Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 19, 2007
Русский путь к югу1
Вместо введения
Если посмотреть на карту России наших дней и, скажем, России середины XIX века, то прежде всего бросается в глаза сокращение российской территории с трех сторон: запада, востока и юга. Причем больше всего Россия потеряла своих южных владений; от них остался лишь некий выступ, похожий на полуостров, который охватывает территорию Северного Кавказа. Этот выступ так и подмывает назвать “мягким подбрюшьем России”, по аналогии с “мягким подбрюшьем Европы”, которым был в истории европейской цивилизации Балканский полуостров.
Подбрюшье, как известно, это самая уязвимая часть тела некоторых животных, как и Балканы – самая уязвимая часть Европы. И, безусловно, Северный Кавказ – самая уязвимая часть России, которая и по форме, и по существу соответствует этому названию.
Автор по возможности старался избегать слишком научной терминологии, прибегая к ней только тогда, когда без нее нельзя было обойтись и когда она точнее, чем другие определения, выражала нужное понятие.
К разряду таких слов относятся, к примеру, следующие ключевые слова:
Этнос, понимаемый как естественно сложившийся на основе оригинального стереотипа поведения коллектив людей, существующий как система, которая противопоставляет себя другим подобным системам.
Экспансия – развитие этноса в пространстве в фазе подъема.
Этногенез – резкая и быстрая мутация нескольких стереотипов поведения этнических субстратов в определенном ландшафте и их реализация в новом этническом стереотипе поведения.
Полагая, что полной беспристрастности в такой науке, как история, не существует, автор пытался, тем не менее, избегать каких-либо оценок событий и исторических деятелей, тем более что симпатии или антипатии по отношению к тому или иному этносу, придавая полемичность и живость работам такого рода, сильнее всего деформируют ход исследования. Эти оценки тем более неуместны, что речь пойдет об объективных процессах и закономерностях их развития.
Образование русского этноса
и начало его экспансии
Прежде всего русские – это этнос, что в переводе с древнегреческого означает народ. Судя по всему, говорить о русском народе как о населении стало просто модным после распада СССР. Этакое интеллектуальное кокетство. Живу, мол, среди населения без роду, без племени, без корней, без идей, хотя сам вроде бы русский. Даже уважаемый за поиски истины в истории А.Бушков обронил в своей нашумевшей книге “Россия, которой не было”: “Как ни больно и тяжко говорить, но в сопоставлении, например, с грузинским народом русские, увы, выглядят скорее населением”2.
Образование русских как этноса приходится на XIII–XIV века, а не на IX или XVI или еще какой-то. Ядро русского этноса образовалось раньше, чем он вступил в какие-то межэтнические отношения с монголо-татарами.
Дело в том, что любой молодой, только что образовавшийся этнос обладает такой избыточной энергией, что прервать его начавшуюся историю на этом этапе практически невозможно.
Так, на Северо-Западном Кавказе, например, монголо-татары натолкнулись на этнос, находившийся на подьеме, который только что образовался из двух этнических субстратов – зихов и касогов, на адыгов. Адыги были не “крохотным горным племенем черкесов”3 (по А.Бушкову), а молодой энергичной этнической системой, которая с XIII по XIX век определяла ход этнической истории на С.-З. Кавказе. Так вот адыги, несмотря на ряд поражений от монголов, не только сохранились как этническая система, энергично защитив себя, но и даже перешли к активной экспансии на Северном Кавказе и в прилегающем к нему пространстве.
То же самое произошло с русским этносом, образовавшимся на Северо-Востоке распадавшейся Киевской Руси в контактной зоне народов прежде всего славянских, угро-финских и тюркских.
В XIII веке Киевская Русь находилась в состоянии дезинтеграции. Разваливалась ее этносоциальная структура, то есть распадались системные связи целостной этносоциальной системы. Часть ее территории к началу XIV века оказалась в составе Литовско-Польского государства, а другая часть в составе Золотой Орды. Это была бывшая северо-восточная окраина Киевской Руси: Суздальское и Владимирское княжества. Именно эти княжества сохранили материальную и духовную культуру Киевской Руси и передали ее будущей России.
Постепенно Суздальское и Владимирское княжества стали местом наибольшего притяжения для населения Киевской Руси. И для этого был ряд причин. Например, “в течение 20 лет после Батыя с северных русских княжеств никакой дани, податей, налогов монголы вообще не взимали”. Налоги монголы брали “с южных княжеств (Чернигова, Киева)”4.
Правда, это несколько странно с точки зрения исторической логики, так как в истории всегда победители облагали налогами побежденные народы. Либо мы имеем дело с искаженной информацией, либо была какая-то причина, по которой монголо-татары не могли (подчеркнуто мной. – В.Г.) взимать с этих княжеств подати.
Позже, подчинившись номинально монгольским ханам, Владимирская и Суздальская Русь выплачивали им дань, сохранив определенную степень автономии. Монголы, ограничившись получением этой дани, не трогали церковь и не разрушали социальную структуру. Именно поэтому на Северо-Востоке сохранились традиции Киевской Руси, прежде всего культурные и православные.
Кроме того, лесная полоса была значительно менее достижима для набегов кочевников, чем степь и окраины лесостепи. Именно туда и уходила наиболее энергичная пассионарная часть населения с юга. В результате массовой миграции славянорусского населения постепенно Северо-Восточная Русь превратилась в ядро, вокруг которого стал образовываться новый этнос. Большую роль в формировании новых поведенческих стереотипов сыграл “географический фактор – смена ландшафта в результате миграции”5. Вновь прибывшее население должно было адаптироваться к новому ландшафту, выработать новые стереотипы поведения.
Обширная область междуречья Оки и Волги в ХШ–ХIV веках стала месторазвитием нового русского этноса, который назывался “московиты”, “великороссы” и, наконец, “русские”. В дальнейшем я буду употреблять эти три этнонима как синонимы одной этнической системы.
Но стекалось в С.-В.Русь не только славяно-русское население бывшей Киевской Руси, но и татары, литовцы, половцы и др., по тем или иным причинам стремившиеся найти применение своей энергии в начавшей возвышаться Москве. И все они активно смешивались с местным угро-финским и пришлым и местным славяно-русским населением. Произошел процесс этнического синтеза: славяно-русско-тюркско-угро-финско-балтская метисация, результатом которой было появление нового этноса.
Основой, которая объединила переплавившиеся этнические субстраты, стало православие. Этому способствовало то, что православная церковь сохранилась как организация в С.-В.Руси. Именно она выступила продолжательницей византийских христианских православных традиций, противопоставив себя, с одной стороны, католицизму, с другой стороны, исламу. Вспомним, что в XIV веке Золотая Орда приняла ислам, а Литва католичество. Поэтому единственной формой идеологии, которая бы противопоставила себя другим этносам и суперэтносам и соответствовала бы традициям, было православие.
Рождение нового русского этноса было трудным, поскольку он сразу же или даже еще в процессе образования столкнулся с двумя не менее энергичными этническими системами литовцев и монголов, которые довершили дезинтеграцию Киевской Руси. И чтобы русским занять свое место под солнцем, нужно было не только защищаться, но и нападать, что они успешно и сделали. Этническая история славянорусов оборвалась, но уже началась история великороссов.
Их этническая история была на первоначальном этапе больше связана с монголами, чем с литовцами.
Сколько было монголов, точно сказать невозможно (Гумилев приводит, например, цифру в 30-40 тысяч человек)6, но ясно одно – они были в подавляющем меньшинстве по отношению к народам, против которых они выступали. Но дело было не в их численности. История полна примеров, когда небольшое, но хорошо организованное войско завоевывало огромные государства. Вспомним разгром Персидской империи Александром Македонским, у которого было всего 30 тысяч пехоты и 5 тысяч кавалерии. Или экспансию викингов (норманов, варягов), которые установили свое господство как в Западной, так и Восточной Европе, от Нормандии до Киевской Руси. Или, наконец, завоевание буквально горсткой испанских и португальских авантюристов огромных пространств в Центральной и Латинской Америках.
Монголы не были исключением. Они были энергичны, быстры, хорошо организованы, наносили удары в той же ландшафтной зоне, к которой привыкли, то есть в Степи. Или же совершали короткие, но стремительные походы в другие ландшафтные зоны, как, например, в предгорья Северо-Западного Кавказа против адыгов и алан или в лесостепную и степную зоны против Киева, Рязанского или Владимирского княжеств. Причем во втором случае наносился точечный удар, и монголы уходили снова в свой привычный ландшафт – степь. Таким образом, их постоянного присутствия на территориях разгромленных этносов не было. Обложив народы данью, они уходили к себе, в свою привычную среду.
Вильгельм Рубрук, совершивший свое путешествие по землям Золотой Орды в 1253–1255 годах, то есть всего через десять лет после ее образования, отмечал, что этнический характер Золотой Орды был более тюркским, чем моногольским.
Можно уверенно констатировать следующий факт. По своему характеру Золотая Орда была не просто тюркская, а северокавказско-тюрско-русская. Отсюда вытекала специфика управления ханством. Монголы просто не могли не учитывать полиэтнический характер своего государства, иначе оно бы не пережило своего основателя – Бату, умершего, “по всей вероятности, в середине 1255 года”7. Золотая Орда около 140 лет была конфедерацией, в которую входили как государства, так и этносы, не создавшие государства. Система межэтнических отношений, сложившаяся в Золотой Орде до 1312 года, лучше всего определяется словом “симбиоз”. Социально-политический механизм Золотой Орды был создан с целью сбора дани с народов, находившихся на ее территории под постоянной угрозой вторжения и наказания за ее неуплату. Для монголов это была единственно возможная система, поскольку сами монголы были немногочисленны и просто физически не могли бы расселиться на огромном пространстве, где они совершали свои походы в 1236–1242 годах. Поэтому зависимость народов от Золотой Орды была номинальной и ограничивалась выплатой дани. Монголы же не вмешивались в их внутренние дела, что неоднократно отмечалось современниками в виде прежде всего терпимости в религиозных вопросах.
С точки зрения межэтнических отношений контакт половцев (кипчаков), монголов, разных тюркских элементов и других этносов привел к возникновению новых стереотипов поведения. Все эти субстраты превратились к середине XIV века в новые этнические системы, получившие собирательное название “татары”.
Этногенез татар не мог пройти незамеченным для окружавших Золотую Орду народов. Европейцы и московиты стали называть все эти новые этносы татарами. А пространство, населенное ими, – “Татарией”. Причем европейцы почему-то упорно соединяли татар с подвластными Золотой Орде до конца XV века московитами, и “Московская Татария” обозначала для них (европейцев) все восточноевропейское пространство. Это название сохранилось в европейской исторической памяти вплоть до XVII века и нашло свое многочисленное отражение в картографии. Например, в историческом музее Лиона есть карта (судя по всему, XVII века), на которой Россия обозначена как “TARTARIE MOSCOVITE”. В этом феномене с опозданием на столетия нашел отражение факт сосуществования в симбиозе русских княжеств и Золотой Орды. Но этот симбиоз распался после 1312 года с принятием ислама ханом Узбеком. Последующие столетия были наполнены борьбой Москвы с татарскими ханствами, рассматривавшимися московитами как ее наследники, поскольку они претендовали на продолжение сбора дани с Москвы. Но инерция европейской исторической традиции продолжала отражаться в картографии.
Москва, наряду с Крымом, явилась наиболее мощным претендентом на золотоордынское наследство. Этому благоприятствовали некоторые обстоятельства, при которых протекал русский этногенез. Русский этнос с самого начала включал в себя монгольско-татарские элементы, которые, надо сказать, легко и быстро ассимилировались в русской среде. Единственным условием предоставления им политического убежища было принятие крещения, что они и делали. На фоне смут и междоусобиц, в которые погрузилась Золотая Орда в XIV веке, Москва становилась все более сильным и независимым центром на Северо-Западной периферии золотоордынской конфедерации. Недаром в источниках того времени довольно часто встречается понятие русский хан (каган) применительно к московскому князю.
Московская Русь в самом начале своего существования прежила самый опасный период, который мог сместить ее этническое развитие. Это произошло в конце XIV века, когда темник Мамай, обладавший властью на С.-З.Кавказе и в Крыму, в союзе с литовским князем Ягайло решил совершить поход на Москву, начавшую проводить энергичную и самостоятельную политику. Мамай собрал в своем войске самые различные этнические элементы: половцев, ясов, касогов, крымцев и заручился поддержкой литовцев и генуэзцев, к тому времени имевших колонии в Крыму и на С.-З.К. Основную силу в его войске составляли этносы С.-З.К.: ясы, касоги и степной воинственный этнос ногаи. Фактически южная часть золотоордынской конфедерации, объединенная Мамаем, противопостояла северной части в лице Москвы.
Куликовская битва закончилась поражением Мамая, – он столкнулся с войском, осознававшим свое этническое единство и имевшим этническую доминанту. С этим событием связана периодизация этногенеза русских, предложенная Л.Гумилевым: “Таким образом, мы можем датировать толчок великорусского этногенеза началом ХIII века, инкубационый период – ХIII–ХIV веками, а осознание русскими себя как целостности – 8 сентября 1380 года”8.
Именно в XIV веке изменяются мировоззренческие установки населения С.-В.Руси. Она, признавая свои византийские корни, начинает осознавать себя создателем новой духовной культуры.
В XIV веке закладываются основные черты русской этнопсихологии, на которую, безусловно, оказала влияние восточная ментальность. Это было неизбежно, – само образование русских как этноса происходило прежде всего в постоянных контактах с Востоком. Под его влиянием русская ментальность приобрела и устойчиво сохранила до наших дней определенный восточный оттенок: созерцательность, ощущение бренности бытия, подсознательное признание бóльшей ценности общины, коммуны, в целом этносоциальной системы в сравнении с отдельной личностью.
Очень долго первоначальным аллоэтнонимом нового этноса были “московиты”. Это не случайно, так как именно Москва оказалась ядром нового этноса, возникшего в лесах Залесской Украины. “Московиты”, “Московская империя” – эти этнонимы дошли до начала XVIII века, когда петровские преобразования, завоевания и реформы превратили Московскую Русь в Российскую империю. Так, в Гринвиче в Национальном Морском музее есть глобус 1710 года немецкой работы, на котором надпись “Imperium Moscoviticum” обозначает Российскую империю. Автоэтнонимом русских долго был автоэтноним “великороссы” в отличие от малороссов и белорусов.
Тесное переплетение русского и татарского этногенеза и этнической истории, безусловно, способствовало определению одной стороны этнической доминанты Москвы: претензия на золотоордынское наследство.
Взятие турками-османами Константинополя в 1453 году способствовало определению второй стороны русской этнической доминанты. После падения Византии “русский царь рассматривает себя в качестве преемника византийского императора и мирского главы восточного христианства…”9
Византийская православная традиция, изначально сохраненная молодым русским этносом, превратилась после падения Византии в важнейшую составную часть его этнической доминанты. Культура и идеология Москвы отныне будет пронизана мессианской ролью России, оплота православия в мире, противопоставленного как миру ислама, как и католическому миру.
Этническую историю Московской Руси отныне нельзя рассматривать вне контекста русско-татарских, позже русско-османских взаимоотношений. Этническая доминанта русских возникла в ходе русской реконкисты. Так же как испанская реконкиста была направлена против арабов, русская – против татар. Это был пассионарный толчок, этническая причина которого вполне очевидна – идея освобождения “русских” земель.
Затем сработала инерция пассионарности или, если угодно, энергия экспансии, в ходе которой Москва столкнулась с Казанью, Астраханью и, наконец, с Северным Кавказом, который частично был независимым, а частично входил в состав Крымского ханства и в сферу влияния Османской империи.
Первой особенностью русской экспансии было возникновение в ходе ее новых субэтносов: поморов, “челдонов” (сибирский субэтнос. – В.Г.) и др., обусловленное различными природными условиями и контактами с различными этносами. Надо сказать, что это явление (увеличение мозаичности) усилило резистентность русских как этноса и во многом способствовало успеху их экспансии.
Второй особенностью русской экспансии было изначальное включение в состав российского государства, где доминирующим был великоросский этнос, других многочисленных этносов. Угрофинские, балтские и тюркские этносы сосуществовали с русским в течение столетий, занимая каждый свою нишу.
Такой симбиоз явился третьей особенностью российской экспансии. Конечно, межэтнические коллизии, и зачастую далеко не мирные, сопровождали российскую экспансию, но пока русские осваивали широтные просторы Евразии, это освоение, проходило относительно мирно. Лев Гумилев придерживался мнения, что этносы даже “помогали друг другу”: “этносы занимали разные ландшафтные регионы, соответствовавшие их культурно-хозяйственным навыкам, и не мешали, а помогали друг другу”10.
Московское продвижение к югу
Продвижение Москвы на юг было составной частью экспансии русской этнической системы. Отметим сразу одну ее основную особенность. Если взять за начальную точку отсчета XIV век – время складывания русской этносистемы, то мы увидим, что в масштабах исторического времени и с учетом территориального фактора ее экспансия на север и восток происходила очень быстро. К началу XVIII века российская экспансия достигла Тихого океана, границ Китая, Японии и, пройдя Аляску, достигла Калифорнии. За 400 лет непрерывной экспансии было пройдено и стало частью российской территории огромное американо-евразийское пространство протяженностью более 10 000 тысяч км. К тому же XVIII веку в ходе экспансии на юг русские вышли только к северной оконечности Азовского моря, – преодолели за те же 400 лет около 1000 км.
Обьясняется это, на наш взгляд, двумя связанными друг с другом факторами. Освоение восточных территорий происходило быстро, так как русские шли вдоль рек и осваивали знакомый им лесной ландшафт, кроме всего прочего, с достаточно редкими этносами, разбросанными на огромном пространстве.
В ходе экспансии на юг русские вышли из привычного им лесного ландшафта и вынуждены были продвигаться по западной окраине Великой Евразийской Степи, с ее кочевым и полукочевым миром. Этот мир был представлен сильными, находившимися на подъеме этническими системами тюркского мира и казачеством, расположенными на относительно небольшой территории. Вот почему русская этносистема продвигалась медленно на юг, затрачивая колоссальную энергию для преодоления сопротивления степных этносов, их интеграции и освоения нового непривычного степного ландшафта.
Начальный этап московской экспансии, сразу же после образования русских как этноса, осуществлялся в привычном для них ландшафте и поэтому проходил довольно быстро.
Интеграция славянских этнических субстратов, оставшихся еще от Киевской Руси, таких, как, например, новгородцы, происходила одновременно с освоением угро-финской этносферы, окружавшей русских. Особенностью этого этапа экспансии было то, что угро-финская этносфера была та же, что и у русских, – леса и реки. Надо сказать, что складыванию отношений симбиоза между русскими и угро-финами способствовали два обстоятельства. Во-первых, то, что часть угро-финского этнического субстрата участвовала в образовании нового русского этноса, во-вторых, мéста в обширных лесах хватало всем и русские часто осваивали этносферу рядом с угро-финскими поселениями.
Конечно, имела место определенная ассимиляция, результатом которой было принятие контактировавшими с русскими угро-финнами, например, мордвой, православия. Этническая доминанта русских – распространение православия – оказалась сильнее угро-финских традиционных религиозных обрядов. Часть мордвы была включена в границы Московского княжества, другая часть мордвы и чуваши оставались в контактной зоне между русскими и тюрками в лице Казанского ханства. Та часть мордвы и чувашей, которая находилась в сфере влияния Казани, тоже подверглась ассимиляции, что нашло свое выражение в переходе на язык казанских татар. В XVI веке в связи с русским продвижением к Казани и завоеванием ее мордва и чуваши были окончательно включены в границы Московского княжества. Угро-финский пояс, отделявший русский этнос от тюркской этносферы, был преодолен.
Москва вступила в прямые этнические контакты с тюркским миром.
Этногенез татар, безусловно, тюрок в своей основе, был неразрывно связан с упадком и распадом Золотой Орды. Этноцентризм молодых энергичных этносов на фоне непрекращающейся борьбы за золотоордынский престол приближал, и быстро, ее неизбежный конец. Этот процесс принял необратимый характер к концу XIV века, в период походов Тамерлана против Тохтамыша. В 1359 году на Тереке войско Тохтамыша, состоявшее из представителей различных народов, было разбито Тимуром. Преследуя Тохтамыша и разоряя все на своем пути, Тимур дошел до низовьев Дона, где взял и разграбил Азак.
Походы Тимура ускорили распад Золотой Орды и были последней соломинкой, сломавшей хребет верблюду. Золотая Орда была готова развалиться и поэтому развалилась.
На ее руинах появились новые социально-политические образования, соответствовавшие новым этническим системам: Крымское ханство около 1430 года, Казанское ханство около 1440 года, Астраханское в 1466 году, Ногайская Орда. Это были этносы, сознававшие свою тюркскую общность, объединенную исламом, что, впрочем, не мешало им вступать друг с другом в постоянные конфликты. Они относились друг к другу как разные этнические системы, соперники-претенденты на наследие Золотой Орды, проще говоря, на сбор дани с различных народов, входивших когда-то в ее сферу влияния.
Московское княжество, платя дань Орде, было скорее союзником-вассалом Сарая, чем “стонавшей” под татаро-монгольским игом восточной окраиной разгромленной Киевской Руси. Направление московской экспансии доказывает это. Это – прежде всего восточное и юго-восточное направления вдоль Средней и Нижней Волги, которые никогда не входили в состав Киевской Руси. Если с точки зрения культурной и религиозной традиции Москва была наследницей Византии, то с геополитической точки зрения она стала наследницей Золотой Орды. Но если после гибели Византии под османскими ударами культурно-религиозная традиция как бы сама собой, естественно, перешла к Москве, то за геополитическое наследие надо было побороться. И Москва вступила в борьбу с Казанью, Астраханью и Крымом.
Эта борьба требовала предельного напряжения сил, которых к XVI веку у пассионарного русского этноса было в избытке. Он вступил в длительный в историческом плане период почти беспрерывных войн, в ходе которых осуществлялась его экспансия. А поскольку она осуществлялась во всех направлениях, то “московское государство по характеру своих отношений к соседям постоянно или воевало, или ожидало войны”11.
Московская экспансия на каждом этапе воплощалась в какие-то конкретные экономические, политические или геополитические цели и задачи. Так, в XVI веке Москва решала и решила, например, такую важную геополитическую задачу, как установление контроля вдоль самой главной торговой артерии Восточной Европы, связывающей ее с Востоком, Волгой. По Волге и через Волгу шли два самых больших торговых пути того времени: “запад-восток (“шелковый путь”), связывавший Черное море с Бухарой… и север-юг (“меховой путь”), связывавший Балтику с Черным и Каспийским морями”12.
Московская экспансия с 1462 по 1533 год шла в основном в северном, северо-западном и юго-западном направлениях, не затрагивая непосредственно интересы этносов, расположенных в тюркском поясе.
Это обусловливало также прекрасные взаимоотношения между Москвой и Портой, разделенными огромным пространством и еще не имевшими никаких спорных проблем. Более того, как Москва, так и Порта были заинтересованы в сохранении такой стабильности на всем протяжении “мехового пути”. Османская империя была основным торговым клиентом Москвы. Баязид II (1478–1515) и Селим I (1515–1523) делали все, чтобы это спокойствие не нарушалось, вплоть до запрещения крымским татарам совершать походы в московские пределы.
Последним дружественно настроенным к Москве крымским ханом был Менгли-Гирей I. После его смерти в январе 1515 года русско-крымские отношения вступили в стадию постоянных конфликтов, вызванных претензиями как Москвы, так и Крыма на влияние на постзолотоордынском пространстве.
Начало ухудшению русско-крымско-татарских отношений положил поход Мохаммед Гирея I на Москву в 1521 году. Поводом для него явилось вмешательство Москвы в казанские дела после смерти казанского хана Мoхаммед Эмина в 1519 году. Совместная крымско-татарско-казанская армия разорила окрестности Москвы и увела в полон сотни тысяч русских. Этот поход открыл “…новую и кровавую главу в истории отношений между Москвой и Крымским ханством. Дружба, которая определяла взаимоотношения между Москвой и Бахчисараем в правление Василия III и Менгли-Гирея I, окончилась. Отныне, вплоть до 1783 года, года окончательного разрушения ханства, отношения между двумя державами будут постоянно отношениями с позиции силы”13.
Москва не могла тогда совершить ответный рейд против Крыма за поход 1521 года. Он был далеко и не доступен. Зато Казань была намного ближе. Набег на Москву в 1521 году показал, что угроза татарских вторжений оставалась постоянной и очень разорительной. Кроме того, постоянно происходили татарские набеги на пограничные русские районы с целью взятия в полон десятков тысяч людей. Нужно было что-то предпринять. И Москва начала строить оборонительные линии на юге и крепости на востоке. На юге, параллельно укрепленной линии вдоль Оки, создавались новые передовые линии обороны, все глубже уходившие на юг из лесной зоны, в лесостепь и в степь. На востоке в 1523 году у впадения реки Суры в Волгу была поставлена крепость Васильсурск, которая служила теперь опорным пунктом для борьбы против Казани.
До 1550-х годов между Москвой и Казанью складывались отношения, характеризующиеся взаимными не слишком удачными набегами и борьбой в Казани промосковских и прокрымских партий. Первое серьезное вторжение в тюркскую этносферу произошло в правление Ивана IV в 1550 годы. 30-летняя борьба за Казань закончилась ее взятием войсками Ивана IV в 1552 году.
Волга указала направление московской экспансии на юго-восток и юг. Это было начало “победоносного марша, который остановится только в конце XIX века с выходом русских к границам Индии и Китая”14. И добавлю: с включением всего Кавказа и Средней Азии в границы Российской империи.
В 1556 году взятием Астрахани был открыт путь для военной российской экспансии как на восток от Волги, так и на Кавказ.
Русская экспансия разорвала на две части тюркскую, исламскую этносферу. Были прерваны связи тюрок бассейна Черного моря и Северного Кавказа с заволжскими и казахскими степями – родиной всех тюрок. Завоеванием русскими Казани, Астрахани и включением части ногайцев в состав русского государства “среднеазиатские исламские ханства были отрезаны от ближайшего пути к святым местам”15. Поэтому они обратились к султану, бывшему их религиозным главой, с просьбой “позаботиться о том чтобы они могли выполнять религиозный долг паломничества к святым местам, избегая русского контроля или каких-либо препятствий”16. Эта религиозная причина, а именно потеря султаном в качестве религиозного главы контроля над частью тюркского мира, была одной из серьезнейших причин ухудшения русско-османских отношений.
Ранее находившийся в тюркской этносфере и под тюркским контролем торговый путь по Волге и “шелковый путь” в районе Астрахани попал теперь в русские руки. Русские могли теперь напрямую торговать с Персией и через нее с Индией и Китаем.
Быстрое русское продвижение по тюркско-исламской этносфере и угроза экспансии на Северный Кавказ сильно встревожили Порту и Крым. Для Крымского ханства опасность была еще сильнее, чем для Порты. Под угрозой находилось само его существование. Хан Девлет-Гирей, по распоряжению султана, еще в период наступления русских на Казань пытался нанести удар по ним с юга, но был отбит.
Порта же в период продвижения русских на юг была связана войной с Ираном. Только после подписания с персами мира в Амасье в 1555 году османы смогли начать подготовку к контрнаступлению, что имело своим результатом крымско-османский совместный поход 1569 года на Астрахань, закончившийся, как известно, неудачей. Отныне русско-османские отношения будут отмечены периодическими кризисами в виде русско-османских войн по мере наступления Москвы в бассейне Черного моря и на Кавказе и по мере отступления Османской империи.
Московская экспансия в южном направлении не могла развиваться без поддержки этносов, считавших бассейн Черного и Азовского морей своей этносферой. Это были прежде всего казаки, донские и запорожские, религиозно-культурная традиция которых – православие – сближала их с русскими. Это сближение осуществлялось, когда это было выгодно казакам, тем более что перспектива пограбить крымские и османские владения в качестве союзников Москвы отвечала их этноцентристским целям. На стороне русских могла выступить часть ногаев, присягнувших московскому государству. Но, конечно, прежде всего русские были заинтересованы в поддержке самого мощного и сильного западнокавказского этноса адыгов.
Более-менее постоянные московско-адыгские связи начали устанавливаться еще в период генуэзского контроля над торговлей на Северо-Западном Кавказе. Уже тогда, “в конце XV века, по Донскому пути постоянно приходили караваны русских купцов в Азов и Кафу… Надо полагать, что русские купцы посещали все 39 генуэзских торговых колоний и поселений на Западном Кавказе. Здесь русские купцы встречались и устанавливали торговые связи с горцами Северного Кавказа, не только проживающими в городских центрах и их окрестностях, но и с жителями более отдаленных мест”17.
Первые серьезные попытки Москвы как-то влиять на события в этом регионе относятся к 80 годам XV века, к временам правления Ивана III. Любопытным эпизодом русско-адыгских отношений стали события вокруг территории бывшего древнерусского княжества Тмутаракань, ставшего с начала XV века вотчиной генуэзско-адыгской семьи Гизольфи. После взятия Матреги в 1475 году османскими войсками бежавший из нее Захария Гизольфи обратился за помощью к Генуе, чтобы вернуть свои владения. Не получив положительного ответа, он решил поступить на службу к Ивану III, надеясь с его помощью вернуть свои бывшие владения. Московский князь не только не возражал, но и несколько раз приглашал его к себе на службу, причем даже просил посодействовать ему в этом деле крымского хана Менгли-Гирея. Переписка Ивана III с Захарией Гизольфи затянулась по ряду причин. За это время, по-видимому, Гизольфи вернул себе Копу (Копорио). Его попытки переехать в Москву встретили сильное сопротивление Баязида II, который “дал Менгли-Гирею специальные инструкции насчет Захарии”. В результате османского давления и, по-видимому, крымских предложений в конце концов Захария стал служить Крыму и занял видное положение при дворе Менгли-Гирея. Его сын Винченцо (“Вицент”) стал профессиональным дипломатом18. В результате Матрега (Тамань), Копорио (Копа), то есть бывшие владения семьи Гизольфи, прочно вошли в крымско-османскую сферу влияния. Ивану III пришлось отказаться от своих попыток как-то повлиять на развитие событий в этом районе.
Тем не менее, русско-адыгские связи не прерывались. Более того, они приняли формы совместного боевого сотрудничества. Так, в 1552 году адыги вместе с русскими, казаками, мордвой и др. приняли участие во взятии Казани.
Участие адыгов в этой операции вполне естественно, если учесть проявившиеся к середине XVI века тенденции среди части адыгов к сближению с молодым русским этносом, активно расширявшим свою этносферу.
Поэтому прибытие в Москву в ноябре 1552 года первого посольства от некоторых адыгских субэтносов было как нельзя более кстати для Ивана Грозного, планы которого шли в направлении продвижения русских по Волге к ее устью, к Каспийскому морю. Союз с самым мощным этносом С.-З.К. был нужен Москве в ее борьбе с Крымским ханством.
Всего в 1550-е годы в Москве побывало три посольства с С.-З.К., в 1552, 1555 и 1557 годах. Они состояли из представителей западных адыгов (жанеевцев, бесленеевцев и др.), восточных адыгов (кабардинцев) и абазинцев, которые обращались к Ивану IV с просьбой о покровительстве. Покровительство им было нужно прежде всего для борьбы с Крымским ханством. Делегации с С.-З.К. встретили благосклонный прием и заручились покровительством русского царя. Отныне они могли рассчитывать на военную и дипломатическую помощь Москвы, а сами обязывались являться на службу великому князю-царю.
В 1556 году адыги и русские нанесли двойной удар по тюркской этносфере: адыги по Крыму, а русские по Астрахани. Заручившись поддержкой грозного русского царя, адыги осуществили в 1556 году ряд смелых военных операций на С.-З.К., в результате которых были захвачены османско-татарские военные базы Темрюк и Тамань. Эта акция адыгов во многом способствовала захвату русскими Астрахани, которая не могла теперь рассчитывать на поддержку с крымско-османских баз на Таманском полуострове. После взятия русскими Астрахани появилась реальная возможность совместных действий русских и адыгов: “В 1556 году начинаются походы московских армий на нижний Днепр и на нижний Дон, смененных вскоре запорожцами и донскими казаками вместе с черкесами”19.
В 1558 году началась Ливонская война. Ее ход на первом этапе не повлиял на развитие русской экспансии в южном направлении. Москва чувствовала себя достаточно сильной для войны на два фронта: на юге против Крыма и на северо-западе против Ливонского ордена.
Наибольшую опасность для крымских татар представляли военные экспедиции Дмитрия Вишневецкого в 1558–1560 годах. Запорожцы избрали Дмитрия Вишневецкого, который был вассалом польского короля, своим кошевым атаманом. В 1556 году он появился в Москве “с предложением запорожцев захватить Крымское ханство”20. Идея была как нельзя кстати (вспомним о том, что 1556 год – это год взятия Астрахани). Идея была одобрена царем, и в 1558–1560 годах. Вишневецкий предпринял ряд военных экспедиций на крымскую территорию. Под его руководством Крымское ханство и османские опорные пункты подверглись многочисленным ударам. Против Крыма и османских военных баз совместно выступили русские, адыги, запорожцы, донцы и др.
Под командованием Вишневецкого был совершен ряд нападений на османские владения на Тамани, где основной силой его армии были адыги. Нападениям подверглись все основные османские крепости: Керчь, Азов и Кафа. Азов дважды подвергся блокаде. На 1560 год был разработан план нападений на Крым сразу с трех сторон: со стороны Днепра, Дона и С.-З.К. Этому плану придавалось такое серьезное значение, что с Ливонского фронта “в период подготовки нового наступления” в феврале 1560 года были сняты и переброшены на юг адыгские дружины: “Вместе с русскими войсками они спустились по Дону мимо Таны (Азова), овладели несколькими крепостями и достигли Кафы (Феодосии)”21. Речь шла о самом существовании Крымского ханства и о сохранении Портой своей сферы влияния в Северном Причерноморье и на С.-З.К.
Крымское ханство оказалось в тяжелом положении, но выстояло, и османские военные базы в Приазовье и на С.-З.К. сохранились.
Вишневецкий был отозван с юга и предпочел (учитывая, видимо, характер Ивана Грозного. – В.Г.) принять приглашение Сигизмунда-Августа вернуться в Польшу.
В 1561 году Иван Грозный женился на дочери известного кабардинского князя Темрюка Идарова. После крещения в Москве она стала царицей Марией. Это был дипломатический ход, чтобы мирным путем воздействовать на ход событий на Кавказе. Прорусски настроенный Темрюк Идаров, сын которого уже служил Ивану Грозному, а дочь была за ним замужем, пытался объединить всех адыгов, но потерпел неудачу. Более того, он вынужден был призвать на помощь русские войска для борьбы с антимосковски настроенными бигменами. Дважды, в 1562–1563 и 1565–1566 годах, русские войска отправлялись в Кабарду. В конце концов сам крымский хан Девлет-Гирей в 1570 году напал на Темрюка. В сражении на левом притоке Кубани Ахуже он был смертельно ранен, а два его сына попали в плен22.
В 70-е годы, несмотря на неудачную астраханскую экспедицию, крымцы и османы сумели восстановить свое влияние в регионе. Русские были вытеснены из него более чем на 100 лет. Правда, они продолжали считать западнокавказских горцев, адыгов и абазин, своими подданными, но это сути дела не меняло. Горцы и понятия об этом не имели, как в свое время азиатские кочевники не подозревали, что Китай считает их своими подданными.
Русские ушли с Северного Кавказа, но закрепились в Поволжье. Русская экспансия в южном направлении поменяла форму. Она продолжалась в виде освоения новой этносферы вдоль Волги и к Западу от нее. На какое-то время наступила передышка в московско-крымско-османских отношениях. Русский этнос осваивал новую этносферу, а крымцы и османы восстанавливали свое влияние на Северном Кавказе и в степи между Волгой и Доном. Их неуклонное сближение было чревато новыми конфликтами в будущем.
Все дальше к югу продвигались “засечные черты”, то есть полосы укреплений, опираясь на Большую засечную черту, созданную в XVI веке. Вокруг них складывалась сторожевая служба, а под их защитой на новых землях селились мелкие служилые дворяне, которые позже стали называться “однодворцами”. А уже за ними переселялись крестьяне, которые, смешавшись с островками еще домонгольского населения, образовали “основную массу южнорусского населения”23.
Русские поселения наступали, а степь, включавшая в себя Дикое поле и междуречье Волги и Дона, постепенно отступала. Степная этносфера уменьшалась, как “шагреневая кожа”, тем более что этот процесс совпал с последствиями аридизации климата, начавшейся в конце XIV века. К XVI веку кочевые народы “рассеялись по окраинам степи в погоне за травой, пастбищами”24. Их зависимость от оседлых народов становилась все сильнее. Поэтому начиная с XVI века все острее становится проблема выбора народов степи, с кем разделить свою этническую историю: с русскими, энергично осваивавшими новую для них лесостепную и степную этносферу, или с крымцами и османами, стремившимися сохранить свои сферы влияния в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе.
XVI век – это век, когда Россия поворачивается лицом к Востоку, и не случайно, что с начала XVI века высшее служилое дворянство, например, “по традиции черпало на Востоке образцы предметов обихода: оружие, предметы роскоши, одежду и даже обычаи (например, терем)”25. Тюркский мир, который еще со времен Золотой Орды оказывал сильнейшее влияние на русский этнос, теперь проявлял себя в самых различных областях русской жизни. Тюркская элита после присоединения Поволжья пошла на службу русскому царю. Следует вспомнить, что она была энергична, потому что была частью новых молодых тюркских этносов, возникших на обломках Золотой Орды. И эта энергия нашла свое применение в поднимающемся российском суперэтносе. В Москве возникли целые кварталы тюркского происхождения. Назовем хотя бы всем известный Арбат. А такие тюркские фамилии, как Кутузов, Тургенев, Юсупов и др., прочно вошли в историю российской цивилизации.
Особенно сильное влияние оказали тюрки на московское военное дело. Татарские лошади, получаемые каждый год из Ногайской Орды, составляли часть русской конницы. Оружие: “сабли, луки и стрелы похожи были на турецкие. Стреляли как татары, взад и вперед”26.
Но и русские, осваивавшие новую этносферу, сильнейшим образом влияли на тюркский мир. Характерным примером в этом отношении могут служить русско-ногайские отношения. Русское влияние шло по двум основным каналам: язык и религия. Уже “в первой половине XVII в. самым употребительным языком в приволжском крае был русский”. Довольно много было ногайцев, “которые принимали от московитян христианство”27. Русско-ногайские отношения продолжали носить характер симбиоза и после освоения русскими Поволжья. Причем, судя по всему, ногайцы больше зависели от русских, чем русские от ногайцев. Так, в 1558 году после голода в приволжских степях появился мор, от которого многие кочевники, в том числе и ногайцы, погибали. Многие пришли к Астрахани, но не получили от русских просимой помощи. И в то же время зимой русские выдавали оружие зимовавшим под Астраханью ногайцам, с тем чтобы они могли защитить себя от калмыков28. Весь волжский путь, включая Астрахань, остался, несмотря на османско-крымские усилия, в руках русских. Это означало, что “Путь на Туркестан остался закрыт для турок”, хотя “османский замóк, установленный на Тереке, держался крепко, изолируя Москву от Сефевидского Ирана…”29
XVII век – важнейший век для самоутверждения русского этноса, обретения своего лица. Консолидация русского этноса вокруг династии Романовых дала новый толчок для русской экспансии, более того, для ее ускорения, особенно на восток. Следует вспомнить, что весь XVII век – это русское продвижение за Урал, по Сибири до Тихого океана и Китая. Но и в южном направлении русское продвижение развивалось достаточно интенсивно. Целью был выход к Азовскому морю, через степь, через этносферу донского и запорожского казачеств, куда Москва тоже дошла в конце XVII века.
В ходе русской экспансии на юг надо было в любом случае как-то интегрировать казачество, инкорпорировать его в Московское государство. Без этого не могло быть и речи о “возвращении исконных русских земель”, бывших под Польшей, и о разгроме Крымского ханства.
Казачество, в глазах Москвы, было оборонительным поясом против крымско-татарских набегов, да и могло послужить мощным союзником в борьбе за “возвращение исконных русских земель”. Исходя из этих соображений русские поддержали антипольское движение Богдана Хмельницкого, уловив для себя в нем несомненную выгоду.
Запорожско-польская война шла с попеременным успехом. В начале 50-х годов стало ясно, что поляки имеют перевес, да и крымские татары перестали поддерживать запорожцев. В этой ситуации Хмельницкому не оставалось ничего другого, как обратиться за помощью к русскому царю. В 1653 году в Москве было принято решение о присоединении Украины к России, подтвержденное Переяславской Радой 1654 года.
Казаки выбрали меньшее из зол в данной ситуации – московский протекторат. Однако этнический инстинкт самосохранения требовал сохранения того, что отличало казаков от всех остальных этносов, – казачьих свобод. Это было казачье условие вхождения в русское государство: “Однако казаки и здесь остались верны себе, то есть своему стереотипу поведения. Выражая полную готовность дать царю Алексею Михайловичу присягу на верность, они потребовали, чтобы царь, со своей стороны, дал им присягу в сохранении казачьих вольностей. Шокированный боярин Бутурлин, представлявший московского государя, отказал категорически, заявив, что “у нас не повелось, чтоб цари давали подданным присягу, а вольности ваши Государем соблюдены будут”. Поскольку ситуация была безвыходная, казаки, тряхнув длинными чубами, согласились и тем покончили дело”30. Тем не менее, казачьи свободы “были определены в специальном документе – так называемых “мартовских статьях” 1654 г., по которым сохранялось самоуправление в Сечи Запорожской”31.
С Переяславского договора 1654 года началось постепенное инкорпорирование запорожской этносферы в состав России. Этот процесс был враждебно встречен всеми соседями России. Прежде всего крымскими татарами, которые после запорожско-османского договора 1651 года считали себя гарантом запорожской автономии.
Переяславский договор был попыткой Хмельницкого, оперевшись на Москву, освободиться от польского влияния и создать свое собственное украинское государство, в котором бы запорожцы играли основную организующую роль. Эта попытка не удалась. Более того, договор открыл двери для московской экспансии не только в запорожскую и украинскую этносферы, но и во все Северное Причерноморье. В результате не только не было создано суверенное украинское государство, но исчезло и Крымское ханство.
Переяславский договор вызвал целую серию военных конфликтов 50–60 годов между русскими, поляками, крымскими татарами и османами. Это была типичная ситуация межэтнических коллизий, когда каждая из сторон рассматривает этносферу, находящуюся в контактной зоне (в данном случае запорожскую), как свою сферу влияния.
Наиболее пострадавшей стороной в результате этих конфликтов оказалась Польша, не только потерявшая в конце концов левобережную Украину, но и начавшая постепенно терять суверенитет на остальной территории, что в конечном итоге привело к ее разделу. Преемники Хмельницкого, умершего в 1657 году, Выговский (опекун малолетнего сына Хмельницкого Юрия) и затем сам Юрий снова приняли польскую сторону и аннулировали московский протекторат над Запорожской Сечью.
Теперь запорожцы вместе с поляками и крымскими татарами выступили против московских армий. Вот что писал об этом крымский хан Мухаммед-Гирей IV датскому королю Фридриху III в письме от 28 мая 1658 года: “…он (московский царь. – В.Г.) взял страну днепровских казаков (özi qazaqï), çа несколько лет произвел набор солдат и провел военную подготовку, чтобы посадить на место польского короля своего сына. Когда он так поступил, пришли посланные от казаков, так и от польского короля нам на помощь, и мы нашей собственной персоной весной напали на Москву объединенной ногайской и татарской армией”32 (перевод мой. – В.Г.). Московские войска потерпели ряд поражений против запорожско-крымско-польских войск, но в 60-е годы, воспользовавшись разногласиями в стане запорожцев, они взяли реванш, оттеснив поляков за Днепр. После подписания в 1667 году Андрусовского перемирия над запорожской этносферой был установлен русско-польский кондоминиум.
Пассионарная запорожская энергия требовала выхода, и он нашелся. Запорожцы вернулись к своему привычному занятию: совершать набеги на соседей. А поскольку в тот момент османы и крымцы были настроены антипольски и антирусски, то казаки возобновили свои походы против Крыма и Порты.
Пассионарные запорожцы активно участвовали также в движении Степана Разина (1667–1671). Разинское движение было вызвано московскими попытками интегрировать этнос донских казаков в российское государство. С этнологической точки зрения это означало навязывание своего стереотипа поведения донским казакам. Столкновение двух резко отличных друг от друга этнических стереотипов поведения – казачьего и русского привело к казачьей войне Степана Разина. То, что называлось в советской историографии крестьянской войной Степана Разина, было, по сути дела, столкновением двух разных этнических стереотипов поведения.
Причем естественным образом казачий идеал свободы и демократии в ходе войны с московскими войсками переплетался с социальными идеалами закрепощенного российского крестьянства. Тем не менее, главным пунктом разинской программы оставалось “превращение всего населения России в казаков”33, что означало навязывание своего казачьего стереотипа поведения русским. Казачье движение Разина, как реакция на российскую экспансию в донскую казачью этносферу, лишний раз подтверждает диалектическую суть межэтнических отношений во время любой экспансии: навязывание и защита своего стереотипа поведения.
Разинское движение было подавлено, и Россия продолжала процесс интеграции донской казачьей этносферы в свою государственную систему. Распространение московской экспансии на запорожскую и донскую этносферы вызвало сильное недовольство крымских татар, понимавших, что те и другие могут быть теперь использованы Москвой против Крыма. Крымские послы в Москве настаивали на том, чтобы царь заставил донцов прекратить походы на Крым по суше и по морю, иначе они грозились подстрекать ногайцев к набегам на Московское государство. Москва пыталась проводить свою политику на юге через казаков, а крымские татары через ногайцев. Однако казаки и ногайцы преследовали прежде всего собственные интересы, которые не всегда совпадали с интересами соответственно Москвы или Крыма. “Вечный мир” 1686 года подчинил запорожскую этносферу полностью Москве, но борьба запорожцев “за сохранение своей автономии от кого бы то ни было продолжалась еще более 20 лет, вплоть до Полтавской битвы 1709 года. Последний стремившийся к независимости Украины запорожский гетман Мазепа пытался добиться своей цели с помощью шведов. Но Полтавская битва 1709 года положила конец этим попыткам. Украина на долгое время вошла в состав Российской, позже Советской империи. И только в 1991 году в результате распада СССР, в составе независимой Украины запорожская этносфера обрела свою независимость от России. Правда, к этому времени от нее осталась только историческая память. Бывшая запорожская этносфера была заселена и освоена преимущественно русским населением.
В этом состоит один из исторических парадоксов. Запорожская Сечь, наиболее последовательно отстаивавшая интересы независимой как от Польши, так и от России “вольной Украины”, исчезла. Ее доминанта, идея обретения государственности, воплотилась в независимой Украине в конце ХХ века. А Кубань – этносфера, обжитая потомками запорожцев, – вошла в состав Российской Федерации.
Подчинение Москве левобережной Украины с запорожской этносферой в XVII веке вызвало далеко идущие последствия как для этнической истории Украины и России, так и для этнической истории народов Северного Причерноморья и Северо-Западного Кавказа.
Во-первых, нарушилась стабильность сложившихся к XVII веке в этом регионе межэтнических отношений.
Во-вторых, с подчинения запорожцев Москве началось разделение Украины на 2 части: левобережную и правобережную. Русская экспансия все сильнее чувствовалась в Восточной Украине. В 1684 году, например, киевский патриарх признал власть патриарха московского. Польша, постепенно отступая, сохранила свое влияние в Западной Украине. Оно нашло свое наиболее яркое выражение в униатской церкви. Это была попытка соединить конфессиональные признаки двух различных стереотипов поведения: католического, западного, и православного, восточноевропейского.
В-третьих, начался процесс взаимного украинско-московского влияния, в котором Украине досталась медленная и трудная ассимиляция, а Москве, с приливом пассионарной части украинского этноса и запорожцев, – новые идеи и умонастроения. Вот что об этом пишет французский историк Марк Раев: “Экспансионистские замыслы часто приводят общество государства, которое их осуществляет, к неожиданным и негативным результатам. Так было, когда Московское государство расширило свои границы на юго-западе, особенно когда оно подчинило Украину, установив свое господство на левобережье Днепра и в Киеве, которые до этого являлись автономной территорией Запорожской Сечи. С одной стороны, эта аннексия облегчила проникновение нового духа <…>, с другой – ее административные, политические и военные последствия легли тяжелым бременем на ограниченные ресурсы Московского государства. Даже если ее последствия проявились не сразу и оценить их стало возможно лишь задним числом, Московскому государству было трудно ассимилировать Украину, общество которой представляло собой сложное сплетение групп, классов, религиозных общин и военных формирований, обычаи, языки и функции которых сплетались в клубок”. Длительное пребывание Украины в составе Польского государства сказалось в том, что “вступившие на московскую службу украинцы принесли западные административные и политические концепции и тем самым, открыли путь преобразованиям Петра Великого”34.
И если в XVI веке влияние Востока на Москву было определяющим, то после присоединения Украины, то есть во второй половине XVII века, “высшие придворные поворачиваются в сторону Запада, и прежде всего в сторону Польши”35.
Московская аннексия Запорожской Сечи имела далеко идущие последствия для московско-османских отношений. Москва вошла в непосредственный этнический контакт с тюркской этносферой, что было воспринято Портой как угроза ее жизненно важным интересам. Начался долгий период русско-османских войн. Со второй половины XVII века и до начала ХХ века Российская и Османская империи воевали между собой более десятка раз. Войны закончились лишь в результате их распада в конце Первой мировой войны.
Российская экспансия не ограничивалась борьбой за запорожскую этносферу. Она распространилась также на донскую этносферу, крымскую территорию и османские владения в Приазовье.
Русский этнос, используя для расширения экспансии Российскую империю Петра I, устремился напрямую по Дону в тюркскую сферу влияния к Азову. Здесь его союзником выступило донское казачество, неоднократно пытавшееся овладеть устьем Дона, выходом в Азовское море.
Петр предпринял в 1695 и 1696 годах два так называемых “Азовских похода” с целью захвата Азова.
Воспользовавшись отсутствием крымского хана Селим-Гирея I, который участвовал в это время в османской военной кампании, русские войска вместе с союзниками летом 1695 года осадили Азов. Осада была плохо подготовлена, поскольку флота у русских не было; без него на успех было трудно рассчитывать. Казачьи же чайки одни не могли прервать с моря снабжение осажденных османскими кораблями. Кроме всего прочего, началась эпидемия чумы. После 96-дневной осады в середине октября русские вынуждены были снять осаду и уйти.
Всю зиму 1695/96 года на Верхнем Дону в Воронеже строился русский флот, и весной 1696 года по Дону он спустился к Азову. Во втором походе союзниками петровской армии выступили не только донцы, но и запорожцы и калмыцкая конница. 28 мая началась вторая осада крепости Азов. На сей раз успешными действиями русского флота и особенно подвижных казацких лодок османский флот был рассеян. Осажденный гарнизон Азова без поддержки с моря долго продержаться не мог, и 6 августа 1696 года на условиях почетной капитуляции османы оставили крепость.
Российский выход к Азовскому морю и взятие сильнейшей османской крепости Азов стало событием не только русско-османско-татарских отношений, но и европейской истории. Недаром сразу же после взятия Азова появились европейские карты с фиксацией этого важнейшего события. Так, на карте “Московская империя” (“Imperii Moscovitici”), изданной Вильгельмом Лилль между июлем 1696-го и 1700 годом, надпись над Азовом гласит следующее: “был осажден в 1695 г. и 28 июля 1696 г. взят с помощью императорских и бранденбургских инженеров”36. Безусловно западные инженеры сыграли свою роль во взятии Азова, но заслуга непосредственного взятия крепости принадлежит казакам. После двухмесячной осады “полторы тысячи казаков 17 июля стремительным броском овладели двумя бастионами крепости”, после чего османы начали переговоры о ее сдаче37.
Взятие Азова русскими было новым прорывом в тюркскую этносферу. Это был первый шаг к овладению Северным Причерноморьем. Но продолжение русской экспансии в этом направлении вызвало бы прямое столкновение с Османской империей, чего Россия себе позволить не могла. Вот что об этом говорит Гумилев: “Однако сама необходимость взятия Азова была более чем сомнительна. Азовское море сообщается с Черным через Керченский пролив, а Керчь и Тамань находились в руках у турок и татар. Таким образом, взяв Азов, логично было бы начать отвоевывать выход из Азовского моря в Черное, то есть, подобно Голицыну, пытаться захватить Крым. Но, ведь даже завоевав Крым и получив выход в Черное море, Россия не стала бы средиземноморской державой. Для настоящей конкуренции в Средиземном море с венецианцами и англичанами русским необходимо было получить проливы Босфор и Дарданеллы, то есть ни много ни мало – захватить Стамбул. А об этом и речи не могло идти в конце XVII в.”38
“Прорубленное окно” в Крымское ханство и Османскую империю через выход в Азовское море не сулило России ничего, кроме неприятностей. Поэтому петровская политика после взятия Азова переориентировалась в западном направлении, с целью “прорубить окно в Европу” через выход в Прибалтику. На какое-то время южное направление российской экспансии потеряло свою актуальность.
В 1700 году между Россией и Портой был подписан “Константинопольский мир” сроком на 30 лет. По нему за Россией был закреплен Азов и ““к нему прилегающие все старые и новые городки”; приднепровские же городки разорялись, однако заселять их запрещалось. Россия обязывалась сдерживать казаков от “своевольства и напусков”, а Турция брала такое же обязательство относительно крымского хана. Окончательно отменялась ежегодная “дача” России Крымскому хану”39. Таким образом было закреплено право России на контроль над запорожской и донской казачьими этносферами. Теперь она могла приступить к освоению этих этносфер с целью интеграции двух казачьих этносов в государственную систему Российской империи.
Но как только начался этот процесс, оба этноса восстали. Выразителями их интересов были: на Днепре – Мазепа, а на Дону – Булавин. Это было вполне объяснимо. Насаждаемый Россией бюрократический аппарат мало считался с казачьими стереотипами поведения : казачьей демократией и свободой. Пассионарный казачий этноцентризм принял антимосковскую направленность. Запорожская и донская попытки сохранения своего этнического стереотипа поведения были подавлены русскими войсками. Надежды донцов на сохранение свободы погибли в 1708 году в Черкасске со смертью Булавина, а надежды запорожцев на восстановление самостоятельности под Полтавой в следующем, 1709 году.
“Константинопольский мир” 1700 года зафиксировал определенный статус-кво в российско-крымско-османских отношениях и дал возможность России заняться “прорубанием окна в Европу” при одновременном подавлении сопротивления казачьих этносов: запорожского и донского. В дальнейшем российском продвижении на юг наступило затишье более чем на четверть века. И только в 30-е годы и особенно во второй половине XVIII века русские, используя всю мощь Российской империи, продолжили свою экспансию в сторону Крыма и Северного Кавказа.
1 “Вестник Европы” печатает первую часть объемного исследования В.Гудакова. Наш терпеливый читатель сможет увидеть продолжение в одном из грядущих выпусков или прочитать полную версию в Интернете, по адресу журнала.
2 Бушков А.А. Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы. М.: ОЛМА-ПРЕСС; СПб.: Нева; Красноярск: Бонус, 2000. С. 68.
3 Бушков А.А. Ук. соч. С.237.
4 Гумилев Л.Н. От Руси к России: очерки этнической истории. М.: Экопрос, 1992. С.122–123.
5 Там же. С.123.
6 Гумилев Л.Н. От Руси к России… С.118.
7 Rubruck G. Voyage dans l’Empire Mongol (1253–1255). Paris: Payot, 1985. P.252.
8 Гумилев Л., Панченко А. Чтобы свеча не погасла: Диалог. Л.: Сов. писатель, 1990. С.21–22.
9 Caratini R. Dictionnaire des nationalités et des minorités de l’ex-U.R.S.S. Larousse, 1992. P. 160.
10 Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Гидрометеоиздат, 1990. С.137.
11 Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Московском государстве. М.: Прометей, 1991. С.90.
12 Documents concernant l’Empire Ottoman et l’Europe Orientale. Le Khanat de Crimée dans les Archives du Musée du Palais du Topkapï. Paris, 1978. P. 14.
13 Ibid. P.117.
14 Bennigsen A.G., Lemercier-Quelquejay C. L’Islam en Union Soviétique. Paris, 1968. P.15.
15 Klever U. Das Weltreich des Türken. Vom Steppenvolk zur modernen Nation. Berlin: Pawlak, 1986. S.271.
16 Ibid.
17 История СССР с древнейших времен до конца XVIII в. М.: Наука, 1988. С.274.
18 Некрасов А.М. Международные отношения и народы Западного Кавказа (последняя четверть XV – XVI в.). М.: Наука, 1990. С.66–67.
19 Documents concernant l’Empire Ottoman… P. 331.
20 Гумилев Л.Н. От Руси к России… С. 208.
21 История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М.: Наука, 1998. С. 334.
22 История народов Северного Кавказа… С. 334–335.
23 Этнография. М.: Высшая школа, 1982. С. 234.
24 Гумилев Л.Н. Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. М.: Экопрос, 1993. С. 511.
25 Раев М. Понять дореволюционную Россию. London: Overseas Publications Interchange Itd, 1990. C. 32.
26 Ключевский В.О. Ук. соч. С. 72.
27 Там же. С. 160–161.
28 Там же. С. 158–159.
29 Documents concernant l’Empire Ottoman… P. 20.
30 Гумилев Л.Н. От Руси к России… С. 249–250.
31 Запорожцы. Календарь “Казаки” за 1994 год.
32 Mátuz Josef. Krimtatarische Urkunden im Reicharchiv zu Kopenhagen. Freiburg, 1976. S. 131.
33 Гумилев Л.Н. От Руси к России…С. 271.
34 Раев М. Ук. соч. С. 30–31.
35 Там же. С. 32.
36 GUILLIELMUM DE L’ISLE. Imperii Moscovitici.
37 Ратушняк В.Н. Под стягом России. К 300-летию Кубанского казачьего войска//Голос минувшего, №1, Краснодар, 1997. С. 3.
38 Гумилев Л.Н. От Руси к России… С. 283–284.
39 Русский посол в Стамбуле. М.: Главная редакция восточной литературы издательства “Наука”, 1985. С. 8–9.