Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 26, 2009
АВАРИЯ
Петр Ореховский
1.
Городу
N далеко до Москвы и Оксфорда. Говоря словами Фернана Броделя, он является эксплуатируемой территорией или периферией российской экономики, говоря словами Юрия Яременко, градообразующие предприятия N находятся на среднем уровне хозяйственной иерархии, а если использовать высокий стиль советской публицистики, это город угля и стали. Дыра, в общем.Анатолий Александрович Белов города
N не любил, хотя и прожил в нём большую часть своей жизни. В России мало кто любит места, в которых сохраняется население, у любого русского человека есть ощущение случайности собственного пребывания в данном конкретном месте. Почему мы здесь, а не там, с этими, а не с теми — российская история не оставляла особого выбора, но до сих пор этот выбор приводит своей состоявшейся спецификой в состояние задумчивости и удивления. Только в брошенных деревнях или городских трущобах, на сентиментально-романтических руинах советского прошлого многие чувствуют неожиданный уют и умиротворение открывшейся истины — так и должно было случиться. Воздух чист, зелено, уютно. Население кончилось, а вместе с ним — и конец истории. Никто не мешает погрустить о том, что не случилось с Россией в прошлом и не наступит в будущем.Белов отправил своего сына учиться в московский химико-технологический университет, который за глаза звали “менделавочкой”, а уже на старших курсах оплатил пребывание и получение магистерской степени в Оксфорде. Анатолий Александрович полагал, что умный русский человек должен жить преимущественно за рубежом, изредка заезжая за деньгами в шумную и негодную для жизни, но богатую Москву. Сам он подумывал на старости лет тоже отъехать куда-нибудь в небольшую европейскую страну, туда, где осядет его сын с чистым и интеллигентным зарубежным семейством. Для этого нужно было копить деньги, которых Белову вечно не хватало. Зарабатывать он их не умел, а тратить любил, что делало его идеальным типом политического деятеля. Российский начальник должен быть щедр, за эту черту характера многое прощается ему подчинёнными. Деньги при этом тратятся государственные, так чего же их экономить? Тем более что вся экономия уйдёт потом в карман вышестоящих начальников, о чём всем звеньям вертикали власти прекрасно известно. Да ещё на следующий год меньше дадут.
Анатолий Александрович вёл себя по правилам, а это означает, что он пользовался репутацией правильного человека. Последнее, впрочем, не означает, что Белов не воровал или не совершал других предосудительных поступков. Кто ж в России без греха? поди поищи. Неровён случай, ещё найдёшь такого, и придётся спасаться бегством, поскольку честный человек, согласно евангельской истории, имеет полное право запустить в грешника камнем. Да и булыжник этот достанет скорей всего из-за пазухи — у честного человека в России много чего должно было накопиться на душе. Поэтому правильный человек в России — это совсем не то, что честный; правильный — это человек удобный, предсказуемый и понятный окружающим и отсюда годный для государственной службы, которая и требует от личности проявления именно этих качеств.
Впрочем, правильности в России мало, чтобы сделать карьеру. У каждого начальника, как и у любой женщины, должна быть своя загадка, изюминка, иначе говоря. У Белова это были связи, которые остались ещё с комсомольского прошлого. Он нечасто ими пользовался, но при случае мог удивить собеседника осведомлённостью. Анатолий Александрович был человеком, что называется, с прошлым, что также отразилось и на его внешности: седые виски, шевелюра цвета перца с солью, чуть запавшие щёки и отсутствие положенного российскому чиновнику некоторого излишка упитанности сразу же производили впечатление импозантного мужчины (слово “импозантный” Белов произносил не иначе как с буквой “у” в середине, что звучало несколько кокетливо).
Анатолий Александрович руководил строительством в городе
N, а место это было бойкое и хлебное. Щедрость натуры позволила продержаться ему шесть лет, что было рекордом для крупного городского чиновника. После этого его переместили курировать торговлю, на фронт работы куда менее хлопотный и доходный. Прежние налаженные цепочки взаимных услуг мэрии и строительного бизнеса разрушились, а новые привели к увеличению цен в течение полугода в полтора раза, что, несомненно, свидетельствовало о существенном притоке инвестиций в строительную сферу. Россия в очередной раз пыталась решить свой жилищный вопрос, а это потребовало новых людей, а новые люди нуждались в новых, существенно больших финансовых средствах. Неизвестно, лучше ли новое старого, но оно дороже, существенно дороже — а иначе и откуда бы ему было взяться. Смена поколений, ничего не поделаешь.Белов всё это понимал — и не протестовал. Главное, что он сохранялся в обойме, был востребован, считался членом команды, мог отдаваться любимому делу, реализовывать план Путина, добиваться роста благосостояния народа и улучшения инвестиционного климата. Законы изменения климата обычного продолжают оставаться для человечества загадкой, но это для российского чиновника — тьфу! чем непонятней, тем лучше. И Анатолий Александрович, как и положено, действовал на благо родины в новой, хотя и хорошо известной — кто ж, казалось бы, торговли не знает? — сфере, приглядывая за биллбордами, ассортиментом городских рынков и соблюдением прав потребителей в магазинах города
N, и всё никак не мог понять, где же планом Путина и благом родины определена сфера его кормления? Чем с ним должны делиться нынешние акулы свободного предпринимательства?Конечно, за время работы на прежнем месте Белов через свою жену и её родню вошёл в состав владельцев некоторых строительных фирм, которые продолжали платить его семье положенные дивиденды. Но хотелось продолжать плодотворно трудиться, получая удовлетворение от работы. Оно конечно, некоторое удовлетворение сохранялось. Но не полное, далеко не полное. И это мучило и мешало, мешало и мучило.
Жена Белова Кристина Алексеевна и не подозревала о его душевных терзаниях. Поскольку она была его второй женой и не присутствовала при начале строительства карьеры Анатолия Александровича, она полагала, что деньги Белову платят за ум и компетентность, а также глубину понимания общественно-политических процессов, патриотизм и преданность идеалам партии Единая Россия. Она искренне обижалась, когда слышала, как членов этой партии отчего-то называют за глаза едорасами. Кристине Алексеевне было 32 года, она воспитывала их двух общих дочерей трёх и пяти лет. Кроме государственных и муниципальных мужей она дружила с подданными местных королей угля и стали и любила город
N чистой патриотической любовью.Правда, и у неё был свой скелет в шкафу. Она не переносила и боялась сына Белова от первого брака, который был всего на семь лет младше её. Он был слишком умный и, по её мнению, не любил Россию. Иначе чего бы он делал в Оксфорде?
С другой стороны, наличие экзотического пасынка поднимало Белова, а стало быть, и её саму в глазах окружающих, поэтому при случае она была не прочь похвастаться родственником перед знакомыми. На вопрос, который вертелся у неё на уме в связи с предательством родины, Кристина достойно отвечала членам местного истеблишмента: “Диссертацию пишет. Докторскую. Правда, у них там докторская, как у нас кандидатская. Но ведь в Оксфорде”.
И это было правдой. Виктор Анатольевич действительно писал диссертацию и готовился получать
Ph. D. Но кроме того, он устроился работать в фирму, которая производила горное оборудование и газоанализаторы, так как денег ему не хватало куда сильней, чем его отцу. Но последний об этом не знал, ибо Виктор Анатольевич деньги просил редко, будучи горд и сохраняя глубоко спрятанную обиду за старый развод его матери с Анатолием Александровичем. Мать же его, Анна Георгиевна, хоть и прошла путь от учительницы химии до директора школы и была дамой по меркам города N весьма обеспеченной, сыну деньгами помочь не могла. Она не вышла после развода замуж, а поэтому пристально следила за светской жизнью Кристины Алексеевны через разных общих знакомых. И иногда, не часто, но всё же сообщала Виктору Анатольевичу о новом автомобиле Кристины Алексеевны, их поездке с детьми в Гоа или на Пхукет. Что придавало общей жизни семейства Беловых необходимое напряжение и внутреннюю динамику. Ведь чего только не случается в различных провинциальных городах, раскинувших своих уроженцев по всему миру, от Оксфорда до Западной Сибири!2.
асилий Иванович Черняев особо не задумывался о своём отношении к городу
N. Как-то само собой получилось, что он прожил в нём почти всю жизнь. Про таких говорят: “где родился, там и пригодился”, и действительно, Василий Иванович сгодился городу N на многое.Сначала он получил маркшейдерское образование в Горном институте, потом работал на местной шахте мастером, потом — начальником участка. Шахту закрыли за аварийность и убыточность, и Василий Иванович испытал смешанное чувство. С одной стороны, он понимал, что риск работы в шахте превышал все допустимые пределы и что в один несчастный день он мог пополнить собой горький список погибших. С другой стороны, после того как шахту закрыли, район шахтёрских двух-, четырёхквартирных домов с частичными удобствами во дворе, ухоженными огородами и рядом расположенными картофельными полями стал быстро приходить в упадок. Народ потянулся на заработки поближе к центру города
N, до которого надо было ехать через полосу промышленной зоны и шахт около полутора часов. Поскольку у Черняева была своя машина, то он укладывался в час. Но чем заниматься, чтобы прокормить семью во второй половине бурных девяностых, когда Россия занялась реструктуризацией своей угольной отрасли, он решительно не понимал.К городу
N, несмотря на обширность своей территории и многочисленность населения, превышавшего полмиллиона постоянных жителей, никак не подходили характеристики свободного рынка труда, так любимые умными московскими экономистами. Крупные предприятия отчего-то не предоставляли никаких вакансий для рабочих в местный Центр занятости, а менеджеры и инженерный персонал нанимались здешними представителями крупного капитала без услуг рекрутинговых агентств и прочих разных хедхантеров, непосредственно по протекции. Компетентность и наличие производственного опыта играли определённую роль в пределах пристально рассматриваемой статистической погрешности.Василий Иванович, как и любой советский инженер, свято веривший в преимущества капитализма, встал на учёт в Центре занятости, где ему стали выплачивать пособие по безработице, и честно заполнил анкеты в трёх таких трудоустроительных организациях. Немалое пособие, выплаченное с учётом его бывшей немалой шахтёрской зарплаты, полностью ушло на услуги штатных трудоустроителей. Понадобился месяц, чтобы он понял роль этих замечательных рекрутинговых агентств, — они обеспечивали доходами и занятостью не других, а только себя. И искать для него работу не собирались.
Тогда Черняев задумался о своих старых знакомых — и вспомнил о Белове, который ещё возглавлял тогда строительный комплекс. Анатолий Александрович помог старому сослуживцу — Василий Иванович работал на шахте, где Белов когда-то был освобождённым секретарём парткома. Тем более что это ему ничего не стоило — Черняев по его рекомендации устроился не в одну из патронируемых Беловым строительных фирм, а в отдел комплектации оборудования
N-ского металлургического комбината. Василий Иванович сильно потерял в официальной зарплате, но много выиграл в приобретении опыта хозяйственной жизни. Ранее, на шахте, он сталкивался с денежными расчётами только у окошка кассы, теперь же ему открылся новый мир, связанный с закупками и экспедицией, бартером и наличностью, лизингом и инжинирингом. Последние операции Василий Иванович осваивал с большим интересом, подозревая, что они и составляют будущее закупок комбинатом сложного дорогого оборудования, но освоение шло с трудом до тех пор, пока его начальник, тоже бывший угольщик, не объяснил ему, улыбаясь белозубой акульей улыбкой: “Это у них там лизинги, рейтинги, инжиниринги и прочий всякий маркетинг. А у нас в основе всего лежит откатинг. Включи этот элемент в свои расчёты — и всё поймёшь”.Черняев включил, и действительно понял; как понял, что откатинг есть операция, в результате которой получает свой процент он, а не поставщик. Далее он быстро включил и то обстоятельство, что себе он может оставить не более пятнадцати процентов от суммы отката, потому что иначе его тут же уволят. Деньги следовало передать далее белозубому начальнику, который тоже с кем-то делился, так что операция получалась многоходовой и люди в ней участвовали проверенные. Жизнь стала налаживаться. В уставшей от безделья и воровства стране обнаружился рост производства — и сразу же стал расти спрос на металлопрокат, метизные изделия, продукцию кузнечного производства. Следом потихоньку началось обновление машинного парка
N-ских заводов. Черняев построил квартиру поближе к центру и перевёз семью из полуразрушенного дома, которому городской архстройнадзор никак не давал статус аварийного (а куда переселять? за чей счёт? чиновники тоже плачут). Старший сын уехал учиться в областной центр, намереваясь овладеть в политехническом профессией машиностроителя, не поддавшись на уговоры Василия Ивановича пойти на факультет пищевых производств, — там был слишком высокий конкурс. Младшей дочери стали нанимать репетиторов — живя на шахтёрской окраине, она привыкла заниматься из рук вон плохо и после перевода в новую школу центрального района сразу же стала учиться на тройки и двойки. Жена Черняева тоже нашла себе работу поближе к новому дому. Она давно окончила бухгалтерские курсы, бросив работу техника-лаборанта при шахте, и работала операционистом в системе Сбербанка. Ей пошли навстречу и перевели в один из филиалов в центре N.Черняев, однако, оставался недоволен. Василий Иванович имел несчастливый характер — ему была присуща привычка обдумывать происходящие события и, более того, пытаться соотносить то, что он делает, со своей системой моральных ценностей. Пресловутый инжиниринг, которым ему приходилось заниматься совместно с фирмами, обеспечивающими техническое обслуживание сложного оборудования, установленного на комбинате, предусматривал графики проведения планово-предупредительных ремонтов, профилактических работ, всё это долго составлялось, рассчитывалось, согласовывалось… и, к сожалению, далеко не всегда соотносилось с реальным режимом работы предприятия. Визируя акты выполненных работ, Черняев шёл навстречу как сервисным фирмам, так и потребностям производства, внутри себя понимая, что работы выполнены максимум на 60-70%, а комбинат оплачивает все 100%. Для того чтобы сделать всё полностью, оборудование надо было останавливать, а во время летнего пика спроса на металл, связанного с ростом строительства, этого делать никому не хотелось. Вдобавок и сервисные фирмы немного доплачивали ему лично за лояльность. Все были довольны, и Василий Иванович тоже был доволен, однако где-то в глубине души сохранялся осадок — случавшиеся ЧП на производстве, связанные с аварийными остановами оборудования, приводившими к внеплановым, иногда целосменным простоям, списывались на нарушения режима эксплуатации, что было, конечно, чистой правдой, но не всей правдой. Так устроена жизнь: хорошие заработки соседствовали у Черняева с внутренними сомнениями, и он утешал себя тем, что лучше уж такое положение, чем внутренние сомнения и низкие заработки.
“А не проходимец ли я?” — спрашивал себя Василий Иванович после очередного дележа отката, полученного от поставщиков оборудования. Приходилось отвечать на этот вопрос утвердительно. “Но ведь кругом-то тоже одни проходимцы” — тут же находилось возражение. И действительно, кругом были одни проходимцы. Учителя плохо учили, потому что потом сами же занимались репетиторством с детьми, которые получили двойки. Врачи плохо лечили, потому что потом больные приходили к ним снова и снова и платили дополнительные деньги. Президент плохо правил страной, потому что у него кончался срок президентства, а если бы не кончался, то правил бы ещё хуже, потому что его всё равно было не сменить, а поэтому был проходимец по определению. Даже попы плохо молились Богу, потому что разгневанный плохими молитвами Господь сильнее наказывал Россию, и в церквях становилось больше паствы.
С этим невозможно было бороться, и Черняев и не боролся, давно решив, что он неудачник по жизни. Всё началось прямо с рождения, когда ему дали имя и отчество легендарного комдива, а фамилия подкачала. Звёзды встали не так, и он родился не в то время и не в том месте, а поэтому проживал не свою жизнь. Ведь не могли же его постоянно окружать мошенники, лжецы, казнокрады. Просто ему отчаянно не везло. Да и внешность его — средний рост, наметившийся животик, чуть пухлые губы и щёки, чернявая, не желавшая седеть шевелюра, начавшая редеть по бокам высокого лба… когда он глядел на себя в зеркало, в ответ на него взирал скользкий, слегка нагловатый тип приятного проходимца, похожего на лукавого царедворца и первого русского профессионального учёного Ломоносова или оптового покупателя мёртвых душ Чичикова. Такие могут пойти далеко, но рано или поздно всё равно всплывает какое-то обстоятельство, омрачающее их счастливое настоящее и заставляющее сомневаться в безоблачном будущем. Конечно, случаются и исключения, но они подтверждают правило: даже в случае первого президента Российской академии наук не все открытые им законы природы впоследствии оказались законами. Впрочем, Черняеву судьба Ломоносова не грозила — вряд ли кто-то стал бы копаться в подробностях его биографии.
И ему в очередной раз не повезло — на комбинате поменялся собственник, затем начал меняться менеджмент — и его белозубый начальник счёл за лучшее уволиться с комбината, а заодно предложил уйти и Василию Ивановичу. Так Черняев неожиданно для себя стал предпринимателем без образования юридического лица — а заодно и начальником отдела закупок
N-ской торговой компании. Вместо инжиниринга он теперь занимался логистикой, а поскольку в торговой компании в отличие от металлургического комбината оказалось большое количество женского персонала, постольку Василий Иванович стал не только проходимцем, но и ходоком на пятом десятке лет своей жизни. Он и не подозревал, что его судьба может быть столь разнообразной. Если бы кто-то сказал ему, что скоро бывшего советского горного инженера будет искать выдающийся организатор и политический деятель, правильный человек Александр Анатольевич Белов, которого назначили курировать торговлю, то Черняев бы просто не поверил.3.
ород
N считался городом рабочим, и с этим никто никогда не спорил. Для Василия Ивановича было естественным полагать, что на работе человек проводит почти треть своей жизни. Однако Черняев никогда не задумывался, что из этой посылки следует, что целых две трети отпущенного ему судьбой времени он проводит вне работы. При этом в городе N считалось неприличным “грузиться” производственными проблемами: свободное время должно было посвящать разнообразным увлечениям — от огородничества, лежания в гараже под собственным автомобилем до совместного потребления спиртных напитков в рамках тихих, гармоничных речных или озёрных ландшафтов. Рабочий человек заслужил право на отдых — считалось, что промышленность угнетающе действовала как на психику, так и на физическое состояние организма.Между тем научно-технический прогресс, на который возлагалось столько надежд в светлом социалистическом прошлом, внезапно проявил свои антигуманные достижения в немытой капиталистической России. Как-то незаметно оказалось, что литейные цеха, напоминавшие запахом, температурой и освещением мини-копию Ада, были ликвидированы, самая распространённая профессия России — грузчик — понесла большие потери, на шахтах появились новые проходческие комбайны, и даже сбор пустой стеклотары более не приносил столь значительных доходов, как это было в советское время и в раннюю эпоху легализации бомжей и начала ваучерной приватизации. Много ручного труда осталось в строительстве, но и там появились новые средства малой механизации, о которых домашние мастера, ремонтировавшие квартиры собственными силами, ранее могли только мечтать.
Неожиданности принёс с собой научно-технический прогресс. Под суровым взглядом частных охранных агентств и прицелом шпионских телекамер, рамок с металлоискателями, установленных на проходных, существенно сократилось поголовье несунов. Пьянство на рабочем месте, столь популярное среди класса-гегемона, тоже стало терять свои позиции, перемещаясь в кабинеты топ-менеджмента, да и там происходили уж совсем фантастические для недавнего советского директората вещи. У начальства в баре подолгу стояли крепкие спиртные напитки, по нескольку бутылок, иногда початых — и всё это не требовало немедленного употребления вплоть до полного изнеможения. Впрочем, конечно, такое возмутительное положение наблюдалось не везде, отнюдь не везде, оставляя надежду на сохранение традиций.
Изменилась и торговля. Василий Иванович, воспитанный на представлениях о дефиците и товаропотоках с заднего крыльца, был удивлён разнообразием типов, видов, марок, размеров и упаковки того, что покупало население. Оказалось, что едва ли не главным полезным действием в его работе была кодификация и поддержка электронного учёта всего этого изобилия. Сама база данных обобщённого “склада” торговой фирмы велась рядовыми работниками, однако Черняеву приходилось их постоянно контролировать, сверяя данные документального и электронного учёта, что его несколько нервировало. Он начинал чувствовать себя бухгалтером, а Василий Иванович по старой советской привычке не любил людей этой профессии.
Но главное, что изменилось, — это соотношение рабочего и свободного времени. Василий Иванович внезапно обнаружил, что ни о какой одной трети не может быть и речи, — он проводил на работе по 10-12 часов ежедневно, прихватывая выходные. Однако что он такого делал в эти часы присутствия? На шахте он учил, а потом следил за качеством работы крепильщиков и забойщиков, не гнушался мелких ремонтов оборудования, участвовал в регулярных совещаниях по планированию проходческих работ и каждый вечер отхаркивал из лёгких угольную пыль. Здесь же кроме ежедневного подведения баланса “получено-отпущено” основной работой Черняева стали разговоры. И он всё время должен был быть “под рукой” у начальства, которое могло внезапно решить “посоветоваться”. Черняев сначала очень нервничал, ему даже снились коммерческие диспуты, именуемые в народе разборками. Но потом он привык, вошёл в курс дела и решил, что был прав, когда думал про торгашей, что все они — бездельники. И проходимцы в квадрате, само собой разумеется.
Постепенно Василий Иванович понял, что его нынешняя работа представляет собой определённый образ жизни среди относительно замкнутого круга людей. В советское время таким образом жили работники спецслужб, милиционеры и адвокаты, но воочию с этими людьми героических профессий Черняев не сталкивался. Ранее Василий Иванович общался на работе с одними людьми, на отдыхе — с другими, кроме того, были ещё соседи по двору (впрочем, тоже связанные с угледобычей), друзья по институту, многочисленная родня, как его собственная, так и его жены. Всё это были разные пласты жизни, достаточно слабо пересекающиеся друг с другом. Сейчас же он практически не встречался с прежними друзьями и родственниками и не испытывал по этому поводу сожалений.
Длинный рабочий день Василия Ивановича стал вмещать посещение сауны и спортзала, вечерний ужин в ресторане и нерегулярный секс в служебном кабинете или случайной квартире. Ранее такой образ жизни был доступен только бандитам, научным сотрудникам и преподавателям, но никак не инженерам и конторским работникам. Именно бывшие “научники” и “преподы”, занявшись бизнесом, легко перенесли туда старые привычки некоторой расслабленности заодно с креативностью — заставить их отсиживать ровно по восемь часов на одном месте было невозможно. Так сформировался неповторимый стиль русского бизнеса, вместе с арго, вмещающим блатной жаргон и множество англицизмов, а в рабочем городе
N вместе с новыми многочисленными церквями и часовнями появились обширные курортно-торговые кварталы, где среди рабочего дня с беспечным видом фланировали хорошо одетые мужчины и женщины. И бывший безработный инженер Василий Иванович Черняев, ругавший нуворишей и проходимцев, загубивших прекрасную страну, которую мы потеряли то ли в 1991, то ли в 1917, то ли ещё в 1861 году, вовсю пользовался плодами новой жизни, принесённой в N достижениями научно-технического прогресса и радикальных капиталистических реформ.4.
ольшую часть своей жизни Василию Ивановичу Черняеву было некогда. То он бежал на работу (которая, надо сказать, не вызывала у него отвращения), то с работы торопился домой, к семье. В советское время было принято говорить, что, когда с радостью идёшь на работу и с радостью возвращаешься домой, — это и есть счастье, но Черняев об этом не догадывался. А если бы ему сказали об этом, то, наверное, не согласился, как и большинство российских граждан. Для счастья им надо что-то ещё, что-то иногда совсем неожиданное, типа победы сборной России по футболу в мировом чемпионате. И много других фантастических желаний загадочным путём попадают в их головы, а голова Черняева в этом смысле ничем от них не отличалась.
Сложный период закрытия шахты и безработицы плохо повлияли на семейные отношения Василия Ивановича. Он стал угрюм и раздражителен, и хотя это продолжалось всего полгода, но прежняя семейная гармония так и не восстановилась.
Раньше, когда и он, и его жена работали в одной отрасли, они часто обсуждали своих начальников и сослуживцев, были в курсе дел друг друга. После перехода жены в Сбербанк она перестала рассказывать Василию Ивановичу о том, чем занимается, но ещё интересовалась делами на шахте. Когда Черняев устроился на комбинат, он тоже стал мало говорить о своём производственном быте.
Оставались дети, но сын после окончания школы уехал из
N, а дочь больше делилась своими подростковыми проблемами с матерью и только иногда обсуждала с Василием Ивановичем различные исторические сюжеты. Для математики, физики и естественных наук у неё были репетиторы. Черняев перестал торопиться домой.При этом у него не возникло мыслей обзавестись новой семьёй, новыми детьми и начать весь круг жизни сначала, отнюдь. Василий Иванович, склонный к самоанализу, сделал другой вывод — настала осенняя пора жизни, идёт естественное охлаждение. Пора копить деньги к пенсии.
Всё это могло бы сделать Черняева тяжёлым человеком, однако этого не произошло. Его внутренний мир мало интересовал окружающих, а сам он туда никого особо не приглашал. Зато Василий Иванович продолжал с любопытством осматриваться вокруг себя, не переставая удивляться. Способность разглядеть что-то новое, сохраняющаяся в человеке зрелого возраста, вещь редкая, а дополненная желанием понять других людей — редчайшая. Черняев слыл интересным собеседником и компанейским человеком. А поскольку он, с одной стороны, не лез к труженицам капиталистической торговли с очевидными намерениями, а с другой, никогда не отказывался от этих намерений, оказавшись наедине, за ним закрепилась репутация дамского угодника.
Романы Василия Ивановича были естественным продолжением служебно-дружелюбных отношений. Собственно, ни он, ни его партнёрши, которые по большей части были намного его младше, не рассматривали эти отношения как романы. Скорее, это было эмоциональной разрядкой взрослых людей, не предполагавших никаких дальнейших обязательств. И всё равно, каждый раз, когда это случалось, Черняев мысленно про себя удивлялся — на его взгляд, кругом было полно более достойных кандидатур, а главное, молодых, в том числе и холостых, и разведённых. Как-то, находясь в интимной близости с заведующей мебельным магазином Ольгой Петровной Маловой, он поинтересовался у неё секретом своих сексуальных успехов и отсутствием таковых у молодого поколения. В ответ он услышал поразившую его речь о том, что новая генерация представляет собой в массе офисный планктон, ориентированный на карьеру. Виртуальное общение они предпочитают реальному. Жениться они хотят на дочери миллионера, при этом дочь должна быть фотомоделью и младше их на десять лет. А пока они амортизируют своё либидо в основном с девушками по вызову.
Ольга Петровна недавно поимела высшее экономическое образование, но, несмотря на это, знала термин либидо. Василию Ивановичу было с ней интересно, и он заходил к ней в гости чаще, чем к другим своим знакомым дамам. Магазин, которым управляла Малова, находился близко к центру
N, мебель была дорогая, и народ бывал там по выходным, рассматривая образцы, удивляясь изыскам дизайнеров и поражаясь ценам. В обычные дни работы было мало, и Малова легко могла отлучиться из своего кабинета, что было существенным преимуществом. При этом магазин показывал хорошие обороты, о чём Черняев знал и не переставал удивляться.— Неужели у нас в
N так много богатых людей? — задал как-то невинный вопрос Черняев Ольге Петровне. Она в ответ прищурилась, что сделало её лицо лукаво кокетливым, и ответила:— Много, конечно. Особенно сталеваров и шахтёров.
— Ты хочешь сказать, что они мебель покупают?
— Случается. Но в основном-то им деньги нужны. Точнее, не столько им, но их хозяевам.
— Деньги всем нужны… Но у хозяев шахт и заводов они вроде бы есть.
— Есть-то они у них есть, да не те.
— Какие ещё не те?
— У них есть безналичные. И за ними хорошо следят, за безналичными. А нужны наличные. Вот они и покупают мебель в пять раз дороже, чем она стоит. Разницу потом я отдаю им. За вычетом небольшого процента.
— Да ладно. Мы уже полгода никакой новой мебели практически тебе не завозили. Что ты им продаёшь?
— Необязательно же прямо-таки продавать реальную мебель из магазина. Можно продавать виртуальную, которой и в природе не было, главное, чтобы она по бумагам и чекам прошла. А ещё можно и с твоего склада, совсем другую, офисную. У тебя она влёт уходит. Вспомнил?
Черняев вспомнил. Действительно, уходила, и действительно, формально продавалась по образцам через мебельный магазин. Правда, ценами он никогда не интересовался — да и не было в подсистеме “Склад” розничных цен на реализуемую продукцию. “Век живи — век учись, дураком помрёшь” — подумал Василий Иванович. И дружба их с Ольгой Петровной, обогащённая тайным знанием, стала ещё крепче.
5.
деалисты и романтики считают, что деньги разъединяют людей, но это не так. Люди живут по берегам денежных рек, которые объединяют их в общество. Полноводные реки питают здоровые, красивые организмы. Там, где вместо рек текут пересыхающие ручейки, люди болеют, преждевременно старятся и умирают. А пустынные, лишённые денежных знаков натуральные хозяйства разрушают общество и порождают мизантропов, опасающихся друг друга.
Кто бы мог ещё создать такие неожиданные смелые комбинации из человеческих натур, придумать многочисленные поводы для встреч, напряжённых интриг и другой радости человеческого общения, кроме денег, которые создают их легко и непроизвольно, самим фактом своего существования? Может, только какая-нибудь партийная организация, ставящая себе целью изменить мир. Сравнивая деньги и коммунистов, приходится признать правоту Джона Кейнса — пусть лучше человек тиранит свой собственный кошелёк, чем себе подобных. Конечно, окружающих можно унижать и с помощью кошелька, но за это придётся дорого платить, добиваясь согласия на терпение своих выходок. В этом случае тиранство не может быть долгим — это слишком дорогое удовольствие даже для самых богатых людей.
Виктор Белов деньги не любил, считая их необходимым злом. Каждый раз, когда ему приходилось сталкиваться с этой материей, он терялся, не умея выставить работодателю достойных требований при продаже своей рабочей силы и плохо различая статусные и не статусные вещи при покупке. Поэтому дорогая рубашка могла соседствовать в его костюме с брюками, купленными на распродаже, а поскольку он предпочитал мягкую обувь, то галстук и пиджак легко мог быть дополнен тёмными кроссовками и ранцем, куда он запихивал ноутбук. Ранец со временем стал представлять собой что-то среднее между вещмешком и сидором, но Виктора это не волновало: главное, что лямки можно было натянуть на оба плеча. Он не любил портфели и сумки через плечо — в детстве, сидя за книжками, он приобрёл небольшое искривление позвоночника, так что правое плечо оказалось на пару сантиметров ниже левого. Эта особенность его организма со стороны была почти незаметна, но Виктору казалось, что дело обстоит совсем не так. В целом искривление сыграло даже положительную роль — он стал делать по утрам обязательную зарядку и упражняться с гантелями. Хотя он и не стал атлетом, но мальчишеская субтильность исчезла вместе с комплексами, уступив место для нормальной уверенности в себе.
В демократичной Москве, среди студентов и выпускников технических вузов, такая форма одежды была весьма распространённой, и Виктора Белова в этой среде никто не держал за “ботаника”. Напротив, эта новая беспорядочно одетая молодёжь презрительно относилась к гламурным героям нового времени, завсегдатаям московских клубов и бутиков. Последние отвечали им тем же, полагая себя будущими хозяевами России. В каком-то отношении эти капиталистические стиляги нового времени были правы — те, кого они называли ботаниками: геологи, физики, химики, математики, биологи, дети небогатых родителей, ориентированных на остатки советского качественного высшего образования, — не делали карьеру, не боролись с ними за деньги и власть. Вместо этого новые инженеры и учёные рассылали свои резюме по зарубежным университетам и транснациональным компаниям и разъезжались по миру, создавая острый дефицит квалифицированных технических кадров в России. И те, кто не уехал, могли диктовать свои условия оплаты труда, которая отнюдь не уступала уровню доходов правильно одевающихся молодых людей.
Но в чопорной провинции всё было иначе. В
N Виктор был одинок. Люди его генерации, оценивая внешний вид Белова, делали однозначный вывод о наличии умственных отклонений, чудачества, которое и привело их земляка в лаборатории Оксфорда, где он явным образом мало зарабатывает, раз так одевается. А мало зарабатывать (или, по понятиям местных жителей, “плохо жить”) можно и в N, зачем было тратить усилия на переезд в такую даль? Поэтому Виктор останавливался у матери, делал несколько дежурных визитов отцу и избегал общения с бывшими школьными приятелями.В этот раз он приехал в
N на месяц — следить за тем, как газоанализаторы его фирмы монтировали взамен старого советского оборудования. Перед этим приборы прошли долгую процедуру испытаний и лицензирования в Ростехнадзоре в Москве, и Виктор ожидал увидеть кого-нибудь из столичных специалистов в N-ской шахте. Однако новые газоанализаторы, которые в два с лишним раза точнее определяли наличие метана и других опасных газов в штреках и штольнях, похоже, интересовали только самих угольщиков. Даже местные представители Ростехнадзора в шахте не появлялись, мотивируя это тем, что проверят работу всей смонтированной системы в целом, после пуска, при этом угольное предприятие должно было сначала оплатить их приезд и будущую работу.Впрочем, он не обращал внимания на эти рабочие обстоятельства, поскольку по уши влюбился в директора мебельного магазина Ольгу Малову, с которой его познакомил Василий Иванович Черняев, зря понадеявшийся на несовместимость социальных статусов работника торговли и учёного-химика. Виктор Белов спал по четыре-пять часов в сутки, поскольку делил время между шахтой, Ольгой и ноутбуком, за которым он пытался писать текст своей диссертации, время от времени начиная путать английские и русские абзацы, сбиваясь с одного языка на другой. Белов ходил по облакам и не понимал, как он мог раньше жить без этого странного ощущения, внезапно обострившего все его чувства, открывшего неизвестное второе дно его души.
Дочь Черняева училась в школе, где директорствовала первая жена Анатолия Александровича Белова, с которой Черняевы сохраняли добрые отношения. Они встречались — иногда два-три раза в год, иногда раз в два-три года. Мать Виктора Белова постепенно озаботилась тем, что её сын двадцати семи лет всё ещё не был женат, что, по её мнению, было категорически неправильно. И она попросила Василия Ивановича, работающего в торговой компании, а стало быть, по мнению директора школы, знающего полгорода, познакомить Виктора с какой-нибудь умной, самостоятельной девушкой. Черняев не смог придумать ничего лучшего, чем взять Белова-младшего на корпоративную вечеринку, которые у них случались не реже двух раз в месяц, и познакомил с Ольгой Петровной, директором мебельного магазина и сверстницей Виктора. Она полностью отвечала критериям матери Белова — самостоятельная и умная. Василий Иванович полагал, что отсутствие у Виктора искренней любви к деньгам — свойства, которым более или менее обладали все торговые работники, — оттолкнёт молодых людей друг от друга, однако он ошибся. Ольга была слишком самостоятельна, чтобы подчиняться правилам города
N, и слишком ценила ум и оригинальность, чтобы не заинтересоваться Виктором. В разгар вечеринки они исчезли, что, кроме Черняева, рассчитывавшего остановиться на ночь в квартире Ольги, никто не заметил. Василий Иванович пережил сложную гамму психологических переживаний и вернулся домой сильно выпивши.6.
иктор Белов, при внешней разболтанности своего костюма, был человеком решительным и последовательным. Имея некоторый сердечный опыт, приобретённый ещё в студенческое время, и осознав, с чем столкнулся и что легко может потерять, он предложил Ольге руку, сердце и переезд с ним в туманный Альбион с дальнейшим не менее туманным будущим. Самого Виктора неопределённость будущего не пугала, скорее наоборот, рассматривалась им как некоторое конкурентное преимущество по сравнению с молодыми людьми, населяющими город
N. Он был уверен, что перед ним открыт весь мир, и делился со своей вновь обретённой любовью возможностями последующей жизни в различных странах — от Канады до Южно-Африканской Республики.Если бы он специально хотел потрясти воображение директора мебельного магазина, то вряд ли бы ему удалось придумать что-то лучше. Ольга Петровна вдруг увидела, что сказочные герои, которые появляются из неведомых далей на белых конях и предлагают руку и сердце, всё-таки бывают в реальной жизни. Она тоже увлеклась Беловым, а его неожиданное предложение после двух недель знакомства что-то сломало в ней. Вместо многоопытной женщины и менеджера, умевшей заставить полтора десятка молодых дам беспрекословно выполнять её указания, перед Виктором оказалась вдруг робкая и недоверчивая девчонка.
Конечно, она приняла предложение Белова. Однако Ольга Петровна знала толк в жизни и понимала, что, несмотря на взаимное чувство, нужно позаботиться и о деньгах, и о том, где жить и как жить. Сразу же лететь с Виктором в Оксфорд и выполнять при нём почётную роль любовницы-домохозяйки, занятой постоянной экономией денег, которая вдобавок целыми днями не видит только что обретённого молодого мужа, ей совсем не хотелось. Ольга тоже знала себя и понимала, что такое романтическое поведение — лучший способ постепенно отравить их любовь. Но и терять Виктора было страшно.
Тем временем вокруг молодой пары начались, как и положено, разговоры. Мать Виктора была рада, хотя и по старой педагогической привычке весьма настороженно отнеслась к профессии невестки. С другой стороны, объясняла она Виктору, Ольга человек практичный, и к её мнению надобно прислушиваться.
Родители Ольги Петровны, с которыми она познакомила Белова-младшего, отнеслись к Виктору с дружелюбным недоверием. Мать Ольги была пенсионеркой и подрабатывала вахтёром, отец, несмотря на то что уже выработал свой пенсионный стаж в “горячем” цеху, тоже продолжал трудиться на заводе; правда, теперь уже в инструментальном производстве. С людьми, подобными Виктору Белову, они не встречались в своей жизни; Англия была далёкой “капстраной”, которую иногда показывали по телевидению. Виктор им скорее понравился, чем не понравился, при этом в разговоре с Ольгой Петровной применялись эпитеты — некурящий, непьющий, работящий, не грубый. Этого было достаточно, тем более что Ольга уже пару лет назад приобрела себе квартиру и съехала от родителей. У неё был ещё не нашедший себе места в мирной жизни и ушедший служить по контракту младший брат, но его мнения спрашивать никто не собирался.
Когда мать Белова не без злорадства сообщила о матримониальных намерениях сына Анатолию Александровичу, он отреагировал на возможность выгодного обретения в качестве невестки директора мебельного магазина совсем по-другому, чем остальные предполагаемые родственники. Белов-старший был резко против и рассматривал женитьбу Виктора на Ольге исключительно как мезальянс. Перспектива его собственной безоблачной старости в тихой маленькой европейской стране недалеко от сына становилась призрачной, и он был возмущён. Но Анатолий Александрович даже не мог найти Виктора, чтобы попытаться вмешаться в процесс. Зато, выяснив у своей бывшей супруги, кто познакомил молодых друг с другом, Белов-старший нашёл Черняева.
У него был долгий разговор с Василием Ивановичем. В некотором раздражении Белов упрекал Черняева в неосмотрительности, в том, что тот своими действиями по ознакомлению Белова-младшего с особенностями светского времяпрепровождения нынешней
N-ской элиты нанёс ущерб будущей карьере учёного-химика. В своих ответных речах Василий Иванович корректно и мягко объяснял бывшему парторгу, что сам он, Черняев, и в мыслях не держал вредить перспективам развития мировой химической науки, что возраст его сына весьма располагает к началу регулярной интимной жизни, что Ольга Петровна Малова — дама в высшей степени приличная и даже располагающая определёнными финансовыми средствами и влиянием.Но Анатолий Александрович не мог сдержаться. Он обещал обрушить на торговую компанию, в которой имел честь служить Василий Иванович, кары небесные в лице административного ресурса партии “Единая Россия”, которой известно кто покровительствует, но имени которого нельзя произносить вслух. На что Черняев резонно возразил, что в его торговой компании тоже немало членов правящей партии и что компании в целом угрожать не стоит, а если требуется Малову уволить, то это, конечно, возможно, но он бы этого добиваться Анатолию Александровичу никак не посоветовал. Поскольку сейчас от отъезда в Англию Ольгу Петровну очень удерживает высокооплачиваемая и интересная работа, а после её увольнения он лично не видит никаких препятствующих причин для её последующей эмиграции. Напротив, ввиду того обстоятельства, что у Анатолия Александровича теперь в торговой компании появляются родственники, а, как известно, нет более надёжных человеческих связей, чем кровные, то возникает взаимный интерес и даже некоторые к реализации данного интереса возможности. И в конечном итоге люди не только женятся, но и разводятся, чему доказательством является жизненный опыт самого Анатолия Александровича. Жизнь же молодых людей в разлуке, да на таком расстоянии, да в окружении различных соблазнов — здесь почему-то Василий Иванович напомнил об английских негритянках и то ли подмигнул, то ли так показалось Анатолию Александровичу — так вот жизнь молодых людей в разлуке имеет свойство скорее разрушать былые привязанности.
Конечно, Черняев не убедил Белова. Но заставил задуматься. Это помогло — Анатолий Александрович разговаривал со своим сыном в гораздо более спокойном тоне, нежели изначально собирался. И получил в ответ на свой сакраментальный вопрос: “На что жить собираетесь?” весьма удививший его ответ. Белов-старший и не подозревал, что его сын приехал в
N в деловую командировку и каждый день спускается в шахту, контролируя и непосредственно монтируя зарубежное оборудование. И что в Англии, кроме оксфордской стипендии, по договорённости с университетом он работает в фирме, которая ему платит зарплату, очень даже большую по N-ским представлениям.Услышав про шахту, Анатолий Александрович дёрнулся лицом и даже начал фразу со слов “А как же…”, но потом из рассказа сына понял, что монтаж оборудования, собственно, уже закончен и в городе
N сына удерживает только предстоящая регистрация брака с Ольгой Маловой. Узнав об этих обстоятельствах, Белов-старший вздохнул и продолжать прерванную фразу не стал.7.
иктор Белов и Ольга Малова заключили скоропалительный брак по осени, и Виктор уехал обратно в Великобританию, дописывать свой фундаментальный труд. Они перезванивались каждые выходные, а на череду рождественско-новогодних праздников Ольга приехала в Оксфорд. Там они роскошно-бездарно провели время, занимаясь любовью, приготовлением и поеданием пищи, а также посещением пабов, где пили тёмный с горечью английский эль, который отчего-то сильно понравился Ольге. Заодно она осмотрелась в старом университетском городе, отметила про себя подавляющий численный перевес мужчин, большой дефицит красивых женщин и окончательно утвердилась в верности принятого ею решения не торопиться с переездом. К лету Виктор должен был закончить свои научные упражнения — и после этого решать вопрос о постоянном месте работы. Ольга всё-таки надеялась склонить его к жизни в России, хотя после посещения Оксфорда сильно задумалась о месте жительства сама.
Англия показалась Ольге вполне обычной страной, ненамного более благоустроенной, существенно более сытой и слегка менее суетливой, чем Россия. Всё казалось похожим на Москву или даже на город
N; ничего сверхъестественного — множество январских луж способствовало грязи, под ноги изредка попадались окурки, фасады отдельных домов показались ей вполне закопчёнными, вещи в магазинах — слишком обыкновенными по сравнению с запрашиваемой ценой. Спокойное отношение к великой морской державе она отнесла на счёт своих бывших завышенных ожиданий; до этого она была только в Турции и Таиланде. Кроме того, её неприятно поразила пара случайных столкновений с новыми русскими эмигрантами. Они явно не испытывали радости при встрече с соотечественниками, напротив, их лица явно выражали одну и ту же мысль, которую Ольга перевела себе как “понаехали тут всякие в нашу любимую Англию”. По-другому перевести эти гримасы было невозможно, Малова слишком хорошо знала эти выражения родных лиц. После этих встреч она лучше поняла своего мужа, который часто, характеризуя соотечественников, применял выражение “русский гадючий взгляд”.И хотя Ольга так и не очаровалась Англией, после возвращения в
N её ждал культурный шок. После приезда мусор, убитые дороги, злые лица постоянно попадались ей на глаза. Ольга не могла понять, почему она раньше этого не замечала. У неё возникло долго не проходившее ощущение, что в N всё время идёт война всех против всех, и на уровне бессознательного каждый ожидает самого худшего от своего ближнего. Милиция, власти, бандиты здесь были вроде как и ни при чём, напротив, они выступали своего рода сдерживающими барьерами того, чтобы соседи не разграбили жильё тех, кто ушёл на работу, автомобилисты не стали бы ездить по тротуарам, на большой скорости давя прохожих, в магазинах бы не продавали заведомо испорченные и не годные к употреблению вещи. Люди на её родине делали всё, чтобы изгадить друг другу жизнь, получая от этого какое-то извращённое удовольствие. После долгих размышлений Ольга решила, что место если не менеджера, то продавца в магазине она сможет найти и в другой стране, в которую их с Виктором забросит судьба, и что отъезд из России далеко не такое страшное событие, как ей это раньше представлялось.Тем временем в области К, где находился город
N, подошли сроки выборов в областной Совет. И началась разнообразная, присущая электоральным мероприятиям, агитация, наглядная, телевизионная и газетная. Анатолий Александрович Белов как лицо ответственное в городе N за проведение избирательной кампании от партии “Единая Россия” вспомнил о своей невестке, глядя на коробку из-под большого ксерокса, установленного в штаб-квартире правящей партии. Сначала он думал, сколько же в ней может поместиться долларов, потом решил, что такую коробку с долларами никак не могли бы унести два человека, а тем более один. Потом он решил, что в девяностые годы денег на закупку больших ксероксов не хватало, и герои компании “Голосуй или проиграешь!” должны были обойтись чем-то меньшим.Проблемы, стоявшие перед Анатолием Александровичем, были весьма остры и неотложны. Во-первых, нужно было как-то заплатить агитаторам и различным массовикам-затейникам. Денег, которые проходили через официальный бюджет, выделенный ему для освоения, явно не хватало для решения поставленных задач. Во-вторых, что-то приключилось в банковской системе города Москвы, и деньги вдруг потекли в российские регионы и города. То ли там убили банкира, который боролся с коррупцией, и посадили другого банкира, который взяточник, то ли совсем наоборот: убили взяточника, а посадили борца, который сразу же стал писать письма из заключения и никак не мог успокоиться, — но результат был налицо: в Москве стало трудно обналичивать крупные суммы, необходимые для жизни в одном из самых дорогих городов мира. Скрепя сердце москвичи перенесли эти операции в регионы. И Белова-старшего как человека заслуженного и авторитетного попросили помочь в решении этого деликатного вопроса. Как выразился его собеседник, деньги требовалось отмыть, а провинция в России всю жизнь служила помойкой.
Раздумья над коробкой из-под ксерокса привели Анатолия Александровича к правильному решению — он позвонил снохе и договорился о встрече. Ольга отнеслась к его предложению с некоторым задевшим его равнодушием, обозначила процент, но сообщила, что ей нужно переговорить с её начальством, так как магазин — стопроцентная дочка
N-ской торговой компании. Вскоре Белов-старший убедился, что Ольга знала, о чём говорила, и N-ская торговая компания активно включилась в политический процесс.Деньги поступали в банки города
N на счета многочисленных фирм, фирмочек и даже предпринимателей без образования юридического лица включая Василия Ивановича Черняева. Потом —за вычетом некоторого весьма скромного процента они грузились в броневики, самолёты, поезда и везлись по большей части обратно в Москву, хотя отдельные транспорты с нарезанной Гознаком бумагой двигались и далее на Восток, в загадочный край Маньчжурию. Сопровождали деньги сотрудники охранных агентств и некоторое количество лиц с уголовным прошлым — в городе N либерально относились к бывшим ошибкам серьёзных людей, которые впоследствии оставили прежние глупости и занялись капиталистическим бизнесом, а N-ская торговая компания всегда уважала своих партнёров и клиентов.Так весна 2006 года заставила Анатолия Александровича примириться с Ольгой Маловой и признать её компетентность и деловые качества. Он постепенно встроился в систему капиталистической торговли:
N-ская торговая компания с его легкой руки получила пару хороших земельных пятен для строительства магазинов — и не осталась в долгу; кроме того, его отблагодарили и старшие товарищи по партии, и московские деловые партнёры. Конечно, Анатолий Александрович не стал купаться в деньгах — он соблюдал скромность. Только Кристина Алексеевна временами портила ему настроение, называя за глаза Ольгу Петровну торгашкой и всячески подчёркивая её низкий, не соответствующий положению семьи Беловых социальный статус. Не мог же Анатолий Александрович посвещать жену в подробности своей сложной бюрократической работы, направленной на развитие деловой активности и подъём торговли в городе N. И хотя он стал испытывать к Ольге Петровне симпатию, в основе которой, как Анатолий Александрович убеждал себя, лежали исключительно её деловые качества, всё же домыслы Кристины Алексеевны по адресу снохи приходилось терпеть молча. Чего не сделаешь ради спокойствия в семье. Но поползновения жены на критику умственных способностей пасынка, который взял себе в жёны торгашку, Анатолий Александрович решительно пресекал.8.
а жизни Василия Ивановича Черняева мало отразились события областной выборной кампании, в результате которой, как и ожидалось, победили представители партии “Единая Россия”. В соответствии с его теорией откатинга это был очередной праздник проходимцев, мало имевший отношения к народной жизни. То, что Василий Иванович по ходу официально народного волеизъявления получил свой процент с нескольких банковских операций, лишь подтверждало его мнение, что он неплохо освоился в новом для себя окружении. Вдобавок в отличие от металлургического комбината в
N-ской торговой компании не было ни аварийных остановов оборудования, ни графиков планово-профилактических работ, так что ершистая совесть Василия Ивановича была спокойна.Какое-то время они не встречались с Ольгой Петровной, но по весне Василий Иванович стал опять заходить в мебельный магазин поболтать и изредка вместе пообедать. Он сделал пару попыток поцеловать Малову, оставшись наедине, но Ольга их решительно пресекла, сказав, что интимные отношения окончены и что она Черняеву очень признательна за знакомство с Виктором, однако теперь она не свободна и не может быть такой, как раньше.
— Э, да ты, Ольга Петровна, влюблена, — сказал Василий Иванович.
Малова покраснела, потом, помолчав, сказала:
— Да. А разве это плохо?
— Нет. Скорее наоборот. Просто я, видимо, завидую.
— Если бы только ты. Жила себе одна — до дому проводить было некому. Вышла замуж — проходу не дают, что не вечер в гости набиваются.
— Тяжело тебе, — притворно вздохнул Василий Иванович. Ему не было жалко Ольгу Петровну.
— Ещё бы, — искренне посочувствовала себе Ольга. И позволила Василию Ивановичу проводить себя до дому.
По дороге домой Ольга Петровна завела философический разговор на волнующую её тему — кто же всё-таки виноват и в чём причина того, что в России люди плохо живут. Василий Иванович очень был удивлён постановкой вопроса и ответствовал приятной собеседнице:
— Отчего же плохо? Если рассмотреть сумму прикладываемых усилий и получаемый в виде дохода и потребительского набора результат, то народ у нас живёт очень даже хорошо. Ведь кого у нас сейчас более всего стало? Сплошные торговцы кругом, да ещё вон — охранники с бандитами. Про чиновничье крапивное семя я не говорю, этой заразы всегда хватало, но сейчас-то как всё разрослось и колосится…
— Я не о том, Василий Иванович, — перебила его Малова. — Вы мне скажите, отчего у нас люди друг к другу относятся, как к врагам, которых надо победить, завоевать? Всячески унизить? Где пресловутая широкая русская душа, доброта, щедрость, взаимовыручка? Это вообще когда-нибудь имело место? Или это сказки советского прошлого?
— Думал я об этом, Оля, хотя в отличие от вас я за границей так и не побывал, остаётся только поверить вам на слово, что там всё по-другому… Что же до нашей милой родины, так мне кажется, что всё это от нас с вами и идёт. Сами виноваты.
— Сложное какое-то у вас объяснение. Не понимаю.
— Я это к тому, что мы с вами начальники, и на нас равняются. Но мы же играем по тем правилам, которые начальством и установлены. Тут хочешь не хочешь, либо надо правила менять — что мы с вами делать не хотим или не можем, либо наши мозги, чтобы всего этого не замечать и полагать, что всё кругом прекрасно. В любом случае получается, что сами мы и виноваты, что такие вопросы в голову приходят.
— Круто, — сказала Ольга после паузы. — Знаешь, Василий Иванович, а ведь Виктор — не такой, как мы.
— Вот это как раз знаю. Однако не ожидал, что это тебе в нём понравится.
Малова и сама удивлялась, почему ей так хорошо с Виктором Беловым. Она не могла разговаривать с ним на те темы, которые часто возникали при их встречах с Черняевым, — Виктор просто не понимал, что она имела в виду. По мнению Ольги, у него всё было слишком просто: решил — сделал и не думай о последствиях, оно само будет так, как и должно быть. Но именно это её и привлекало.
Сама она была другой. Склонность к самоанализу и желание предвидеть последствия своих поступков роднили её с Василием Ивановичем, а желание давать кроме деловой ещё и моральную оценку происходящему делали их интересными друг для друга. Ольга иногда думала, что лучше всего её понимает именно Черняев, но рядом с Виктором фигура Василия Ивановича блекла, он становился предсказуем и скучен.
Виктор же был каким-то отчаянным, и от этого у неё иногда захватывало дух. Однако эта отчаянность отнюдь не была надрывной, легкомысленной, после которой — хоть трава не расти, таких молодых людей Ольга встречала в
N достаточно часто, и они её отталкивали глупостью и бахвальством. Отчаянные из России обычно не попадают в Оксфорд, и в этом Ольга тоже отдавала себе отчёт. Но что-то в Викторе Белове было такое, мешающее ей представить его в качестве человека, размышляющего о том, как всё вокруг плохо, это с ним не совмещалось. Он был везунчик, верящий в свою удачу, — и, видимо, поэтому Ольге было с ним так легко и весело, как ни с кем другим.Виктор Белов защищал свою диссертацию в начале мая — он опередил свой график, и Ольга приехала к нему на защиту. В этот приезд Оксфорд уже действительно очаровал её — после
N, где было пыльно и грязно даже после традиционного апрельского субботника, где только начали лопаться почки деревьев и стала показываться клейкая листва, в Англии уже было лето. Городок утопал в зелени, всё было прибрано и ухожено, и Малова, оказавшись в маленькой однокомнатной секции, в которой жил Виктор, почувствовала себя почти дома.Для Виктора это была счастливая неделя — всё прошло удачно, рядом была любимая женщина, которая наконец согласилась ехать с ним куда угодно. Сразу же после защиты он послал резюме в три университета США, где занимались подобной тематикой. Кроме того, у него сохранялась возможность остаться и в лаборатории Оксфорда, в которой он выполнял свою докторскую работу, — теперь, как он рассчитывал, у него будет другая позиция, а стало быть, и лучший контракт.
Но неделя прошла, и Ольга поехала обратно в
N. Они договорились, что как только Виктор определится с работой, он вызовет её к себе насовсем. Для этого понадобится другая, не гостевая виза, но всё это, по мнению Виктора, было пустяками.Через две недели Белову позвонили из фирмы, где он работал прошлой осенью, и предложили съездить в командировку на родину с плановой инспекцией оборудования. Отчёты, которые присылали им угольные предприятия, насторожили инженеров фирмы — в ряде случаев данные наблюдений как будто повторяли друг друга, что теоретически было возможно, но маловероятно. Белов-младший с радостью поехал в
N.9.
N Виктор поселился у Ольги, начал работать и только потом зашёл к матери и отзвонил отцу. Белов-старший пригласил его в гости, долго рассматривал диплом о присвоении степени доктора философии Оксфордского университета и качал головой. Потом интересовался географическими и карьерными возможностями сына и восхищённо вздыхал. Кристина Алексеевна настойчиво угощала Виктора чаем и спрашивала, отчего же Белов-младший сегодня пришёл один, пусть приводит свою молодую жену, они найдут, о чём поговорить между собой, этак по-женски. Ближе к концу визита Анатолий Александрович поинтересовался, что Виктор сейчас делает в N, сын ответил ему про цель командировки. Белов-старший нахмурился и сказал:
— Не твоё это дело по шахтам лазить. Сверь официальные данные Ростехнадзора и угольщиков, отошли своим начальникам и закончи свои упражнения. От тебя ничего большего не требуется.
— Неправильно это. Надо на приборы посмотреть, а то странные отчёты получаются.
— Пусть специалисты технадзора смотрят — они же разрешение на эксплуатацию подписывали? Нарушений нет?
— Да там странно всё как-то. С одной стороны, все положенные разрешения есть. Но диапазон опасного содержания метана существенно изменён. Там, где наши приборы уже технику должны блокировать, у них только предупреждение о потенциальной опасности.
— Вот-вот. А ты специалистов технадзора в шахте видел?
— Нет. Ну и что?
— Да вот то, что регламенты эти в Москве утверждают, а чтобы ездить в регионы смотреть… не поедут никогда. А ты вон из Оксфорда за этим припёрся.
— Есть же ещё и местный технадзор.
— И что — местный технадзор? Они одной рукой представления пишут о нарушениях техники безопасности на шахтах, а другой — разрешения о продолжении эксплуатации. Заодно ещё бумаги страшные губернатору посылают, что существует опасность аварии. Сколько существуют шахты, столько — и эта опасность.
— Что-то я не понял, что ты хочешь сказать?
— Технадзор себе заранее соломки подстилает, потому что знает кошка, чьё мясо съела, вот что я хочу тебе сказать. Вроде, мы вас предупреждали, теперь, если случится что, сами виноваты. А заодно и деньги имеют хорошие за свои разрешения. На самом же деле в шахтах небезопасно, и я хочу, чтобы ты туда не ходил. Теперь понятно?
— Понятно. Только я всё равно пойду. И насчёт опасности ты преувеличиваешь. Английские газоанализаторы — очень надёжная вещь, до долей процента дают оценку содержания газов в воздухе.
— Если бы такая задача была поставлена, ты думаешь, что в СССР не сделали бы такие приборы? Такая точность просто никому была не нужна. Ты же сам сказал, что диапазоны содержания существенно изменены по сравнению с вашими требованиями. Не связывайся ты с этим, очень тебя прошу.
Правила Белова-старшего столкнулись с правилами нового поколения, и упрямство Виктора, разумеется, победило. Анатолий Александрович воззвал к авторитету Черняева, просил сына с ним посоветоваться. Тот пожал плечами. Тогда Белов-старший набрал сотовый Василия Ивановича и попросил “воздействовать”, так как его собственного терпения на сына не хватает. Но Черняев заупрямился и сказал, что он пятнадцать лет в шахте отработал и никого отговаривать от подобной работы не собирается. И что Белов-младший правильными вещами занимается, так что пусть делает то, что делает. А он, Белов-старший, как бывший парторг здесь неправ, потому как если шахтёры гибнут, то непонятно, почему не должен собою рисковать сын члена нынешней правящей передовой капиталистической партии. Анатолий Александрович обиделся и попрощался сухо и с Василием Ивановичем, и с Виктором Анатольевичем. Единственное, о чём ещё сына попросил, чтобы тот ксерокопию диплома своего докторского снял для отца. Что Белов-младший и сделал, зайдя на работу к своей жене. Потом они взяли такси и поспешили домой — им вечно не хватало друг друга, и Виктор сразу же забыл о неприятном разговоре с отцом.
На следующий день Виктор продолжил работу в шахте. Он понял, почему данные по разным угольным предприятиям совпадали, — официальные отчёты содержали показатели содержания метана, которые были взрывоопасны, но допускались российской практикой “в порядке исключения”. Но он не мог понять, почему английские газоанализаторы не включали аварийную сигнализацию и не блокировали работу комбайнов. Поэтому от основного ствола он двинулся дальше по штреку, где работали проходческие комбайны, заготавливая уголь, и стал осматривать приборы, которые прошлой осенью монтировал он сам. Виктор обнаружил, что целостность пломбы на приборе была нарушена. Он вскрыл прибор и увидел, что кто-то произвёл другую регулировку шкалы, — теперь, чтобы газоанализаторы заблокировали работу шахты, требовалось вдвое большее содержание метана в воздухе. Ещё он понял, что в штреке сейчас смертельно опасное содержание метана по английским понятиям. И это было последнее, что он понял.
От взрыва метана и пожара в этот день погибла почти вся смена — более шестидесяти человек.
10.
а окраине города
N, где когда-то жил Черняев, надрывно и чуть фальшиво духовой оркестр министерства по чрезвычайным обстоятельствам играл траурные марши. Кладбище было недалеко от шахт и от бывших шахтёрских жилых кварталов — надо было только подняться через распадок на сопку. Поэтому про погибших шахтёров здесь говорили: “жил в яме, теперь ушёл на гору”.Сопка когда-то была лысой, но с годами её засадили берёзами и соснами. Они шумели над головами многочисленной процессии, медленно тянувшейся вверх. Угольное предприятие выплатило родственникам “похоронные”, из области выделили дополнительные средства на организацию траурных мероприятий, так что все ритуальные агентства города
N были здесь. Если бы не это, процессия тянулась бы ещё медленней — дорога наверх едва позволяла разминуться двум машинам, народ вытянулся в длинную колонну, стараясь не толкаться.Тело Виктора Белова, как и тела шахтёров, находившихся в роковом штреке, с которого покатился огненный вал, сильно обгорело. Их хоронили в закрытых гробах. Нёсшие такие гробы часто менялись на пути в гору, как будто они были намного тяжелей обычных — то ли из-за приколоченной гвоздями крышки, то ли из-за какого дополнительного отдавливающего плечи горя.
Рядом с Ольгой Маловой шёл её отец, мать на похороны не пошла, сказала, что для неё это слишком тяжело. Не было в процессии и Кристины Алексеевны Беловой, а родители Виктора шли рядом, но не подавали друг другу руки. Вслед за родственниками шли шахтёры, среди которых был и Василий Иванович Черняев: эту дорогу он знал хорошо и бывал здесь регулярно.
Плакавшие потихоньку всю дорогу женщины наверху, у открытых могил, начали рыдать в голос, едва заглушаемые медью оркестра. Ольга ничего не видела из-за своих слёз, её держал отец. Городское начальство, прочувствовавшее момент, обошлось без речей. Сопровождавшие процессию милиционеры выстроились в ряд, дали три залпа в воздух, и могилы стали засыпать землёй.
Губернатор области К в своём интервью по поводу взрыва на шахте в
N отметил, что шахта была передовая, с новым оборудованием и зарубежными приборами контроля. И — тем не менее — взрыв. Значит, контроль нужно осуществлять более жёстко, те, кто сейчас это делал, с этой задачей не справляются.Менеджмент угольного предприятия намёк понял правильно и изъявил готовность передать свои акции в пользу государства. Более про руководство шахты губернатор не вспоминал.
Зато руководство Ростехнадзора всё поняло совсем неверно и обиделось. А после этого заявило, что губернатор сам всё прекрасно знал, его неоднократно предупреждали, но шахты как работали, так и продолжают работать во взрывоопасных условиях.
После этого губернатор тоже обиделся. И подал на руководство Ростехнадзора в суд. Или это руководство Ростехнадзора подало на губернатора в суд. Или они оба подали друг на друга в суд, а последний отказался всё это рассматривать. Ольга Малова, которая сначала следила за этими перипетиями, так и не поняла, чем всё кончилось и кто виноват. Она даже спросила по наивности своего тестя, почему в это не вмешается правящая партия “Единая Россия” или оппозиция в лице хорошо известной ему КПРФ. Почему молчат другие партии, так много говорящие о Чечне, Эстонии и Украине, почему они не приедут в Сибирь и не разберутся, что здесь происходит? На что Анатолий Александрович сказал, что это вопрос не политический, а производственный, и не партийное это дело, а хозяйственное. Белов-старший был правильным человеком и политику всех российских партий понимал правильно.
11.
льга долго не могла смириться со смертью Виктора Белова. У неё был опыт разрывов с мужчинами, был опыт похорон бабушки и сравнительно молодой, умершей в сорок лет, сестры матери. Однако всё это было не то и не так. Ольга только после смерти Виктора поняла, как сильно она любила его, до этого, как ей казалось, она скорей восхищалась им и радовалась своему отражению в его глазах, а отражение было прекрасным — Виктор умел восхищаться ей так, что она сама казалась себе умней, благородней и красивей. С ним она была намного лучше, чем наедине с собой.
Она продолжала время от времени встречаться с Черняевым, которому иногда позволяла проводить себя домой, но не более того. О Викторе они не разговаривали. Свекор рассказал ей о том, как просил Василия Ивановича отговорить Белова-младшего от непосредственной инспекции приборов и что ему на это Черняев ответил. Ольге хотелось поговорить об этом с Василием Ивановичем, однако в первые месяцы после аварии на шахте она не могла этого сделать — любое воспоминание о Викторе сразу же приводило к слезам.
Прошло почти полгода, прежде чем она относительно успокоилась и впервые смогла вспомнить Оксфорд с улыбкой. После этого Ольга решила поговорить с Василием Ивановичем, у которого в это время в мебельном магазине образовалась новая пассия, — помимо дружеских разговоров с Ольгой он стал встречаться с завсекцией кухонной мебели. Когда Малова заметила это, она даже развеселилась и стала иронизировать над черняевской неверностью. Он смущённо оправдывался и говорил, что Ольга для него всегда на первом месте, пусть только подаст малейший знак к действию.
Для своего серьёзного разговора она, вопреки их обыкновению, пригласила его к себе в квартиру на кофе. Василий Иванович, было, насторожился и попытался её обнять в прихожей, но она отстранилась. Черняев извинился и пошёл на кухню первым.
— Почему ты Виктора не уговорил в шахту не ходить?
— Это тебе Белов-старший сказал?
— Да.
— Вот ябеда, а ещё старший товарищ… Это всё, Оля, из чувства мести. Он же у меня девушку отбил. Тебя то есть.
— А если серьёзно?
— Ты же сама сказала, что он — не такой, как мы. Если что-то менять, то надо было делать так, как делал он, непосредственно самому проверять приборы, составлять акты… Это во-первых. А во-вторых, шахта действительно была в хорошем состоянии — новая система вентиляции, всё по уму… Не верил я, что такое там может быть.
— Вот это твоё “во-первых”… Что надо было менять? И если шахта была в хорошем состоянии, то как могло всё это произойти — пожар, взрыв?
— Как-как, обычно… Это же система. Вот ты представляешь себе, если бы эти английские газоанализаторы действительно работали как положено, то что бы было?
— Конечно, нет. Объясни.
— После того как обнаруживается превышение содержания метана, сначала, естественно, пытаются проветрить, увеличивают поток воздуха как могут. Только штреки бывает что и не проветриваются, как, я полагаю, и было в этом случае. Так что дальше надо останавливать лаву полностью, выводить людей, закладывать заряды и взрывать. Метан частью взрывается вместе с зарядами, частью выгорает… Потом опять проветривать. Обустраивать лаву. И только тогда возвращаться к добыче угля. Это означает — как минимум, понимаешь, как минимум два месяца.
— И что — два месяца?
— Два месяца шахта стоит. Угля нет, продукции нет. Предприятие несёт убытки. Шахтёрам платят голый тариф, который составляет всего треть от зарплаты, если я не ошибаюсь.
— Ты хочешь сказать, что все это знают, и шахтёры, и начальство…
— И Ростехнадзор с губернатором тоже.
— И что теперь — лучше получается жизнью рисковать? Вот ты, когда работал там, внизу, всё это знал и продолжал работать?
— Да, знал и продолжал рисковать. И, как видишь, живой, потому что это не так часто случается. Потом — а где у нас иначе устроено? Ты же пользуешься нашими самолётами, ездишь по нашим дорогам… что ты думаешь, самолёты в лучшем состоянии, чем шахты? И ты знаешь это, и все знают это, но стараются об этом не думать.
Главное — кому она нужна, такая моя жизнь? Кому я нужен без денег? Тут же, видишь, как получается — если шахтёры начнут требовать соблюдения всех правил, то останутся без заработка. А начальство им предлагает — выбирайте сами, ребята. Мы можем и по таким правилам, и по таким… только потом на нас не пеняйте. Демократия, типа. Догадайся, что люди выбирают. С одного раза.
— Почему ты говорил, что Виктор мог это изменить?
— Потому что кто-то должен был сказать, что жизнь стоит дороже денег, и остановить шахты. Это же начальство должно делать, люди с высшим образованием, интеллигенция, как говорили раньше. Нельзя же рабочим это доверять, иначе зачем мы все нужны? Только вот у нас пороху не хватает — мы и свою жизнь не ценим, так чего уж там чужую… Вот зачем был нужен парень с докторской степенью из Оксфорда. Он действительно был другим.
— Положим, я к своей жизни так не отношусь, и к чужой тоже.
— Ты так уверена?
— Да.
— А кто Белову-старшему деньги помогал обналичивать? Думаешь, это не то же самое? Думаешь, новая партийная сволочь намного лучше старой партийной сволочи? Ведь именно они и установили и хранят эти правила. Оля, Бог не берёт плату наличными. Виктор расплатился за чужие грехи, это верно, а каково тебе, если он заплатил и за твои, и за мои слабости тоже?
— Какая связь между обналичиванием денег и авариями? Где одно, где другое? Ты говоришь злые глупости. Я не хочу тебя слушать. Уходи, Черняев.
И Василий Иванович Черняев ушёл. Он считал себя проходимцем и невезучим человеком, но когда Ольга Малова успокоилась, она подумала, что Василия Ивановича всю жизнь сопровождала удача. Ему просто чертовски везло. Только он сам то ли это не понимал, то ли не хотел в это верить.
Июнь — сентябрь 2007