Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2009
“Привязанность к истине соответствует естественной простоте вашего дыхания…”
Калмановский Е. С. Мое собранье лиц. Жизнь. Книги и люди. Опыт рассудительной прозы. / Составитель Т. А. Клявина. Предисловие Д. В. Циликина. – СПб.: Издательский дом “Петрополис”, 2009. – 533 с.
Один саратовский историк, готовя вступительную статью для сборника документов о Чернышевском, оснастил и переоснастил ее буквально всеми высказываниями Ульянова-Ленина. Я был редактором сборника и посоветовал автору хотя бы вдвое сократить сей бурный поток изречений основоположника. Историк задумался, а потом сказал: нет уж, лучше все оставим, как есть, а то меня кто-нибудь упрекнет, что я, мол, чего-то не учел, сознательно игнорирую мысли вождя.
Евгений Соломонович Калмановский, наш земляк, завлит саратовского ТЮЗа, московского “Современника”, петербургского Александринского театра, выдающийся теоретик литературы, замечательный литературный и театральный критик никогда не жил и не писал по этому перестраховочному принципу. В своих статьях и книгах он ни разу не процитировал ни одного из классиков так называемого марксизма-ленинизма, не защищался загодя от возможных нападок.
Когда в начале 60-х годов его принимали завлитом в “Современник” и, как водится, спросили о его партийности, Калмановский с легкой усмешкой ответил: “Беспартийный”, и после короткой паузы добавил: “Но лучше быть беспартийным, чем быть исключенным”. Этакие шуточки даже в то либеральное по нашим меркам времечко не очень-то приветствовались.
Дмитрий Циликин, автор толкового предисловия к сборнику критика и историка литературы, изданному спустя 15 лет после выхода последней книги Калмановского и через 13 лет после его смерти, дивится, как это статьи и книги, “написанные в советскую пору” были “совершенно свободны от всего советского”. Да не эти идеологические клише всю жизнь занимали Калмановского, а сложный поиск истины, стремление “во всем дойти до самой сути”, как прекрасно сказал его любимый Борис Пастернак.
В 1956 году, когда никто не из критиков не смел не то что молвить словечко доброе о Михаиле Булгакове, но хотя бы упомянуть о писателе, зачисленном в трубадуры “Белой гвардии”, Калмановский в рецензии на первый его небольшой сборник, куда вошли лишь две пьесы: “Дни Турбиных” и “Последние дни (А. С. Пушкин)”, пророчески сказал о значении его творчества в статье под знаменательным названием – “Возвращение Михаила Булгакова”: “Пора вынести объективное суждение о произведениях писателя, пора восстановить полностью его сложный, но живой и яркий облик. По отношению к М. Булгакову эта задача не трудна. В его книгах нет ни слова лжи против собственных мыслей и взглядов…” (“Нева”. 1956. №10. С.180). Как и у его любимого писателя, так и в статьях и книгах самого Евгения Соломоновича не отыщешь “ни слова лжи против собственных мыслей и взглядов”.
Калмановский – автор замечательных исследований о Сухово-Кобылине, Иване Аксакове, Лескове, Бунине, по-иному он взглянул и на иконописный лик Некрасова и Щедрина. Евгений Соломонович первым высказал – еще в 1976 году! – непредвзятое суждение о Михаиле Никифоровиче Каткове, о том самом публицисте, которого советские ортодоксы неизменно гвоздили как самого реакционного кликушу. Сокращенный вариант очерка был опубликован только в 1995 году в журнале “Новая Россия” (№ 3), полный же текст напечатан в рецензируемой книге: ее продумал и подготовил к изданию сам автор.
В первую часть сборника вошли повесть “Дни и годы. Жизнь Т. Н. Грановского”, очерки о И. А. Гончарове, П. В. Шумахере, Д. Н. Мамине-Сибиряке, актере МХТ Артеме, театральном критике Н. Е. Эфросе. А герои второй части книги – учителя автора историк литературы Григорий Александрович Гуковский и драматург Евгений Львович Шварц; Олег Николаевич Ефремов, Эдуард Николаевич Успенский, Анатолий Андреевич Ким, грузинский маг и волшебник Резо Габриадзе.
По словам Калмановского, его учитель Гуковский “как бы проживал жизнь большинства своих героев. Это обстоятельство позволило людям, хорошо его знавшим, находить те или иные его свойства в рассказах то о Ломоносове, то о Карамзине, о Батюшкове, о Гоголе, других писателях. Нет, он не пытался всю жизнь представить свой портрет сквозь чужие силуэты. Но душевная связь возникала и сказывалась” (С. 304).
Так и в книге самого Евгения Соломоновича, читая, скажем, о Грановском, находим столько знакомых бытовых черточек, привычек, наконец, нравственных критериев ее автора. А до чего созвучны ему душевные сомнения и терзания театрального критика Николая Ефимовича Эфроса: “Дикари театральные думают, что критику самая большая радость ругаться. А между тем чистое мученье сидеть в зале, смотреть, смотреть и остаться ничем не тронутым. Или раздражаться. И досадно, и стыдно даже. Но деваться некуда. Критик обречен служить истине”; “А он готов радоваться по самому самомалейшему поводу. Готов верить, поддержать, хлопотать. Оказывать тысячи услуг”. (С. 279, 281).
“Возможность совершенства” – так назван впервые публикуемый в сборнике рассказ, который Евгений Соломонович писал в последние годы своей жизни, о драматурге Евгении Львовиче Шварце (примерно седьмая часть всей книги). Это и признание в любви к учителю, и личные воспоминания, и доскональный анализ всех его пьес.
Никому до автора книги не пришло в голову сопоставить сказочника Шварца с Чеховым, так далеким от всяких сказок. А Калмановский доказывает, как эти, казалось бы, так внешне непохожие друг на друга писатели “перекликаются из разных времен”, находит у Шварца явственные чеховские отзвуки (С. 374). А у Эдуарда Успенского чутко слышит отзвуки и Чехова, и Шварца (С. 484).
Автор предисловия сожалеет, что известность Калмановского “не вышла за пределы профессиональной литературной и театральной среды, он не стал, как некоторые его собратья по цеху, общепопулярной фигурой…”. Ну, во-первых, чтобы литератора хорошенько узнали, должны, по меньшей мере, регулярно выходить его книги; для подсчета же всех отдельных изданий Калмановского достаточно пальцев одной руки. А во-вторых, и это главное, Евгений Соломонович никогда и не гнался за летучей и переменчивой славой.
В сборнике не указано, где и когда были впервые напечатаны работы Калмановского, вошедшие в книгу, нет списка хотя бы основных его статей и книг. Теоретик и критик такого масштаба, конечно же, заслужил, чтобы была изданы его главные труды по литературе и театру, была опубликована полная библиография его книг, статей, рецензий. Вот бы чем и заняться многочисленным ученикам и почитателям Евгения Соломоновича, а не предаваться безутешным сетованиям на судьбу-злодейку, к чему никогда не питал не малейшего пристрастия сам автор.
Полиграфически книга издана превосходно: отличный переплет, хорошая бумага. Это тоже заслуга составителя сборника Татьяны Алексеевны Клявиной, жены (никак не могу написать – вдовы) Калмановского.
Серьезный читатель прочтет и по достоинству оценит сборник “Мое собранье лиц” – напомню, первую книгу после того, как 13 лет от нас ушел Евгений Соломонович Калмановский. Дай Бог – не последнюю!