Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2009
Родился в 1980 году в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Рассказы публиковались в журналах Esquire (Россия), «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Дружба народов», «Нева», «Сибирские огни», «Север», «Дон», Passionate (Нидерланды), Yang (Бельгия) и в др., в коллективных сборниках. Лауреат независимой литературной премии «Дебют» 2004 года. В 2007 году книга «Тихий Иерихон» опубликована в Нидерландах на голландском языке, затем – в России на русском. В 2008 году в Нидерландах на голландском языке опубликована книга «Тризна по Яну Волкерсу». В 2009 году на русском языке опубликованы книги «Карадагские лисички» и «Тайная страсть к БП», готовится к печати книга «Простейшие кормушки». Живет в Москве.
От автора: Три рассказа из книги «Простейшие кормушки», тексты которой объединены тем, что напоминают «инструкции по эксплуатации» чего-либо. Здесь – заметки исследователя звуковых галлюцинаций в метро, пояснения к монографии и советы по чтению одного романа.
ГОЛОСА ПРИ ВЫХОДЕ
Пророк воззвал к народу избранному
и дал каждому колену его – свой цвет…
Апокриф «Видение Харума», 15:5
Однажды я залип в московском метро на зеленой ветке и, доехав до конечной станции, услышал:
– Олежа, при выходе из поезда называй вещи своими именами.
А через несколько секунд еще один голос, ближе ко мне, добавил:
– Эй, парень, приехали, «Речной вокзал»!
После этого случая мне захотелось попробовать залипнуть на других ветках и послушать, что будет. И я стал постигать науку залипания в метро. Её основные правила таковы:
1. Залипать надо ближе к полуночи, когда в вагоне меньше людей и, соответственно, посторонних шумов.
2. Залипать надо за две-три станции до конечной, не позже, тогда успеваешь отключиться как следует.
3. Залипать надо в одиночестве.
Есть ветки метро подходящие для залипания, есть не очень. Например, на конечных станциях желтой и серой веток голоса сквозь сон почти всегда были маленькими откровениями, а на обоих концах салатовой – меня обычно поджидали лишь устойчивые словосочетания и разные неприятности.
Имеет значение, в какой позе ты залип. Следует залипать сидя, и тогда работники метрополитена будят тебя вежливо, если же залип лежа на сидении, то – плохо, работники могут проявить грубость. Если сидя и с открытым ртом – тоже неправильно, можно получить пощечину. А если залип лежа на полу, с открытым ртом, да еще в луже собственной блевотины, то неучтивая побудка тебе обеспечена. В общем, лучше не расслабляться окончательно.
Вот несколько памятных залипаний, положенных на схему линий московского метро, то есть на разноцветные ветки.
Голос наверху красной ветки:
– Олежа, если сослагательное наклонение не применимо к истории, то применимо ли оно к повседневной жизни, к реальности?
Голос внизу голубой ветки:
– При выходе в предопределенность, Олежа, ты должен работать над собой.
Голос наверху малиновой ветки:
– Олежа, ты опять ходил во сне в носках, но без ботинок.
Еще один голос наверху малиновой ветки:
– В самых лучших своих проявлениях человек залипает одноразово, как презерватив.
Еще один голос наверху малиновой ветки:
Олежа, при выходе…
Ой, что-то я действительно залип на малиновой ветке. Надо переключаться на другие. Итак, голос внизу зеленой ветки:
– Пассажир, произноси осмысленные звуки, но помни: человек рожден не для того, чтобы вскрикивать «ой» после каждой фрикции.
Голос внизу красной ветки:
– Мама, не бойся, я ослеп.
Голос наверху желтой ветки:
– В такие дни сквозь наши игольные уши идут целые караваны верблюдов, но куда, куда они идут?
Голос наверху серой ветки:
– Они идут обратно.
Со временем я научился вступать с вагонными голосами в диалог.
Голос внизу желтой ветки:
– Олежа, люди жрут не от неизмеримости глубины счастья.
Я:
– Надо также уточнить, что люди жрут спонтанно, но настойчиво.
Голос что-то ответил, и я долго беседовал с ним, уже не помню, о чем, но помню, что было поздно, поезда в центр не ходили, денег на такси у меня не хватило, пешком идти домой было далеко, и я дожидался открытия метро, дремля на какой-то скамейке возле станции «Битцевский парк».
Женский голос внизу серой ветки:
– Олежа, при входе на детскую площадку не забудь погулять с малышом хотя бы до половины пятого.
Как-то раз я залип внизу салатовой ветки – из чувства протеста, потому что на ней никогда не слышалось ничего вразумительного и слова складывались в чепуху, не имеющую отношения к моим проблемам. Но тогда – одна проблема вдруг оказалась озвучена:
– Олежа, это станция «Зябликово». Не забывай: на твоем лице не стигматы, а побочные явления. Нельзя есть столько мускатных орехов…
Я хотел возразить, что эта сыпь на коже – просто от нехватки света, что мне нужно больше бывать на солнце, – но не успел. Кто-то проорал мне прямо в ухо:
– Вставай, пидарас!
Я хотел ответить, что я не пидарас, а, возможно, чей-то брат и отец, только не помню, чей. Я с трудом открыл глаза и увидел, что передо мной стоит пророк Моисей в сияющих одеждах. Я вытер пену с губ и спросил его:
– Моисей, а каково важнейшее из качеств Господа?
– Он всегда может залипнуть сразу везде, – ответил Моисей. – А теперь, Олежа, встань и иди, пора тебе покинуть московскую подземку…
С тех пор я стал залипать в самых разных ситуациях: за несколько секунд до оргазма и на гражданской панихиде, перед дождем и после дождя, перед зеркалом и на презентациях книг неизвестных современных поэтов, на расстоянии полета стрелы и наобум, навскидку, напрочь, по образу и подобию.
ЕЩЕ РАЗ О МОНОГРАФИИ
(Двадцать пять уточнений)
1. Последнее время студенты часто просят меня пояснить некоторые выводы, сделанные мной в монографии о мало изученных аспектах монархического сознания современных россиян. Начну вот с чего: меня удивляют попытки найти в этой работе географическое соответствие.Как могут соответствовать одна другой несколько дач, квартир и московских кофеен, где я беседовал с историками, политиками и философами, многие из которых – видные современные монархисты? Сейчас мне трудно вспомнить даже последовательность тех встреч, не говоря уже о малозначимых деталях контактов с респондентами.
2. Я выступаю не против объективной памяти(хотя способность забывать не менее важна в науке, чем в искусстве), а против стремления иных структуралистов найти в расположении мест встреч некий второй план, который, по их мнению, должен проступить между строк на страницах моей работы, если посмотреть ее на свет. Напрасно, я не пишу ни молоком, ни иными не-чернилами.
3. Если вести отсчет этапам фиксации нюансов современной монархии на языке километража, названий улиц, погодных условий, состояния здоровья, высоты над уровнем моря и т. д., мы рискуем остаться с этими данными исключительно на материальной стороне планеты единовластия (см. таблицу на странице 56).
4. Главу №5 в последней редакции монографии я закончил так: «…спокойное стремление к удовольствию (неприятие голой реальности, наносная пассивность), музыка и смех, губы накачаны ботоксом» (уступка лапидарности политолога Т. К.[1]).
5. В общем, после публикации монографии меня преследует гнетущая однозначность трактовок.
6. Широкий резонанс получило высказывание депутата Государственной Думы П. Е., которое я упомянул в работе: «Господи, ты не придумал ничего лучше чужой жены». Да, на первый взгляд это высказывание не имеет отношения к теме исследования (отсутствие причинно-следственной связи в нескольких абзацах до него и в нескольких после), но тут важны сами рамки трагедии в изучении монархического вопроса, с подачи респондента раздвинутые мной в той мере, которая не противоречит совести.
7. Реакция на укоры литератора А. Ф.: о какой простоте идет речь, если до сих пор никто не может ясно ответить даже на такие достаточно прозрачные вопросы, как «повзрослел ли он?», «любое сравнение – основа ли тщеты?» и «где дом Ипатьева?».
8. Словосочетание тотальный комфорт в сноске на странице 242 выделено п/ж, поэтому соответствующая глава в монографии – вовсе не пособие для начинающих эстетов-глобалистов.
9. Признаться, меня весьма огорчило то, что в университетской среде возникла вот такая хмурая ложь: якобы я пил со своими студентами кровь кота, чтобы во время сеанса столоверчения выяснить у духа Бориса Ельцина, кто из живых российских политиков наиболее соответствует образу истинного русского императора.
10. Мы не будем обсуждать проблему монархии относительно холуйства, эгоизма, безнравственной старости и алкогольных надежд, хотяв беседах со мной студенты – после прочтения монографии – часто затрагивают именно эти темы, – боюсь, просто не хватит времени.
11. В главах №13 и №14 я солидарен с философом В. Г., сравним: «стероидный качок + гуманизм» и «Свенельд and Свенельд».
12. Я пока что остановлюсь на теории профиля, которую, судя по всему, проработал в монографии не до конца.
13. Итак, я подхожу к доске и мелом схематично изображаю на ней человека. Над его головой я латиницей пишу фамилию действующего президента РФ, затем обращаюсь к аудитории: «Друзья, это – президент в фас, а хотите увидеть, как он выглядит в профиль?» Естественно, все этого хотят. Рядом с человеком я провожу мелом линию такой же высоты, что и человек. «Вот президент в профиль, – продолжаю я, – а знаете, почему? Потому что он сделан из довольно плотной бумаги…».
14. Цитирую историка В.К., упомянутого в заключении: «Вернись ко мне, пупс, хоть на секундочку!» Наглядный пример мифологизации времени. Отвратительно!
15. Несколько страниц монографии я посвятил вопросу о встречных словах, то есть о тех формах выражения узнавания друг друга, которыми пользуются многие наивные исследователи монархического вопроса.
16. Действительно, я создавал модели отрицания приветственных формулировок, которые легко накладываются на языковую систему, но при этом ничего не предложил взамен воздушных тотемов «привет», «добрый день», «здравствуйте»… Дело в том, что создание таких заменителей – это, пожалуй, все-таки тема другого исследования.
17. Отвечаю на вопрос филолога Ж.В. об акростихе: уважаемый Ж.В., рассмотрите внимательнее список литературы, использованной мной в работе, он пронумерован.
18. Соглашаясь с выводами доктора юриспруденции О. Л. (его статья об усилении централизованной политической агитации в некоторых отдаленных субъектах РФ), я не призывал молодежь к объединению в чувственную коммуну. И не только потому, что подобные союзы нередко распадаются из-за распространения бактериальных инфекций.
19. Еще раз о географии: я не хотел даже пытаться указать место, в котором может вспыхнуть искра осознания императора.
20. Усложнение процесса инаугурации еще ничего не означает!
21. На странице 292 я имею в виду очень простую вещь: достаточно создать документ word и написать подряд сто пятьдесят четырехзначных чисел, означающих года, начав отсчет с текущего года, и одно из этих чисел будет на 100% соответствовать дате вашей смерти без дня и месяца. Оптимистический подход: разглядывание этих цифр на мониторе с конца списка и рассеянно, пессимистический – с начала и внимательно.
22. Что касается критики националистических предубеждений: вопрос «От чего нас это спасет?» я считаю неуместным. Мой респондент С.И., монархист, в исследованиях «Держава и так далее» и «Вообще без всего» подробно описывает печальные события, произошедшие 3 августа 2009 года, во время туристической поездки верующих из России, в палаточном городке на горе Синай. Глава №17 – наша совместная работа.
23. На странице 305 я не исказил цитату, а дополнил; высказывание академика Я. М. таково: «Когда в устойчивое культурное поле попадает манговый десерт развоплощения (курсив мой. – О. З.), хочется немедленно кому-нибудь отдаться…».
24. Упомянутые в главе №31 респонденты – последовательные люди. По крайней мере, точка отсчета здесь – не гражданская этика, не числовое выражение, за которым всегда избирательное большинство, и не один из насильственных жанров.
25. Вновь я занят бесконечными уточнениями! Обращаюсь к студентам: друзья, любой диалог должен быть – прежде всего – внепонятийным соглашением. И последнее: я надеюсь, что и монография, и данный текст лягут в основу работы нашего университетского сообщества над очищением понятия император от дискурсивной романтики во всех ее проявлениях.
РЫБЫ И МУСОР
В чем я уверен? В том, что вечно
длится только мгновение выбора.
Густав ван дер Векен,
из трактата «Задремавший Ангрихон»
Почему моя жизнь проходит то в спячке, то в горячке? На этот вопрос я пытался ответить в романе «Розовые кони зари и гнилушки на болоте», который был переведен на голландский язык и опубликован в Нидерландах, где успешно продается. Однако я решил не публиковать роман в России, сомневаясь в том, что российский читатель одобрит его, ведь прослыть у себя в стране автором посредственного романа – это скверно, это несравнимо хуже, нежели, к примеру, автором бестолкового рассказа. Книга «Розовые кони зари и гнилушки на болоте» востребована в Нидерландах потому, вероятно, что повествует (от первого лица) о неведомой там жизни, об этнических дикостях и несуразицах, которые неинтересны россиянам, и так навязчиво окруженным ими в реальности. К тому же, с помощью романа мне не удалось внятно ответить на вопрос о спячке и горячке, по-настоящему близкий моим соотечественникам, а не голландцам с их прохладной рассудительностью. И в виде компенсации любопытному российскому читателю за то, что скрыл оригинал романа, я изложу в этом рассказе гораздо более сокровенные поделки воображения, нежели отшлифованные главы «Розовых коней зари и гнилушек на болоте». Это – не включенные в роман зачатки сюжетов, связанные с ним, как, допустим, рыбы-прилипалы – с крупным китом, или как орбитальный мусор – с миниатюрной планетой. И еще надо уточнить, что некоторые из них, к сожалению, мной забыты.
Итак, сначала я не собирался писать роман, а всего лишь задумал рассказ под названием
ДВА ЧИЗА
Эти два слова мой герой (от второго лица) должен был произнести во время первой встречи с девушкой, которую полюбит. Он средних лет, лейтенант ФСБ, зашел перекусить в ресторан «Макдоналдс» и говорит ей эту фразу. Она – в клетчатой красно-черной рубашке и такой же кепке – стоит за кассой. Собственно, «два чиза» – это как-то услышанный мной заказ еды, который в развернутом виде звучит так:
ДВА ЧИЗБУРГЕРА, ПОЖАЛУЙСТА
Согласитесь, такое название бесспорно проигрывает предыдущему. Я поместил его в этом тексте не только как простодушный пример банальности, здесь оно также – волшебно становится названием несуществующим и существующим одновременно и прямой речью, которую никто не произнес, но которая произносится на многих языках бессчетное число раз в закусочных по всему миру. Так вот, мои герои знакомятся, и две недели им хорошо вместе, после чего лейтенант вдруг бросает девушку, узнав, что за несколько лет работы за кассой и в кухонном чаду она так и не стала «работником месяца», то есть на ресторанной доске почета ни разу не была помещена ее фотография, потому как девушка время от времени просыпала свои утренние смены.
Создать таких героев в таких обстоятельствах и придумать для рассказа достойный финал – грустный и обаятельный – было бы, конечно, занятно, в итоге моя работница могла бы даже проявить не свойственный ресторанным трудягам креатив: разыскать лейтенанта, окормить его ложными опятами и, одурманенного, удавить длинным шерстяным шарфом, шепча «проказник, проказник…», – но этот сюжет я забраковал, потому что помещать в центр повествования ресторан «Макдоналдс» – неправильно. Здесь надо заметить, что мастерами Российской Литературной академии недавно был составлен список тем, которых современный российский литератор должен избегать, так как они приводят авторов к той бойкой, но бескровной манере письма, которая даже хуже откровенного графоманства. Под запрет попало и всякое упоминание ресторанов «Макдоналдс». Вот для наглядности еще три опасные темы из этого списка: патриотизм, политика и обычное семейное счастье.
Я давно подумывал написать о том, как одно время зарабатывал тем, что создал ночной экскурсионный маршрут по лесбийским местам Москвы и, когда большинство гетеросексуальных обывателей спало, водил интересующихся к памятнику Есенину на Тверском бульваре, где тусует низшая каста городских розовых, в дом-музей Марины Цветаевой, где водятся более начитанные и химерические приверженки того же ордена пальца и языка, в некоторые интересные кафе, салоны, альковы и за некоторые бархатные кулисы. Назвать рассказ я хотел так же, как и маршрут:
РОЗОВЫЙ ГАЛСТУК
Но и здесь не сложилось, я вовремя сообразил: хотя лесби такие классные, хотя я их очень люблю и не хочу скрывать эту страсть, но тема все же слишком пикантная, меня можно будет упрекнуть в провокативности, а жаль, ведь развязка рассказа «Розовый галстук» уже грезилась мне во всей своей непредсказуемой красе.
Я стал думать, какие новеллистические цвета могут заменить розовый, и остановился на следующем названии:
ЖЕЛТЫЙ СНЕГ
Ситуация такова: с подачи путинско-медведевского правительства российские ученые создали маленькую кварковую бомбу, опередив ученых других стран, и минувшей зимой испытали ее на полигоне в Подмосковье. В результате я проснулся на своей даче рано утром от страшного грохота и чуть позже своими глазами видел, как в поселке выпал снег лимонного цвета, из которого дети принялись лепить снежных баб, видел, как поселковые собаки, нализавшись желтого снега, все передохли к вечеру. А в российских СМИ не было сообщений ни о взрыве, ни о странном снегопаде, потому что путинско-медведевское правительство решило утаить от мировой общественности этот негуманный эксперимент. Такую красочную хронику очевидца можно было легко продать в какой-нибудь гламурно-политический европейский журнал, но я одумался и не стал позорить родину.
Продолжая соотнесение фабул с палитрой, я попробовал применить зеленый гринписовский колер и замыслил рассказ под названием
НОВЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ
Это мог быть рассказ о том, как я ненадолго возглавил новое учреждение – Департамент поддержки и развития велосипедного транспорта города Москвы – и с каким чудовищным непониманием столкнулся, пытаясь убедить москвичей пробудиться от брутального фрейдистского сна и покупать к лету велосипеды вместо больших неэкологичных автомобилей.
Писать об этом я не стал из-за того, пожалуй, что название «Новый департамент» напоминает обычный газетный заголовок, а другого на ум не шло. И вот последнее не пригодившееся мне название, самое громоздкое из всех:
РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОДЖИГАТЕЛЬ БОРДЕЛЕЙ,
ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ЕГО ВИДЕЛИ СПЯЩИМ,
НО ЭТО НЕ БЫЛ СОН ПРАВЕДНИКА
Пояснять не буду, проявке абриса сюжета здесь способствует многословие.
Временами, надеясь, что название подвернется позже, я сочинял первые безымянные предложения. Вот одно из них: «Как все-таки трагична сама суть партизанщины, когда пылкая убежденность…» Окончание не помню, но исправленный вариант был таким: «Любой партизан во все времена – это отщепенец, и не важно, счастлив он, либо всю жизнь его неусыпно преследуют дремучий страх и убожество». Так мог начаться рассказ о какой-нибудь современной российской подпольной партии, но эта тема мне быстро наскучила.
Я написал несколько десятков подобных первых предложений, и самое тупое, к моему стыду, состояло из одного-единственного слова «охренеть», а самое социально-гендерное было таким: «В России до сих пор выгоднее быть сонным мужчиной, нежели бдящей женщиной».
И если первые слова рассказа чередовались долго и тягостно, как сны алкоголика, то финал – универсальный для большинства этих сюжетов – возник сразу после того как я передумал писать от второго лица историю о «Макдоналдсе» и смерти полоумного лейтенанта и походил он на некое «возвращение в кубе»: главный герой Олежа, устав от самого себя, должен был в горячке уехать в австрийский городок Zobern и впасть в спячку размеренной жизни бюргера до конца своих дней. Я отказался от этого финала только когда понял, что буду писать роман, а не рассказ.
Таковы мои разъятые соображения, близ которых сформировался роман «Розовые кони зари и гнилушки на болоте», и теперь они претворены в иные сюжеты, и, повторю: обо всем этом – в романе мало что напоминает.
Что же касается насущного вопроса о спячке и горячке, то здесь мы все-таки видим прогресс: в романе мне не удалось лаконично задать его себе и читателю, там он растянут на четыреста страниц, а в простом рассказе, как видите, я сделал это без труда в первом же предложении, то есть, говоря наукообразно, предельно точно очертил проблематику. При этом в пользу романа добавлю, что я, хоть и не разобрался со спячкой и горячкой, ответил в нем на другой серьезный вопрос: насколько антропоморфен Господь? Суть ответа приблизительно такова: настолько, насколько правдиво физиологична русская присказка «пойдут клочки по закоулочкам».
Под конец этого рассказа надо упомянуть о трудностях перевода. Вот неминуемая проблема: в голландском языке нет аналога слова «гнилушки», что вместе с другими подобными неувязками принудило переводчика к многословию и – местами – муторной нескладности образов, поэтому я не советую российскому читателю, владеющему голландским языком, читать роман на голландском, вместо гнилушек там то ли пеньки, то ли трухлявые доски, а о том, что эти эрзацы могут источать в темноте таинственный бледный свет, – нет и речи. Или такая трудность: слово «девка» заменяет mokkel, означающее «шлюшка», – согласитесь, не одно и то же.
Так что пусть проницательный читатель, если ему интересно, попробует разглядеть в зарисовках, которые я не без трепета и сомнений изложил здесь, очертания самого романа, как угадываются среди звезд – зодиакальные лев или стрелец[2], а в печатных знаках – живое слово, и так могут быть достигнуты по крайней мере две ясные цели: мой российский образ автора сохранит верность комфортному жанру рассказа, а читатель получит гарантию, что не разочаруется в моем романе, ведь полнота картины будет зависеть в основном от его собственного воображения.