленно он
начинает погружаться в яму. Вот уже по колено, и дальше, по пояс уже, и как-то
сразу от берега далеко оказывается. Орет, руками по воде бьет, палка рядом
плавает. Не поймешь, дно-то еще есть? Мы стоим, как парализованные, и не сразу
начинаем орать:
– Пацаны, сюда! Кузя
тонет!
Наши ветки короткие –
ими до Кузи не дотянешься. Но повезло, сразу прибегает Серебряков со
здоровенным шестом – такими, когда большие пацаны на плотах в котлованах катаются,
от дна отталкиваются. Он его Кузе протягивает, тот хватается, и Витька его к
берегу тащит. Кузя на корячках на берег выполз, мокрый, грязный весь, лицо тоже
в грязи. Витька его за рукав хватает и командует: «Бегом». А у Кузи ноги
подкашиваются. «Не ссы, – кричит Серебряков, – всё ништяк! Давай, давай! Домой,
быстро!» – и волочет Кузю за собой. И пацаны все уже здесь, тоже с ними бегут.
Только мы с Васьком остаемся.
– Перетрухал я, –
говорю.
– А я больше перетрухал,
– говорит Васёк.
– Нет, я больше. – И
какой-то идиотский ржач начинается.
На следующий год
проваливаюсь уже я, но не так глубоко. У самой дороги, куда навезли песку для
чего-то, у того же, но уже готового футбольного поля, мерили лужи,
образовавшиеся между кучами песка. И не то чтобы провалился – поехали ноги с
кучи, я падаю и так на жопе в яму въезжаю. Сижу, в луже по грудь, сразу даже
вода не чувствуется, потом вода чувствуется, но не чувствуется, что холодная.
Лезу из ямы на корячках. Ноги тяжелые, сапоги полны воды, а не снимешь, чтобы вылить,
потому что руки не слушаются, долго это всё будет, а надо быстрей домой, в
тепло. Штаны, естественно, насквозь мокрые, куртка до половины. Холод вдруг
сразу уже жуткий совсем – сильная дрожь бить начинает. Почему-то стыдно, что
«искупался», что мокрый и грязный весь. Оглядываюсь: пацанов мало, никто даже
не заметил. Топаю домой через двор, потому что за домом идти еще хуже: там
народу полно ходит, а во дворе, может, и нет никого. Попался только Стасик из
первого подъезда. «Ты это чё?» – спрашивает. Мычу что-то, зуб на зуб не
попадает.
Дошел – дома никого.
Кой-как сапоги в коридоре вместе с носками стянул, стараясь, чтоб воды на пол
меньше вылилось, а все равно лужа, потому что и со штанов, и с куртки течет. В
ванной разделся, полотенцем вытерся и стал растираться. Потом вспомнил, что в
серванте «спиртяшка» (отец и дядья так говорят) стоит. Пошел, взял бутылку, на
ладонь немного плеснул, минуты три, наверно, порастирался и уже будто в костер
влез: кожа красная и полыхает прям.
Кораблики
Главный ручей, по
которому каждый год пускаем кораблики, бежит со второй полянки до дороги за
нашим домом.
Сначала изощрялись,
выстругивая из куска толстой доски большие лодки, которые называли ладьями,
долго вырезали дыру внутри и обтесывали снаружи, чтобы с настоящими бортами
были. Даже мачту с парусом из тряпки ставили. Кто-то красил синей для стен или
красно-коричневой для полов краской. Пускали и шли за корабликами, помогая им
прутиками, когда они садились на мель, утыкались в берег на поворотах,
переворачивались. А происходило это постоянно, потому что ручей по ширине и
прямизне не везде им подходил, а иногда он еще наполовину под лед убегал –
кораблики туда затягивало, и они там застревали. Это еще не наперегонки было, а
так – посмотреть, чей лучше плывет.
От мачт с парусами
быстро пришлось отказаться, потому что с ними кораблики больше на боку лежали,
чем плыли. А как-то Кулёк со Слоном пустили вместе с нашими ладьями просто
обструганные с двух концов небольшие дощечки. Мы посмеялись, что раз лень им
было правильные делать, то хоть со своими щепками не позорились бы. Но
оказалось, что, когда наши ладьи еще до середины газзаправки не доковыляли, их
неправильные кораблики уже до конца, до дороги доплыли. И за ними надо было
бежать, а не идти!
Уже на следующий день
все выходят с такими же, как у Кулька со Слоном, дощечками, а Тетёня вообще
просто обрезал прутик и пустил его. Эти кораблики лихо неслись по ручью. Чей-то
вырывался вперед, его догоняли и обгоняли. Мы бегом за ними и бегом же назад,
чтобы начать новую гонку.
Появляются простые
правила. Если кораблик попадает в лужу, а в ней в такое место, где совсем нет
течения, то его можно подгонять, но только делая сапогом волну. Если же хоть
какое-то течение есть, надо ждать – либо снова втянется в ручей, либо попадет в
«мертвую зону», и оттуда уже его можно подгонять. Намертво засевшему на мели
или попавшему в тупик кораблику можно помочь прутиком.
Кораблики похожи друг на
друга, но каждый отличает свой от других: размеры все-таки разные, обструганы с
концов тоже по-разному, у кого-то из дощечек, у кого-то из прутиков.
Жаль только, что снег и
лед таят быстро, с каждым днем ручей делается мельче, и приходится с гонками
завязывать.
Но на следующий год
гонки возобновляются. Народу почти весь двор – как раз начинаются каникулы.
Бегаем за корабликами целыми днями. Считаем, кто сколько раз гонку выиграл.
Причем удается продлить «трассу», потому что зима была очень снежная, и все
отдельные ручьи во дворах стали продолжением нашего главного ручья, который
теперь заканчивался аж у школы, впадая в огромную лужу на дороге перед
поворотом на мост.
Ручей, когда он еще и не
думает мельчать, течет по ледяному руслу, где прямо, где петляя, иногда
ускоряясь в узких местах, а иногда растекаясь в лужу. Кораблики то выпрыгивают
из воды, то целиком уходят под нее, то несутся по прямой, то начинают крутиться
или биться о берега. Вода в ручье не мутная, как в лужах, а прозрачная, и на
солнце видно, что ручей будто сплетен, как плеточка из проводков, из нескольких
быстрых струй. Мы долго, через весь поселок, пусть и поперек его, несемся вдоль
ручья то всем шоблом, то вытянувшись в цепочку. Каждый следит за своим
корабликом в надежде, что уж в этот раз он точно придет к финишу первым.
Стараемся не толкаться, но это не всегда получается. Перепрыгиваем с берега на
берег, выбирая тот, где удобней бежать. Там, где ручей растекается лужей и
течение замедляется, гоним попавшие в «мертвую зону» кораблики снова в ручей,
устраивая шторм силой в десять сапог.
Вместо послесловия
Опубликованные в этом и предыдущем номерах «Волги» записки
вполне законченное самостоятельное сочинение. Но в то же время оно является
лишь частью, хотя и довольно значительной, опуса о дворовых играх и о том, что
с ними связано, работа над которым продолжается. Надеюсь, что у меня получится
в течение этого года представить новые эпизоды, которые сейчас находятся в
различной степени готовности, а затем и написать те, которые пока только
запланированы. Прочитать их будет можно на странице «Дворовые игры +» в
Фейсбуке (https://www.facebook.com/DvorovyeIgry).
В опубликованных эпизодах представлено около 50 дворовых
игр. Главным образом, это классические как соревновательные игры, в которых
есть строгие правила (фантики, лапта и т.п.), так и игры-забавы, где правила
чаще всего нечеткие и, в принципе, не очень важно, кто победит или проиграет
(например, секреты или снежки). Кроме того, описаны три дворовые вариации
спортивных игр (настольного тенниса, баскетбола и футбола), а также несколько
игр, включая игры-забавы, которые являются производными от других игр и, скорее
всего, в описанном виде не являются широко распространенными (рытье снежных
пещер, миниклёк и т.п.).
В плане на 2013 год – завершение дюжины эпизодов,
посвященных еще трем десяткам игр, в числе которых вышибалы и картошка, прятки и
двенадцать палочек, хали-хало и штандер-мандер, съедобное-несъедобное,
классики, «море волнуется раз», монах в синих штанах, крутить и прыгать, хоккей
на валенках, царь горы и относимые мной к играм-забавам стрельба из рогаток,
самострелов и прочих пистиков, всевозможное бабаханье (монтики, бомбочки и
т.д.), толкование примет и суеверий и следование им (типа чертовых ворот и
чесания носа), дружба с бездомными собаками, ловля кузнечиков, ящериц и прочей
живности, покупка и поедание сладкого и вкусного (от семечек и газировки до
конфет и мороженого).
Дальнейшие планы: жмурки, казаки-разбойники, веревочка
(ниточка), «красное знамя, черное перо», чижик, игры в песке, путаница, игры в
войну и индейцев, сражения на мечах и саблях, свист и свистки, драки, плетение
плёточек и перстней из проводков, велики, лыжи, самокаты и другие средства
передвижения по двору и его окрестностям…
Параллельно буду вести сбор внятных историй (в текстовом или
звуковом формате) о чужом опыте дворовых игр. Без создания антологии таких
историй не смогу считать мои записки законченными.
С. Р.