Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 31, 2011
Сможем ли мы сохранить нашу долю в мировой экономике?*
Алексей КУДРИН
…Очень важно, что сегодня у нас Гайдаровские чтения, и наша конференция посвящена памяти Гайдара. Я сейчас был этажом ниже, видел небольшую выставку, где лежат известные статьи Егора Тимуровича, особенно привлекает серия статей, которые вышли в журнале “Коммунист” в 80 -х. Тогда это был переворот в умах: журнал “Коммунист” опубликовал смелые, либеральные статьи, которые критиковали тот экономический строй, режим! Наверное, нам иногда нужно говорить о современном строе, режиме, и говорить критически, поскольку это позволит находить новые решения. Особенно сейчас, когда эти решения неочевидны и найти консенсус по решениям, казалось бы, очевидным довольно сложно.
Кризис задал новые вопросы, еще раз поднял проблемы по поводу предыдущей модели. Поэтому я тоже позволю себе иногда критически оценивать сделанное. Но мне кажется: уже хорошо то, что правительство готово к такой открытой дискуссии. То, что было осознано на базе площадки Академии народного хозяйства и Высшей школы экономики. Члены экспертной группы, от которой мы готовы услышать правду и обсуждать ее, спрашивали меня: а что является залогом успеха? Я ответил: сам состав этой экспертной группы, в которой по всем основным направлениям участвуют ключевые эксперты в нашей стране. Правительство готово к содержательному диалогу с этой экспертной группой и с более широким экспертным сообществом.
Думаю, что еще много лет будет переосмысливаться и глобальный финансовый кризис, и то, как он прошел у нас в России. Думаю, что еще необходимо оглянуться назад, на первое десятилетие 2000 -х годов, темпы роста которых будут казаться неплохими; средние темпы роста с 2000 по 2009 (включая 2008) были около 7%. Мы почти что двигались в тренде удвоения ВВП.
Если же включить в рассмотрение 2010 год, то средний рост опустился до 5,2%… Сейчас мы понимаем, что три года ВВП будет находиться ниже планки 2008-го; 2009, 2010 и 2011. Наверное, только в начале 2012-го мы снова начнем расти. Три года из тренда роста выпали. Можно, правда, записать в плюс, что за эти годы рост был обеспечен увеличением производительности.
Однако если посмотреть на качество роста и на структуру тех отраслей, которые росли, то локомотивом выступали строительство и торговля; выпуск же промышленной продукции, обрабатывающий сектор хронически отставали.
Рост в основном получался за счет неторгуе-мых секторов, не подверженных внешней конкуренции. Одним из таких же локомотивов роста был сырьевой сектор, и мы привычно говорим о своей зависимости от сырьевого сектора. Но в ближайшие годы добыча нефти и газа не будут расти темпами, даже близкими к средним темпам роста нашей экономики (4-5%) добыча будет существенно ниже.
Таким образом, в ближайшие годы нефть и газ будут тормозом экономического роста, доля сырьевого сектора, ее вес будет влиять на то, что средний уровень будет занижаться. Мы уже сейчас встали перед новыми вызовами, и повышение конкурентоспособности других отраслей, в отличие от нефтегазового сектора, является необходимым фактором экономического роста ближайших лет.
И теперь это уже зависит не от нашего желания, когда нужно уговаривать и подбадривать друг друга какими-то мерами, новыми планами действий по поддержке этих отраслей. Это уже объективная необходимость. При этом сама доля будет падать даже независимо от наших усилий. И если где-то в середине 2000 -х доля нефтегазового сектора (плюс транспортировка) была около 25%, перед кризисом — около 20%, то сейчас это уже 17%, а скоро будет 13% — в силу меньших темпов роста этого сектора по сравнению со средними. Объективно мы уже находимся в периоде диверсификации нашей экономики.
Но сможем ли мы сохранить долю российской экономики не мировом рынке? Если мы будем прибавлять по 4-5%, то, скорее всего, мы не увеличим долю России на мировом рынке, мы не покажем себя конкурентоспособными, мы не будем растущей страной. Чтобы быть по-настоящему растущей страной, нужно иметь прирост выше 4-5%. Меньшие темпы роста не позволяют говорить о модернизации нашей экономики в полном смысле слова.
Наша секция посвящена еще и инновационному развитию, я не могу просто обойти эту тему. Почему мы должны настроить инструменты макроэкономической политики? Почему мы не должны жить с большим дефицитом или с высокими налогами? Почему нам важна структура налогов? Потому что мы хотим создать инновационную модель экономического роста.
И здесь мы должны отталкиваться и от более формального определения, которое в свое время давалось инновации как продуктовому, технологическому, организационному, маркетинговому новшеству. И чтобы обеспечить инновационный тип развития, необходимо говорить о более широком контексте условий, которые могут обеспечить эти инновации. И не только говорить о технологических инновациях, которым мы сейчас посвящаем очень много наших усилий (Роснано, отдельные институты, Сколково), но и понять, как будет создаваться этот самый новый продукт в массе предприятий, как стимулировать каждое предприятие к этим инновациям. Мы должны понимать, что этот процесс требует большого числа участников, научных организаций, инвесторов, банков, регулирующих органов, поставщиков комплектующих, потребителей конечной продукции. Здесь нужны стимулы, законодательная среда, технические стандарты, наличие необходимых компетенций.
Я бы разделил те условия, которые необходимы, на четыре уровня. Прежде всего это благоприятная экономическая среда. Здесь и макроэкономические условия, создание предсказуемых условий для долгосрочного развития, защита экономики от колебаний внешней конъюнктуры, минимизация прочих рисков и то, что мы часто называем в целом “создание благоприятного инвестиционного климата”, укрепление основных общественных институтов.
Второй уровень подразумевает непосредственные условия для инновационной деятельности и инновационного процесса знаний, к которым кроме образования я добавил бы компетенцию, то есть готовность инженеров, менеджеров, других работников к созданию новинок и внедрению новинок. Кроме того, это формирование спроса на новые продукты и развитие внутренних и внешних рынков, это обеспечение институциональных условий для самого инновационного процесса, создание нормативной базы, организационных структур внедрения и, наконец, поддерживающие меры для создания инновационного процесса — это инфраструктура и финансирование, коммерциализация инноваций, информационная и консультативная поддержка.
Третий уровень — это стимулы инновационного процесса, которые все-таки должны вознаграждать инноваторов. <…> Что же является главным препятствием, что отличает нас от других стран в этой сфере? Это прежде всего высокая инфляция. И я смотрю на Центральный банк. Понятно, что длинные деньги, низкие ставки являются базовым механизмом финансового предложения. Это понятно, мы об этом много говорили. Все-таки низкая инфляция должна реально стать целью экономической политики, и Центральный банк многое для этого делает. Но даже оглядываясь на 2007–2008 год, когда у нас было ослабление бюджетной политики, я все же считаю, что правительство многое упустило. Всякий раз мы недоучитывали те риски, которые были связаны с таким бешеным ростом цен на нефть и усилением платежного баланса, который создавал вызовы инфляции или укрепление рубля. И Центральный банк тоже не очень четко определялся между целями снижения инфляции и укреплением рубля… Очевидно, что у укрепления рубля есть свои плюсы — это удешевление импорта, прежде всего технологий (а у нас импорт технологий доходил до 70 миллиардов долларов в год, примерно 25% всего нашего импорта в предкризисные годы). Но вот тут я предложу еще один взгляд на эту тему. Я в Красноярске сказал, что нам нужно отказываться от той модели, которая у нас была до кризиса.
И многие, те, кто меня критиковал, меня поняли в том смысле, что я имею в виду создание стабилизационного фонда, сбережений. Однако мы недостаточно сберегали. У нас цена на нефть, конечно, росла драматически. Когда в начале 2000 -х мы начинали планировать наш бюджет, мы считали, что если с 1990 по 2000 год цена на нефть была средняя — 18,5, а в 1998-й, кризисный год она была 12 долларов за баррель, и нам казалось, что жить при 20, тем более при 23 долларах — это просто манна небесная. Напомню, что первую цену отсечения для определения нашего правила использования нефтегазовых доходов, чтобы в будущем не попасть в ситуацию неплатежей, мы определили как 20 долларов за баррель. Затем цена ежегодно повышалась, но мы почему-то не оценивали эти риски. И когда она дошла до 40, потом до 60, потом до 95, то, конечно, это был серьезный вызов, но уже была эйфория. И в тот момент, когда цена пошла к 95, правительство не удержало ситуацию, и в 2007 году при росте ВВП 8,5%, мы увеличили расходы бюджета на 28%.
Было два года, где у нас расходы росли пример-но по 28%, но и в 2009 году они еще выросли примерно на 30%.
Тогда мы уже планировали, что цена будет как минимум не меньше, чем в предыдущем 2008 (это было 95 долларов), и мы решили, что, наверное, она такая же будет — 95 долларов — и в 2009 году. А она стала падать!
Сначала мы испугались, в начале 2009 года считали, что она будет 40 (по факту была 61), но существенно ниже. Больше, чем на 30%, снизилась цена на нефть, что, тем не менее, не привело к снижению расходов. Мы сохранили расходы на данном уровне. И даже сейчас чуть-чуть их повышали и планировали к повышению. Вот эта модель, которая нас подвела. Наш бюджет стал сбалансированным при цене сначала 70, потом 90 долларов за баррель.
Теперь, чтобы получить бездефицитный бюджет, нам нужна цена нефти около 115 долларов. В начале 2000 -х мы мечтали о двадцати, сейчас же у нас баланс сходится только при 115 долларах.
…Примерно на 10% ВВП за 10 лет мы увеличили и наш не нефтегазовый дефицит. При этом очевидно, что мы увеличивали каждый год денежное предложение, несмотря на серьезное укрепление рубля, и упустили инфляцию в 2008 году до 13%.
Мы не смогли достичь цели, стабильности экономики и по инфляции и по курсу. В этих условиях мы напитывали, как я сказал, сектора строительства, торговли, сферу недвижимости.
При росте кредитов в 2007 году в среднем чуть ли не до 50%, кредиты на покупку недвижимости, девелоперские проекты только за один год выросли на 80%.
Конечно, это была ненормальная структура экономики, но те секторы, которые требовали длинных дешевых денег, за три года в условиях таких ставок, в условиях трехлетних кредитов не могли получить рост или окупить свои проекты. Поэтому они и не развивались. Вот модель, от которой необходимо отказываться, уходить. И, соответственно, признаками этой модели можно назвать форсирование расширения внутреннего спроса за счет государственных расходов, которые существенно увеличивали нашу зависимость от нефти и газа ежегодно. И переходили все к большей и большей цене за нефть, которая определяла сбалансированность нашего бюджета.
Как я уже сказал, это был опережающий рост производства в неторгуемых секторах, закрытых для международной конкуренции, высокий удельный вес потребления в структуре использования ВВП при ограниченной доле накопления, невысокий уровень инновационной активности. <…>
И сейчас, пока мы находимся в условиях высоких цен, перед нами стóит еще большая опасность (перед выборами вообще очень трудно менять структуру расходов, ограничивать расходы). Это проблема всех стран. Но мы сейчас как раз находимся перед выбором. И в условиях этих выборов, и после выборов будем стоять перед выбором: какую модель мы будем строить?
Поэтому необходимо обеспечить долгосрочную бюджетную экономическую стабильность всех ключевых макроагрегатов, которые определяют эффективность бизнеса. <…>
Есть институционалисты, которые скажут, что дело не в макроэкономике, не в монетарных подходах. Если нет конкуренции, то ваши монетарные подходы не срабатывают. Если нет институтов эффективного финансирования, отбора, селекции этого вознаграждения за более инновационный и высокотехнологичный труд, то тогда только макрополитика и только монетарные факторы не работают. Это справедливо.
И в данном случае я всегда имею в виду, что мы должны и макропараметры, и бюджет держать в здоровом состоянии и развивать институты. Только вместе.
Например, в начале 2000 -х годов все международные рейтинги утверждали, что макрополитика в России улучшается. И она действительно вышла на каких-то рейтингах на 20 -е, 30 -е место из стран, а наши институты оставались на 100 -м, 120 -м месте. <…>
В среднем по рейтингу Всемирного экономического форума мы находимся на 63 -м месте по конкурентоспособности. Россия — не вполне конкурентоспособная страна. Поэтому формирование институтов очень важно. И прежде чем я завершу про институты, я хочу заострить проблему.
Здесь присутствует Андрей Николаевич Клепач, мой уважаемый коллега, и мы постоянно спорим с ним о том, можно ли иметь в ближайшие годы, при цене на нефть от 90 до 100 долларов, еще 2% дефицита и может ли такая модель называться инновационной? Понятно, что приводятся достаточно серьезные аргументы: когда мы уже подняли многие расходы, обязательства в целях создания социальной благоприятной ситуации, очень трудно ограничить расходы на те отрасли, которые необходимы, — дороги, инфраструктуру. И мы спорим, и здесь действительно развилка — как смелее двигаться по изменению структуры расходов.
Я считаю, что при нынешнем уровне расходов мы должны изменить структуру и действительно увеличить долю тех расходов, которые связаны с развитием — и прежде всего с инфраструктурой. Это не означает поддержку отраслей или строительства каких-то объектов коммерческого характера (у нас такое тоже в бюджете встречается). Чем хорош бюджет? Вы откроете его и увидите, что законом, Бюджетным кодексом установлен весь список тех предприятий, которые получают субсидии. Он на многих листах, там сотни предприятий. Это открытая информация.
Войдите на сайт, и вы увидите субсидии предприятиям. Как правило, они идут в уставные капиталы или даже как субсидии. Формально они идут как вложения в уставные капиталы, как субсидии, но по сути это все субсидии экономики. И ряд отраслей получают существенные субсидии, по нескольку миллиардов долларов в год у нас сейчас заложены в бюджете. Это как раз не дороги, это не те основные цели, за которые отвечает правительство, поэтому я считаю, что здесь, в этой части самих расходов на поддержку экономики, на инфраструктуру (я имею в виду и социальные расходы), нам нужно многое менять.
Но главный вызов я вижу вот в чем. Что такое при 90 долларах за баррель 3% дефицита? Это в нынешнем варианте 1% — около 500 миллиардов рублей в этом году.
Значит, 3% — это триллион пятьсот. Триллион пятьсот мы должны, а если считаем, что это чрезмерный дефицит, нужно увеличить налоги. Это значит, что государство должно забрать часть средств у предприятий, как правило, успешных, которые заработали эти средства, и перераспределить. Это первое.
Мы уменьшаем частные инвестиции и увеличиваем государственные. Вопрос — будет ли более эффективным весь процесс, если учитывать, что у нас в среднем частные инвестиции в приросте составляют всегда примерно 80%? Очевидно, эта операция приведет к уменьшению, даже если это будут самые нужные расходы. Все-таки мне кажется, к уменьшению таких инновационных мотивов, уменьшению сектора частных инвестиций. И к поиску тех точек, где можно применить труд предпринимателей.
Второй вариант — не увеличивать налоги, а просто повысить заимствования примерно на 3% (это полтора триллиона). Я говорил, что в докризисные годы весь портфель банков в год увеличивался на 2 триллиона в год. А сейчас (может, это будет чуть больше) мы по сути берем треть, половину, чуть больше половины, претендуем на эти средства, забираем.
Это значит, что опять уменьшаем предложения для частного сектора тех самых денег, конкурируем с ними за эти заимствования, поскольку нам тоже нужно (и очень). Ставка чуть-чуть приподнимается в этой конкурентной борьбе, предприятия подстраиваются к нам по тем условиям, которые мы определяем на рынке как главный заемщик. И ставка, как правило, в этом случае идет вверх. Но, на мой взгляд, это тоже плохой сценарий.
Поэтому наша задача сейчас — все-таки не увеличивать налоги, не увеличивать экспансию государства на рынок заимствований. Я считаю, что при 90 долларах за баррель нефти нам нужно иметь нулевой дефицит, и это фундаментальное условие для развития на ближайшие годы, сохранение некой стабильности.
И, возвращаясь к институтам, еще раз скажу, что здесь тоже развилка. Если финансовый сектор предоставляет кредитные ресурсы, желательно, чтобы кредит был более долгосрочный и менее дорогой. Если государство обеспечивает нормальную макрополитику, снижение инфляции, тогда банки ищут те проекты, на которых они должны заработать.
Они берут проект, проверяют его по всем параметрам, включая будущие программы этого заемщика, его будущие доходы. Они проверяют это, приглашают для этого специалистов. Они оценивают залоги, как частный институт определяет для себя не только свои будущие прибыли как банк, но и ответственность, чтобы он не получал убытка на этом кредите или активе. Поэтому именно этот институт проводит важнейшую селекцию всех проектов. И отобрав их, он говорит: вот, это настоящий реальный спрос на деньги. Он обеспечен в силу этого отбора, и тогда источниками таких инвестиций должны служить сбережения граждан. Они станут больше, если инфляция снизится, и люди в банках будут получать нормальный процент. Только тогда они начнут сберегать больше.
Второе — это Центральный банк, который подпитывает экономику, и цена этих денег равняется ставке рефинансирования. Вот это правильный механизм отбора проектов, и для этого есть финансовая система.
А если сюда приходит государство со своим спросом, который расширяется на 30% в год (что равняется 2 или 3% ВВП дополнительно), то оно резко расширяет спрос. Чиновники определяют, что мы должны построить и что мы должны сегодня закупить. Этот спрос не прошел такую строгую проверку институтом, и он, конечно, менее эффективен.
Я думаю, нам нужно опираться на реальные финансовые институты, которые проводят этот отбор, и не увеличивать, не осуществлять экспансию государства со спросом на рынок, когда у всех возникают эти деньги.
У всех возникает ощущение, что денег достаточно, хороший спрос, все хорошо, эти деньги растекаются, как ручейки, по всей экономике, у нас растет ощущение эйфории, в то время как конкурентоспособности не прибавилось. Но у всех хорошая прибыль, все показали хорошие отчеты.
И в этих условиях очень важно, что является важнейшим стимулом? Это все-таки — неизменность правил.
Если правила понятны, они достаточно постоянны.
Здесь можно много обсуждать, насколько можно вводить дополнительные стимулы, снижать налоги. У нас сейчас особенно популярно снижать налоги для отдельных отраслей, отдельных зон, отдельных предприятий, отдельных групп предприятий, то для Сколково, то для технопарков. Там, где новая продукция, это штучный товар, там нужно минимизировать издержки, но никак не для коммерческих зон, которые конкурируют с такими же предприятиями вне этих зон. И такого рода стимулы, скорее, могут вредить конкурентности на рынке.
Но эти правила все-таки важно устанавливать, эти ограничения, предприятия сами сделают расчет, встраиваются ли они в эти правила или нет. Они находят тот бизнес, который обеспечивается в рамках этих правил. Поэтому стабильность правил, неизменность является важнейшей основой для планирования на многие годы, на период всех новых проектирований. Потому что мы часто одни налоги снижаем, другие повышаем. И в целом бизнес говорит — давайте так, нам ничего не надо, но и вы ничего не отбирайте.
Стабильность важнее всего. Она как раз создает ощущение свободы. В чем свобода? Свобода же важна не только от каких-то напастей, от несчастий, а свобода важна для реализации чего-то. Казалось бы, подумаешь: ограничение в бизнесе, ограничения в по-литике. Но если мы живем в обществе, нельзя быть свободным от общества. А мы постоянно участвуем в ограничениях. А мы должны участвовать в правопроизводстве; должны быть созданы такие институты, которые обеспечивали бы наше участие в создании этих правил и в правоприменении.
И вот тут мы переходим еще к одному институту — к выборам в парламент. Именно он как раз должен обеспечивать этот институт участия в выработке правил, ибо это представительная демократия, создание законов, нормативных актов, опять же назначение правительства.
Парламентские выборы и есть поэтапный механизм участия в выработке правил. Если он не работает, тогда, конечно, нет ощущения свободы. И, наконец, выборы будут проходить только тогда успешно или судебная власть будет работать успешно, когда всем понятно, что они обеспечивают защиту собственности, которая в результате выборов не вызовет нового передела.
Два важных момента: работа институтов, которые в результате смены власти, проведения выборов не вызывают передела собственности. Эти институты, конечно, создают важнейшие правила для экономики.
Если почитать заключение рейтинговых агентств (при том, что сегодня они находятся под жесткой критикой) и факторы, которые они определяют и которые нам пока не удается существенно снизить, — то это как раз развитие этих институтов, они о них пишут.
Например, стабильность, легитимность политических институтов, активное участие общества в политическом процессе. Например: “Действие механизмов регулярной передачи политической власти в стране”. Если мы не будем развивать институты, то мы упремся в уровень инвестиций, которые будут обеспечиваться как внутренними, так и внешними кредиторами, а не инвесторами.
* Гайдаровский форум–2011. Академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, Институт экономической политики имени Е.Т. Гайдара, Фонд Е.Т. Гайдара.
Международная научно-практическая конференция “Россия и мир: в поисках инновационной стратегии” Москва 16–19 марта 2011 г. Стенограмма любезно предоставлена редакции “Вестника Европы” организаторами Форума. Сокращенный конспект некоторых из выступлений сделан редакцией по своему усмотрению, ею даны все названия и подзаголовки. Полный текст стенограммы на сайтах Форума, АНХ иГС, ИЭП им. Гайдара.