Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2009
Родился в 1972 году в городе Кунгуре Пермской области. Окончил Пермскую медицинскую академию. Публиковался в журналах “Волга”, “Дети Ра”, “Урал”, на сайте polutona.ru. Лауреат литературных фестивалей “Свезар” (Екатеринбург) и “А-Либитум” (Пермь), организатор фестиваля поэзии “Камский Анлим” (Пермь). Живет в Подмосковье, работает на биотехнологическом производстве.
Стихи для Лены Горшковой
***
В парке отдыха делают пончики.
Дым уходит пустыми колечками.
Бесконечное лето закончилось,
значит, кончится всё бесконечное.
Колесо обозрения медленно
переходит в режим ожидания.
По проспекту обратными петлями
небольшого оркестра рыдание.
В жалкой музыке тонкой просодией
обещание наоборот:
всякий слышавший эту мелодию
непременно ребёнком умрёт
***
Д.Н.
Придумаю: “ушла, оставив сны”.
А надо бы спокойнее: “не любит”.
Так пишут: “Армия отходит вглубь страны”,
Когда вокруг уже ни армии, ни глуби.
Оранжевый тигрёнок или клён
через забор из голубиной стали
глядит на разночинный стадион:
они опять кого-то обыграли.
Прожектор разворачивает день
как полотно на маленькой арене.
Тень обнимает маленькую тень
и шепчет тени то, что шепчут тени.
из снов
Два снегиря, ещё два снегиря —
четыре на холодном фонаре —
перелетев с картинок букваря,
танцуют в декабре как в декабре.
Но фонари горели и горят,
и ветками на рукавах прохожих
рисуют тени или негритят
и тени негритят рисуют тоже.
Качель простая, как велосипед,
печальна оттого, что скоро лето.
Снежинки, попадая в рыжий свет,
становятся оранжевого цвета
и сыплются на будущий газон
скрываемые тенью снегиря
оранжевый прозрачный горизонт
определён ведёрком фонаря.
За горизонтом – тени, рукава,
прохожие дежурного покроя,
под снегом некрасивая трава.
Нас двое.
Футбол
I.
Летом восьмидесятого года дорога к реке
Была возле стройки на городском стадионе.
Следы на гудроне надёжней следов на песке,
Следы на горячем асфальте надёжней следов на гудроне.
Ветер бросает птицу тебе в лицо,
Как телезвезду под прицел фотокамер.
Свет и вода обернулись в большое кольцо.
Ветер остановился. Нет, не остановился, но замер.
Звук чёрно-белой моторки перерезает зной.
Приоткрывается первая из Америк:
“Всё происходит. И всё происходит с тобой”.
След на воде отрезает противоположный берег.
II.
А на Москве-реке немножко другие чайки.
Вон одна ухватила рыбёху и уходит винтом.
Так от немецких защитников уходил Бурручага
На стадионе Пуэбла в восемьдесят шестом.
А на Москве-реке чайки с серыми головами
Смешные и наглые почти безо всяких мер.
Рыбаки поминают их матерными словами,
как после страшного матча Бельгия-СССР.
А количество встреч равно числу поражений.
Человек опускается на золотые доски.
Свет и вода переходят в степень смешения.
Рядом садится чайка по имени Лобановский.
И если закрыть глаза, то не было всех этих лет,
как раз потому, что все эти годы действительно были.
Ветер поправил звук, поставил правильный свет
и поднял одиннадцать столбиков чуть красноватой пыли.
***
Бабушка перебирает картошку,
откладывая гладкую на семена.
Соседская девочка Эля играет с Тотошкой
(это их настоящие имена).
Там вообще всё было таким настоящим,
что до сих пор отражается в малоподвижной воде.
Жёлтые клубни падали в сломанный ящик,
как жёлтые жёлуди в книжке о Моховой бороде.
В мягких ладошках небольно царапалась птица,
сын тёти Зои прикуривал от букваря;
если случится то, что конечно случится,
буду хотеть не покоя, но долгого сентября.
Москва-Рязань
…вписывал в клеточки длинное: “полураспад”
Выспался, хрюкнул, сказал мне, что кепка смешная.
Автовокзал и весь город сыплются как листопад.
Мёртвый, прозрачный и жёлтый до самого края.
Без вести девять. Тихонько гуляем за водкою.
Люди и кошки орут, а так ничего, тишина.
Ветер гоняет газету с военными сводками,
тени играют качелями или подводными лодками.
Серая-серая, чёрная наша весна.
Серые-серые, чёрные наши обиды,
Добрая наша, родная империя зла.
Что-то закончилось. Из магазина не видно —
В марте прозрачные окна всегда зеркала.
Cкоро узнаем чуть больше о слове прощаться.
Вот представляешь: капкан, что сработал, но не сомкнулся.
Город поставил будильник на “не просыпаться”.
И не проснулся.
Детское
Двое через еловый, наглые, точно мыши.
Этот, большеголовый, через полвека напишет:
“Мы часто гуляли вместе, и никогда — домой”.
А мне всегда интересней, куда уходит второй.
Он был умнее, старше. Скажут: не повезло.
Бабушка варит кашу. Муха стучит в стекло.
Прятки
Спрятался между стеною, окном и шкафом.
Начал смотреть на стенку и безобразный шкаф.
Длинная трещинка напоминала шарф для жирафа.
Шкаф был большой и пятнистый, как настоящий жираф.
Очень хотелось уснуть, чтобы долго искали.
Сжался в комок, засыпал, выбиваясь из сил.
Полузнакомая тётка кричала “Наталья”!
Так называли Наташку те, кто её не любил.
Нет, не уснул, но искали действительно долго
(позже случалось и дольше, милиция — это не в счёт).
Сон оборвался, как переломилась иголка.
На кухне течёт. Ну и пускай течёт.