Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2011
Родион ВЕРЕСК
Родион
Вереск родился в 1984 году в Саранске, детство и юность провел в Петербурге,
там окончил школу и Санкт-Петербургский государственный университет, факультет
журналистики. С 2005 года живет в Москве, работает продюсером на одном из телеканалов.
Публиковался в журналах «Нева», «Север», «Контрабанда», «Пролог», «Новая
литература». Редактор отдела поэзии литературного портала «Точка.Зрения».
Воровка
Старый, потрепанный стул качался подо мной, как осина во время урагана. Обычно на него никто не садился, но сегодня я снова пришел самым последним, поэтому оставалось лишь упираться ногами в пол и держать равновесие. И еще при этом слушать бодрый, как всегда, голос директрисы:
– Так, на лодках у нас кто сегодня плавает?
– Да сегодня ветер какой-то, я бы сказала, не попутный, – зевнула вожатая пятого отряда Светка.
– Ничего, попутного ветра можно ждать до гроба. Весла в руки – и вперед! Так кто поплавать-то хочет, я не поняла? Свет, твои не хотят, что ли?
– Не-ка, – зевнула в ответ Светка. – Мои позавчера плавали, а сегодня я обещала им футбол.
– Тогда записываю на лодки восьмой отряд. Наташ, ты как?
– Лодки так лодки, – кивнула Наташка. – Мои всему рады.
– Так, с лодками разобрались. Чья очередь сегодня на компьютеры?..
Директриса листала свою огромную разлинованную тетрадь и постоянно что-то в нее записывала. Единственное, чего мне хотелось, – рухнуть куда-нибудь и захрапеть. Громко, забористо, как храпят мужики на верхних полках плацкартных вагонов. Выпитый накануне коньяк сдавливал мозги, как в тисках, а во рту снова пересохло, несмотря на проглоченную залпом чашку холодного кипятка. Да еще белая ночь – и не заснешь ни фига, когда встающее солнце светит прямо в рожу, да еще соловей распевал под окном, как Монсерат Кабалье. Все восхищались, чокаясь пластиковыми стаканами и замызганными кружками, а я мечтал свернуть птичке башку, чтобы избавить себя от назойливой колыбельной.
– Роман Василич, а у тебя в отряде, говорят, воровство процветает?
Слова директрисы на сей раз были обращены ко мне. Воровство! Слово-то какое ввернула! Можно подумать, я не вожатый отряда, а надзиратель в тюрьме.
– Ну да, Ирина Владимировна… Не могу сказать, что процветает, но кто-то уже несколько дней тырит из вожатки пионерские сладости.
Здесь часто говорят «пионерский», хотя самих пионеров нет уже лет 15.
– Ну, так проведите уже, наконец, расследование. Что, сложно вычислить, кто из отряда сует нос к вам в комнату? Или закрывайте ее.
– Мы пробовали. Но у нас на всех один ключ. А в нашей вожатке живут трое, включая Наташку.
– Это правда, – подтвердила Наташка, – на прошлой неделе я полдня искала Романа Василича, у которого был ключ. А у меня на тумбочке флажки остались для эстафеты.
– А, так вот почему заминка-то была? Все с вами ясно, Роман Василич, – подмигнула мне директриса.
Все вожатые называют друг друга по имени-отчеству. В этом лагере так принято: дескать, дети должны почувствовать, что они – дети, – а мы – взрослые, и вот я в свои 19 – Роман Василич, моя напарница Надька – Надежда Сергевна, Наташка, – Наталья Пална, Светка – Светлана Анатольевна.
Нет, поспать теперь удастся разве что в обеденный перерыв, но до него еще – целых 6 часов. Как подумаешь – и жить неохота. Надька, небось, еще дрыхнет – сегодня ведь не ее очередь идти на планерку и выслушивать директорские распоряжения. Сейчас приду, разбужу – уже пора поднимать детей на зарядку, будь она неладна!
В узкой длинной вожатке еще стоял коньячный смрад. Рядом с моей тумбочкой валялся чей-то недоеденный бутерброд со шпротным паштетом, под кроватью рядком стояли бутылки – две коньячных, четыре пивных. Надо быстрее от них избавиться – лагерное начальство не любит столь наглой откровенности. На Надькиной тумбочке красовалась пепельница с окурками, сама Надька крепко спала, откинув руку вниз. Наташкина кровать, как всегда, была смята, будто логово медведя, на подушке – желтое пятно – вчера на нее опрокинули бутылку с недопитым пивом… Нет, больше – никаких ликероводочных посиделок в нашей комнате, чрезмерное гостеприимство лишает уюта и комфорта. Тут я обратил внимание на шкаф, дверца которого была приоткрыта, а рядом, на полу, валялись крошки от печенья. Так и есть! Кто-то опять приходил поживиться. Причем совсем недавно. Полчаса назад, когда я убегал на планерку, шкаф был заперт на щеколду – это я точно помню. Чувствую, у нас профессиональный вор. И, главное, я даже догадываюсь, кто. Но у меня нет никаких доказательств. За окном раздался горн. Несмотря на канувшие в прошлое пионерские времена, он оставался таким же громким и бравурным, будто призывал выходить не на зарядку, а на Парад Победы.
– Надежда Сергевна, поднимай с кровати свое бренное тело! – я толкнул ее в плечо. – Эй, Надежда Сергевна, вы вообще живы?
Надька открыла глаза, потом снова закрыла их и застонала, как раненая кошка, начала потягиваться и чуть не смахнула ладонью стоявшую на тумбочке пепельницу.
– Начни их пока будить, а?
– А ты собираешься делать педикюр?
– Ну тебе что, сложно обойти 4 комнаты и сказать «подъем»?
– Для начала я говорю «подъем» тебе.
– Это я уже поняла…
На зарядке все упражнения, разумеется, показывал я – полненькая Надька сама двигалась с трудом и как-то очень смешно, по-советски, крутила локтями, обхватив пальцами плечи. Вот вертит своими ручонками 8-летняя Саша. Рыжие волосы горят на солнце, как пионерский костер. По утрам у нее всегда такое лицо, будто она попала в Освенцим: каменное, со вздернутыми застывшими бровями, – можно подумать, ей не восемь лет, а сорок восемь. Рядом с ней машет ногами 10-летний Вовка. Правда, он терпеть не может, когда его называют Вовка и откликается только на Володю. Вчера стянул из столовой кубик желтого склизкого масла и вымазал им подушку лопоухого Юрика с родимым пятном под глазом – тот все время ходит и канючит: «Роман Васильевич, Роман Васильевич!..» Я уже и сам иногда готов ему измазать зубной пастой лоб или подложить кнопку на стул…
– Диана, ты почему перестала приседать? – раздался строгий Надькин голос.
Маленькая худенькая Диана, с аккуратными черными волосами, немного не достающими до плеч, стояла, скрестив руки на груди.
– Ты меня слышишь или нет? – повторила Надька, изо всех сил изображая из себя взрослую тетю. – Объясни мне, почему все работают, а ты валяешь дурака?
Разомкнув руки, Диана снова начала приседать, но делала это небрежно, неловко дергая худыми ногами, на которых болтались синие тренировочные штаны. Эту молчаливую девочку с темно-карими глазами я вспоминал только недавно, когда увидел открытый шкаф в вожатке. Диана была главной подозреваемой в деле о краже сладостей, но расследование буксовало, топталось на месте, скрипя крашеным дощатым полом, и по лагерю уже поползли слухи о том, что в нашем корпусе бродит призрак.
После завтрака я заглянул в девчачью комнату и попросил Диану зайти ко мне. Она аккуратно сложила на кровати полотенце и пошла за мной, ступая чешками по мокрому полу, который только что вымыла уборщица. У меня было такое ощущение, будто я беспощадный лагерный надзиратель, и для важности мне не хватает только погон на моей замызганной футболке. Я же никогда в жизни еще не проводил допросов. С чего начинать? Как выбить признательные показания? Я шел по коридору и вспоминал себя в детском саду, где точно так же по утрам пахло пшеничной кашей и гниющими трубами.
– Диана, скажи мне честно, ты когда-нибудь заходила в эту комнату, пока нас здесь не было?
Она помотала головой.
– А если хорошенько вспомнить?
Она молчала. Нет, надо как-то по-другому…
– Хорошо, давай откроем шкаф. Покажи мне, где твой пакет со сладостями?
– Я их съела, – тихо сказала Диана, глядя в распахнутые дверцы шкафа.
Надо помолчать. Надо немного помолчать, чтобы вытянуть еще хоть что-нибудь. Так нас учат в университете. В вожатке воцарилась какая-то вязкая, тягучая тишина. Солнечный луч прорезал пол наискосок и играл в мутном стекле бутылочного горлышка. Черт, я ведь просил Надьку вынести эти бутылки, а они до сих пор рядком стоят под кроватью!
– Ты ведь, наверное, слышала, что у ребят каждый день пропадают сладости?
Она кивнула в знак согласия.
– И почти все думают, что их воруешь ты.
Она замолчала и перестала качать ногой.
– Позавчера Саша, твоя соседка по кровати, нашла рядом с твоей тумбочкой фантик от конфет, которые ей давала мама.
– Это были мои конфеты, а не ее.
Тихий, спокойный голос. Грустные, темно-карие глаза. Нет, плохой я следователь, ничего я так не добьюсь, и призрак по-прежнему будет каждый день шариться по прокуренной вожатке.
– Диана, если конфеты своровала ты, я надеюсь, это был последний раз. Ты поняла?
– Я не воровала конфеты.
Тот же ровный тихий голос. Глаза она немного опустила и, должно быть, теперь рассматривала пол, который мы долго не подметали. Около ножки кровати темнело пятно на месте высохшей лужицы разлитого пива.
– Ладно, иди в отряд. Надеюсь, ты все-таки поняла.
Вечером мы долго сидели в главном кирпичном корпусе, где старший вожатый Олег Олегович проводил планерку. Послезавтра – 22-е число, и весь лагерь выстроится на линейку, посвященную началу войны. Я мягко намекал, что мне уже пора укладывать отряд спать. Надька наверняка материла меня на чем свет стоит, бегая из одной комнаты в другую и пытаясь утихомирить оголтелых мальчиков и болтливых девочек. Ничего, пусть побегает – с утра она так сладко дрыхла, что мне хотелось скинуть ее с кровати. Говорил Олег Олегович бодро и даже как-то запальчиво, словно на дворе был какой-нибудь 72-й год и нас только что приняли в комсомол. Говорили, что у него за плечами – 40 смен и он чуть ли не с первого курса института каждые каникулы работает вожатым. Свихнуться можно, по-моему…
Когда я вернулся в наш деревянный корпус, из мальчишеской комнаты раздавался громкий плач вперемешку с Надькиным авторитарным голосом. Оказалось, что у несчастного Юрика кто-то украл целую пачку жвачек, которую ему только вчера привезла мама.
– Черт те что! – злобно шепнула мне Надька и побежала успокаивать девчонок – те подняли за стенкой громкий визг.
– Роман Васильевич, у ДПГ украли жвачку! – крикнул Вовка, исчезая под одеялом.
– Так и надо ДПГ! – раздалось из другого конца комнаты.
– Если вы сейчас же не успокоитесь, завтра никто из вас не пойдет после завтрака играть на компьютерах.
Угроза подействовала безотказно. Стало тихо. Только скрипели пружины кроватей, и о стекло беспомощно билась муха.
– Что такое ДПГ? – раздраженно спросил я.
Все молчали. Юрик сидел на кровати и тер глаза, проводя кулаком по родимому пятну.
– Ложись, Юра! – скомандовал я. – Завтра будем разбираться.
Оказалось, что и девчонки в соседней комнате визжали не просто так. У кого-то съели полпачки чипсов и порвали пакет, и тут уж пионерское возмущение едва не вылилось в бунт. Только вмешательство Наташки помогло навести порядок. Наталья Пална, хоть и вожатая другого, самого младшего, отряда, а знает ее, кажется, весь лагерь. Ее широкоплечая фигура целый день маячит – то на плацу во время гимнастики, то у входа в столовую, то на соседней кровати с бутылкой пива в руках. Короткие волосы, большие ладони и такие же большие, мозолистые ноги. Ничего привлекательного, в общем-то, зато какой авторитет! Будь я ребенком из ее отряда, я бы ее боялся и тихо ненавидел. Хотя чего уж там! Наташка, в общем-то, хорошая. Сколько раз выручала!
– Чего вы с ними возитесь? – сказала она нам после отбоя. – Бунт на корабле нужно подавлять с самого начала. Иначе потом хрен вы с ними сладите – просто не будут уважать.
В окно уже заглядывала очередная белая ночь, и куст только что отцветшей сирени был каким-то неестественно-изумрудным и совершенно неподвижным. Значит, не будет ни грозы, ни холодного северного ветра из карельской тайги, и завтра утром молчаливая уборщица снова будет водить мокрой тряпкой по освещенным солнечными лучами темно-бордовым полам.
Ходили слухи, что сегодня собирает народ сам Олег Олегович. У себя, в просторной квадратной вожатке в кирпичном корпусе. Говорят, из города должны приехать какие-то его друзья – их ждали с последней электрички во втором часу ночи. Ожидание сулило несколько гладких и прохладных на ощупь бутылок водки, жестяные золотистые банки со шпротами и пачки нарезанного черного хлеба. Выпив, Олег Олегович любил хватануть заваленную грязными простынями гитару и запеть что-нибудь визборовское, про сосны и костры.
– Подтягивайтесь! – повелительно бросила Наташка, закрывая за собой дверь.
– Ты пойдешь? – спросил я Надьку.
– Нет уж, хватит с меня вчерашнего, – зевнула она и, раскинув руки, плюхнулась на кровать. В полной тишине раскачивалась и скрипела пружина. – Слушай, а у тебя чайного пакетика не найдется?
– Наивная! – говорю я, – Мне до магазина не дойти уже неделю, наверное, я даже эти сырные палочки тошнотворные все догрыз. Единственное, что осталось, – два бульонных кубика.
– Идет! – скомандовала Надька, и, сунув в миску с водой кипятильник, мы начали дожидаться нашего позднего ужина.
В животе давала о себе знать квашеная капуста, которую почему-то давали в столовой на гарнир к жилистому мясу.
– Может, у тебя какие-нибудь печенья остались дохлые?
В ответ Надька только помотала головой, а потом сказала:
– Хочешь, возьми что-нибудь у пионеров. У них там всего навалом.
– Уж не ты ли тот самый отрядный вор?
Надька фыркнула, а потом сказала, что они с Наташкой пару раз брали какие-то печенья из детских пакетов и ничего такого в этом нет, а детям вообще вредно столько сладкого – вон, у Светки в отряде кто-то объелся каких-то конфет, и потом его рвало целый день.
Я тут же вспомнил сегодняшний разговор с Дианой, рыдающего Юрика и переполох перед отбоем.
– Кстати, а что такое ДПГ? Ты не в курсе?
– Ха! Это новая кличка Юры Белова, – оживилась Надька, – означает «Дерьмо под глазом».
– Кто придумал-то?
– А ты не догадываешься? Кто у нас, кроме Володи, придумывает клички? Представляю, как он меня называет за спиной…
Засыпая, я видел перед глазами спокойное, неподвижное лицо Дианы. Ее остановившиеся грустные, совершенно непробиваемые глаза. Вот ведь тварь! Значит, на нее не подействовал мой допрос. А, может быть, он только подстегнул ее к новому воровству? Может быть, она ведет с нами войну? Хочет доказать, что и она, 9-летняя Диана, не боится никаких допросов и сумеет обмануть даже самых грозных вожатых типа Натальи Палны? Кстати, у Наташки в отряде Дианин младший брат, и вроде совершенно спокойный парень, не замеченный ни в чем наказуемом. Завтра надо покончить с отрядным призраком во что бы то ни стало. И пусть кому-то будет очень плохо.
Вопреки прогнозам, на следующий день после завтрака начался дождь – мелкий, затяжной, как будто на дворе не июнь, а октябрь. Сиреневый куст намок, и когда раскаченные ветром ветки ударялись о стекла нашей вожатки, на них оставались резкие мокрые следы. Дети заскучали и бросились рисовать кровожадных роботов и длинноногих принцесс.
– Все отвлекитесь от дел и пройдите на веранду! – крикнул я на весь коридор. – Это касается и мальчиков, и девочек!
Дети заполняли веранду и с грохотом рассаживались на стульях. В стекла стучал дождь. Я с ужасом думал о том, что мне предстоит целый день продержать отряд в тесном летнем корпусе, где было ничуть не теплее, чем на улице. Надька с самого утра заставила всех надеть кофты, а теперь ушла в кирпичный корпус на очередное собрание по поводу завтрашней линейки, посвященной началу войны.
– Ребята, у меня к вам очень серьезный разговор, – начал я, чувствуя, как со всех сторон в меня стреляют 40 пар настороженных глаз. – Наверное, всем известно, что у нас в отряде завелся вор.
– Да! Да! Да! – прокатилось эхо!
– Вчера у меня украли целую пачку жвачек!
– А у меня чипсы!
– Так, спокойно! Есть такая поговорка: «Нет хуже вора, чем домашний» Так вот, если вор действительно завелся в нашем отряде, я бы хотел, чтобы он сейчас сам поднял руку и во всем признался.
Молчание. Нервное ерзание и скрип стульев. Диана сидит в дальнем левом углу. У нее такое же спокойное, неподвижное лицо, как и вчера. Глядя на нее, я мысленно переношусь на 10 лет назад и вижу себя на кухне нашей большой неуютной квартиры. Я встаю на табурет и открываю дверцу шкафчика, в котором лежат конфеты. Дверца предательски скрипит. Я беру из вазы две карамельки и пихаю в карман. В этот же момент в коридоре слышатся быстрые бабушкины шаги. Все, я пропал. Бабушка шлепает мне по рукам и по зубам, а потом лезет в карман и вытаскивает мою скромную добычу. Больше всего я ненавижу дверцу, которая меня предала.
– Да это Диана, мы знаем! – закричал кто-то из мальчишек.
– Да, это она! Я нашла на тумбочке фантик от моей конфеты, – возмущенно заголосила рыжая Саша.
– Она – воровка! – крикнул кто-то с другого конца веранды. Кажется, это был Володя.
– Так, все замолчали! Немедленно! А теперь вот ты, Володя, скажи, с какой стати ты сейчас назвал Диану воровкой? У тебя есть доказательства?
Вовка опустил голову. Другие тоже молчали. Молчала и Диана, теребя нижнюю губу.
– Ребята, кто вам сказал, что это – Диана? Разве можно так огульно кого-то обвинять в воровстве?
– Да это она! Мы видели!
– Кто видел и когда?
Снова тишина.
– Диана, признайся уже! – крикнула Саша.
– Диана, что ты нам скажешь? Почему все думают, что это ты?
– Я не знаю. Я ничего не воровала…
Ее глаза смотрели в пол, но лицо оставалось таким же спокойным, как будто речь шла не о ней. Никакого страха, ни одной слезинки!
– Да воровала она! Она знает, но не признается, – кричали ребяческие голоса.
– Диана, ты, правда, воровала?
Она замотала головой.
– А почему ребята находили на твоей тумбочке фантики от своих конфет? Это ведь они сами мне сказали, я ничего не придумываю.
– Я не знаю. Это были мои фантики.
– Диана, мне кажется, если тебя подозревает весь отряд, то нужно либо привести неопровержимые доказательства того, что ты невиновна, либо во всем признаться.
«Идиот, какие еще неопровержимые доказательства она может привести? Прекращай немедленно этот цирк и не мучай девчонку! – кричал во мне внутренний голос. – Что, понравилось издеваться?»
Диана молчала и неподвижно смотрела в пол.
– А чего ты боишься? – не отступал я, – Ребята, ну мы же ведь не убьем Диану за какие-то конфеты или чипсы?
– Нет, не убьем!
– Убьем!
– Давайте ее убьем!
Она так ни в чем и не призналась. Объявив конец судебного заседания, я наблюдал, как Диана отставила стул, одернула кофточку и вышла в коридор вслед за остальными. «Умница! Какая же ты все-таки умница!» – говорил я ей мысленно вдогонку. Это был полный провал. Теперь я точно знаю: в этом мире меня ненавидит, по крайней мере, один человек. У него темные глаза-вишенки и аккуратно причесанные волосы, немного не достающие до плеч.
Дождь прекратился только к вечеру.
– Ты чего такой смурной? – спросила Наташка, столкнувшись со мной в узких дверях нашего корпуса.
Я только что привел отряд с ужина, и сейчас дети чистили зубы и готовились спать. Я рассказал Наташке о том, чувствую себя последней сволочью и что мне, наверное, нужно как можно быстрее убраться из лагеря.
– Нашел о чем париться! – фыркнула Наташка, – Где она?
– Там, в девчачьей комнате.
Через несколько мгновений я увидел, как Наташка волочет за руку худенькую, перебирающую ногами, Диану. Они обе зашли в вожатку, и за ними с грохотом захлопнулась дверь. Я отвернулся и пошел на веранду – больше мне было некуда деваться.
Вскоре в дверной проем заглянула Наташка. Я вопросительно на нее посмотрел.
– Все нормально. Она мне раскололась за 5 минут. Заходила в вожатку без спроса и воровала сладости. Слезно обещала, что больше этого не повторится.
Когда я вышел в коридор, мне навстречу прошмыгнула заплаканная Диана. Пора было заканчивать этот отвратительный дождливый день. К тому же, завтра нужно поднимать отряд раньше из-за этой гребаной линейки.
Следующее утро выдалось предательски солнечным – как будто и не было вчерашнего дождливого дня и холодной неуютной веранды. Уже прозвучал горн, зовущий на линейку. С плаца доносился громкий голос директрисы, звучащий в мегафон. Наконец, ребята построились, и их можно было вести. Только Диана возилась где-то в стороне, присев на корточки. Подойти к ней или нет? И что сказать человеку, который тебя ненавидит? Нет, подойти все-таки надо.
– Диана, ты чего тут сидишь? Посмотри, все уже построились.
– Роман Васильевич, смотрите! – она раскрыла ладонь и показала мне большого блестящего жука, который, перебирая лапками, ползал по ее пальцам. И тут я в первый раз увидел, как Диана улыбнулась.
– Седьмой отряд! Поспешите на построение! Роман Васильевич, нам не хватает только вас! – звучал над лагерем бодрый директорский голос. – Всем приготовиться, сейчас будем награждать вожатую восьмого отряда Наталью Павловну. Вчера вечером она спасла пионера, которому вздумалось перелезть забор. Он зацепился воротником рубашки за гвоздь и повис. Все могло бы закончиться очень печально, если бы рядом не оказалась Наталья Павловна. Я надеюсь, что этот случай всех многому научит!
Наш отряд уже выходил на плац. Наташка стояла рядом с директрисой и смущенно улыбалась. Вокруг вились дети из ее отряда и хватали свою вожатую за руки. Я же говорил: Наташка хорошая.
21 мая 2011 года