Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2011
Нина Горланова
Родилась в деревне Юг Пермской области. Окончила филологический факультет Пермского университета (1970). Работала лаборантом в Пермском фармацевтическом и политехническом институтах, младшим научным сотрудником в Пермском университете, библиотекарем в школе рабочей молодежи. Методист в Доме пионеров и школьников. Автор десяти книг прозы и многочисленных публикаций в толстых литературных журналах (“Новый мир”, “Октябрь”, “Знамя”, “Урал”, “Волга” и др.). Живет в Перми.
Зеленая клякса
Рассказ
– Интонация, господа, интонация! – воскликнул Пригов.
А его приятель кормил со своей вилки соседку в платье со скорпионами (рисунок такой), показывая, сколько можно выпить: чуть-чуть.
Много было вброшено загадок: а это чьи стихи, а вот это…никто не уступал натиску банкета.
Обозначу место действия: немецкий город Ф.
Время – начало двадцать первого века.
На конференцию тогда собрались слависты со всего света. Когда буйные пляски концепций закончились, начался литературный вечер, для которого и были приглашены писатели. И наконец грянул раблезианский банкет в огромной профессорской квартире.
Я вышла на лоджию, и сразу рядом оказался Костя Белов, похожий на всех американских президентов сразу. Впрочем, я слышала его подвыпивший голос еще за столом – как он воевал в Афгане. Подвинул рюмку: вот тут стоял пулемет… голосу него глуховато-умный, с бархатцами словно.
– Была засада в пустыне… на день нас забросили, а пробыли три. По рации сообщаем в штаб: уже умираем без воды. А те свое: сщас-щас появятся моджахеды. Стояла такая тишина – ни зверей, ни птиц, ни насекомых. С тех пор я не люблю тишину. На третий день на нас набрел караван торговцев водой. Мы показали им оружие и забрали воду. И это, конечно, не прибавило к нам любви местного населения. Моджахеды так и не появились.
Женщина с волевым подбородком – это его жена, вспомнила я (они похожи). А рассказывал он гениальной славистке Д. (агрессивный макияж, гегелевские круги под глазами).
– Какие-то серебряные проволоки у нее на шее. Красиво, но будто из петли вынули, – сказал он про Д., когда мы стояли на лоджии.
При этом он страшно морщится, но это ему идет.
– Мне вообще одна читательница подарила браслет с черепами из слоновой кости – пришлось потихоньку выбросить, – ответила я. – И давно ты в Германии?
– Дочь вышла замуж за немца. Зятя зовут Петер. Здесь много нас – из союза. Всегда профессор приглашает на писательские вечера и банкеты.
– Дочь сегодня с тобой?
– Была. Они с женой сейчас домой пошли – устали. А я еще на концерте семафорно маячил тебе из зала, но в это время ухнул Пригов, изображая кикимору, и чья-то дочка громко заплакала…
– Ты же иврит учил… я думала, что уедете в Израиль.
– Нет. Иврит я учил для поездок на Мертвое море… псориаз открылся – внезапно после одной истории… по службе.
Костя, майор в отставке, целый год ходил к нам учить иврит, но больше обсуждал с мужем мемуары про Афган. Критиковал практически все, что читал: в составе такой-то части не было такого рода войск и т.д.
– Один сержант пишет, что он воевал в той же части, что и я. Я его не помню, хотя все сержанты у меня как наяву. Он описывает, как убил снайпер лейтенанта – в ответ на работу пулемета. Помню этот случай, только пулемета в тот день у нас не было – он был на другом участке.
Я не исключала, что аберрация памяти у самого Кости, хотя остальные его рассказы поражали деталями, которые нельзя придумать.
Например:
– Однажды четыре “вертушки” играли в догонялки. Задний вертолет пикировал, набирал большую скорость и обгонял всех. Тогда отставшие спохватывались и делали то же самое. Причем двери открыты, жара, и солдаты высовываются, машут друг другу, орут, показывают кулаки, неприличные жесты…
– Видимо, во время войны нужны такие игры, типа инициации, – сказала тогда я, – Нужно отвлечься от ужаса смерти. Регулируемая опасность лучше неожиданной.
Вернемся к банкету. Уже все пели:
– Меня мое сердце
В тревожную даль зовет!
Кто-то стал выслушивать сердце гениальной славистки с озабоченным видом: в самом ли деле там страна родная? В самом ли деле зовет?
Впрочем, банкет вдруг закончился – все отправились гулять по ночному городу.
Ночь была не немецкая, а чуть ли не итальянская.
Говорили все по-русски, только два американца беседовали с Приговым по-английски.
Поплыл звук католического колокола, как бы предназначенный от века.
Мы вплотную подошли к собору и увидели несколько ящичков в стене, как в письменном столе.
– Для чего они? – спросил Пригов и потянул один.
В нем мелкие монетки. Наперебой все стали предполагать, что какие-то бедные люди могут взять эти евроценты, чтобы не было стыдно; или, наоборот, положить, чтобы купили для собора что-то. А до этого – напоминаю – был банкет, и каждый выпил свою меру прекрасного южнонемецкого вина. Поэтому Марина с воодушевлением сказала:
– Представляете: выдвинем другой ящик – а в нем ангел!
– А на ангела что можно купить? – спросил Пригов.
– Кстати, я еще в Афгане стал замечать, что ненависть губительна, даже к врагу. По некоторым было видно, как они ненавидят душманов. Именно такие чаще и гибли.
Так Костя начал свой рассказ. Сразу признаюсь: я не буду делать вид, что понимаю до тонкостей все эти выражения (“Позиционная война”, “На плечах противника”, “Встречный бой”, “Разведка боем” и т.п.).
– Мой отец когда-то работал с Черненко, – издалека, слишком издалека, шел рассказ Кости.
– С тем самым Черненко, который Генсек?
– Да. Он одно время был секретарем по идеологии в Пензе. И отец мой там же работал. И вот я из армии написал письмо Черненко, когда он стал генсеком… непросто было предотвращать прорыв душманов на нашу территорию – в Узбекистан. Нужно было громить их отряды далеко от границы. А вертолет может взять керосину только на два часа полета. Далеко залетать нельзя, а надо… Так умельцы придумали запасной алюминиевый бак. Но! Стенка его пробивается любой пулей, и тогда вертолет превращался в летающий крематорий… Ну и Черненко позвонил в наш штаб: “С вами Черненко разговаривает” – “Какой Черненко?” – “Тот самый”. – “Константин Устинович?!”
– И тебя позвали к телефону?
– Еще бы не позвать! Позвали. Мы поговорили. Черненко спросил: как отец, то-се… После этого меня стали повышать по службе. Стали повышать, но одновременно ждали, что и я им помогу. Но тут Черненко скончался…
Я все же спросила Костю про баки: заменили алюминиевые баки? Оказывается – нет.
– Зря я писал Черненко! Зря… втравили меня в такую историю…
Костя уже жил в Москве (началась перестройка), вечером звонок. В дверь вваливается тяжело раненный Никола – сослуживец по Афгану (прозвище Могикан, простое солдатское лицо):
– Костян! Ничего не спрашивай. У меня семь минут. Запомни два слова: зеленая клякса. Теперь все – прощай. Посмотри внимательно, чтобы не было крови.
И снова заковылял к лифту. Крови нигде не было. Костя посмотрел в окно: раненый перековылял через дорогу, никто – вроде – его не хватал. На самом деле спецслужбы не носятся, как в сериалах, на черных бешеных машинах.
До этого Никола менял цвет волос. То зеленоватый… то вдруг блондин, то рыжий, то брюнет. Думали уж всякое про него. А на самом деле оказалось: жена у него парикмахер – на дому красит клиенток, краска остается. Она говорит мужу: “Давай на тебя смажу, у меня будет новый муж”.
Вдруг после этого появления раненого Николы последовал взрыв активности коммунальных служб: по всему дому, но потом оказалось по всему кварталу – проверяли то газ, то свет, то водопровод. Костя уже понимал, что искали кровь на полу…
Когда все утихло, Косте позвонил по телефону другой сослуживец с просьбой помочь устроиться в столице. А был этот другой – контрразведчик. Еще однажды уверял Костю, что во время сложного разговора с агентом потерял два кило веса. Почему ему нужна помощь… не ясно.
Встретились на лавочке. Контрразведчик уговорил:
– У меня такое есть во фляжке – на 24 травах, ты просто ахнешь.
Выпили. Контрразведчик и говорит:
– Давай слово.
Костя с облегчением подумал: вот сейчас скажу им, и они отстанут от меня со своей кровавой абракадаброй.
– Зеленая клякса.
Взгляд собеседника остекленел, изо рта его посыпались названия цифр. Костя подумал: ну, все это я не запомню, надо выпрыгнуть из этой истории.
Стал прикидывать, как бы ему из Москвы слинять.
Сослуживец уже отбарабанил свое и удалялся.
На другое утро Костя проснулся и с ужасом понял, что помнит все слова и все цифры. На самом деле, были сильные травки во фляжке.
– Помню: иду по улице, идут дети и едят снег – счастливые! Лет девяти. Как я им позавидовал!
Через какое время на Костю вызывает начальство! Проложили коммуникационный канал – по нему человек должен пройти. Кабель был бронированный (чтобы мыши не прогрызли). За ночь этот кабель украли. Начались допросы.
Потом все утихло.
Вдруг снова вызывают Костю:
– Ваше дело забрызгано водой. Все расплылось. Зайдите еще раз, мы заново запишем ваши показания.
Водой? – засомневался Костя. Наверное, водкой. Праздновали очередную благодарность, рука дрогнула… У них там все стены в рамках, а в каждой рамке – благодарность.
– А притом вызывал Кешка Иванов, с которым перед началом войны с Афганом я служил на узбекско-афганской границе. Внешне этот Иванов – лошадь, вставшая на задние ноги, но лицо светлое… Тогда афганские пастухи будто нечаянно выгоняли свои отары на нейтральную полосу, где была невыеденная трава. Стрелять нельзя, поэтому мы БТРами их вытесняли. Ну, всегда трех-четырех овечек нечаянно задавим, в ведрах баранины наварим. Они особой курдючной породы, нежный жир. То бишь свои были в доску! А тут допрос за допросом… Уже мое поведение называет беловщиной! Мол, что же я скрываю…
– А ты что?
– Я молчу. Я же не знаю, в какую историю влип… А Иванов переходит порой на ласковый тон: мол, помнишь, на высотке душманы, а тут, в распадке (пошла в дело желтая салфетка), нас “вертушки”, суки, высадили, побоялись дальше лететь, а потом говорили, что ошиблись. Мы бежим, я волоку плиту от миномета, она восемьдесят кило, а нас уже стали обстреливать…
– А ты?
– Я не покупаюсь, молчу. Он начал угрожать. Я только стараюсь его не возненавидеть. Чтоб не пропасть совсем… И вдруг Иванов исчез. Совсем. Ищут его. Нет его. А нужно тебе сказать, что на войне у нас появились свои поверья. Что есть солдаты, приносящие несчастья. Сами они выживают, а вокруг все гибнут. Роты стараются перепихнуть его друг другу. В конце концов он оседает где-то в прифронтовой полосе: писарь, водитель. Точно так же верили что есть, якобы, носители удачи: с ним рядом снаряд упадет и не взорвется; пошли в атаку на дзот – у вражеского пулеметчика заклинило пулемет. С “везунчиком” стараются поменяться по ритуалу “махнем не глядя”, но меняются с выгодой для него…
– Да, я сама знаю историю двух братьев: во время второй мировой один погиб в первом же бою, а другой – прошёл всю войну минёром и дошёл до Берлина без единой царапины!
– Этот Иванов был везунчик. И вдруг исчез. Я стал подумывать о переезде в Пермь, там родители жены. Подал рапорт, чтоб в отставку уйти. И тут попал в автокатастрофу один наш сотрудник со странной фамилией Дремо. Я помогал жене Дремо забрать тело из морга… и там увидел тело Иванова! Каждый из нас, человеческих существ… в общем, все мы понимаем, что покойник – это не очень веселое зрелище… но все же – это правильных очертаний мясо… а что я увидел… даже тебе не расскажу… То есть пойми: он был лошадь, вставшая на задние ноги, но правда лицо было светлым! А тут все перекошено от страха, рот по диагонали просто!
– Ты уверен, что это был он?
– На сто процентов. У него с годами бородавки стали на лице выскакивать… И почему мне нечаянно якобы его выдали вместо погибшего в авто? Тоже загадка… Случайно ли? Ну, ошибку тут же исправили, а у меня открылся псориаз, я слег в больницу… и тут отставка, мы в Пермь скорее…
– Как – в один миг открылся псориаз?
– Не совсем. Я ехал домой в метро. После того, как мы узнали о гибели сослуживца в автокатастрофе… в общем, жена моя несколько дней не позволяла мне сесть за руль. И вот я еду в метро, слышу “Уберите елку из моих ушей!” – подумал, что снова пароль – отзыв… И все зачесалось, все тело! Но потом оказалось, что в переполненном вагоне везли украшенную елочную ветвь – это приближался День Победы 9 Мая…и елкой попадали в уши людям. Но псориаз все нарастал…
– Дальше я знаю – ты оказался в Перми.
– Но каждый май – перед Днем Победы – стараюсь помянуть Иванова. Первый раз еще в столице я дал во дворе знакомой собаке кусок пирога и сказал:
– Помяни Иннокентия Иванова!
А песик-то понял, съел как-то степенно.
В Перми Костя открыл строительную фирму.
– Не один. Мы с Зуром открыли. Зураб – тоже мой товарищ по Афгану, он в Пермь переехал за сыном тогда…
– Ну помню я Зура, вы же приходили на Новый год один раз. Кто-то его сравнил с пятнистым сладкогубом… красавец!
Помню, как Костя тогда сокрушался: безжалостно уничтожается старина. Бульдозером сносят подряд все: изразцовые печи, редкостной красоты лепнину внутри дома… Ставили фундамент и отрыли двухсотлетней давности водопровод из лиственниц: каждая по 7-8 м длиной, в диаметре полметра и внутри выжжен канал для тока воды… Решили: давайте нарежем несколько колец от бревен – на память. Так лиственницы настолько окаменели, что все цепи порвались на пилах! Можно было бы все это поместить в музей старой Перми, но каждый час простоя для фирмы…ужасно дорог.
– На Западе премируют каждого, кто звонит о находках! А у нас потом будут говорить, что история Перми скудна, что жили здесь какие-то темные люди… Знаешь, Нина, по ходу жизни нарастает любовь ко многому: к истории особенно…
– И все? Ты так и не узнал про зеленую кляксу ничего?
– Слушай по порядку. Вот однажды я прихожу к Зуру в гости, и с экрана телевизора меня уличают: “Потом вы избавились от тела Гарри и покопались в бумагах Джима”…
– Тебя уличают?
– Нет, конечно. Но пойми: я предчувствовал, что продолжается все… что в Перми в покое меня не оставят. Эти слова про тело Джимми просто ударили меня! Хотя они-то ни при чем… да, просто телевизионный детектив… И когда мы выкопали клад – коллекцию древних монет, я понял, что из Перми пора срываться. Что меня арестуют за сокрытие клада, а там дожмут… в тюрьме.
– Господи! Это ведь не баран чихнул – подбросить в старый дом коллекцию драгоценную.
– Так на кону большие бабки были – золото партии!
При этих словах (золото партии) я вздрогнула. И вскрикнула:
– Про золото я писать не буду! Костя, послушай, ведь подумают, что я знаю, где оно… Замучают меня!
И вообще мне это не интересно! Хотя в русской литературе было немного трикстеров (Хлестаков, Чичиков), в советской – Бендер… меня они не волнуют! Я понимаю: Остапа любят, потому что при советах нельзя было предприимчивому человеку себя проявить… только плутовать… честно, мне почему-то не хочется писать о плутах! Почему же мне не интересно писать об этом? Ведь о плутах пишут весело, я тоже стараюсь писать весело… но у меня другая веселость, не сатирическая, а жизнестроительная, что ли…Плута же любить я не могу, а без любви писать уже не хочу…
– Кстати, как ты узнал, что пароль “зеленая клякса” относился к золоту партии?
– Анализировал… читал все… Началось с Черненко. Они думали, что я знаком, значит, могу знать, что я с теми, кто прячет золото партии… Но все же уверен до конца я не был. Пока не дали медаль.
Итак, Костя сразу же сдал государству клад с монетами.
Делать нечего, государство его решило наградить.
Медаль вручали в Москве, телевидение снимало, все честь по чести. Был прямой эфир.
А Костя заранее приготовил табличку с цифрами. С теми цифрами, которые знал. Так и написал “Номер ячейки такой-то”. И когда у него брали интервью, он держал в руках эту табличку. Ее видели миллионы телезрителей.
Теперь убивать-пытать Костю не было смысла… Телекамеру, правда, оттащили от Кости через 30 секунд, но все равно миллионы видели.
Потом газеты писали, что ячейка, номер которой видели миллионы, оказалась, по слухам, найдена пустой. Там лежала для смеха стирательная резинка. Но не скорбите об этом человеке, который первым открыл ячейку. Он проявил чудеса душевной пластичности: тут же выпустил книгу “Как я не нашел золото партии” и продал сюжет Голливуду за 3 млн долларов.
Потом писали, что вся эта линия с паролем “Зеленая клякса” была отвлекающим маневром от настоящих ячеек, где лежала папочка с кодами активации счетов. Но о ней ничего не известно до сих пор.
Перед тем, как нам расстаться, Костя рассказал вдруг еще одну историю из военной своей поры:
– Помню, в Афгане забыли солдата… Погружались спешно в “вертушку”, и ответственный за погрузку офицер ошибся в счете. Только в полете это обнаружилось. Долетели до Узбекистана, заправились и вернулись. Еще с высоты увидели стог, а в нем спит наш солдатик. А поблизости кругами ходит афганский пастушок. Им за каждого живого “шурави” давали тысячу долларов. Обычно ведь как летали – звеньями! Один спускался, а остальные ходили в вышине охраняя. Но тут всего всего один вертолет! Делать нечего, рискуя, спустился, забрал солдата. Пастушок сбежал.
У нашей гостиницы мы простились. Но что вы думаете?! Костя вдруг вернулся и радостно говорит:
– В конце войны стали уже бензиновые двигатели на дизельные заменять – на БТРах. Они меньше горят, и солдаты могут спастись.
28 декабря 2010
Пермь