Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 40, 2014
Tant le desiree — девиз, собственноручно и многократно оставленный Ричардом
III на полях рукописей. «Я так хотел ее».
Не все английские скелеты
хранятся в шкафу. Некоторые самые важные хранятся на книжных полках. И в сырой
земле.
В начале февраля
2013 года британские археологи извлекли из земли 500-летний скелет, в
котором безошибочно опознали останки Ричарда III — последнего короля
династии Плантагенетов и одноименного героя трагедии Шекспира, уже 400 лет
являющего собой образ последнего негодяя —
идеального тирана.
Находка случилась там,
где и должна была состояться согласно всем историческим описаниям, на месте
бывших хоров некогда стоявшей здесь францисканской церкви серых братьев, а ныне
автостоянки города Лестера. Экспедиция Лестерского университета работала со всем тщанием.
Радиоуглеродный анализ фрагмента ребра определил дату смерти между 1455 и
1540 годами. Анализ зубов показал богатую протеинами диету с большим
содержанием рыбной пищи, в ту эпоху доступную только людям высокого положения.
Мужчина 32 лет, позвоночник, искривленный сколиозом, отчего одно плечо
чуть выше другого, и черепно-мозговая травма, полученная в бою, — признаки
совпадали. Осмотр скелета выявил десять полученных в бою ран — восемь
черепных и две телесных.
Предание, по которому
Ричард погиб в битве на Босвортском поле в
1485 году, обрело документальное подтверждение. Смертельный удар мечом или
алебардой пришелся на голову без шлема. Всадника стащили с лошади. Он был уже
мертв, но ликующие сторонники Ричмонда, будущего Генриха VII (деда
королевы Елизаветы), не могли остановиться. И, чтобы окончательно уязвить
падшего тирана — когда его голое тело, перекинутое через седло, увозили с
поля боя, кто-то нанес ему удар в ягодицы.
Никаких приличествующих
царственному захоронению символов, в слишком тесной могиле не было даже гроба.
Самый последний удар ниже пояса Ричарду III нанесла история: тело оказалось
без ног. Конечности исчезли в ходе местного строительства еще в викторианскую
эпоху.
Любые сомнения по
идентификации снял анализ ДНК, он совпал с образцами, взятыми у двух потомков в
семнадцатом поколении Анны Йоркской, родной сестры Ричарда.
Но как
быть с литературным ДНК? Как соотносится шекспировский герой с историческим персонажем?
Диагноз «сколиоз»
отсутствует в хрониках Шекспира. Его диагноз — «Горбун». В
действительности Ричард III должен был быть чуть выше среднего роста, но
из-за болезни позвоночника он горбился. Этот недостаток, который приносил ему
немалые страдания, как физические, так и моральные, self
made монарх старательно скрывал под пышными одеждами.
Cухой руки (по Шекспиру) не
было, сухая рука была у другого тирана, а у настоящего Ричарда III были
изнеженные, почти женские руки.
Между прочим, короткая
пора царствования Ричарда III ознаменовалась некоторыми прогрессивными
начинаниями. Он отменил «добродеяния» (помимо
утвержденных парламентом налогов, были еще поборы, замаскированные под
добровольные подношения королю). Открыл специальные суды для слушания дел
бедняков. Ввел буквально свободу печати — снял ограничения на новое дело
книгопечатания.
Как минимум один вопиющий
«ляп» у драматурга бросается в глаза. Шекспировский герой храбро сражается в
битве при Сент-Олбенсе, хотя в ту пору реальному
персонажу едва исполнилось два года. Не знать этого Шекспир не мог, но,
выстраивая образ, он спрямил историю.
«Черным маклером ада» в
сердцах (и с полного авторского согласия) называет Ричарда III королева
Маргарита. «Общество Ричарда III», объединившее его сторонников, ныне уверено,
что их героя оклеветали. Линий защиты у адвокатов дьявола несколько.
Битва на Босвортском поле, в которой погиб Ричард III, была
последней битвой войны Алой и Белой розы. В фейерверках мифотворчества пришли
Тюдоры, под крики и улюлюканье отправились в небытие Плантагенеты. Смена
династий всегда происходит под залпы самой отчаянной пропаганды нового режима. Очернение предшественника на троне — первый прием любой
политтехнологии. Но коль скоро новая власть
предвестье рая, Ричард III был обречен стать исчадием ада, утверждают его
апологеты. Шекспир тут просто выступил благонамеренным политтехнологом режима
Тюдоров, которому симпатизировал…
После того как тело Ричарда
III раскопали, возникла проблема, где же его закопать. Некоторые
парламентарии из его родных мест предлагали государственные похороны и
Вестминстерское аббатство. Не прошло. По слухам, воспротивилась Елизавета II,
впрочем, официально королевский двор это отрицает. Интриги, вечные интриги. Нет
покоя бедному узурпатору из поверженной династии и на том свете.
В конечном счете было решено перезахоронить его в Лестерском
соборе. Местная власть уверена, что это привлечет туристов…
Королевские интриги
далеко не все объясняют в восприятии этой фигуры. Задолго до Шекспира (напомню,
что драматурга от описываемых им событий отделял ровно век) Ричард III был
уже признанным злодеем сказаний. Людская молва вынесла ему самый тяжкий
приговор. «Убийца невинных младенцев!» — передавалось из уст в уста.
Народное сознание готово примириться с любыми преступлениями, но только не с
этим.
В перечне действующих лиц
трагедии Шекспира последняя строка звучит так: «Духи убитых Ричардом
III людей». И далее лишь: «Место действия — Англия»… Скептики
утверждают, что строка эта несправедливо перенаселена. Мол, реальный Ричард
III не совершал приписываемых ему преступлений, во всяком случае —
всех, ведь нет строгих доказательств, что он их совершал.
Первое издание этой
шекспировской хроники вышло в 1597 году под широковещательным титром:
«Трагедия о короле Ричарде III, содержащая его предательские козни против брата
его Кларенса, жалостное убиение его невинных
племянников, злодейский захват им престола, со всеми прочими подробностями его
мерзостной жизни и вполне заслуженной смерти».
По
Шекспиру, в неодолимом вожделении власти он убил Генриха VI и его сына
Эдварда, расправился со своим старшим братом, герцогом Кларенсом
и лордом Гастингсом, снарядил убийц к двум принцам — своим малолетним
племянникам, чьим опекуном был назначен, отравил жену Анну — вдову убитого
им Эдварда, которую сначала соблазнил, и еще целую когорту былых соратников
прямиком отправил на тот свет… Историки действительно расходятся. Одни утверждают, что он скорей
всего прикончил в Тауэре маленьких принцев, но не жену. Другие свидетельствуют
ровно наоборот. То, что он был узурпатором — захватил трон вероломством и
силой, — даже не оспаривается.
Да, реальный Ричард
убивал, нехотя соглашаются адвокаты падшего! Но он же действовал в интересах трона! И помилуйте, это ведь
было Средневековье, пора феодальных междоусобиц. Ну да, предательства и
убийства были разменной монетой и лояльность не в
чести. Время, понимаете, было такое…
До чего же хороша эта
вечно живая школа «исторического объективизма — фатализма» и (или)
«позитивного историзма». В ее трактовке преступления перестают быть
преступлениями и даже становятся подвигами, коль скоро они совершались во имя
высшей цели. По канонам этой школы серийный (многосерийный, суперсерийный)
убийца — патриот, благодетель отечества, создатель высшей ценности (трона,
империи, самого справедливого общества на земле — высшую ценность
подставить по вкусу), которому следует поклоняться в поколениях. Для этой школы
Средневековье никогда не кончается…
Заглянем в творческую
мастерскую классика. В своей работе Шекспир опирался на историческую хронику Холиншеда. Который, в свою
очередь, использовал два других источника. Ранний Ричард взят им из хроники
Холла, и это фигура, поданная более или менее нейтрально. А поздний — это
фактически перевод на английский латинского жизнеописания Ричарда III,
составленного знаменитым гуманистом Томасом Мором — и тут уже это
физическое и нравственное чудовище. Что тоже находит свое объяснение. И даже
два.
Одно звучит так. Томас
Мор воспитывался в доме кардинала Джона Мортона,
который взял его в свой дом еще ребенком. Узнаёте? В шекспировской пьесе есть
персонаж по имени Мортон, епископ Илийский —
ярый противник Ричарда. Он самый! Естественно, что свою информацию Томас Мор
почерпнул от Джона Мортона.
Вряд ли все же это
исчерпывающее объяснение. Автор «Утопии» страстно ненавидел королевский
абсолютизм, что доказал не только своей жизнью, но и смертью. Будучи канцлером
Генриха VIII, он протестовал против его деспотизма, за что угодил на плаху в
1535 году. Ричард III Томаса Мора — вольно или невольно
типизированный портрет августейшего изверга.
Именно это — уже на
гениальном уровне — сделал Уильям Шекспир. Век — дистанция,
переплавляющая историю в миф. Век спустя драматург создал образ идеального
властолюбца.
…тиран кровавый и убийца,
В крови поднявшийся, в крови живущий,
Не разбиравший
средств, ведущих к цели,
Убивший тех, кто
средством в этом был;
Фальшивый камень, ставший
драгоценным
Лишь от фольги
английского престола…
Ричарда
III исполняли лучшие актеры мира — Дэвид Гарик, Лоуренс
Оливье, наш Павел Мочалов. До нас дошло восторженное эхо его игры.
И помню, как в испуге
диком
Он леденил всего меня
Отчаянья последним
криком:
«Коня, полцарства за
коня!»
Аполлон Григорьев,
1854 год. Свое стихотворение поэт назвал «Искусство и
правда».
Соломон Михоэлс готовился
к этой роли — «правителя, у которого был горб в душе». Он даже придумал
фантастический диалог своего героя с собственным горбом (прежде чем актер появляется
на сцене, зрители видят его тень — очертания горба — бремя зла). Не
сыграл. Наемные убийцы другого тирана помешали.
Нет драматического
актера, который не мечтал бы об этой роли. А сколько тех, кто спит и видит, как
сыграть эту роль наяву!
Идеальный
властолюбец — это человек, одержимый властью. Ничто другое в целом мире не
сравнится с ней (или служит бесплатным к ней приложением). Власть приносит всё,
и ради власти он готов на всё. Лжец в глаза, отменный лицедей-лицемер, он еще
заставит окружающих уговаривать его принять корону: дескать, зачем она
ему? — отвратительный соблазнитель — вербовщик душ, вдохновенный
предатель, хладнокровный мастер заплечных дел. Другие таланты ему неведомы,
зато уж искусством конспирации он наделен сверх меры. Любое его предприятие —
заговор, что и гарантирует ему успех.
Кто обольщал когда-нибудь
так женщин?
Кто женщину так
обольстить сумел?
Она — моя! Но не
нужна надолго.
Как! Я, убивший мужа и
отца,
Я ею овладел в час горшей
злобы,
Когда здесь, задыхаясь от
проклятий,
Она рыдала над истцом
кровавым!
Против меня был Бог, и
суд, и совесть,
И не было друзей, чтоб
мне помочь.
Один лишь дьявол да
притворный вид.
Мир — и ничто. И всё
ж она моя.
Ха-ха!
Уж своего она забыла
мужа,
Эдвapдa храброго, что мной в сердцах
Убит три месяца тому назад.
Пленительного юношу
такого,
Который был бы так красив
и смел,
И мудр,
и королевской чистой крови,
Уж больше в целом мире не
найти.
Она свой взор теперь к
тому склонила,
Кто принца нежного скосил
в цвету
И дал ей вдовью горькую
постель, —
Ко мне, не стóящему пол-Эдварда,
Ко мне, уродливому и
хромому!
Я герцогство против гроша
поставлю,
Что до сих пор в себе я
ошибался.
Клянусь, хоть это мне и
непонятно,
Я для нее мужчина хоть
куда.
Что ж, зеркало придется
покупать
Да завести десятка два портных,
Что нарядить меня бы
постарались.
С тех пор как влез я в
милость сам к себе,
На кой-какие
я пойду издержки.
Но прежде сброшу этого в
могилу,
Потом пойду к
возлюбленной стонать.
Пока нет зеркала, —
свети мне, день,
Чтоб, проходя, свою я
видел тень.
(Перевод Анны Радловой)
Точно ли соответствует
шекспировский герой историческому персонажу? Наивный вопрос. С тех пор как
Шекспир создал этот портрет, все властолюбцы мира ему соответствуют. Все
узурпаторы и тираны, известные истории — от
древнейшей до новейшей.
И вся литература,
переживающая политику, ориентирована на английского классика. К нему ведут нити
тончайших ассоциаций.
Лучший американский роман
о политике — «Вся королевская рать» с Вилли Старком, главным героем, в котором читатели уже нескольких
поколений безошибочно находят черты всё новых американских политиков. При этом
он был в некотором роде списан с губернатора Луизианы Хью
Лонга. Фантастическая фигура!
Эпизод из 1932 года.
Франклин Делано Рузвельт, тогда еще губернатор штата Нью-Йорк, беседует со
своим советником. Разговор прерывается телефонным звонком. «Кто это
был?» — спрашивает советник. «Второй самый опасный человек в
Америке», — задумчиво отвечает Рузвельт. То был именно он — Хью Лонг. От его амбиций трясло всю американскую систему.
Но почему Роберт Пенн Уоррен назвал свой роман так, как он его назвал?
Подумаем. Посчитаем.
Шалтай-Болтай сидел на стене,
Шалтай-Болтай свалился во сне,
И вся королевская
конница,
Вся королевская рать
Не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая-Болтая собрать.
(Перевод С.Я. Маршака)
Шалтай-Болтай — по-английски Humpty-Dumpty. Маршак блестяще перевел английскую считалку.
Но кто такой Humpty-Dumpty? Кривой-косой,
Горбун-коротышка — вот кто он такой. Но ведь это прозвище Ричарда III! На
популярных картинках его изображают, как правило, в виде яйца, сидящего на
стене. Тут уместно вспомнить и традиционный персонаж средневекового театра по
имени Кривда или Порок.
Книга знаменитого
Уотергейтского расследования и фильм по ней называется «Вся президентская
рать». Параллель: Ричард Никсон — Ричард III — общее место в
американской публицистике.
Садист-гурман (весьма
популярная в наших публичных спорах фигура), правда, тут покоробится.
Уотергейт? Подумаешь: ночной взлом, прослушка
конкурентов и запирательство перед расследованием, судом и Конгрессом. Ни
единой капли крови — много шума из ничего… С
гурманом-садистом придется согласиться. Нет чтобы
заточить лидеров демократов в Тауэр или утопить редактора «Вашингтон пост» в
бочке с мальвазией, как герцога Кларенса. Но как это
сделать, если в этой регламентированной американской системе не
то что за каплю крови, а за крошечное пятнышко на платье стажерки Белого дома
грозит импичмент. И смех и грех!
Вполне шекспировская
драма разыгралась недавно на китайских подмостках — в самый канун смены
власти в Пекине. С участием имевшего самые дальние виды члена Политбюро
(«принца») Бо Силая и его
жены, с трупом ее английского любовника и его секретного бизнес-партнера, с
попыткой доверенного функционера скрыться в американском консульстве. Классное
криминальное чтиво! Однако же оно бледнеет перед
фатальными интригами времен великого Мао. В его Поднебесной власть не менялась
никогда, и все могло перемениться по движению его пальца. В 1971 году
министр обороны и официальный наследник великого кормчего Линь Бяо тайно бежал из Китая, но от всемогущего диктатора
нельзя убежать, и самолет потерпел катастрофу над Монголией…
Так было сообщено — но много позже. Не иначе как фатум настиг
беглеца.
Мао — поистине ровня шекспировскому герою. Тиран — титан! А все
последующие вожди с их ныне регулярной — раз в десять лет — сменой
власти принципиально пожиже, и чем дальше, тем больше.
Нынешняя Европа,
погрязшая в демократии с бюрократией, физически неспособна родить столь
масштабные фигуры. Шекспир переоценил универсальную силу человеческого
характера. Властолюбцев — кандидатов в абсолютные негодяи
нынче меньше не рождается. Но как им развернуться, когда вокруг сплошные
сдержки и противовесы и общественный контроль?
Придется признать, что
секрет успеха властолюбцев — не только в выдающейся порочности личности.
Тут уж никак не обойтись без особой порочности общественного устройства.
Некоторые режимы просто созданы для этого. Хорош авторитаризм любого толка, он
дозволяет головокружительные представления, вплоть до велосипедных гонок по
вертикальной стене. Но законченный тоталитаризм лучше — в одной декорации
подряд три Кима, какая экономия на декорациях! Время не шелохнется.
Идеальный фон для
шекспировских страстей — диктатура: разгуляться можно аж
до войн и геноцидов. А у демократии явно не тот полет.
Надо признать, одно
противоречащее правде характера допущение Шекспир все же сделал, не мог не
сделать в своей трагедии. Поле литературы — интеллект и совесть. Но вот
беда — у людей определенного назначения совесть отсутствует. Можно
сказать, это их выбор. Последствия этого выбора необратимы. Разум сублимируется
в хитрость, мутирует в заговорщицкое сознание.
В уста «Второго убийцы»
драматург вкладывает очень толковое объяснение: «Не
стану я с ней больше возиться. Совесть — опасная штука. Она превращает
человека в труса. Человек хочет украсть — совесть его осуждает. Человек
хочет побожиться — совесть его удерживает. Человек хочет переспать с женой
соседа — совесть его выдает. Совесть — стыдливый, краснеющий бес,
который бунтует в человеческой груди и мешает во всех делах. Этот самый бес
заставил меня однажды вернуть кошелек с золотом, который я случайно нашел. Он
всякого человека сделает нищим. Его вышибают из всех городов и сёл как опасную
штуку, и всякий, кто хочет ладно жить, должен постараться прожить собственным
умом и без всякого совестливого беса».
Ричард III идет куда
дальше собственных наемных убийц:
…Ведь совесть —
слово, созданное трусом,
Чтоб сильных напугать и
остеречь.
Кулак нам — совесть,
и закон нам — меч.
Что-то, однако, после
убийства маленьких принцев надломилось в герое. Уж не совесть ли это
заговорила? В каком-то смысле, по Шекспиру, и Ричард III, и другой созданный
его фантазией грандиозный
злодей Макбет умирают от
слишком поздно пробуждающейся совести. Простим Шекспиру его великодушие. Надо
ли говорить, что в жизни так не бывает.
Персонажи, возлюбившие
власть, порой кончают плохо — в наше время все чаще, вплоть до Тимишоары, площади Тахрир или
суда в Гааге. Но по другой причине. Начинают они все одинаково. Стремительное
восхождение приносит кураж. Каждая новая ступенька лишь прибавляет уверенности:
«Я самый умный, хитрый, неотразимый». А вокруг крепнущий хор одобрения и
восторга: «Ты лучший, единственный, незаменимый!» В какой-то момент согласный
хор сменяет откровенная клака, которая тем громче поет осанну вождю, чем больше
врет и рвет все вокруг, но вождь уже ничего не слышит. Он на вершине, и он в
нирване: всё на свете достигнуто, и ясно, что так будет всегда. Тем временем
наступает всеобщее разложение. На глазах деградирует вождь, уверовавший в свою
непогрешимость. Шалтай-Болтай, склероз-сколиоз
поражают общество. Подземный гул нарастающих проблем транслируется в
необъяснимый страх, в шизофреническое сознание — род предчувствия конца.
Вот что тревожит властолюбца в зените власти, а никак не уколы и укоры
неведомой ему совести. Неожиданно наступает момент для последнего монолога.
Если, конечно, очередной Ричард успеет его произнести.
К вопросу о
точности — на этот раз переводческой. У Шекспира герой в критический
момент своей жизни кричит: «“A horse! A
horse! My kingdom for a horse!» («Коня! Коня! Полцарства за коня!») Старый русский актер Яков Григорьевич
Брянский переложил это на русский на редкость ладно,
но бухгалтерски неточно. Анна Радлова в этом смысле
точней: «Коня! Коня! Венец мой за коня».
Всё царство — за
коня! Так выглядит предлагаемая сделка в шекспировском оригинале. Тиран
прозрел, но поздно. А что, если неистовым властолюбцам предлагать эту сделку с
самого начала? Коня! И на все четыре стороны… Сколько
выгоды это принесло бы человечеству… А то жди потом пятьсот лет, пока горбатого
могила исправит.
Лондон —
Москва