В переводе А.Сергиевского и Е.Солоновича
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 17, 2006
Il termine, la vetta
di quella scoscesa serpentina
ecco, si approssimava,
ormai era vicina,
ne davano un chiaro avvertimento
i magri rimasugli
di una tappa pellegrina
su alla celestiale cima.
Poco sopra
alla vista
che spazio si sarebbe aperto
dal culmine raggiunto…
immaginarlo
già era beatitudine
concessa
più che al suo desiderio al suo tormento.
Sì, l’ immensità, la luce
ma quiete vera ci sarebbe stata?
Lì avrebbe la sua impresa
avuto il luminoso assolvimento
da se stessa nella trasparente spera
o nasceva una nuova impossibile scalata…
Questo temeva, questo desiderava
(1 marzo 2005)
Последнее стихотворение Марио Луци, продиктованное им за несколько часов до смерти (и сразу же напечатанное на компъютере помощницей и другом поэта Катериной Трамбетти).
этого крутого серпантина
все приближался/ась,
уже был/а близко,
о нем ясно предупреждали/свидетельствовали
жалкие остатки
привала на паломническом пути/на пути паломников
к небесной вершине.
Чуть выше
взгляду
какое пространство открылось бы
над достигнутой вершиной…
представить/вообразить его/это (это пространство)
было блаженством,
предоставленным/данным
не столь его желанию, сколь его мучению.
Да, безграничность, свет,
но истинный покой был бы достигнут?
Там его подвиг
стал бы сияющим освобождением
от самого себя (от подвига) в прозрачной сфере
или породил бы новый невозможный подъем/восхождение.
Этого боялся, этого желал он.
1 марта 2005 г.
Перевод А.Сергиевского
* * *
Конечная точка, вершина
крутого этого серпантина
близилась,
до нее оставалось
совсем уже мало,
судя по скромным следам привала
державших путь
в небесное лоно.
Мысль о просторах,
что откроются взгляду
с последней вершины,
муки его врачевала
вожделенным блаженством,
неведомым жителю дола.
Ширь бескрайняя, свет –
все это будет, только
ждет ли его покой? Да или нет?
Там его начинанье
найдет себе отпущенье
в лучезарном пределе,
или новое ждет восхожденье…
очередной перевал…
Вот чего он боялся, чего желал.
(Стихотворение, набранное
на компьютере под диктовку поэта 1 марта 2005 года,
за несколько часов
до его кончины;
по свидетельству поэтессы Катерины Трамбетти,
близкого друга Луци, стихотворение было написано несколько раньше.)
Перевод Е.Солоновича
МАРИО ЛУЦИ
(Когда музыка и любимая женщина – одно)
Но продолжайся, жизнь, и продолжай
терять себя под небом городов,
на набережных рек, сожженных ветром.
Танцовщицы Восток в восторг приводят,
неутомимо солнечный металл
по формам разливают баядерки.
Планирует пушинка над заливом,
где Грузия мне в грезах рисовалась:
соленый ветер (лепесток фиалки
в гербарий памяти не зря просился)
отчаянно в твои стучался окна
неслышным перышком, и если ты
впустить, принять его была бы рада,
тебя никак не слушалась рука
во власти одиночества – преграды
дыханью тщетных роз издалека.
Птицы
Опережая нас, настырный ветер
остерегает стаю, что находит
порой приют на этих голых ветках.
Возобновляется полет печальный
куда-то в горы, в сердце гор, в лиловость,
в бездонную космическую шахту,
прорытую в лиловости бескрайней.
Полет небыстр, с трудом он проникает
в лазурь на подступах к иной лазури,
к надвременному времени: иные
кричат, и ни одна стена внизу
по общей глухоте не откликается.
В нас больше общего с движеньем крон
в час – как-то даже верится не сразу, –
когда над стебельками расцветает
весна разрозненными облаками,
которые пасет все тот же ветер
на выжженном или на мокром небе,
и день не ведает однообразья
судьбы: то град, то дождь, то проясненье.
Волны
Здесь борется с самим собою море
и корчится в мертвенно-синих бухтах,
свою же пресекает непреcтанность,
взметается и упадает, бухая.
И знаешь, я не чужд его метаньям,
в нем время соединено с пространством,
обязан многим морю этот голос,
молитвенный, разбитый об утесы.
Это счастье
Это счастье, а может быть, только его обещанье, –
нестерпимая мука без видимой даже причины,
или болью мучительной этот озноб отзывается,
собирающий множественность воедино
наподобие жидкости в шаре стеклянном,
на который кивают факиры в свое оправданье.
Все равно повторяю: да здравствует счастье!
Что-то против него, кто-то ненависть, зависть от века
копит за или перед завесой
если не ночи, то снега
воспоминаний комом.
Ночь сортирует мысли
Ночь сортирует мысли.
И вот мы здесь, что для тебя не ново,
шеренга душ по всей длине карниза:
та чуть ли не в цепях, та взмыть готова.
Кому-то море – чистая страница
для метки жизни и для жирной точки.
Осталось только чайкам появиться.
С мыслью об Анжелике
Боль все-таки дала нам передышку,
просвет в мученьях, интервал, зазор:
под вспышку радости умолкли
все вещи сразу, – мог ли
один из нас двоих представить,
что свет сокрыт не только в камне,
но и в отсутствии листвы?..
Да, этот рай, и по нему прогулка,
здесь и вдвоем…
Но опустило
свою нещадную секиру время,
не тронув, впрочем, ни единой кущи,
не обезглавив свет.
Был светом свет,
всему единственное семя. Свет
есть и пребудет в силу неизбывности.