Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 15, 2005
В последнее время имя Генри Джеймса сно-ва на слуху — в который раз! На этот раз его вспомнили в связи с выходом романа Колма Тойбина «Мастер», посвященного знаменитому, но словно ускользающему соотечественнику. Всплеск интереса к выпущенной книге огромный — централь-ные газеты Нью-Йорка, Чикаго, Сан-Франциско по-святили этому событию свои литературные полосы. Большой рецензией на публикацию «исторического романа» о Генри Джеймса откликнулся Джон Апдайк в престижном «Ньюйоркере».1 И при всем при том осмелюсь сказать, что Генри Джеймс — писатель не-дооцененный — как на родине, в Америке, так и за ее рубежами, в частности у нас, в России. Его положе-ние чем-то напоминает положение нашего Тургене-ва. Кто спорит — Иван Сергеевич числится в класси-ках: «Бежин луг», «Муму», «Записки охотника», «От-цы и дети» изучаются в школе, о Тургеневе пишут статьи, ему посвящаются конференции… но его не читают. Он в стороне от литературных пристрастий нашего читающего современника. Что ж, Тургенев себя не навязывает, он, как и Генри Джеймс, усколь-зает, норовит убежать, укрыться от нескромного взгляда, нечуткого вмешательства. Его посмертные повадки очень напоминают прижизненные. Этим двум «ускользающим» классикам — Ивану Тургеневу и Генри Джеймсу, в чем-то столь похожим друг на друга, и посвящена моя статья.
Уроки Мастера
Да будет известно читателю, что американец Ге-нри Джеймс считал Тургенева своим учителем, вос-хищался его писательским даром, его человеческими качествами. Тургеневу Джеймс посвятил несколько своих очерков 70-80-х годов, а в конце жизни, гото-вя предисловие к роману «Женский портрет» для нью-йоркского издания 1907-1909 годов, снова предался дорогим для него воспоминаниям: «Я все-гда с благодарностью вспоминаю замечание Ивана Тургенева, которое сам от него слышал, относитель-но того, как у него обычно зарождался художествен-ный вымысел. В его воображении почти всегда сна-чала возникал персонаж или несколько персона-жей: главных и второстепенных; они толпились перед ним, взывали к нему, интересуя и привлекая его каждый собственными своими свойствами, соб-ственным обликом… ему нужно было поставить их в правильные отношения — такие, где они наиболее полно раскрыли бы себя…» (6, с. 483). Этот же тур-геневский «урок» вспоминал Джеймс в одном из своих эссе («Иван Тургенев», 1884), рассказывая о встречах с Тургеневым: «Всего интереснее были рас-сказы Тургенева о его собственной литературной ра-боте, о том, как он пишет… В основе произведения лежала не фабула — о ней он думал в последнюю очередь, — а изображение характеров… Все сводит-ся к отношениям небольшой группы лиц — отноше-ниям, которые складываются не как итог заранее об-думанного плана, а как неизбежное следствие ха-рактеров этих персонажей» (6, с. 520).
С той же, что и Тургенев, откровенностью Джеймс признается, что позаимствовал этот метод у русского собрата или, во всяком случае, руководст-вовался схожими идеями при написании «Женского портрета»: «Теперь, когда, предаваясь воспоминани-ям, я пытаюсь воссоздать зерно моего замысла, мне ясно, что в основе его лежала отнюдь не хитроспле-тенная «интрига» (одно слово чего стоит!)… а нечто совсем иное: представление о неком характере, ха-рактере и облике привлекательной девушки, одной-единственной, вокруг которой предстояло выстро-ить все обычные элементы «сюжета» и, разумеется, фона» (6, с. 482).
Любопытно, что оба писателя сходно мыслили и об «источниках» художественного произведения, о таинстве его появления на свет. Тургенев, по вос-поминаниям Джеймса, говорил ему о том, «откуда берутся семена вымысла»: «Они падают на нас с не-ба, они тут как тут за каждым поворотом дороги -вот, пожалуй, и все, что можно сказать. Они скап-ливаются, мы их сортируем, производим отбор. Они… занесены в наше воображение потоком жиз-ни» (6, с. 483). Сам Джеймс все в том же предисло-вии к «Женскому портрету» высказывает близкую Тургеневу мысль: «Нравственный» смысл произве-дения искусства находится в прямой зависимости от того, сколько пропущенной через себя жизни вместил в него его создатель» ( 6, с. 485).
Был такой период в жизни обоих писателей, когда они тесно общались, обменивались мыслями, впечатлениями, встречались с общими знакомыми… Этот период охватывает осень-весну 1875-1876 годов, когда Генри Джеймс, приехав в Париж, встретил там Тургенева. Но связь американца с русским про-должается до самой смерти последнего в 1883 году. Джеймс начиная с 1876 года живет в Лондоне, но держит Тургенева в поле зрения, то наезжая в Па-риж, то встречаясь с «Джоном» в Англии.
Что было у них за плечами
Не случайно Генри Джеймс и Тургенев сразу друг другу понравились — у них было много общего в характере и судьбе.
Что до женитьбы — он, как и Тургенев, женат не был. В наше странное время и в такой стране, как Америка, ситуация «неженатого зрелого мужчины» вызывает подозрения. В романе Тойбина Джеймс причисляется к адептам однополой мужской любви. Слава Богу, что автору не пришло в голову написать «исторический роман» о Тургеневе. Вполне возмож-но, что он сумел бы написать и о нем нечто подоб-ное. Не буду углубляться в толщу биографии Генри Джеймса, скажу только, что в его жизни, как и в жиз-ни Тургенева, была одна сильная привязанность. Де-вушку, его кузину, звали Мэри Темпл, по-домашнему Минни. Она умерла от чахотки в возрасте 24 лет в тот самый год, когда Генри совершал свое первое пу-тешествие по Италии, с той поры ставшей для него местом паломничества. Не подозревая, что дни Мин-ни сочтены, он предполагал, что она присоединится к его путешествию. Черты Минни Темпл — ее внеш-нюю привлекательность, стремительную, скользя-щую походку, напоминающую бег гондолы, ее нео-бычность и непосредственность можно увидеть во многих героинях Джеймса2.
Американский писатель, как и Тургенев, был любимцем и баловнем женщин, любил женское об-щество, знал, как обращаться с дамами, умел играть на струнах женской души. Все это, даже ничего не зная о его жизни, можно прочитать в его романах. И из них же можно узнать, что он боялся брака — пока-зывая или невозможность соединения любящих, или глубокое разочарование, подстерегающее того, кто совершил этот опрометчивый шаг, — предпочитал жизнь одинокого холостяка, наблюдающего из свое-го угла за «человеческой комедией» (позиция тяжело больного Ральфа из «Женского портрета»). Тема «болезни» существует и в биографии Генри Джейм-са. Леон Эдель, биограф писателя, пишет о болезни спины и позвоночника, мучившей Джеймса с юнос-ти, есть и другие, правда, неясные свидетельства… Скорее всего, из-за плохого состояния здоровья Ген-ри и его старший брат Вильям, в отличие от двух младших, не приняли участия в Гражданской войне.
Американца, осенью 1875 года появившегося на пороге парижского дома Тургенева, сближало с его хозяином не только писательское звание, но и то, что оба они во Франции были чужаками, пришельца-ми. Родившись один в России, другой в Америке, оба предпочли для проживания Западную Европу. Прав-да, причины, побудившие их к этому, были не совсем сходными.
Встреча
Собственно, о Тургеневе Джеймс знал давно. Читал его в переводах на немецкий язык. К тому же американский ньюпортский приятель Джеймса -Т.С.Перри — был большим «русофилом» и почитате-лем русского писателя: в 1873 году перевел на анг-лийский «Рудина» и три тургеневских рассказа, по-зднее перевел роман «Новь»3.
Генри Джеймс во время путешествия по Италии написал большую статью о крупнейших европейских реалистах, таких, как Бальзак и Теккерей. В ней он приветствовал Тургенева «как первого романиста со-временности». Приехав в Баден-Баден, Генри пишет отцу: «Тургенев живет здесь, и я думаю связаться с ним» (3, p. 168). Но в этот раз они не могут встре-титься — русский в Карлсбаде, приходит в себя после приступа подагры. Однако, получив статью Г.Д., он любезно на нее откликается и пишет автору, что она была «вдохновлена прекрасным чувством правды; в ней ощущается мужество, психолгическая глубина и явный литературный вкус» (3, p. 168). По-видимому, Тургеневу статья действительно понравилась, тем бо-лее что в русской критике он редко встречал о себе доброжелательные отзывы (о чем речь впереди), он добавляет в письме: «Было бы по-настоящему прият-но свести с вами знакомство, что я уже сделал с не-которыми вашими соотечественниками»4 (3, p. 168). В конце письма русский писатель сообщал свой по-стоянный адрес в Париже на рю де Дуе.
Последовавшая затем встреча с Тургеневым в Париже в ноябре 1875 года буквально потрясла Джеймса. Писатели встретились на втором этаже до-ма, который он снимал вместе с семьей Виардо, — в зеленой гостиной, в которой поражал богатырских размеров диван, сколоченный точно по меркам сво-его великана-хозяина. По стенам висели превосход-ные работы Теодора Руссо. В комнате, как у пушкин-ского Чарского, ничто не напоминало о писатель-ском труде — не было разбросанных по полу бумаг и книг. В хозяине, необыкновенно высоком седовла-сом человеке, чье сложение обнаруживало большую силу, можно было увидеть «человека странствий», спортсмена, охотника. У него была прекрасно вы-лепленная голова, черты лица были неправильны, но красивы, выражение лица «было исключительно приятным», «а взгляд его добрейших глаз был глубо-ким и меланхоличным». У него были пышные и пря-мые волосы, короткая и ухоженная борода, такая же белая, как и волосы. В течение двух часов они бесе-довали. Тургенев говорил с Джеймсом на превос-ходном, но слегка старомодном английском. Джеймс был очарован.
Проверка временем
Дружба Тургенева и Джеймса прошла проверку временем. В год знакомства они встречались довольно часто, в феврале 1876 года Джеймс сообща-ет Хоуэллсу: «Да, я часто вижусь с Тургеневым и по-дружился с ним. Он очень добр ко мне и вдохновля-ет меня чрезвычайно» (3, p. 66). Тургенев знакомит Джеймса со своим окружением — русскими и фран-цузами, вводит в маститый «кружок пяти», собирав-шийся у Флобера, приглашает его вместе пообедать в парижские кафе… Джеймс присутствует и на до-машнем празднике в семье Виардо, с удивлением ви-дит преобразившегося Тургенева, который гримиру-ется, переодевается и комически лицедействует вместе с детьми Полины. В последующие годы, буду-чи в Англии, Джеймс не теряет старшего друга из ви-ду, они переписываются; при остановках в Париже Джеймс тотчас спешит к Тургеневу, навещает его и на рю де Дуе, и в летнем шале в Бужи вале. В свою очередь, Тургенев, приехав в 1879 году в Лондон для получения степени почетного доктора права (hon-oris causa), заранее оповещает о своем приезде Джеймса, просит того организовать небольшой ужин после «события».
После смерти Ивана Сергеевича американец на-писал о нем несколько эссе, по которым видно, ка-кой глубокий след оставила эта личность в его жиз-ни. Если очерк 1890-х годов в основном посвящен разбору произведений Тургенева и оценке его писа-тельского вклада, то в более раннем очерке, напи-санном под впечатлением смерти Тургенева, Джеймс делится своими мыслями об его человеческих каче-ствах. Обратимся к этому удивительному документу.
Первое, на что необходимо указать, — полемиче-ская направленность очерка, заявленная в самом начале и определяющая все последующее повество-вание. Джеймс приводит цитату из надгробной речи Э.Ренана, произнесенной на траурной церемонии по Тургеневу, в которой француз провозгласил, что тот был «рожден по сути безличным» («he was born essentially impersonal»). В переводе М.А.Шерешев-ской эта заостренность характеристики утрачивает-ся: «он родился человеком, не ограниченным своей личностью». Но при внимательном чтении очерка становится понятно, что Джеймс неспроста начал с этой, по-видимому, задевшей его ренановской фразы (Ренан проводил в этой речи свою любимую мысль о пророке, говорящем от лица молчаливой массы)5. Джеймс полемически выступает против та-кой формулировки Ренана, он настаивает на том, что «тот будет далек от истины, кто назовет его (Турге-нева. — И.Ч.) «проводником» или «выразителем», у него было собственное вдохновение, так же как и голос. Иными словами, он был личностью (individ-ual)6в точном значении этого слова, и тем, кому по-счастливилось его знать, сегодня нетрудно думать о нем как о значительном, выдающемся человеке».
Что же Джеймса особенно восхищало в Турге-неве?
Его блестящий, всегда умный и интересный раз-говор, его советы, связанные с работой писателя.
Отсутствие позы и рисовки, естественность по-ведения.
Мягкость и доброта в сочетании с физической силой и «богатырским» телосложением.
То, что позади него, «в резерве», всегда стояла Россия, ее судьба, ее народ, о которых он думал и го-ворил беспрестанно.
Русское влияние
Знакомство и тесное общение с Тургеневым не прошли даром для Генри Джеймса.
Здесь уже говорилось о творческом методе рус-ского мастера, об его уроках писательского ремесла, которые были очень органично «усвоены» и «освое-ны» Джеймсом. Читая и анализируя тургеневские произведения (в том числе в своих печатных обзо-рах), младший коллега, как представляется, творчес-ки развивал некоторые тургеневские мотивы и ха-рактеры. Мне уже доводилось писать о ряде сходных мотивов в непереведенном на русский язык романе Генри Джеймса «Американец» и тургеневском «Дво-рянском гнезде»7.
«Американец» (1877) задумывался как раз во время парижских встреч его автора с Тургеневым. В «Дейзи Миллер» (1879) мне видится явная пере-кличка с тургеневской «Асей». Во всяком случае, ге-рой-рассказчик в том и в другом произведении на-
ходится в совершенно одинаковой позиции по отно-шению к впервые полюбившей молоденькой девуш-ке, чье поведение представляется обоим героям «неподобающим», вызывающе странным. Американ-ка Дейзи, не желающая подчиниться условным евро-пейским приличиям, схожа с дикой «плохо воспи-танной» и неровной Асей, также ощущающей свою «чуждость» окружающему вследствие своего «неза-конного» происхождения.
Цельные женские характеры — вот что привнес Тургенев в мировую литературу; его главные герои-ни, как писал Джеймс, «героини в прямом смысле слова, притом героизм их неприметен и чужд всякой рисовки» (6, очерк «Иван Тургенев (1818-1883)», с. 529). Кто из прочитавших «Вашингтонскую пло-щадь», «Зверя в чаще», «Веселый уголок» не приме-нит этой характеристики к героиням самого Джейм-са? Кэтрин из «Вашингтонской площади» (1879), ко-торую предали все — отец, любимый, тетя, — всю жизнь, несмотря ни на что, несет бремя верности из-бранному в юности человеку. «Она не отступится», -с удивлением и некоторой гордостью говорит о ней отец. Не «отступаются» и героини двух других на-званных произведений. Годы, десятилетия ждут они «пробуждения» своего героя, служат ему опорой, несут ему свет и любовь. Что же делать, если герой слеп, слаб и немощен или служит иным богам? Это ли не перекличка с Тургеневым, с его Натальей из «Рудина», Лизой из «Дворянского гнезда» и соответ-ственно со слабыми, не способными на ответствен-ный шаг Рудиным и Лаврецким?!
Джеймс признавался, что из всех романов Тур-генева больше всего ему нравится «Накануне». Как кажется, именно в Елене Стаховой, героине «Накану-не», нашел развитие не просто цельный характер, но и новый тип женщины — смелой, страстной, внутрен-не свободной, ставящей перед собой высокие цели, жаждущей деятельности, что порой делало ее в гла-зах окружающих «странной». В Изабеле Арчер из «Женского портрета» нетрудно увидеть сходство с тургеневской героиней. Есть в этих романах и сход-ный мотив: и за Еленой, и за Изабеллой ухаживают двое, предпочтение же обе отдают третьему, причем окружающие не понимают и не одобряют этого вы-бора. Еще бы, Елена предпочла судьбе жены скульп-тора или уважаемого профессора философии не-прикаянную скитальческую жизнь с болгарским революционером. Изабелла отказала английскому лорду и богатому юристу-соотечественнику, чтобы впоследствии соединить свою судьбу с художником-дилетантом, к тому же космополитом. Героини Джеймса и Тургенева порой настолько одинаково реагируют на ситуацию, что возникают прямые текс-туальные совпадения. В «Накануне» после прогулки с Берсеневым Елена, уронила руки, «стала на колени перед своей постелью, прижалась лицом к подушке и, несмотря на все усилия не поддаться нахлынувше-му на нее чувству, заплакала какими-то странными, недоумевающими, но жгучими слезами» (10, с. 348).
В «Женском портрете» читаем: «Она стояла не-движно, вслушиваясь: наконец Каспар Гудвуд вышел из гостиной, и дверь за ним закрылась. Изабелла по-стояла еще немного и вдруг в неудержимом порыве опустилась возле кровати на колени и уронила голо-ву на руки» (6, с. 132).
На романе «Женский портрет» (1881), написан-ном Джеймсом еще при жизни Тургенева, хотелось бы остановиться особо. В нем автор концентриро-ванно выразил многое из впечатлений и раздумий, наблюдений и встреч своего первого пятилетия в Европе. Действие романа, напомним, происходит в Англии и в Италии. Его героиня, Изабелла Арчер, мо-лодая американка, после смерти отца приехала по-гостить у богатой тетки в английское поместье Гар-денкорт. Здесь она встречается с безнадежно боль-ным дядей (кстати, у дяди тургеневская болезнь -подагра, и переносит он ее, как и Тургенев, стоичес-ки) и своим кузеном Ральфом. Ральф — по натуре философ и художник, наблюдает жизнь, практичес-ки в нее не вмешиваясь: у него чахотка, и он живет в «подвешенном состоянии». Многое в Ральфе — от са-мого Генри Джеймса, это очень близкий автору пер-сонаж. Ральфа называют «американец в Европе». Ему принадлежит фраза, под которой, полагаю, под-писался бы сам автор. Американская феминистка и прогрессистка мисс Стекпол обвиняет Ральфа в том, что он отказался от родной страны, на что следует от-вет: «От родной страны нельзя отказаться, как нель-зя отказаться от родной бабушки. Ни ту ни другую не выбирают — они составляют неотъемлемую часть каждого из нас, и уничтожить их нельзя» (6, с. 72). Все та же мисс Стэкпол предписывает Ральфу совер-шить три дела, которые надлежит сделать «каждому американцу», а именно: вернуться на родину, найти себе работу и жениться («в Америке все женятся»). Как мы знаем, не только его герой, но и сам автор (вкупе с Тургеневым!) с этими заданиями слегка шаржированной, поданной в духе тургеневской Кук-шиной, «прогрессивной» американской журналист-ки не справился.
В романе есть персонаж, на создание которого, как кажется, повлияло знакомство Джеймса с Пав-лом Жуковским. Я имею в виду Гилберта Озмонда. Напомню читателю об этом герое. Он появляется на горизонте главной героини в тот момент, когда, от-вергнув двух «престижных» претендентов на ее ру-ку, она неожиданно получает большое наследство, оставленное ей отцом Ральфа, по просьбе последне-го. Ральф из своего угла следит за жизнью «мисс Ар-чер», отказавшись от безумных надежд, он желает счастья Изабелле, верит в ее умение распорядиться своей судьбой и хочет с помощью денег обеспечить ей свободу действий. Между тем, на пути отправив-шейся в Италию очаровательной и теперь очень бо-гатой Изабеллы встает человек, о котором Ральф в сердцах говорит ей так: «Не для того вы предназна-чены… чтобы вечно быть настороже, оберегая чув-ствительность бездарного дилетанта» (6, с. 281). «Бездарный дилетант» — это соотечественник Иза-беллы Гилберт Озмонд, чье кредо: «Ни о чем не тре-вожиться, ни к чему не стремиться, ни за что не бо-роться. Смирить себя. Довольствоваться малым». Однако этот человек, рано осознавший, что он беден и, увы, не гений, «всю жизнь ходит с таким видом, будто он прямой потомок богов» (6, с. 221). Злове-щая миссис Мерль, познакомившая Изабеллу с Оз-мондом, характеризует его следующим образом: «Ни поприща, ни имени, ни положения, ни состояния, ни прошлого, ни будущего — ни-че-го. Ах, да! Он зани-мается живописью, пишет акварелью… Но картины его не многого стоят…» (6, с. 158). Фигура Озмонда намеренно погружена в полумрак, о нем известно, что он сын довольно известной поэтессы, «амери-канской Коринны», рано лишился родителей, воспи-тывался матерью — все это напоминает биографию Павла Жуковского, только вместо матери-поэтессы надо подставить отца-поэта. Озмонд уже много лет живет в Италии, он художник-дилетант и посвятил свою жизнь служению красоте и искусству; у него «бездна вкуса», в его флорентинском палаццо со-браны драгоценные раритеты — произведения ита-льянских мастеров. Все это также совпадает с тем, что мы знаем о Павле Жуковском. Наконец, Озмонд вхож в высшие аристократические круги и причаст-ность к высшей аристократии дает ему чувство соб-ственного превосходства. Как кажется, и эта черта могла быть свойственна сыну Василия Жуковского, чью колыбель, как пишет Эдель, качали царственные особы. Мы знаем, как скромно оценивал Джеймс та-лант Павла Жуковского-художника. И Гилберт Оз-монд, и Павел Жуковский были «дилетантами», то есть не занимались живописью основательно, не учились ей, а просто «баловались» созданием кар-тин. Сложнее говорить о темных нравственных чер-тах Озмонда, проявившихся после женитьбы на Иза-белле, таких, как неприятие чужого мнения, подчи-ненность этикету и сословным запретам, мрачный эгоизм и эгоцентризм, — в их сопоставлении с нрав-ственной характеристикой Павла Жуковского. Ду-маю, что «наполнение» героя — это тончайшие инту-иции писателя, они могут совпасть и могут не сов-пасть с личностью конкретного живого человека. Другое дело, что этот реальный человек дает пласти-ческий толчок писательскому воображению, обус-ловливает цепь внутренних прозрений художника.
Подытожим сказанное. Книги Джеймса 70-80-х годов несут явный «русский след», что связано с близким знакомством американского писателя с Тургеневым и его русским окружением. Возможно, благодаря Тургеневу в сферу интересов американца попала вообще русская литература, например Пуш-кин, плохо тогда известный за границей8. Испытывал ли «обратное влияние» Тургенев? Сам Генри Джеймс считал, что его рассказы не были нужны Тургеневу «как мясо для мужчин» (в переводе Шерешевской -«как хлеб насущный»), что Иван Сергеевич не читал книги, которые он, Джеймс, ему регулярно посылал. Может быть, и так. К самому Джеймсу Тургенев отно-сился с безусловной симпатией, писал ему в записке по-английски: «Я рад, что вы в Париже и очень хочу вас видеть. В моем настоящем положении я всячес-ки избегаю человеческих лиц, но вы, естественно, являетесь исключением» (3, p. 212). Еще до знаком-ства с Джеймсом Тургенев ввел «американскую те-му» в повесть «Вешние воды»: в эпилоге Санин со-бирается в Америку — вслед за уехавшей туда за много лет до этого Джемме. Мне встретилось еще одно упоминание об Америке в произведении, на-писанном как раз в период близкого общения рус-ского с американцем. Имеется в виду странная мис-тическая повесть Тургенева «Сон» (1877), герой ко-торой уплывает в Америку. Наверное, Джеймсу, читавшему (в переводе) тургеневскую повесть, бы-ло это приятно.
О любви
В заключение этой статьи несколько слов о любви. Это чувство пронизывает воспоминания Джеймса о Тургеневе. С первого дня знакомства и до конца жизни любовь к русскому писателю остается в душе американца неизменной. Любопытно, как ме-няется написание имени друга по мере его узнава-ния. Вначале оно пишется, как тогда писались рус-ские фамилии: Turgeneff, затем написание несколь-ко видоизменяется: Tourgueneff, потом опять по-новому: Turgenieff. Джеймс ищет фонетического соответствия, пробует называть русского по-амери-кански Джон («I am intimissimo with John»9— фраза, составленная из двух языков, итальянского и анг-лийского, и означает «я близок с Джоном»), в очер-ках Джеймс уже точно воспроизводит русское напи-сание — Ivan Turgenev и в конце концов останавли-вается на Ivan Sergueitch, специально оговаривая этот вариант: «Я даю его имя не в соответствии с русской орфографией, а так, как оно произносилось его друзьями, когда они адресовались к нему по-французски». Как чутко должен был вслушиваться американец во францезскую речь соотечественни-ков Тургенева, чтобы сквозь чуждые наслоения пра-вильно уловить его русское имя и отчество — «Иван Сергеич».
Джеймс пережил Тургенева на 33 года. Он умер уже в новом веке, за год до социалистической рево-люции в России, подготовленной потомками «нигилистов». В 1917 году кольцо-талисман, возвращен-ное Полиной Виардо после смерти Тургенева на его родину, было украдено и исчезло. Задумаемся, кто мог бы им владеть после Пушкина, Жуковского, Тур-генева? Чехов? Бунин? Оба были современниками Джеймса. А дальше? Булгаков? Пастернак? И они на-чинали, когда Джеймс был еще жив. Но к тому време-ни связи его с Россией оборвались, стали воспомина-нием. Они окрасились в ностальгические тона, ведь вспоминая своего русского друга и русскую колонию в Париже 70-80-х годов, он обращался к годам своей дерзновенной, уже отшумевшей молодости.
Библиография:
Henry James. Ivan Turgenev. Library of the world’s best Literature edited by Charles Dudley Warren . New York, Internetional Society, 1897, 1903.
Colm Toibin. The Master. Scribner., 2004.
Leon Edel. Henry James. A life. Hasper and Row. New York, 1985.
Henry James. A life in letters. Edited by Philp Horne, 1999.
4 selected novels of Henry James. The Universal Library, Grosset and Dunlar. New York, 1946.
Генри Джеймс. Женский портрет. Литературные памятники. М.: Наука, 1981.
Генри Джеймс. Избранные произведения: В 2 т. Л.: Худож. лит., 1979.
И.Гревс. История одной любви. И.С.Тургенев и Полина Виардо. В кн.: И.С.Тургенев. Первая любовь. Повести. М.: Эксмо, 2002.
Тургенев И.С. Полное собр. соч. и писем: В 28 т. Т. 11. Повести и рассказы 1871-1877. М.-Л., 1966.
Тургенев И.С. Дворянское гнездо. Романы. М.: Эксмо, 2002.
Тургенев И.С. Предисловие к собр. романов в издании 1880 в кн.: Дворянское гнездо. Романы. М.: Эксмо, 2002.
Нарбут А.Н. Князья Урусовы. М., 1999.
Авдотья Панаева. Воспоминания. Исторический вестник, 1889, № 1-10.
Генералова Н.П. И.С.Тургенев: Россия и Европа.
1The New Yorker. June 28, 2004, p. 98-101.
2Напомним читателям хотя бы такие образы, как Дейзи Миллер из одноименной повести или Изабелла Арчер из «Женского портрета».
3 Вообще Тургенев был в Америке достаточно популярен. Энциклопедия российско-американских отношений сообщает, что в 1856 г. в «Новом американском обозрении» появились отрывки из «Записок охотника», в 1867-м в Нью-Йорке были изданы «Отцы и дети» в переводе
Юджина Скайлера, а в 1867-1885 гг. нью-йоркским же издательством Г.Гольта было выпущено 8-томное собрание сочинений Тургенева.
Любопытно, что в 1874 г. «в счет барыша» Гольт прислал Тургеневу чек на 1000 франков, о чем Тургенев пришет в письме к Анненкову: «Эта
истинно американская грандиозность меня тронула: сознаюсь откровенно, что в течение моей литературной карьеры я не многим был столь
польщен. Мне и прежде сказывали, что я, если смею так выразиться, пользовался в Америке некоторою популярностью, но это доказательство воочию меня-таки порадовало».
4 Тургенев встречался с Г.Бичер-Стоу, М.Твеном, Дж.Р.Лоуэллом, Бойесеном. Последнему он признавался, что всегда мечтал посетить Америку и что друзья-товарищи по Московскому университету даже прозвали его «американцем» за «демократические тенденции и энтузиазм
по отношению к североамериканской республике».
5 См. выдержки из речи Ренана в переводе с французского в кн. Е.П. Генераловой. Россия и Европа, C.40-41.
6 В переводе Шерешевской мысль опять сглажена: «личность» переводится как «человек».
7 См.: И.Чайковская. Американец на rendez-vous. Новый журнал, сент. 2004.
8 Недавно мне встретилась чрезвычайно интересная статья, где проводится связь между «Письмами Асперна» Джеймса и «Пиковой дамой» Пушкина. Имя героя Aspern возводится в ней к инициалам нашего поэта ASP (Joseph S. O’Leary. Pushkin in «The Aspern papers» Sophia Uni-versity, Tokyo).
9 Из письма к Томасу Перри, январь 1876 (A life in letters. Edited by Philip Horne, 1999, P.75).