Перевод Юлии Созиной
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 37, 2013
Старая женщина сидела в тени ветвистого каштана перед домом призрения «Солнечный закат». Солнечные лучи проникали сквозь шелестящие тихонько листья и плясали на ее серебристо-седых волосах, на старомодном летнем платье из шелка цвета старого золота с белым кружевным воротничком. Иногда какой-нибудь лучик пробегал и по броши, приколотой прямо над сердцем. Старинная брошь загоралась зеленым, голубым, красным, перламутровым, подобным радуге, сиянием драгоценных камней, украшающих расправленный хвост и тельце Жар-птицы. На голове у птицы был хохолок с тремя кисточками; в каждую были вправлены драгоценные камешки разных цветов. Еще у нее были красные глазки и острый клюв, тело птицы было усыпано мелкими прозрачными брильянтами, а лапки, каждая с тремя коготками, каким-то образом заканчивали дугу овальной броши.
В каштанах щебетали живые птицы, из соседнего детского интерната доносился веселый шум и гам, за парком приглушенно гудела автострада, но старая женщина ничего этого не слышала, и ничто ей не мешало. Ее возраст приближался к ста десяти годам, и женщина жила в своем обособленном мире, состоящем из ярких, сменяющих друг друга мгновений реальности и тех видéний, которые снились ей даже когда она бодрствовала.
Недвижима, она пристально наблюдала за игрой солнечного света в парке, и ее морщинистое лицо озарялось легкой улыбкой.
* * *
Она сидела верхом в дамском седле на быстроногой кобылице, в бархатной темно-синей амазонке и в шляпке, в руках держала вожжи и стек. В то солнечное послеполуденное время по аллеям парка гарцевало еще несколько всадников. Мужчины почтительно кланялись ей, пожилые дамы улыбались и отвечали на ее приветствия, а она ехала гордо, не обращая внимания на движение вокруг себя.
Ее лошадь свернула на узкую лесную тропинку, поднимавшуюся круто в гору. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь густую листву, ласкал лицо дамы. В лесу пахло мхом, грибами и влагой. На самом верху, холма, там, где перед готическим храмом, простиралась поляна, в нетерпении ожидал даму красивый всадник.
Они встретились под старым дубом на самом краю лесной опушки.
— Я жду тебя уже целую вечность, — сказал он, и солнце заблестело в его золотых кудрях.
— Уже целую вечность я иду к тебе, — ответила она и подала ему руку.
Он не сводил с любимой глаз.
— Я кое-что хочу подарить тебе, Люция, — промолвил он и протянул ей бархатную коробочку. — Пусть это всегда напоминает тебе обо мне.
Она приоткрыла коробочку и невольно ахнула: в бархатном гнездышке лежала прелестная брошь — Жар-птица в радужном сиянии изумрудов, рубинов и брильянтов.
— Но… но я не могу это принять, — она вздохнула. — Это же слишком дорого…
— Люция, я уезжаю на фронт, и не знаю, увидимся ли мы еще когда-нибудь, — в его голосе зазвучали горькие нотки. — Эту брошь перед своей смертью отдала мне мама, и я хочу, чтобы она была у тебя. Жар-птица, как любовь, всегда вновь и вновь рождается из огня.
— Тогда я никогда не перестану тебя любить, — улыбнулась она и поцеловала юношу.
— Этого я и хочу, — сказал он и крепко обнял свою любимую.
* * *
— Мадам Люция! — окликнула медсестра. — Солнце заходит, становится прохладно. Вам нужно вернуться в комнату.
— Да, да, — отозвалась старая женщина. — Нужно вернуться в комнату.
Однако она не шевельнулась, все еще продолжая пристально вглядываться вдаль, и ее улыбка ничуть не изменилась.
Сестра в серебристом халате подошла и легонько положила руку ей на плечо. Теперь старая женщина взглянула на нее с долей презрения и недоверия. Ведь эта сестра наверняка была двойником: у нее были золотые завитые волосы, небесно-голубые глаза, красные щеки и губы, изогнутые в вечной улыбке. Как две капли воды она была похожа на других сестер в «Солнечном закате» — все они одинаково улыбались, все откликались на имя Биба, только на золотых карточках на груди у них были разные номера. Старой женщине они казались похожими на пластмассовых кукол, с которыми она играла в детстве, и иногда ей казалось, что они должны запищать, если нажать им на животик.
— Уже иду, Биба, — сказала она и начала медленно вставать.
Сестра помогла ей встать и потом поддерживала при ходьбе: старая женщина не хотела опираться на палку. Медленно они вошли в лифт, а когда поднимались наверх, женщина умышленно нажала своим острым локтем в живот Бибы, ожидая, не запищит ли эта кукла. Хотя лицо сестры на мгновение сморщилось в страдальческой гримасе, она не запищала. Даже если уколоть Бибу иглой, скорее всего, она не издала бы ни единого звука. Таковы были эти сестры: они переносили все что угодно, и ничто не могло их сконфузить.
В комнате сёстры прислуживали старой женщине за ужином, а потом искупали и переодели ее. Это всегда было настоящим мучением для старой женщины, ведь она не могла спокойно выносить их прикосновений. Хотя их руки и были очень мягкими, у нее было ощущение, что в этом их автоматизме есть что-то чрезвычайно чуждое, опасное, холодное. Ей даже казалось, что Бибы с таким же равнодушием, с каким они купали ее, могли бы придушить ее, если бы им приказали.
После купания пришла парикмахерша, которая начала приводить в порядок и завивать ее волосы.
— Завтра вы должны быть красивой, мадам Люция, — сказала девушка.
— Это почему же, Биба? — спросила старая женщина.
— У вас же разговор с главным врачом. Вы ведь знаете.
— Ничего я не знаю, я никогда ничего не знаю. Не хочу я никакого разговора, — заворчала она.
Биба только улыбнулась и продолжала старательно трудиться над ее прической. Старая женщина едва дождалась, когда же наконец ее уложат в постель. Она отказалась от снотворного чая, музыки и очков.
— Я хочу свою брошь! — приказала она ночной сиделке.
— Я всегда боюсь, что ночью вы уколитесь этим странным украшением, — Биба покачала головой, но приколола Жар-птицу на ночную сорочку.
— Не беспокойся, — сказала старая женщина. — Выключи свет и оставь меня в покое.
Потом она закрыла глаза — и уже снова пустилась вскачь навстречу своему любимому.
* * *
Утром Бибы разбудили старую женщину, принесли завтрак и одели ее в серебристый антибактерицидный стерильный халат, которого она боялась, как черти — креста. Но сопротивление было бесполезным, ведь они настаивали, что к главному врачу она не может идти в своем старомодном платье. Потом они в ванной комнате автоматической зубной щеткой почистили ей зубы, уложили серебряные кудри, напудрили, наложили румяна и накрасили губы так, что теперь старая женщина сама себе казалась похожей на клоуна, а Бибы приплясывали вокруг нее и нахваливали, как молодо она выгладит для стодесятилетней женщины.
В конце концов, они удовлетворились этим маскарадом; две девушки взяли ее под руки и отвели к лифту, который поднял их на самый последний этаж «Солнечного заката».
Двери в приемную доктора Бобсона бесшумно отворились, и старая женщина вошла к нему — но одна, без этих Биб, оставшихся в коридоре.
Доктор сидел за большим столом, на котором был только миниатюрный пульт управления и модель клонированного гена.
— Мое глубокое почтение, мадам Люция, — поприветствовал он ее мягким баритоном, вызывающим доверие. — Приятно видеть вас такой свежей и здоровой. Пожалуйста, садитесь.
Старая женщина хмыкнула презрительно и смерила доктора пронзительным взглядом стальных серых глаз. Его козья бородка, узкие черные усы под приплюснутым носом и водянистые глаза были ей как будто знакомы. Осторожно, опершись на спинку, она медленно опустилась в кожаное кресло.
— Я хотел бы кое-что вам предложить, — продолжал он. — Это только предложение, и только от вас зависит, примете вы его или нет.
— Отсюда хороший вид, доктор, — задумчиво сказала старая женщина, глядя мимо него через стеклянную стену: за нею простирался город с башнями и куполами, а на горизонте под сводом синего неба вырисовывались заснеженные горные вершины.
— Мадам Люция, вы — человек из прошлого тысячелетия, — почти торжественно продолжал он. — По наследству вам достался исключительно крепкий и здоровый организм, полный жизненной энергии.
— Где уж там! — проворчала она. — Просто мне помогала Жар-птица.
На лбу доктора Бобсона появились морщины, он сдвинул брови, будто бы изо всех сил пытался понять сказанное.
— Что, простите?
— Ничего, ничего, я просто так сказала. Так о чем же вы хотели со мной поговорить?
— Вот о чем, мадам… Дело в том, что вы дожили… вам посчастливилось дождаться результатов небывалого научного прогресса, — доктор сделал паузу, чтобы попытаться определить, слушает ли его старушка вообще. — Сейчас наука может размножать еще действующие клетки у человека и остановить его старение. И вот я хотел предложить вам такую операцию.
— Стена позади вас стеклянная, или это у вас фотообои? — перебила его старая женщина.
— Да, стеклянная, — доктор опешил. — Так что вы ответите на мое предложение?
— А что вы мне предложили? — переспросила она.
— Обновление ваших клеток.
— Чтобы я стала своим собственным двойником?
— Вы правильно меня поняли, — облегченно выдохнул доктор и вынул из ящика стола какую-то бумагу. — Вам нужно только подписать это.
— Доктор, а мы с вами нигде раньше не встречались? — вдруг резко спросила она, пронзив его взглядом серо-стальных глаз.
— Нет, — уверенно ответил он. — Как правило, у меня не бывает личных контактов с живущими в «Солнечном закате».
Теперь старая женщина вспомнила: несколько лет назад она видела его в больнице, откуда ее направили в «Солнечный закат», она видела его в амбулатории, однажды он пришел в ее комнату, когда у нее были проблемы с пищеварением. Повсюду одни только доктора Бобсоны. Как и Бибы.
Доктор смотрел на пульт управления и молчал. Было тихо, очень тихо в его кабинете, покуда она снова не заговорила:
— Какой красивый вид снаружи. Я всегда хотела жить в комнате с видом на горы… Хм, так о чем же мы с вами вообще говорили?
— Вот видите, синьора Люция, — важно ответил он. — О чем? Как раз вы бы это знали, если бы подписали эту бумагу. Вы бы больше никогда и ничего не забывали.
— Я ничего больше не буду подписывать! — решительно заявила она. — А теперь я бы хотела уйти. Я хочу спать.
Доктор Бобсон нажал на кнопку, и двери открылись. Две Бибы вошли и помогли старой женщине встать.
— С Богом, мадам, — доктор попрощался и убрал бумагу. — С вами было очень приятно. Как скачок во времени — в прошлое.
— До свидания, доктор, еще где-нибудь встретимся, — на прощанье она улыбнулась ему.
А потом в лифте она очень серьезно стала повторять про себя, чтобы не забыть: «В следующий раз тебя больше не будут спрашивать. В следующий раз они тебя переделают».
* * *
Во время послеобеденного отдыха
старая женщина улизнула от Биб,
встала на коридорную движущуюся дорожку и заскользила к прачечной. Все время,
что она медленно ехала по коридорам и переходам, она все повторяла и повторяла
про себя: «В следующий раз тебя не будут больше спрашивать». При этой мысли ее
обдавало холодом — ее клонируют, превратят в собственного
двойника.
Перед прачечной она осторожно сошла с дорожки и тихонько вошла через автоматические двери внутрь. Среди кристаллических стиральных машин, в которых вертелось белье, она напрасно искала прачку.
— Кристина! — с надрывом закричала она, чтобы заглушить шум машин.
— О, мадам Люция! — отозвалась из угла златовласая девушка, укладывавшая там выстиранное белье в ящики, и поспешила навстречу женщине. — Я вас уже давно жду.
— Мне стало тяжело обманывать Биб, — сказала женщина. — Они повсюду следят за мной.
— Они действительно назойливы, — подтвердила девушка и посмотрела на Жар-птицу на груди женщины. — Ой, как горит! Можно, я ее посмотрю?
— Ты можешь ее даже отколоть и взять в руки.
— Правда, можно?
— Правда. Мои пальцы больше меня не слушаются.
Руки девушки дрожали, когда она осторожно отвинтила замок и освободила застежку. Потом она поднесла брошь к своим голубым глазам, которые засветились у нее так же, как и изумруды на Жар-птице. Старая женщина наблюдала за ней с довольной улыбкой. Уж что-что, а этот восторг Кристины доказывал, что она не двойник, она — подлинное человеческое существо, знающее цену красоте и чувствующее сверкание Жар-птицы.
— Не могу наглядеться на нее, — призналась прачка.
— Тогда оставь ее себе, — просто сказала старая женщина.
У девушки перехватило дыхание, она с изумлением посмотрела на женщину и некоторое время не могла ничего сказать. Потом она прошептала:
— Нет, не могу… Она слишком дорогая для меня.
— Ничего, для настоящего человека не слишком дорогая. Возьми ее! — повелительно сказала женщина. — Мне она больше не нужна.
Девушка хотела поцеловать ей руку, но женщина не позволила. Отвернулась и тихонько вышла из прачечной.
* * *
На следующее утро, когда птицы вновь защебетали в парке перед домом призрения «Солнечный закат», дежурная сестра Биба поняла, что старая женщина уже больше не проснется. Спокойно она позвала врача, заведующего отделением, который пришел угрюмый и невыспавшийся; он тоже определил, что женщина больше не дышит. Что-то бормоча в козью бородку, врач набрал в электронной книжке сообщение и отправил его руководству.
В базе данных центрального компьютера не было никаких сведений о близких, которым нужно было бы сообщить, что старая женщина скончалась. Поэтому они позвонили в крематорий в «Огнях». За телом приехали двойники и унесли его в прозрачном легкосгораемом гробу.
Прачка Кристина из ведомостей узнала, что старая женщина умерла, и сразу же отправилась в «Огни». Всю дорогу она проплакала, и двойники в крематории с удивлением смотрели на нее. Девушка едва успела попрощаться с нею, ибо старую женщину уже приготовили к кремации.
Кристина судорожно сжимала Жар-птицу в руках и сквозь пелену слез наблюдала, как плазменные лучи в одно мгновение превратили тело ее благодетельницы в прах.
И сквозь кристальную пелену слез Кристина вдруг увидела всадника, скачущего к ней под сень старого дерева.
— Я жду тебя уже целую вечность, — сказал он, и солнце заблестело в его золотых кудрях.
— Уже целую вечность я иду к тебе, — ответила она и продала ему руку.
Перевод Юлии Созиной