режиссер
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 44, 2016
Пока мы ее помним — она живая.
Писать о Екатерине Гениевой в прошедшем времени не могу, потому что все, что произошло
с ней, болезнь и ее уход, — воспринимаю как чудовищную несправедливость.
Евреи в день рождения пьют
за здоровье именинника и желают ему дожить до 120 лет. Редко кто доживает.
И то — или японцы, или китайцы. Наше российское воображение чуть победнее. И, хотя мы повторяем как мантру:
«В России надо жить долго», — не получается. Уходят рано талантливые и любимые наши
люди.
Екатерина Юрьевна Гениева по своим грандиозным планам, по нестандартные
задумкам должна бы жить и жить. Ее идеи рождались легко, в общении за столом, между
прочим. Наверное, были какие-то домашние заготовки, но трудно представить себе Катю,
тяжело погруженную в раздумья, часами сидящую в тиши кабинета…
В ней пленяла моцартовская легкость (как и одна — первоапрельского рождения!)
возникновения идеи и полное бесстрашие перед осуществлением этой идеи.
Мы с ней много ездили по
городам России. Взяв на вооружение мой фильм «Адажио», она начинала свои конференции
с просмотра этого фильма. При этом Катя скрупулезно вела счет своих просмотров.
Незадолго до смерти она сообщила, что видела фильм «Адажио» 88 раз. Когда
я присутствовал на этих конференциях, то не уставал удивляться той непосредственности,
почти детской, с какой она смотрела на экран. В ней органично уживались мудрость
и непосредственность. Мужество и женственность.
Она была непререкаемым авторитетом
в своей библиотечной среде. Ее слушали затаив дыхание работники библиотек в провинциальных
городах России. Благодаря Кате я открыл для себя, что Москва — это еще не Россия.
Россия для меня открылась добродушными, интеллигентными, открытыми людьми без столичной
спеси и фанаберии. Людьми, живущими скромными доходами
в глубинке. Профессия библиотекаря предполагает не просто работу, а служение. И
в этом смысле Екатерина Гениева была образцом этого служения.
Она редко жаловалась. Я помню
нашу последнюю совместную поездку в город Чебоксары. Наши номера в гостинице были
рядом. Встречаю Катю в коридоре. Она, пошатываясь, держась за стенку, идет в свой
номер.
— Катя! Что с тобой? — спросил
я.
Она повернула голову. На
ее исхудавшем лице светилась улыбка.
— Представляешь, душа моя,
я самостоятельно поднялась на колокольню. А это — двадцать метров!
Она мужественно преодолевала
невзгоды, болезнь, идиотизм вышестоящих инстанций. Как
у Чехова: «Неси свой крест и веруй». Она верила в людей, в торжество разума и справедливости.
И я это принял как наследство и как вектор жизни. Спасибо тебе, Катя.