Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 33, 2012
Дневник
поэта
Татьяна
Щербина
2009-й
Пока доллар не грянет,
евро не перекрестится,
сорван вентиль в Иране,
северокорейская околесица
переносится как свинячий грипп,
небесные колесницы RIP.
Слишком часто: «покойся с миром» –
стали мой вздох и всхлип.
Ирак оголился. Знаем, что он не дама,
но панцирь прилипший,
как платье, сорвал Обама.
В черном теле с прорезями для глаз
держат женщин — Майкл Джексон
принял ислам как раз,
умер отбеленным и искромсанным.
В нулевых — удаленные даты,
искрометными были восьмидесятые,
теперь Мэдофу-моське-мошеннику
полтораста лет жизни назначил суд,
дав по ошейнику.
А исламские провода ползут,
подключаясь к приборам.
Мир не знает, в котором
вместо сердца — жуть,
мегагерц стучит мегабайт в секунду,
не дает уснуть.
июль 2009
ПОЛЮСНОЕ
Почему мозги у всех отморожены?
Потому что каждые тридцать лет
снежинки впитываются в кожу:
такие холодные, что скрипит скелет.
В Африку небо ссыпает огарки –
полюс жженья. Палёные паруса
собирают свои подарки.
Жизнь средиземна, должны быть и полюса.
Говорите, глобальное потепление?
Хрен с ней, с Гренландией, я только за,
мне эта крашеная нототения
по имени семга не нужна за глаза.
Пусть будут устрицы, море докатится
до берегов удивленной Москвы,
где может так всё загондураситься,
что не снести ледяной головы.
С температурного перепада
(сердце горячее) мы и живем.
Тысячелетняя модерниада.
Съезд, ледоруб, мордой в снег и подъем.
21 декабря 2009
ВОКЗАЛЬНОЕ
На вокзале почему-то очень холодно,
очень холодно встречать и
провожать.
В свитерочке в минус десять жарко — молоды
мышцы, железы, железная кровать –
тут единственная старая послушница,
вздохом скрипочки пружинный перебор
под прилипчивых Никитиных закружится,
все же сдюжив под Высоцкого напор.
И никто не убывает из истории,
и приезжих не бывает — все свои,
неприлично, коль напишешь на заборе,
хоть и там он, вечный двигатель, внутри.
На вокзале в пасть дракона-поглотителя
отправляется Шумер (никнейм Ирак),
бывший первой наших пращуров обителью,
а за ним Египет пятится как рак.
Ну и мы, такие ж древние, усталые,
завоеванные помесью атак
всех микробов-колдунов, свою валгаллу
заслужили, но и там, и там бардак.
2011
***
Маленький огонек,
что ты горишь, горишь?
Силы в тебе с пенек,
сам ты похож на шиш.
Заросли тел вокруг,
не остается след,
носятся чих и пук,
ты все роняешь свет,
маленький огонек,
там, где стеной огня
маетный рагнарёк
допекает меня.
июль 2011
ГАГАРИН
У СССР был Гагарин,
потом сверхчеловек разбился,
разбилась и сверхдержава,
замечталось о частной спокойной жизни.
Гагарин первым соскочил с Земли,
тогда не знали, что бежать некуда.
Некуда бежать: везде горячие точки,
раскаленные звезды, ледяные планеты,
в космосе тоже забивают камнями.
Мир оптических иллюзий пришел к дефолту.
Гагарин не встретил на орбите Бога,
Так и сказал, нет его, надеялся, значит, что есть —
почему-то тогда была эйфория
от мысли, что мы произошли из бактерий,
случайно самозародились во Вселенной,
состоящей из утопий научной фантастики.
Космос оказался чужим, потому воскресили Бога
и закопали сверхчеловека.
Первый в космосе вбил последний гвоздь
в долгую романтическую историю,
за которую теперь многие
отдали бы свои трезвые головы.
В Лондоне поставили памятник Гагарину.
Возник вопрос: каким лицом торговать России,
коих у нее полные чемоданы?
Львом Толстым? Так у всех есть свои Шекспиры
и свои одноглазые полководцы
и другие предшественники деградации,
но только один откупорил Землю,
и люди всё мельче и мельче,
почти что бактерии,
поскольку видят себя из космоса,
по-другому уже не могут.
август 2011
Попка — не дурак
|
Н |
а митинге 24 декабря я
получила крещение простудой, она так и не проходит, будто организм хочет
отделаться от политики мантрой «начхать», а заменителям январской пурги —
волшебнику Чурову и вояке Чаплину — шлет «кхе-кхе». Пурга там беспросветная,
а московская погода, напротив, — ясная, тепло и сыро, будто уже наступило
5 марта, когда — в день смерти Сталина — посчитают или нарисуют
президентские голоса, тем самым в который раз похоронив или воскресив злодея
раздора. А я разберу, как обычно, новогоднюю елку, потому что запахнет весной,
что бы там ни было. В этом году специально купила немигающую гирлянду, чтоб
зимнее утешение не мерцало, не подмаргивало, а светило без обиняков.
Вот же как хорошо, что я невРПЦерковленная христианка, а то
бы пришлось смущаться призывам Чаплина к оружию («Во всех тех местах, где люди
озабочены опасностью цветных экспериментов над теми или иными народами, Россия
вполне может присутствовать, в том числе военным образом, полномасштабно, даже
если это будет означать участие в боевых действиях»), да и тем знаменитым
высказыванием Патриарха после 24 сентября о «нравственной передаче
власти». Впрочем, нравственность как раз в тот день и проснулась: «хватит нас
держать за идиотов», подумало убывающее население, каждый про себя, а потом
вышло на площадь и громко сказало: хватит! Новый год я встречала за городом, и
вРПЦерковленный приятель, с которым мы рядом стояли на проспекте Сахарова,
говорил, что ничего не знает ни про какие высказывания, а добила я его своим
заявлением, что Новый год для меня и есть Рождество. Потому что он 2012-й от
Рождества Христова. Потому что цифра меняется в день рождения (условный, в
данном случае — точная дата неизвестна). С тем, что одни празднуют его до,
другие (мы) — после, я согласна, но тогда объясните, что за 2012-й настал
1 января. «Это просто цифры», — сказал приятель. А уж в цифровой-то
век мы не можем не знать, что цифры — универсальный код.
2012-й, в отличие от предыдущей дюжины лет, когда ждали
новых взрывов, убийств и катастроф, встретили с воодушевлением. Год «конца
света» никого не напугал, но декабрьская эйфория сменилась в январе головной
болью: переговоры — с кем и о чем, революция — какая и зачем,
Навальный-Антинавальный? В общем, пурги намело и тут. Под звон бокалов все
прощались с Путиным — снисходительно и вскользь, как Дима Быков (он —
вчерашний день, даже если…, его уж нет, не о чем говорить) или «с песней»:
клипом «Прощай, пиздобол!», веселившим фейсбук. Нацлидеру вернулся бумеранг,
вспомнить хоть «Юру музыканта», а хамство его всяко войдет в историю. И вот
сегодня, в программе радио Би-би-си (к счастью, уже не того, где «Молчит
товарищ Гольдберг, не слышно Би-би-си, и только песня Сольвейг…»), где я была
гостем (из дома по телефону, с носовым платочком наготове), послушала, что
говорили люди, звонившие в студию. Все они «хотели перемен», но все как один
боялись. «Нет лидера, который повел бы за собой», «Оппозиция не едина, там
много разных идей — как знать, какая лучше?». У крепостного народа,
которому так и не довелось освоить плодородные земли
свободы/ответственности/собственности/выбора, в сознании застряла модель
абсолютной неконституционной монархии. Чтоб был один, ведущий за собой —
вождь, и чтоб всё изменилось, но само, без нашего участия, поскольку любые
перемены — к худшему. Путин плох, но где гарантия, что другой не будет
хуже?
Демократические страны от этой мýки себя
избавили — там сменяемость власти. Сегодня левый, завтра правый, и каждый
житель знает, что через 4-5 лет дождется своего кандидата. Согласна, что
сейчас и эта модель в кризисе. Альтернатива — Северная Корея, Африка и
Беларусь с присосавшимся к власти Лукашенко (поначалу тоже казалось, что пусть
будет, ничего страшного, но там всё страшнее и страшнее). Привыкшие к вечным
правителям арабы, и те взбунтовались — не приведи Господь, конечно, но это
ответ на сорок лет единоличного правления, понятно, что эхо Французской
революции скоро докатится и до изолированных чучхе. В прозрачном мире — с
интернетом и видеокамерами — узурпаторам не выжить.
У нас свои страхи. Свергнув абсолютную монархию,
революционеры 1917-го построили худшую, даже крепостное право вернули, а
царская охранка, над которой так любили измываться в XIX веке, превратилась в
чекистскую машину смерти. Машина никуда не делась, только теперь вместо крови
питается нефтью. Если начать эту машину разбирать по частям, ценой опять будет
кровь. Она и сама крови боится, поэтому волшебник Чуров исполняет комическую
роль пурги, говоря, например, что «премьер не состоит на государственной
службе»: по Конституции он должен уйти в отставку сразу же после регистрации
кандидатом в президенты. Но любое движение главного чекиста — конец
машине, кооперативу «Озеро», озеру Байкал (финансгрупп), и вождь вынужден
продолжать сидеть в позе лотоса, в надежде, что само рассосется: большая война,
скажем, по упованиям Чаплина, которая все спишет. Хотя именно война 1914-го и
обеспечила большевистскую революцию. Но пока задача — остаться на
четвертый фактически срок: четыре года вторым лицом в государстве — это
как если в США побыть вице-президентом после восьми лет президентства и опять
баллотироваться, заранее увеличив себе лимит неприкосновенности до шести лет, а
там и до пожизненного. Ведь и Навального почему так пристально изучают?
Подсознательно мы исходим из того, что каждый следующий станет вождем, «лидером
нации», и что это опять навсегда. Политическое попугайство приговорило Россию к
вечному феодализму. Только окрас у попугаев меняется.
К моей приятельнице однажды прилетел попугай. Она взяла
его, а он злобно проверещал: «Будешь кусаться — хвост выдеру». Она
оторопела, но приютила разговорчивую птицу, так он и живет у них и выражаться
стал исключительно вежливо. Попугай повторяет хозяина. Этот, взбунтовавшись
против можно себе представить каких хозяев, новую жизнь начал с того же, от чего
бежал — ему хамили и жалели зернышек, и он прилетел в новый дом диким и
злобным. Но его накормили-отогрели-приласкали, и всё стало хорошо. Мы тоже
сильно подобрели в последние несколько лет: помогаем больным детям, заботимся
об инвалидах, добровольцы вон пожар на всю страну летом 2010-го потушили, мы
становимся христианской, т.е. демократической страной, и мне кажется, что в
2012-м вместо привычного «попка дурак» мы скажем: «Попка — не дурак».
Январь 2012г.
***
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ
Всё, что нужно, — это второе
пришествие.
Сколько было первых —
посчитать нетрудно:
от каждого рождалось новое «мы»,
но теперь мы друг другом сыты,
обуты, одеты,
нет новых скреп, новых земель,
новых рецептов.
Мертвые языки религий уже не в
помощь,
мы превратились в проснувшиеся
вулканы,
тектонические разломы, топот
копыт, в котэ.
Добрые тигры, развязные
обезьяны,
бегемоты, спасающие своих
бегемотиков,
бездомные псы — это мы, и
мы требуем к себе
милосердия.
Впрочем, это уже не «мы», а
мысли: что мы
до мышей,
мы мыльные сериалы, мы мыканье и
мычанье, где
мы — не я.
Время от времени нас подключали
к сети —
подзарядка,
это больно — током, а как
еще?
Убивали,
предупреждая «не влезай — убьет»,
но когда
садятся аккумуляторы мирового порядка,
ужасный
конец приглядней, чем бесконечный ужас.
Вода
добывается усердием, оно-то во мне
и кончилось,
я — за
усилия, за бурить-копать, но силы из членов
вышли,
из
несогласия, от разрыва соединения, DNSсервер
не отвечает.
Энергия
ставит алтарь и требует жертвы.
Написано:
не влезай — убьет, но мучает жажда.
Тут не надо
усердия, только решиться.
(Пятая
чашка кофе, десятая сигарета,
двенадцатый
год в окопе, минус двадцать.
На Крит, на
Корфу? Вон-из-Москвы присматриваю
карету,
лечу не я,
а мысли — улететь-остаться.)
Земля —
поселок городского типа,
все друг
друга знают, хотя бы как лайк в фейсбуке,
а в
зарослях Амазонки скрываются не кецалькоатли,
а такие же,
только в экстремальном дизайне —
ставка
«экзотика» провалилась,
спасибо
разведчикам Фрезеру и Леви-Строссу.
Всё что мог
присвоить один миллиард — он уже
присвоил.
Все что
могли сказать два миллиарда — уже сказали.
И гадать не
придется, как выглядела цивилизация,
мы — архивные крысы, беспроводные мыши,
видеокамеры,
папарацци,
пока не
приидет тот, кто живет на крыше,
тут —
влюбиться, выдохнув, и вдохнув, сорваться.
январь 2012
Что не так сегодня?
В каком состоянии находится мир, куда он
идет?
Поэт Татьяна
Щербина в беседе с Александром
Морозовым[1],
главным редактором «Русского журнала»
А.М. — В каком состоянии находится мир в целом, куда он
идет? Что не так сегодня?
Т.Щ. — В сети полно тестов, но только на один повелись
все — «внутреннее гражданство». Я тоже прошла, получила паспорт Исландии.
Тест фейковый, т.е. результат не зависит от ответов, и люди (те, кто вообще
тестами не балуются) отвечали по три раза по-разному, чтоб получить желаемое
«гражданство», но всё выходила эта самая Исландия. Или Болгария. Еще Швеция,
Дания, Греция. И вся эта ерунда живо обсуждалась неделю. Потому что никто не
чувствует себя полноправным гражданином России. Одни думают, что родное
гражданство еще надо завоевать, другие — что это бесполезно. Уже ведь
проходили в советские времена: страна ощущалась оккупированной, все знали, что
в суд идти бесполезно, чиновник всесилен, о криминальном бизнесе все слышали и
многие даже пользовались его плодами. Был «черный рынок» всего, я, например,
пользовалась книжным. И один раз побывала в Елисеевском гастрономе «со
служебного входа» — это было строго по блату, меня взяли с собой, и я
обнаружила, что волшебный этот вход отгружает блоки американских сигарет,
черную икру и вообще любую продукцию, о которой мечтали соотечественники.
Самые смелые (или «богатые» — это было синонимом
«спекулянтов», теневого бизнеса, в эту категорию входили и чиновники, вестимо)
покупали «чеки Внешпосылторга» и шли в «Березку». Так делали мои родители (у
мамы была довольно большая зарплата доктора наук). Однажды я пошла в «Березку»
на Кропоткинской, чтоб купить книгу Теннесси Уильямса «Листья травы» (такое не
забывается), и тут ко мне подошел надзирающий гэбист и сказал: «Я вас тут не в
первый раз вижу». «В первый!» — возмутилась я. «Так вот, еще раз увижу,
будете доставлены в отделение». Мог бы сразу доставить, но за меня вступилась
русскоговорящая немка, сказала, что мы вместе. Приезжавшие иностранцы тоже
любили подторговывать только им на нашей родине доступными товарами по
спекулятивной цене. Но разве это была наша, моя родина? И митинги в
1989–90 годах, и миллионы в 1991-м у Белого Дома — это были акции по
обретению нами нашей родины.
Сегодняшний результат: не получилось. И опять: сегодня в
России лучше быть иностранцем, чем чувствовать себя им. Скажем, русским,
гражданином другой страны или имеющим два гражданства. Такие люди чувствуют
себя увереннее, живя здесь или приезжая на какие-нибудь фестивали и
конференции.
Конечно, всё обстоит лучше, чем в «совке»: свободный выезд
за границу (правда, и тут начались препоны для рьяных оппозиционеров —
задержать, чтоб человек опоздал на рейс, не впустить иностранца, как это было с
Натальей Морарь или недавно с Анн Нива; правда, сразу же спохватились и
предложили попробовать еще раз), частная собственность (могут и отнять, если
собственность завидная, у меня лично собственность — двухэтажную
загородную дачу — отняла советская власть в 1983 году). Обо всех тех
советских перипетиях, начиная с самого 1917-го, рассказано в «Запасе
прочности», составляющем вторую часть книги «Крокозябры».
Так вот, на сегодняшний момент чувства разделились. Одни
считают, что раз дважды кампании по обретению родины провалились: в 1917-м и в
1991-м — значит, не стоит пытаться делать революцию в третий раз. И
мечтают о другом паспорте или другом ПМЖ. Другие придерживаются «теории малых
дел»: не надо никаких революций, будем постепенно давить, исправлять, и через
300 лет, как пресловутый английский газон… Третьи уверены, что с третьего
раза должно получиться: даешь революцию честности!
Мне
кажется, что всё, что кажется — кажется правильно. А как будет — ну
так если всем кажется, что если наш дом — единая Россия, криминальное государство
с феодальным строем, — прогнил, так он, понятное дело, либо рухнет, либо
будет поставлен на капремонт с расселением коммуналок, заменой перекрытий и
новой крышей. Распад России видится мне наиболее вероятным вариантом, если
вовремя — прямо сейчас — не победит регионализм. Хотя бы, сравнивая
территорию РФ (почти 18 млн кв.км, плотность 8,36 чел/кв.км) и Японии
(около 380 кв.км и 334,5 чел./кв.км), можно сделать прогноз.
Государство вообще может отмереть (по Ленину), мировая война полностью переделает
мир, да и фактор «черного лебедя» никто не отменял. Потому можно хотеть
революции или эволюции (большинству она больше по душе) — будет так, как
окажется единственно возможным. В конце концов, не Ленин с Троцким, а мировой
процесс, включая войну, неудачный царь и все та же коррупция, предопределили
этот октябрь 1917-го. Так сошлись звезды, впоследствии оказавшиеся
кремлевскими.
А мир идет к тому, что люди больше не могут сосуществовать
в предлагаемых рамках.
А.М. — О чем «Крокозябры», т.е. в чем все-таки «исторический
урок», есть ли «запас прочности»?
Т.Щ. — Исторические уроки в России не усваиваются. Ну я
сразу замечу, что во Франции — усваиваются, там всё настроено на «учиться,
учиться и учиться», и помогает это ровно настолько, насколько Франция отличается
от России. Отобрали у феодала Транкавеля собственность, замок Каркассон,
поубивали всё местное население (т.н. третий крестовый поход), присоединили юг,
Септиманию, к французской короне, и больше — никогда: собственность —
святое. Еще раз недобровольно корона присоединила к себе территорию —
Бретань, но уже не захватом, а обманом. А потом уже и без обмана. Одна
революция (1789) — удручающий результат (хотели Февральскую, если
сравнивать, — а получили Октябрьскую), переворот 1799-го, к которому
привела примерно та же ситуация, что у нас сейчас, реставрировали
монархию — опять не то, опять революция (1848), уже «как надо», республика,
империя, республика, первая, вторая, пятая — т.е. метод проб и ошибок, с
тем чтобы двигаться вперед и не повторять неудачных проектов. Результат:
повторов нет, но зато всё новые и новые проблемы. Сейчас кажущиеся прямо-таки
неразрешимыми.
Но «уроки», консервация (в Каркассоне сохранены орудия
пыток и убийств, прошлое не вычеркивают!) и осознание прошлого вкупе с любовью
к будущему, острым его предощущением и рисованием его эскизов, и дают этот
запас прочности.
История России — это история ненависти. Всякое настоящее
вычеркивает и переписывает прошлое в угоду себе. Подделывая прошлое,
фальсифицирует настоящее и будущее, и потому всем всегда в России не нравится:
вот эта фальшивая нота, не позволяющая стране иметь собственную идентичность, и
не нравится.
Почему я так про Францию сегодняшнюю думаю без особого
оптимизма? Появилась фальшивая нота, и никто не знает, что с ней делать. Если
есть какой самый главный и общий урок — быть честным. А сегодня мир на
глазах превращается в фальшивку. Прямо по поговорке советской эпохи: думаем
одно, говорим другое, делаем третье.
Вообще, я думаю, что для Европы отказ от христианства как
базовой ценности (на нем она возникла и стала цивилизацией) — роковая
ошибка. Она стала отрицать саму себя. Но в России всё гораздо хуже, здесь вообще
не осталось запаса прочности, здесь открыта одна дорога — к Апокалипсису:
будущее строить не из чего, незачем, им не наполнен воздух, чувства и мозги
боятся туда заглядывать. Вот и героиня рассказа «Родина бес» следовала за
временем, подстраиваясь под мэйнстримные тренды (иначе — завоевывая место
под солнцем), а потом начались одни скучно-опасные неприятности, и она исчезла.
Может, правда, поставить дату в тексте, который писался в
январе, даже в начале января? Шлю тебе цитатки из книги «Крокозябры» (из романа
«Запас прочности», 2005-2006 гг.):
«Большевики чувствовали себя судьями. У судьи ведь не
нарушается сон и аппетит, оттого что он выносит смертные приговоры. Он хороший,
потому что сидит в судейской мантии, а сменяющиеся за железными прутьями подсудимые —
плохие, потому что не зря оказались они за этими прутьями. Прав тот, у кого
власть».
«Здесь все покрыто ряской тайны,
террористы, вожди, враги и герои бесконечно меняются ролями, и теперь уж ясно, что ничего не изменится до скончания моей неуклюжей страны».
«У европейских коммунистов, как показалось Виле, осталось
много вещей, которые в России считались пережитками прошлого. У них были семьи,
которыми они дорожили, личные драмы, и вообще у них было много личного, чем они
отличались от советских людей, живших исключительно интересами государства».
А.М. — Что главное, на твой взгляд, в случившемся протесте и
куда он вырулит? Возможны ли социальные изменения в России?
Т.Щ. — Главное в протесте — факт протеста. Я
по-простому объясняю, почему его не было до сих пор. По идее, протест должен
был быть 12, 10, 8 лет назад. Тогда бы он был реальным, осмысленным,
происходили вещи, с которыми нельзя мириться, если ты считаешь себя гражданином
страны и членом общества. Сейчас как раз «ничего такого» не произошло. Унизили
24 сентября — это да. Унижали и раньше, но тут — с особым
цинизмом. И все же дело в другом, мне думается.
Что такое «совок», он же советская жизнь? Частной
собственности нет, большие деньги были, но это был криминал, у абсолютного
большинства — «получка»: получить, а не заработать. Везде разруха и
запустение, обшарпанные, разваливающиеся дома, эстетика уродства, всё
покрывалось темно-зеленой, салатной, бежевой, грязно-голубой масляной краской
отвратительных тонов; граница — на замке, и вдруг привалило счастье, о
котором мечтали: дизайн, изобилие, европеизация, возможность зарабатывать,
ездить за границу — так что уж тут до деталей: «Норд-Ост», Беслан,
«чеченизация», криминализация, тимченки с ротенбергами — воруют, убивают,
но мы живем, наконец-то!
И это не только «креативный класс», не только Москва, в
советское время сосиски в глухую провинцию возили из Москвы, а тут — даже
супермаркеты открылись с большим выбором. Вот в Шуе Ивановской области первый
супермаркет появился года три назад. Вернулся культ икон вкупе с культом
памятников Ленину — от всего помогает. Какой же может быть протест, если
жизнь улучшается?
А Коломна — это же красота, Кремль и центр
реставрированы, советское разрушение остановлено — путь наверх. И вот
всего-то, когда людям, уже привыкшим к цивилизационному минимуму, грубо дали
понять, что они голимые рабы, у которых есть хозяин, — они пригорюнились.
Локально уже давно давали понять — откаты и крыши в провинции душили
бизнес, но то ведь бизнес, как бы сомнительное явление в глазах большинства,
воспитанного «совком» — эффект инерционного движения.
В декабре протесты начала Москва; имеющие доступ к
Интернету ознакомились с коррупционными схемами благодаря Навальному, ненависть
накопилась и перелилась через край, на улицы.
Возможны ли социальные изменения? Думаю, неизбежны, но
опять, к сожалению, не по-хорошему, а по-плохому, на энергии ненависти, которая
стала единственным реальным социальным чувством: власть ненавидит жителей,
жители — власть и друг друга, националисты либералов и т.д. Москва
превратилась в Чикаго, вот свежий случай: возле своего дома на юго-востоке
Москвы молодой человек ударил женщину, ее муж выхватил из кармана пистолет и
выстрелил, тот тоже достал и выстрелил в ответ, а потом мать подоспела, тоже с
пистолетом. Я не езжу на юго-восток Москвы, но кольцо-то сужается, завтра и в
центре стрельба и удары бейсбольными битами могут стать не «отдельными
случаями» (кто-то кого-то заказал), а образом жизни. Гражданской войной пахнет,
мировой — тоже пахнет, исламские революции идут, Бильдербергский клуб
заседает, коррупция и насилие растут — ну ясно же, что невыносимая
легкость бытия кончилась! В какую сторону движется у нас? Вот, например, слово
«Русь» (от «Руси сидящей» до некого нового сайта «Русь» — книги жалоб и
предложений власти) входит в обиход. Думаю, будет большой мировой передел,
самый большой в истории, имея в виду глобализацию. Она, впрочем, может привести
к отмиранию государств в нынешнем понимании, счастливцев — к
дружественному проживанию в небольших коттеджах поселках, несчастливцев —
к взаимоуничтожению.
Март
***
ЭПИДЕМИЯ МИНУСОВ
Я в шоке. А я не люблю быть в
шоке.
Морозы сгубили во Франции
артишоки.
Вместо законного плюса —
невыносимый
минус.
Не в артишоках дело, а в том,
что и те
накрылись.
Concordia — она же
согласие — утонула,
черный полковник, смазав казну,
переходит
к дулу.
Синтагма aka Конституция жжет
Афины,
кажется, навсегда закончились
эндорфины.
Навсегда —
на жизнь, твою, и мою, и деток,
так
стартует — минусом — финиш света.
Если Земля
горит в верховом пожаре,
и озноб
колотит наш глобус, наш домик-шарик –
улыбка
ГайФокса «сопротивление небесполезно» –
маска
чистилища. V как victory — деза.
Анонимус
наносит заслуженные увечья,
и
российский хомяк расправил до кучи плечи,
карабкаться
из последних — последних же сил приказ,
но стихии
глючит, и разум ушел в запас.
февраль 2012
ДВА ВЕСЕННИХ ОБОСТРЕНИЯ
|
О |
ткрыла заметку под названием «За три дня в Москве
убито четыре бизнесмена». 19, 20, 21 апреля. Заметка появилась потому, что
у автора возник вопроса: не связаны ли эти убийства между собой? А так —
это и не новость уже, убийства стали нормой жизни. В официальной статистике,
которая учитывает лишь раскрытые преступления, Россия по количеству убийств
уступает только Бразилии (там 22,7 убийств на 100 тысяч населения, у
нас — 14,2), а фактически — мы между Гондурасом (82) и Кот-д’Ивуаром
(56,9), входя в десятку самых криминальных государств мира. Для сравнения: в
европейских странах — от 0,5 до 1,3 убийств на сто тысяч
жителей.
Россия
окончательно оформилась в мафиозно-криминальное государство. И здесь свои
правила выживания. Кто ничего не имеет и никуда не лезет, пока может жить
спокойно, если помнит о факторах риска. Чиновник, выезжающий на встречную
полосу. Случайная встреча с пьяным ментом в супермаркете. Средь бела дня можно
попасть в перестрелку «преступных группировок» или не сдержаться и заступиться
за девушку. А убийства бизнесменов — дело рутинное. Впрочем, что значит у
нас слово «бизнесмен»? Те четверо, о которых шла речь в заметке, —
конечно, имели свой бизнес, но (или не но?) они — воры в законе. Меня
заинтересовал один. Официально его «короновали», как говорилось в заметке, в
Греции. Где я так люблю бывать. И он был правой рукой Деда Хасана. И владельцем
комплекса ресторанов, в одном из которых я бываю чаще всего. Потому что там
вкусно, недорого и рядом с домом. Другой ресторан этого комплекса —
вотчина Деда Хасана. То есть я фактически хожу к ворам в законе и даже немножко
их финансирую, хотя вряд ли именно этот бизнес кормил убитого владельца. Первая
моя реакция сменилась другой: а кто не вор в законе? Не в тюремном смысле этого
слова, а в прямом? Кто ворует, потому что он и есть закон. Вот «все» ходят в
Жан-Жак на Никитском бульваре. Почему, казалось бы? Еда невкусная. Да потому,
что «все» знают владельца — Митю Борисова. Настоящего (не «прачечного», в
смысле отмывания денег) ресторатора, к тому ж — одного из собирателей и
представителей «креативного класса». И дизайн уютный, французский. Дизайнера
тоже «все» знают. Прекрасные люди, создавшие в Москве оазисы европейской
атмосферы. Погоревав по поводу любимого ресторана кавказской кухни, я пошла в
Жан-Жак. Посидев там с друзьями, подумала: общаться и пить вино я буду ходить
сюда, а питаться — к своим криминальным соседям. Ведь и в целом по стране
так: хочешь есть — иди к ворам в законе.
Самая
важная история весны развернулась вокруг религии. Pussy Riot, а ныне простые советские заключенные, с одной
стороны, и Патриарх Кирилл, сросшийся с золотым тельцом, — с другой,
поставили перед каждым вопрос ребром. Ответы слышны такие: перейти в
католичество / протестантизм; быть в другой православной церкви, не РПЦ МП;
религия всегда была опиумом для народа, просто средством подчинения;
Россия — это дурдом, из которого надо бежать,
пока не свихнулся; вернем Святую Русь во главе с Патриархом, уничтожив всех
несогласных; восстановим язычество — истинную русскую религию.
Прокомментировать
хотелось бы только один тезис: «Религия — зло». Я бы и согласилась, что от
нее все беды, она сеет раздоры и ненависть, делает людей воинственными, злыми;
все клерикалы считают себя носителями истины, которую либо пытаются навязать
другим, либо не позволяют этим другим вторгаться на свою территорию. К
клерикалам можно отнести и «воинствующих атеистов», атеизм — религия
бактериальная или эволюционно-биологическая, если определять ее по смыслу.
Получается, что агностицизм — единственное состояние современного
человека, оставляющее его в рамках «человечности», гуманистических воззрений.
Но все же, даже если человек — агностик, т.е. отвечающий «не знаю» на
многие фундаментальные вопросы, это не отменяет того, что религия — какой
бы она ни была — лежит в основе человеческой цивилизации.
У
всех племен, в джунглях и в пустыне, как угодно изолированных от мира, обязательно
есть верование: что к ним прилетает пернатый бог Кетцалькоатль, что они
произошли с Сириуса, от Дракона, что всё одушевлено, одухотворено, у каждого
явления есть свое божество — и так вплоть до Карго-культа. Если у людей
есть смутное чувство происхождения от «высшего» (у атеистов — от низшего,
потому типовой атеист самодоволен, я даже подозреваю, что самодовольные
клерикалы только маскируются в угоду конъюнктуре, на самом деле они атеисты),
покровительства этого «высшего», представление его как всевидящего ока, одного
Бога-Творца или многих божеств, то так оно и есть на самом деле. Потому строят
храмы, относясь к ним священно, или сами отправляются к «высшим силам», впадая
в транс и вступая в контакт с духами.
Какое
бы явление культуры мы ни взяли: архитектуру, живопись, скульптуру,
литературу, — всё создавалось человеком по плану. Богов олимпийского
пантеона, Христа, в богоборчестве, в отрицании сверхчеловеческого, но всяко
отправным пунктом оказывалась вера. Откуда мы, кто мы, зачем, куда идет человечество,
в чем отличие человека от животного, будет ли конец света, хорошо мы поступаем
или плохо? И масса других вопросов просто не возникали бы, если бы не было этой
пуповины, в провидении которой и строится человеческая культура. Предполагаю,
что животные подобными вопросами не задаются.
Если
стать на точку зрения атеиста, то некогда он был бактерией, потом обезьяной,
позавчера — человеком умелым, вчера написал «Божественную комедию»,
сегодня построил самолеты и космические корабли… но зачем? Человеческие творения
не только превосходят его биологические потребности в миллионы раз, но вообще
связаны не с биологической нуждой, а вот с этой таинственной потребностью
связи, выяснением, что это за связь и кто стоит по ту сторону. Я лично
определила бы себя как христианского агностика.
Вкратце
моя картина мира такова. Мир сотворен. Не знаю, кем и как, не уверена, что Бог
один, склонна думать, что их много, хотя очевидно, что существует небесная
иерархия, и вероятно, наши создатели воюют друг с другом — иными словами,
земная жизнь типологически повторяет «небесную». Небесную — не
обязательно, что она располагается в космосе, возможно, и рядом с нами —
невидимо, как не видят нас, своих создателей, роботы. И в каком-то смысле нас,
их создателей, много, а можно сказать, что один — Человек, разбросанный во
множестве своих ипостасей. Я предполагаю, что священные тексты содержат истину,
но записана она была людьми в меру их понимания, в меру возможности
коммуникации между созданным и создавшим. Как мы знаем по собственным творениям
и программам, они не всегда откликаются именно так, как мы запрограммировали.
Христианским агностиком я называю себя потому, что так ощущаю свою структуру,
программу, история Иисуса во мне откликается, а чтение Евангелия в свое время
обожгло, как ничто другое. Когда мне попалась в руки Библия (а я выросла и жила
в атеистической среде), я уже прошла часть пути навстречу — просто
собственным опытом, и встреча состоялась. Церковь играла для меня роль, я бы
сказала, историческую (без нее не выстроилась бы христианская культура), но не
из нее я восприняла сияние и послание Христа, и хотя люблю повсюду заходить в
церкви и монастыри, в Москве прохожу мимо. С тех пор как церковные иерархи
стали прислужниками власти, превратившись в последние годы — и особенно в
2012-м году — в персонажей, напоминающих отца Звездония из романа
В.Войновича «Москва-2042», но никак не митрополита Филиппа во времена Ивана
Грозного, царя, который называл мольбы митрополита прекратить кровавую
опричнину «филькиными грамотами». А вот «христианские места» на Святой Земле,
хоть и усеяны теперь арабскими лавочками, превращены в музеи, обмусолены
туристами — все равно там проваливаешься сквозь века, и всё чувствуешь, и
ничто тебе не мешает.
Тезис
«религия — зло» хоть и правомерен в том смысле, что религия сегодня —
инструмент политики (ислам всемирно, РПЦ локально), но это так же как сказать,
что горе от ума, потому что ум — зло. Как раз политика пришла к состоянию
зла — в тупик. Не то чтобы прежде не было страшных и ужасных правителей и
придворных — были, но была и антитеза; сейчас же ее практически не видно.
Алчных тиранов сменяют разбойники, алчным ничтожествам противопоставлены
революционеры со слишком хорошо знакомой программой «до основанья, а затем»,
это темные лошадки, засланные казачки, а вовсе не «народные герои». Не те, в
которых пусть и обманчиво, но мерцает светлое будущее. Народам сейчас позарез
нужно светлое будущее, но они отказываются рисковать, поверив политикам,
обещающим принципиальные изменения. Только что это продемонстрировали
президентские выборы во Франции. Застоялась не только Россия, но и страны,
называемые благополучными, — благополучия уже, кажется, нет нигде.
Морального благополучия, в основании которого — всё тот же краеугольный
камень, онтологический пуп Земли, религия, в которой померк свет истины.
Тревожная
тенденция — антропологический нигилизм. Люди в последнее время стали не
любить себя как вид. Уж мы и Землю-матушку загадили и заездили, и поделом нам
ее «взбрыкивания», и «чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак», и
обезьяны-попугаи не глупее нас, и ничем мы не отличаемся, разве тем, что мы
хуже, скорей бы конец света! Глобализация привела к глобальной ненависти, а не
к глобальной дружбе. Возможно, глобальная религия — то, с чем все согласились
бы как с реальным положением вещей — могла бы придать человечеству новый
порыв любви, потому что появились бы утраченное самоощущение, самоопределение,
которые были явственны во времена национальных государств и племен.
Апрель-май