Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 22, 2008
Взгляд второй
Другой сценарий —
чуть более оптимистичный
Тревожный, алармистский сценарий будущего Европы, обрисованный проф. В. Фёдоровым, не только понятен, но, к сожалению, и во многом оправдан. Латентные, а кое-где уже и достаточно открыто проявившие себя негативные тенденции на европейском континенте привлекают растущее внимание отнюдь не только в Европе, но и во всём мире, поскольку они, так или иначе, затрагивают интересы и судьбы всех стран и всех народов.
Следует, однако, сразу оговориться: в любом, а в особенности общественном, прогнозе неизвестно ещё, что важнее — логика или вера. Прогнозные построения проф. В. Фёдорова почти безупречны с точки зрения логики, если, к тому же, добавить, что его логика основывается преимущественно на текущем состоянии умов, человеческих предпочтений, экономических и социальных реальностей, этнических, религиозных, государственных и межгосударственных отношений и т.д.
Что же касается веры, то она у проф. В. Фёдорова, по-видимому, одна: глубокий (и, подчеркну, по меркам отдельной человеческой жизни безусловно оправданный) пессимизм, неверие в гармонию мира, в способность человека обуздать свои гибельные страсти и инстинкты, убеждённость в невозможности достичь какой-то надёжной договорённости между народами, столь различными по цвету кожи, языку и образу жизни. Да и история, нужно признать, в основном убеждает в том же: бесконечные кровавые войны и насилие на всех континентах, во все времена и при всех режимах и идеологиях — что ещё другое знал мир?
Даже после самой разрушительной в истории человечества мировой войны 1939—1945 гг. род людской не успокоился: корейская война, вьетнамская война, афганская война, арабо-израильские и индо-пакистанские конфликты, постоянная резня в различных районах Африки, и пр., и пр. — вряд ли был в последней половине XX века хоть один день, чтобы где-нибудь в мире не шла война. Да и XXI век в этом отношении начался ничем не лучше: США и, казалось бы, успокоенная навсегда Европа не удержались от искушения разбомбить ни в чём не повинную Югославию, а потом ввязались в безнадёжный конфликт в Ираке, который, как было очевидно с самого начала, не имел и не мог иметь никакого военного решения.
И всё же, соглашаясь во многом с проф. В. Фёдоровым, хотелось бы высказать иную, более оптимистичную точку зрения на нынешние тенденции в Европе и, может быть, даже шире — во всём мире.
Весь его исторический пессимизм относительно будущего Европы основывается, по существу, на трёх важнейших моментах: во-первых, растущая легальная и нелегальная миграция извне на европейский континент; во-вторых, безудержная «паранойя», всё шире и шире распространяющаяся среди лидеров и наиболее активных участников экстремистских религиозных и этнических движений; в-третьих, неспособность современного европейского общества осознать грозящие ему опасности и либо так или иначе подавить реальную угрозу разрушения его изнутри, либо выработать какой-то жизнеспособный компромисс между теми, кто жил и намерен дальше жить в атмосфере европейской культуры, и теми, кто хотел бы, используя все материальные достижения Европы, приспособить континент к своим, а не европейским ценностям, и к своему, а не европейскому образу жизни.
Но не случайно я подчеркнул выше, что логика проф. В. Фёдорова оправдана, прежде всего, с позиций отдельной, столь, как известно, короткой человеческой жизни. Чем были процессы миграции в истории мира, если измерять её, историю, не годами и даже не десятилетиями и поколениями, а веками? Естественным, хроническим явлением, не прекращающимся никогда. Памирские таджики, к примеру (между прочим, белокурые до сих пор), нередко утверждают сегодня, что они прямые потомки Александра Македонского, оставлявшего своих раненых воинов-греков в этих местах на лечение во время его восточных походов. Греки, армяне, евреи в древности были белокурыми и голубоглазыми (кстати, многие армяне, живущие в окрестностях озера Севан, и сегодня такими же и остаются). Откуда это всё взялось, нынешняя мешанина? Кто такие современные итальянцы или испанцы, если не помнить об исторической судьбе левантийцев, лангобардов, арабов и пр.? Куда девались европейские кельты и сколько их крови течёт в жилах современных британцев или французов? Откуда появился такой ныне совершенно европейский народ с более чем тысячелетней уже европейской историей, как венгры? Да и мы, русские: как говорил когда-то С. Есенин, «родина милая, Русь и мордва». Половцы, печенеги, берендеи, угро-финны, татаро-монголы, кавказские народы — чего только не намешано в русском человеке и кто только не передвигался взад-вперёд по территории нынешней России.
А такие грандиозные мировые «плавильные котлы», как Мексика, Бразилия, Аргентина, и в первую очередь, конечно, Соединённые Штаты и Канада? Если процессы миграции и смешения народов были всегда, то они и будут всегда, в том числе и в Европе. Чаще всего, конечно, это были вторжения извне. Но, как свидетельствует история, не менее эффективны были и мирные, так сказать, «ползучие» формы «вливания» одних народов в другие.
При таком взгляде на вещи вполне естественно ожидать, что со временем (когда — это уже другой вопрос) этническая структура Европы в очередной раз изменится если не радикальным, то во всяком случае достаточно ощутимым образом. Впитали же когда-то немцы и растворили в своей среде несколько отнюдь не малочисленных славянских народов. Сегодня в Германии идёт процесс медленного поглощения и «переваривания» пришлого населения из Турции, бывшей Югославии, России, Албании, Румынии и других стран.
Это поглощение — процесс, причём длительный, и, конечно, он несёт в себе многочисленные трудности, зачастую весьма болезненные. Неизвестно ещё, кто кого в конце концов «переварит»: коренные пришлых или пришлые коренных. Но сам по себе процесс, несомненно, идёт по нарастающей. И пресловутый «польский водопроводчик» всё заметнее становится вовсе не символической, а вполне реальной (и действенной) фигурой жизни объединённой Европы. То же, что и о пришельцах в современной Германии, можно сказать об арабах во Франции, иммигрантах из Чёрной Африки в Италии, Бельгии, странах Скандинавии, выходцев из бывших британских колоний в Англии, и т.д.
Собственно говоря, это тот же «плавильный котёл», что и в обеих Америках, только, может быть, несколько замедленного действия.
Европейская интеграция — наверное, самое грандиозное мирное достижение человечества за всю его историю. Конечно, как всё на свете, европейская интеграция должна иметь свои пределы, выход за которые чреват разрушительными последствиями для всего этого исторического проекта. Пока, однако, интеграционные процессы в Европе лишь углубляются, охватывая всё новые регионы и новые сферы жизни. В экономике длительное успешное движение вперёд делает развал единого европейского рынка и единого интеграционного механизма маловероятным при любых, даже самых драматических обстоятельствах. Медленно, с перспективой на десятилетия, но вырабатывается общеевропейский подход к социальной политике. Где стихийно, а где и весьма целенаправленно идёт культурное сближение стран и народов Европы. Есть также все основания ожидать, что будет, наконец, окончательно выработана общая Конституция Евросоюза.
И конечно же, планы перехода к совместной внешней и оборонной политике тоже построены отнюдь не на песке: объективная логика развития и в этой области сулит конечный успех, если… Если в один печальный день всё здание Евросоюза вообще не рухнет по причине того, что не сможет «переварить» принятие (как о том мечтают некоторые излишне амбициозные европолитики) новых малопредсказуемых, но потенциально весьма влиятельных членов — Турции, балканских стран, Украины, и др.
Таким образом, по состоянию дел на сегодня перед Евросоюзом вырисовываются две реальных и серьёзнейших угрозы: во-первых, возможное чрезмерное его расширение под давлением стран, желающих полностью и окончательно влиться в единую Европу, и, во-вторых, как отмечает проф. В. Фёдоров, опасность перерождения нынешнего этнического состава Европы в процессе неконтролируемой иммиграции и столкновения пока ещё чужеродных друг другу культур.
Но если первая угроза зависит главным образом от здравомыслия и чувства реальности европейских правящих кругов и, конечно же, широкой европейской общественности, то другая всё более и более выходит из-под контроля любых властей и любого общества — что Брюсселя, что национальных и местных администраций, что, так сказать, «человека с улицы». Качественное изменение этнического состава Европы в течение, скажем, трёх-четырёх поколений, по всей вероятности, действительно неизбежно. И какой оттенок кожи будет у будущего европейца (между прочим, около половины детей, рождающихся ныне в Берлине — потомки иммигрантов), и какие культурные традиции будут определять по преимуществу его образ жизни — предсказать с уверенностью сегодня, думаю, не возьмётся никто.
Но совсем не обязательно, что формирование нового «плавильного котла» в Европе должно быть связано с кровью, насилием, каким-то новым «Великим переселением народов», как это было в раннее средневековье, или разрушительными внутренними межэтническими столкновениями. Обезумевшие, «параноидальные» ли-деры религиозного и этнического экстремизма и шахиды — самоубийцы — это одно. А простой человек, обыкновенный обыватель любой религии и любой национальности — совершенно другое.
Правда, мне могут возразить: совсем ещё недавно «паранойя» охватывала целые народы — Советский Союз, Германию, Японию, Италию, Испанию, и др. Но после всего, что в мире случилось за последнее столетие (имея в виду истребительные мировые войны и чудовищный прогресс в сфере вооружений), ожидать каких-то новых массовых движений — хоть из «Великой степи», хоть из иных неспокойных районов мира, хоть от внутренних иноплеменных диаспор — было бы, наверное, нерезонно. Люди всё-таки не лемминги: поднять какому-то новому полоумному вождю целые народы на массовое самоубийство всего лишь из-за каких-то националистических или религиозных лозунгов — эта опасность из истории, видимо, исчезла уже навсегда.
Но какие есть гарантии, что вновь образующийся европейский «плавильный котёл» сможет со временем примирить то, что сегодня кажется непримиримым — расы, национальности, языки, религии, манеру жить, питаться, одеваться, воспитывать детей, и пр.? Упрощённо говоря, исчезнет ли когда-нибудь «хиджаб» из французских школ и перестанут ли когда-нибудь франко-алжирские и другие «цветные» подростки жечь автомобили на парижских улицах? Думаю, ответ должен быть всё-таки положительным. Основные нынешние европейские тенденции тому явно способствуют. Для европейской экономики по большому счёту это всё, вообще, не вопрос: единому рынку как таковому в принципе безразлично этническое происхождение всех его участников — и продавцов и покупателей, и работников и работодателей. Социальная сфера также в принципе нейтральна к подобным различиям: опыт, терпение и умелая административная практика дают реальную надежду, что потенциально опасные социальные напряжённости будут и впредь подвергаться общественному контролю и сдерживанию. Политические и юридические права граждан единой Европы в принципе вытекают из презумпции равноправия всех и каждого, и в этой области тоже нет никаких оснований ждать какого-то отката назад. Ну, а что касается европейских условий жизни и быта, то, как показывает опыт, новые пришельцы вообще привыкают к ним чуть ли не в одночасье.
Остаются, однако, два важнейших, принципиальнейших вопроса: язык (и, соответственно, культура) и религия. Думаю, в языковой сфере не следует ожидать ни «войны языков», ни возникновения какого-то нового европейского «эсперанто». Европа, видимо, пойдёт (и уже идёт) по другому пути — многоязычия, когда рядовой европеец будет свободно говорить на трёх-четырёх (а может, и больше) главных европейских языках, сохраняя вместе с тем на неопределённое время и язык своего этнического происхождения. Пример стран Бенилюкса и Скандинавии уже сегодня свидетельствует о том, что такой путь весьма вероятен.
В религиозной сфере тоже вопрос вряд ли когда-нибудь встанет в плоскости «или-или?» Конечно, можно сожалеть, что из проекта общей Конституции Евросоюза исчезли любые ссылки на христианские основы европейской культуры. Но с точки зрения перспективы, это, видимо, правильно: будущая Европа обречена быть многоконфессиональной. И для неё вопрос веры — это не только вопрос христианского экуменизма, но и сосуществования и сближения других религий, особенно тех, которые исповедуют единобожие. Кстати, для Европы в этом отношении бесценен опыт России, в истории которой многоконфессиональность и веротерпимость всегда были основой её общественной жизни.
С этно-религиозной «паранойей» и порождаемым ею терроризмом Европа, убеждён, так или иначе справится: её силовые возможности и усиливающееся осознание грозящих опасностей не вызывают сомнений в исходе борьбы с этим новым-старым варварством. Сомнения и опасения вызывает другое: а хватит ли у далеко пока ещё не единого европейского общества терпимости, терпеливости, гибкости, стойкости в принципах и в то же время способности прощать, готовности мириться с зачастую весьма болезненными и раздражающими последствиями происходящих этнических трансформаций? Не рванёт ли это всё когда-нибудь изнутри?
Исходя из чистой логики и этот вариант полностью исключать нельзя. Мало ли что может случиться с людьми? И вот в этом-то отношении логика и вера связаны самым тесным образом. Проф. В Фёдоров верит в одно, я — в другое. А кто из нас окажется в конечном итоге прав — ответ на этот вопрос можно получить, к сожалению, не раньше, чем через несколько поколений.
* * *
Будущее России в Европе ставит, что очевидно, не менее сложные вопросы, чем будущее самой единой Европы. По тем же соображениям «предельности всего на свете» интеграция нынешней России (в современных её размерах) в Евросоюз невозможна: он её не выдержит. Может быть, Европа когда-нибудь выдержит интеграцию России до Урала, но и то неизвестно, сколько десятилетий и поколений на это потребуется. Есть свидетельства, что о благотворности подобного «сужения» России задумывался ещё Пётр I. Но с тех пор прошло уже 300 лет. И за это время страна потратила колоссальные усилия, чтобы так или иначе освоить Сибирь и Дальний Восток и превратить их в органическую, неотъемлемую часть самого понятия «Россия».
Но неотъемлемую ли? К сожалению, история страны в XX—XXI веках делает этот вопрос отнюдь не риторическим. Процесс запустения и обезлюдения Сибири и Дальнего Востока в последние полтора десятилетия пошёл ускоренными темпами. Виной тому была прежде всего бездумная политика, при которой огромные пространства России были объявлены «балластом», «бременем» для государства и резко сокращена бюджетная их поддержка. Общее ухудшение экономического и финансового состояния Сибири и Дальнего Востока, неразвитость и последовательный развал даже существующей слабенькой их инфраструктуры, резкое ухудшение жизненных условий населения, отсутствие действенных стимулов для местного частного бизнеса, особенно мелкого и среднего, и многое другое вызвали вместо традиционного притока массовый отток населения из-за Урала в европейскую часть России.
Подобные тенденции не остались без внимания ведущих центров мировой политики. Не следует забывать, что в Китае всё ещё широко распространены карты с указанием на давние территориальные претензии к России. Не стоит забывать и об известном геополитическом проекте З. Бжезинского относительно грядущего расчленения России. В последние годы зазвучали на Западе уже и голоса, что Россия вообще «отхватила» слишком много мировых ресурсов, которые было бы справедливо поделить между заинтересованными странами или, на худой конец, корпорациями. Достаточно сослаться, например, на известное высказывание бывшего госсекретаря США М.Олбрайт.
Некоторые американские эксперты советуют, в частности, не только не препятствовать (а тем более пытаться повернуть вспять) оттоку населения из районов восточнее Урала, а наоборот — форсировать его, оставляя там вымирать население пенсионного возраста и поощряя отъезд в европейскую часть страны молодых и трудоспособных: «Осваивать ресурсы Сибири нужно, но это следует делать, меньше опираясь на содержание огромного стационарного резерва рабочей силы в этой части страны».
Конечно, пока существует у России эффективный ракетно-ядерный щит (а отказываться от него она, судя по всему, не собирается) все эти явные и неявные претензии носят скорее умозрительный, чем практический характер. Но тем не менее, факт остаётся фактом: чисто российская, казалось бы, проблема северных и восточных её территорий постепенно становится общемировой проблемой.
Но не гипотетическая прямая или ползучая внешняя угроза является сегодня главной причиной растущих опасений, что российское Зауралье может в относительно недалёком будущем развалиться на несколько самостоятельных частей. Причины прежде всего внутренние, ни от кого извне не зависящие: недостаточность финансовых ресурсов и недостаточная инвестиционная активность (как государственная, так и частная) в этой части России и ставшее уже, по мнению проф. В. Фёдорова (с которым я согласен), необратимым «обезлюденье» Сибири и Дальнего Востока.
Правда, в последнее время намечается несколько крупнейших проектов, прежде всего в нефтегазовой сфере, которые могут отчасти переломить эту тенденцию. Но одновременно десятилетия, например, уходят на постройку трансроссийской автомагистрали, в частности на важнейшем её участке Чита — Хабаровск. А такой многообещающий метод создания транспортного коридора Восток — Запад в России, как развитие международных контейнерных перевозок по Транссибу, сводится почти к нулю бездумной нашей тарифной политикой. Немало и других свидетельств пренебрежения задачей освоения этих доставшихся нам от прародителей российских территорий.
Всё это говорит о том, что необходимость первоочередного развития Сибири и Дальнего Востока не осознаётся ещё ни руководством, ни российским обществом как, возможно, национальная задача номер один, без чего Россия эти регионы в будущем удержать не сможет просто в силу естественного хода вещей.
Ещё труднее положение с оттоком населения из Сибири и Дальнего Востока на Запад. По-видимому, любые чисто внутренние меры по стимулированию рождаемости, снижению смертности, закреплению уже осевшего здесь населения и организации переселенческого движения (даже по типу столыпинских времён) ничего принципиального в этом оттоке людей с Востока на Запад страны изменить уже не смогут: слишком далеко зашло дело. Выход, видимо, один: массовая иммиграция из-за пределов России.
Но откуда? И как? И готовы ли мы к этому? Вопросы в высшей степени неудобные, неприятные, но если страна собирается сохранить в своём составе регионы, освоение которых началось более 400 лет назад, ответа на них не избежать, сколько бы мы ни прятали, как страусы, головы в песок.
Не избежать, думаю, и глубоких этнических изменений в составе населения не только этих проблемных регионов, но и всей России. Вполне реальна перспектива, что уже к концу текущего столетия русских, например, в составе населения страны будет существенно меньше половины даже без какой бы то ни было серьёзной иммиграции извне. Остаётся лишь надеяться, что многовековой (и в целом успешный) опыт российского «плавильного котла» позволит в конце концов решить эту проблему без насилия и драматических межэтнических столкновений. Но нечего и говорить, что это будет труднейший, зачастую мучительный процесс, потребующий мобилизации всех моральных, экономических и политико-административных ресурсов нации. Терпимость, терпеливость, гибкость, стойкая принципиальность и в тоже время умение прощать и забывать обиды — условия успеха работы российского «плавильного котла» те же, что и европейского, да и всех других «плавильных котлов» в мире.
Но даже и в этом случае стопроцентной гарантии успеха история дать не может. Не следует забывать, что даже такой, казалось бы, успешный эксперимент Екатерины II, как приглашение в Россию переселенцев из Германии, через 150—200 лет закончился всё же почти полной неудачей. И нельзя забывать о самопроизвольном развале самой, казалось бы, «органичной» империи в мире, каким был Советский Союз.
Россия, конечно же, Европа. Но это «другая Европа». И корни её культуры, и её основные ценности, несомненно, европейские, но её история, её национальный состав, её климат, её ресурсы и территории делают Россию во многом самостоятельной цивилизацией и обеспечивают её самодостаточность почти во всех отношениях. Речь не идёт, конечно, об изоляционизме, изолированности от мира: это мы уже, как говорится, проходили, и ничего хорошего это нам не принесло. Но конструктивная «равноудалённость» (или «равноприближённость») как от Запада, так и от Востока, по-видимому, в наибольшей мере отвечает и традициям, и перспективным интересам России. Надо дружить со всем миром, надо сотрудничать, торговать, обмениваться технологиями и капиталопотоками, надо впитывать в себя чужие культуры и щедро делиться с другими своей культурой. Но надо всегда помнить, что у нас своя дорога, свои боли, свои задачи, решить (или не решить) которые не удастся никому, кроме нас самих. При всех впечатляющих успехах глобализации.
Под таким ракурсом мне хотелось бы также решительно поддержать родившееся ещё в 20-х годах прошлого века понятие «евразийство», если воспринимать его не как просто моду, а как реальность. «Евразийство» — не лозунг, не идейное течение, не призыв — это просто констатация того состояния, в котором всегда находилась и находится наша страна. Помимо всего прочего, в нынешних условиях «евразийство» отражает надежду, что нам, если повезёт, удастся сохранить в составе России не только чисто европейскую её часть (и она не станет простым придатком Евросоюза), но и Сибирь, и Дальний Восток. Одним словом всё, чем благословила (или, наоборот, прокляла?) нас Судьба.
И с этих позиций не такой уж причудливой кажется и идея проф. В. Фёдорова о целесообразности переноса столицы России в её действительный центр — Томск, Новосибирск или Красноярск. Идея, конечно, до невероятия спорная, но в ней есть, как говорится, «зерно» и некий здравый смысл. А что, в самом деле? Подобный метод собирания и централизации той или иной страны уже достаточно распространён в мире. Может, и нам стоит подумать о таком?