Документальная проза
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 12, 2004
КАК СУДИЛИ ВОРОВКУ ЛЮБЧЕНКО
Что с глаз она видала, То с рук она хватала. Словом, имела охоту До чужих вещей. Фольклор |
В раннем детстве я видел на рынке, который почему-то именовался тогда колхозным, ужасную сцену. Рассерженная толпа советских людей учила ногами юного вора, стянувшего невесть бог знает что типа бедного кошелька. Весь залитый кровью малолетка в грязной майке, тапочках на босу ногу и кепке- восьмиклинке уж не подавал никаких признаков жизни, однако, когда толпа расступилась, чтобы не угодить в свидетели, мальчонка резво вспрыгнул на ноги и со страшной скоростью дунул вдоль по Качинской, удаляясь, как беззаконная комета, до полного своего исчезновения в пространстве тоталитаризма.
Теперь наступила свобода, поэтому если кто думает, что тянуть по мелочи в России не престижно, а воруют только по-крупному, как чиновники и олигархи, тот ошибается, как иностранец, начитавшийся российских газет.
Вот, например, вводят сотрудники милиции обоих полов в залу Гагаринского районного суда молодое существо, прикованное к одному из них наручником через субтильное запястье. Наручник отпирают. Воровку Любченко Марию Олеговну, в добротной белой кофте, стильных брючках и туфельках, 1981 г.р., уроженку г. Москвы, мать двоих детей помещают в клетку. Суд идет. Все встают. Неработающая Любченко сядет на три с половиной года.
Потому что сразу выясняется: эта мать Мария находится в такой клетке уже в третий раз за последние два года, но все по одному и тому же поводу. Кража, статья 158, часть 3, если кто понимает и кому интересно. Первые два срока были условными. “Я ведь уже предупреждал вас, Любченко”, – говорит судья Иванов в красивых черных усах и такого же цвета мантии. Любченко смотрит в непонятное пространство, и на лице ее нет никакой гаммы чувств. Любченко свою вину признает полностью и в приговоре не сомневается, равно как и другие участники заседания: гособвинитель Рыбак, адвокат Яковлев, секретарша Ольга и угрюмый рослый тип весь в глубоких шрамах и красочных наколках, представляющий вместе со мной публику. Свидетели не явились. Однако суд есть суд, и он работает, как вечный двигатель.
Оглашаются подробности кражи: Любченко в этот раз около метро “Профсоюзная” зашла в скромный бутик полюбоваться добротной обувью, которую нынче продают повсеместно. Однако не в обуви дело, зачем ей обувь? Там на приватном служебном стуле разместились другие предметы личного быта продавцов: чайник белого цвета, огрызок хлебного куска и мобильный телефон “Моторолла” стоимостью 2850 р. 00 к. (с чехлом), находящийся в стадии подзарядки. Вот этот телефон она и тяпнула, на секунду оставшись в одиночестве, из-за этого и суровый суд. Лишь упомянутый “огрызок” вызвал всеобщее веселье, лучше б она его взяла или чайник, тогда б ее не судили. Мария Олеговна, сознавая нелепость поступка и ошибочность жизненного выбора в виде телефона, при озвучивании слова “огрызок” даже и сама прыснула в чистую ладошку, на секунду потеряв тоскливую суровость подсудимой, которой много чего светит. Продавщица гражданка Хафина, заметив пропажу и выбежав на улицу, обнаружила воровку в близлежащем кафе и кликнула милицию.“Обыскивайте меня, у меня ничего нет”, – гордо сказала будущая заключенная. Обыскали, значит, нашли и повели без рукоприкладства. Что подтолкнуло ее к краже, она не знала раньше, не знает и теперь, на суде. Ее один ребенок в возрасте 1 год и 3 месяца уже находится в детском доме, а старшее дитя – у “тетки в Адлере”, как пояснил мне тот самый угрюмый тип, оказавшийся мужем подсудимой, хоть и не расписанным. Не знала она также, работает ее муж или нет, а также хватало ли им средств на жизнь. Зато в последнем слове она назвала судью “ваша честь”, сказала, что на этот раз “глубоко раскаивается”, и попросила не отправлять ее далеко по этапу “на зону”, где она “потеряет здоровье”. А оставить в Москве, где она обещает честно отбыть наказание и снова стать полезным членом общества. Обвинитель безо всяких сказал, что ее, вдобавок, требуется принудительно лечить от наркомании второй степени, а адвокат вяло напомнил, что по месту проживания на улице Ремизова она характеризуется положительно, а также имеет несовершеннолетних детей.
“Не бойся, Маруся, через год дома будешь!”, – обнадежил ее “муж”, когда всем нам предложили очистить залу суда на время полуторачасового перерыва до объявления приговора.
– Почему вы в этом так уверены? – спросил я его, изучая жизнь.
– Пути Господни неисповедимы, – аргументированно ответил он. – Через треть срока подаст на условно-досрочное и выйдет, кто ее там держать будет.
– А вы сами кто по специальности? – продолжил я интервью.
– Решаю проблемы, – скупо ответил он.
– Свои или чужие?
– Всякие…
И куда-то мгновенно исчез. Я даже и не заметил, как и куда.
Чтобы скрасить время ожидания приговора, я взялся гулять по зданию Гагаринского районного суда и везде обнаружил следы таровитости и заботы о людях. Стены со штукатуркой “шуба” были выкрашены в светло-бежевый цвет, а панели из ДСП, опоясывающие их, были темно-коричневые. При мне рабочие в чистых комбинезонах устанавливали богатые светильники “Northcliffe”, в углу валялись пустые мешки из-под шпатлевки и сухой смеси М-150. На третьем и четвертом этажах имелись довольно чистые туалеты, а между этажами – решетки, чтобы кто-нибудь из посетителей суда в отчаянии не бросился головою вниз. “Хорошее место Гагаринский суд”, – решил я и думаю, что гражданка Любченко, получившая то, что и предсказывал прокурор, со мной тоже согласна. Муж ее, кстати, на оглашение приговора не пришел. Наверное, опоздал, а может, тоже посадили.
P.S. Покинув здание суда и двигаясь по Ленинскому проспекту в направлении Кремля, я грубо нарушил правила дорожного движения, и меня хотели везти в тот же самый Гагаринский суд. Однако когда я объяснил, что только что его покинул и теперь спешу в редакцию, мы с гаишником вместе посмеялись над этим мистическим совпадением, и он меня даже практически никак не оштрафовал.
СКАЖИ-КА, ДЯДЯ… Типа – объективная реальность
Услышав, как сын-школьник бубнит в соседней комнате, заучивая наизусть про “Москву, спаленную пожаром” из стихотворения М.Ю.Лермонтова “Бородино”, известного в России всем, кто хоть когда-то чему-либо учился, я наконец-то призадумался и полез в энциклопедии и словари.
Там я узнал много интересного. Точь-в-точь, как тот мужик из рассказа В.М.Шукшина, который вдруг обнаружил, что в знаменитой птице-тройке, описанной еще одним классиком, Н.В.Гоголем, сидит, развалившись, как “новый русский” в “мерседесе”, прохиндей Чичиков, скупавший “мертвые души” без ведома налоговой инспекции и плативший за них “черным налом”.
В Малой Советской энциклопедии за 1928 г., членами редакционного совета которой являлись жена (вдова) Ленина Н.К.Крупская и бывший революционный матрос, будущий “враг народа”, знатный советский невозвращенец Федя Раскольников, с прямотою марксистов-ленинцев, еще не попавших под пяту первого красного коммунистического императора Иосифа Грозного, утверждалось, что вообще-то одноглазый Кутузов устроил это сражение “лишь в угоду общественному мнению, чтобы обеспечить себе свободу дальнейших действий”, а так, само по себе, оно даже “противоречило его общему отступательному плану”.
Такой нигилизм ранних большевиков меня неприятно поразил, и я обратился к посткоммунистическому “Большому энциклопедическому словарю” за 1998 г., где по прошествии 70 лет от прошлого мнения было написано, что русские войска своей “упорной героической обороной и искусными действиями сорвали наполеоновский план разгрома русской армии в генеральном сражении”.
Дальнейшее известно всем. Кто-то поджег пустую Москву, французы с голодухи съели всех кошек, собак и ворон, Кутузов на следующий год помер, а Наполеона посадили. Белая империя гнила еще сто с лишним лет, Лермонтов написал стихотворение, которое учат в школе, после чего поехал на Кавказ, где его убили тоже. Сталин закончился в 1953-м, коммунизм сдох в 1991-м. В стране у нас сейчас многие живут очень хорошо, но другие многие очень плохо, хотя и не едят пока кошек, собак и ворон, как те французы, взявшие Москву неизвестно зачем.
И это все бы – ничего, типа – объективная реальность, данная нам в ощущениях, поступательный, так сказать, ход колеса истории, но сейчас, в начале Третьего тысячелетия и нового мышления, заставляющего трезво взглянуть на многие якобы бесспорные вещи, следует с холодной прямотой задать простой вопрос.
А вот скажите, граждане, за каким, собственно, хреном, если Москву все равно планировали сдать, за один день 26.8 (7.9) 1812 года в этом самом сражении прикончили 45,6 тысячи русских и 50–58 тысяч французов, то есть суммарно 95,6 –103,6 тысячи живых людей? И почему кровавая всемирная история никогда никого ничему не учит, а даже наоборот? Ведь если счесть, что средний вес живого солдата составлял тогда около 60 кг, то на Бородинском поле лежало и гнило утром 27.8 (8.9) 1812 года в среднем около 6 тысяч тонн человеческого мяса и костей.
Пора, граждане, завязывать с этим варварством, когда зверские люди не в регби или в футбол играют и даже не дерутся на кулачках, а убивают друг друга, протыкая рыхлые человеческие организмы наточенными кусками крепкой стали или снося черепушку с помощью пороховой пули так, что во все стороны брызжут в один миг ставшие бесполезными человеческие мозги.
Можно, конечно, весело маршировать в этот день на упомянутом поле, устраивать шутейные сражения, бить в барабаны и дуть в военную флейту, но это какое-то детство, граждане, а всем нам пора взрослеть, если нет желания погибнуть сдуру в этом новом мире, многие насельники которого, кажется, окончательно сошли с ума в масштабах гораздо более крупных, чем 190 лет назад.
ГОЛАЯ БАБА С МАРКСИСТСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
Мне тут недавно повезло, и я наконец-то лично увидел живых марксистов, получив приглашение на их “круглый стол” под названием “Шестидесятники – последнее поколение русской интеллигенции”. Обстановка была самая романтическая – маленький зал, комфортабельное подполье, у входа малый торчал в пятнистом камуфляже.
Случилось так, что Маркса я, как и многие советские люди с высшим образованием, не читал, а лишь изучал. И “по жизни” слегка знал лишь одного настоящего марксиста, но он уже умер, царство ему Небесное, вечный покой. Звали его Петр Маркович Егидис. Он считал в начале 80-х, что практикующие большевики забыли правильного Маркса и основная задача текущего момента состоит в том, чтобы им, неразумным, это объяснить, а то они идут неправильным путем и всех остальных за собой ведут в пропасть. За эти прямые мысли тогдашняя власть сажала Петра Марковича в психушку, он редактировал самиздатский журнал “Поиски”, его с треском выперли за границу.
Был он человек храбрый и, прямо скажем, убежденный. Но вот беда – то, что он проповедовал, понять было решительно невозможно. А что коммунисты – чудаки через букву “м”, это вся страна и без него знала. На прямой же вопрос подвыпившей богемной братии “Что есть Маркс?” Егидис прямого ответа не давал, за что и получил прозвище ПЕТР МАРКСОВИЧ, на которое, впрочем, не обижался. Вот я и направился к марксистам живым, чтобы набраться уму-разуму.
Марксисты. Позже выяснилось, что самый старший из них шестидесятилетний Борис С. служил советником у Горбачева, до этого был “вторым человеком” у Святослава Федорова, покойного офтальмолога-социалиста, который, к слову сказать, при жизни совершенно не был чужд вопросов практического благоустройства в этой дикокапиталистической жизни, выстроив в Подмосковье шикарный и недвижимый коттеджный поселок. В 1991-м Бориса С. назначили директором коммунистического института Маркса–Энгельса, но после августовского мятежа и наличия отсутствия СССР это назначение потеряло смысл, и он стал членом ЦК одной из российских компартий, затем – зам. гл. ред. правдивой газеты “Правда”. Тоже, между прочим, неплохой пример выживания критически настроенного гражданина в условиях “развала России” и всеобщей пауперизации.
Политолог Виктор М. (47 лет) в беседе со мной заявил, что он скорее не марксист, а – “этический социалист”. Но это уже выше крыши моих политико-интеллектуальных способностей, и я все же буду для простоты считать его тоже марксистом, хотя и слишком толерантным и веселым для этого трагического племени, перманентно пытающегося исправить этот нелепый и ненаучный мир.
Третий марксист и автор книги со столь заинтриговавшим меня названием “Гудбай, шестидесятник” Александр Ж., родившийся в 1962 году, немало порадовал меня цитатами из своей книги, где он утверждал, что главные неудачники из послевоенных поколений именно “шестидесятники”, которые шли в народ, ведомые своим эгоистическим подсознанием, чтобы спрятаться в этом народе, внешне слиться с ним и тем самым избежать лишних ударов судьбы и власти, и что борьба диссидентов была на самом-то деле борьбой за демократию и права для себя, а теперь мы являемся “свидетелями завершения процесса идейной и нравственной эволюции интеллигента, жившего для общего блага, к интеллектуалу, живущему и работающему для себя”.
Я хотел было вякнуть, что, на мой взгляд, единственным реальным достижением советской власти было то, что она обеспечила реальную смычку бывшей интеллигенции с народом – в тюрьмах, психушках, коммуналках, очередях, но понял – теория это одно, а жизнь – совершенно другое. Ведь и свое поколение сорокалетний марксист крыл по-черному “за смещенность их нравственных понятий”, именуя своих сверстников “брежневскими ничтожествами”. А виноват в этом, конечно же, не тоталитарный режим, а все те же интеллигенты-“шестидесятники”, которые не дали молодежи правильной веры, “ограничились лишь милыми песенками и свободой, основанной ни на чем”.
Все бы ничего, я ведь писатель, жизнь изучаю, но тут сменивший оратора Борис С., считающий, будто тоталитаризм был лишь во времена Сталина, а не тогда, когда он защитил свою марксистскую диссертацию, вдруг вторгся на мою территорию и заявил, что писатели перестали писать. Как это так? А я что сейчас, по-вашему, делаю? А (по алфавиту) Аксенов, Алешковский, Ахмадулина, Битов, Д.Быков, Войнович, Гаврилов, Гареев, Александр Кабаков, Тимур Кибиров, Дмитрий Александрович Пригов? Р.Солнцев или тот же самый В.Салимон? Рубинштейн Лев. Даже рот я раскрыл, чтобы рассказать анекдот о старом русском генерале, который, узнав, что его денщик обесчестил кухарку, задумчиво спросил: “А разве еще кто-то трахается?”
Но потом думаю – как это я, обыватель, далекий от борьбы классов, призывающий к абстрактному миру во смятенных сердцах и единственных, данных нам Богом жизнях, смею нарушать правила теоретической игры, где жизнь и теория, как мухи и котлеты, – отдельно. И разве для настоящего марксиста это аргумент, когда старые барды собирают уже в нынешние якобы бездуховные времена огромные залы, где их тихую гитару слушают, затаив дыхание, все поколения, включая и то, которому пока еще нет названия. Аргумент ли – компьютерная грамотность с детских лет, владение иностранными языками, попытки четкого осознания юными представителями всех классов своего места в этом вечно несправедливом, но реальном мире, где есть и всегда будут богатые и бедные, злые и добрые, здоровые и больные, глупые и умные, толстые и тонкие?
Странны, дела твои, Господи! Ну отчего же, если все так скверно, у нас в стране все же есть счастливые люди? И отчего те, кто и в прошлой жизни были неплохо упакованы, больше всего стенают о нынешнем упадке?
И страшная мысль закралась мне в голову – может, я опять не тех марксистов встретил и есть какие-нибудь другие, которые мне на этот вопрос ответят? Хотя мысль эта явно мелкобуржуазная и ошибочная. Ведь персонаж гениальной пьесы Николая Эрдмана “Самоубийца” марксист Егорушка еще на заре советской власти, подглядывая за купающейся женщиной в замочную скважину, оправдывался тем, что смотрит на нее чисто с марксистской точки зрения. А на вопрос, что это за точка, – простодушно объяснил, что с этой точки голая баба вовсе и не голая и вовсе не баба. А что она тогда такое, по марксистской привычке тоже не объяснил.
ДЕНЮЖКИ
Каждый, кому повезло учиться в школе еще при советской власти, внезапно вспомнит, читая сей текст, детство главного коммунистического вождя страны, которое тогда в этой школе изучали. Лично я узнал от наставников, что кудрявый ребенок Ульянов, который впоследствии стал лысым Лениным, очень любил исполнять песню с красивой мелодией и следующими словами:
Богачу-дураку и с казной не спится.
Бедняк гол, как сокол, – поет, веселится.
Да ведь не Маркс же с Энгельсом внушили ребенку петь такое, а, очевидно, весь уклад тогдашней окружающей жизни в условиях беспросветного царизма, фантазий о наилучшем устройстве, в атмосфере утраченной ныне духовности, когда наличие денег маскировалось так же, как присутствие гениталий на реалистической картине. Такое мелкоинтеллигентское мироощущение пережило две революции, хамский большевистский переворот, который нынче почему-то именуется Днем согласия, гражданскую войну, нэп, индустриализацию и коллективизацию посредством ГУЛАГа, войну с Гитлером, “оттепель”, “стагнацию”, “перестройку”. Думаю, что сейчас оно сходит на нет, когда страна после августа 1991-го поперву круто сквиталась с эксплуататорами-коммунистами, а потом заново “попала в непонятное”, по выражению криминальных элементов, чья лексика нынче превалирует от Москвы до самых до окраин в речах самых разных людей, начиная от блистательного Президента и кончая ничтожным мною.
И где здесь песня, а где правда – понять решительно невозможно было тогда, когда дореволюционные толстосумы пытались обустроить страну, а тем более сейчас, когда извечный люмпенский российский менталитет имени босяка Максима Горького с трудом и переменным успехом изживается новой шокирующей реальностью – относительным обнищанием низов и абсолютным финансовым жиронакоплением верхов, когда иной россиянин живет на 30$ в месяц, зато другой тратит на банкет по случаю чего угодно сумму раз в 50 превалирующую.
Впрочем, так, кажется, живут во всем мире, имея, правда, другой порядок цены вопроса. То есть “вэлферщик” в Штатах и “социальщик” в Германии по помойкам, как известно, не шарят и порожнюю стеклянную тару не сбирают, кротко существуя на эти безработные пособия и зачастую даже приобретая в рамках этих ничтожных для Запада денег автомобили б/у. Но и вменяемый западный миллионщик не станет хвастаться золотым унитазом и прикуривать сигару от стодолларовой бумажки.
Но Запад есть Запад, а вот когда я проживал на востоке нашей чудесной родины, в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е.., впадающей в Ледовитый океан, то был у меня там знакомый сапожник Лазарь Пафнутьич, который служил в театре и шил всякие театральные ботфорты и суровые сапоги для сценических принцев Гамлетов и Феликсов Дзержинских. Одновременно он, как и всякий советский человек, был связан с теневой экономикой посредством левых заказов от местных модников и модниц. Мастер он был отменный и, естественно, как и всякий талантливый российский мастеровой – пьяница. Жена изымала его неучтенные доходы почище любой налоговой полиции-милиции, и он виртуозно прятал накопления в потаенных местах, точное нахождение которых иногда забывал. Однажды я встретил его, он был совсем мрачный и рассказал, что спрятал толстую пачку советских купюр в потолочную люстру, а когда через год вспомнил об этом и полез, то пачка ИСТЛЕЛА и рассыпалась, лишь он коснулся ее заскорузлыми от сапожного вара и дратвы рабочими пальцами.
Аналогичная история с дурным концом случилась еще восточнее, в Якутии, где я подвизался в качестве техника-геолога, а один из работяг-землекопов отличался невероятным скопидомством, не тратя ни копейки денег даже на курево и вызывая тем самым насмешки своих коллег-бичей, пропивающих заработанное, лишь стоило им спуститься с алданской горы в поселок Томмот, где исправно функционировали магазины с водкой и одеколоном, а также (теневая экономика) потайные шинки с кислым пивом, самогонкой и так называемым “портвейном”. Работяга носил фамилию бывшего министра труда Починок, и тот Починок, в отличие от этого, копил на “Волгу”. Однажды парень тоже поехал в Томмот за бритвенными лезвиями “Нева”, почтовыми конвертами, а также положить на сберкнижку очередной вклад. Возвратился же он совершенно пьяный, привез всем нам в подарок два ящика “Советского шампанского”, пригоршнями бросал в воздух конфеты карамель. Выяснилось, что именно в этот день произошло очередное повышение цен на автомобили, и его мечта о собственном транспорте откладывалась, таким образом, еще на два-три полевых сезона, отчего он решил больше не мечтать, а лучше побыстрее возвратиться в прежнее скотское состояние бомжа. Лазарь Пафнутьич, я потом узнал, тоже непосредственно после нашей встречи с горя оказался в дурдоме.
Вот такие истории происходили на нашей многострадальной земле еще совсем задолго до перестройки, дикого капитализма и дефолта-98, когда российский менталитет, казалось, вдруг начал проникаться сознанием, что деньги могут быть и достойной ценностью. Потом вдруг все опять рухнуло, лишний раз подтвердив народную мудрость о том, что в России денег лучше не иметь, и без них тошно, а с ними и вообще пропадешь. Сорокалетний middle class, который вдруг завел себе подержанные иномарки и повадился ездить в Анталию, получил в 1998-м очередной хороший урок этой наглядной агитации, и я не уверен, что он очухался до сих пор хотя бы морально.
Так ведь как воспитали, то и получили. Отчего-то государству всегда невыносимо видеть, как жиреют его подданные, очевидно, для естественного отбора нужно держать живот в голоде, а то будет ослабление государственных мускулов, обывательский нигилизм, неуважение к начальству, которому и без денег хорошо всегда. Боюсь, что в других странах государство и человек тоже живут, как кошка с собачкой, но человек гордится если не богатством, то достатком, а у нас все это надо скрывать, если хочешь выжить. Ведь “все современные состояния нажиты нечестным путем”, как подчеркнул в некой книге мошенник Остап Бендер.
Да уж не этим ли объяснялось, что и сам великий Савва Морозов, спаситель МХАТа, ненароком погубил страну, бессчетно выдавая упомянутые деньги “революционэрам”, что из искры раздули пламя, в котором сгорела Россия? И – раскулачиваемые, не изначально ль они были виноваты перед соплеменниками лишь тем, что имели или жаждали иметь больше, чем окружающая пьянь и рвань с красными бантами и бойкими гармошками?
С одной стороны – Кабаниха из пьесы А.Н.Островского “Гроза, с другой – Павка Корчагин из книги “Как закалялась сталь” Островского Н.А. В силовом поле между двумя Островскими по-прежнему торжествует патриархальный двойной стандарт. С одной стороны: “рубль – ум, а два рубля – два ума”, с другой: “лучше нищий праведный, чем богач ябедный”.
А уж чтоб богач вдруг оказался хороший, к такому на Руси не привыкли до всяческих революций, не верят в таковое и сейчас, когда коммунисты с комсомольцами и гэбэшниками попали прямо из советской грязи в капиталисты, чиновники и банкиры. “От трудов праведных не наживешь палат каменных”, это вытатуировано на внутренней коже бывшего советского человека навсегда. Другое дело молодежь, возросшая не при Советах, а хотя бы в эпоху нового первоначального накопления капитала “красными пиджаками”. Этот барометр эволюции, если перефразировать тов. Троцкого, нынче спокойно посиживает во всяческих клубах и кабаках не только лихого города Москвы, но и самых окраин, включающих в себя “нашенские” Владивосток и Калининград. Молодые люди, не стесняясь, пьют пиво “Гиннес”, покупают “мобильники” за 300$ и ездят кататься на лыжах в Швейцарские Альпы и Финляндию. Вопрос, где они берут на это деньги, столь же бессмыслен, как попытка Эльдара Рязанова разрешить загадку, с каких это доходов так изящно одевается сторублевая секретарша в его трогательном фильме “Служебный роман”. Генезис денег пускай выясняют прокуратура и налоговики, здесь же речь идет совсем о другом. О том, что молодые люди не боятся быть богатыми.
Они хотят быть богатыми, они мечтают быть богатыми, а в России всякие нелепые мечты сбываются гораздо чаще, чем рационально детерминированные. Риск, что вскоре новые зажиточные столкнутся со своими озлобленными нищими сверстниками, не стоит преувеличивать. Все-таки с голоду у нас в стране ее граждане пухнут значительно реже, чем от водки, и рабочие места для желающих работать пока имеются. Кажется, что среди тех, кто не помнит имени-отчества Сталина, становится модно быть богатым, и это внушает определенный оптимизм тем, кто с детства слушал “Пионерскую зорьку” и за сто рублей в месяц строил Красноярскую ГЭС. Денежная неудовлетворенность была сродни сексуальной – и хочется, и колется, и партия не велит. Дайте, сукины дети, ханжи, проповедники духовности на голодный желудок, хоть внукам пожить, если собственный ваш роман с денюжками закончился разводом!
P.S. Вот сейчас включил радио, а там не самый бедный на земле человек опять поет, что он денег не скопил, зато его года – его богатство.
“ОПЕРА НИЩИХ”, ИЛИ СЛУЧАЙ НА СТАНЦИИ Б.
Как известно, между профессией попрошайки и писателя существует прямая творческая связь. Ведь не случайно великий Юрий Олеша, годами и десятилетиями угощаясь коньяком в кафе “Националь”, лелеял планы создания широкого социально-реалистического полотна под названием “Нищий”, не случайна горячая заинтересованность нынешних творцов в изучении вариантов возможностей получения какой-либо литературной премии, падающей в их протянутую руку, за художественный вымысел, не случайно я и сам сильно разволновался, когда узнал по авторадио, что московские власти проводят рейд по задержанию людей, извлекающих доходы из прохожих и тем самым позорящих облик столицы великой страны, уверенно катящейся в будущее по скользким рельсам дикого капитализма.
Чтобы развеять тревогу и понять, не нарушаются ли и здесь права человека, я припарковал принадлежащую мне по праву собственности машину “Опель Вектра” 1990 года выпуска около станции метро “Б” и спустился в подземное чрево этой станции, снабженное длительным переходом с одной линии на другую. Ведь я уже знал, что по закону карать и задерживать граждан возможно лишь за приставание к другим человеческим субъектам или за прямое бродяжничество. Во всех иных случаях человек имеет право стоять, опустив очи долу, или в метро, или еще где ему заблагорассудится хоть весь день. С упомянутой протянутой рукой.
К моему счастью и облегчению, я застал в этом переходе весь прежний состав труппы попрошаек, готовых хоть сейчас сыграть в музыкальном спектакле “Опера нищих” по одноименному произведению английского драматурга Джона Гея (John Gay, XVIII век), если таковую, актуальную до сих пор трагикомедию, кто-то вознамерится восстановить в виде мюзикла на московской сцене.
Здесь были:
– продавцы фальшивых крашеных котят “гималайской породы”;
– умильного вида седенькие старушки в очечках, просящие “на хлеб”;
– молчаливые здоровенные бугаи в камуфляже с оплывшими лицами и частично отсутствующими конечностями;
– представители неведомого братского восточного народа в соответствующих ватных цветастых халатах, расположившиеся на грязном полу и под шуршание тысяч проходящих ног раскачивающиеся, как при молитве;
– чумазые детишки неизвестной национальности;
– держатели плакатов типа “помогите на операцию”, “дом сгорел, жить больше негде”;
– и даже с фанерным ящиком, приглашающим дать “на ремонт Храма”, стоял статный, бородатый, но весьма подозрительный поп в черном церковном облачении.
И так далее. Взволнованный, я поднялся наверх и обратился за разъяснениями к стражу порядка в чине лейтенанта милиции. Парень, оснащенный дубинкой, усами и зорким взглядом, охотно поведал мне следующее:
– что нищие на вверенном ему участке люди в основном действительно “не местные”, а приезжие из различных уголков нашей бывшей родины СССР – чаще всего из Украины, Молдавии, Средней Азии, а также, но гораздо реже, – из российской глубинки, где каждому из них по разным причинам стало невозможно жить, а еще реже – коренные москвичи, забомжевавшие в результате пьянки и сопутствующей этому увлекательному процессу потере жилой площади. Как, например, та полубезумная, опустившаяся пожилая женщина, которую он регулярно прогоняет на поверхность, а она визгливо обзывает его разными словами на букву “г”;
– что, по его наблюдениям, по-настоящему нуждающиеся люди все же не побираются, а ищут хоть какую-нибудь посильную работу, даже старухи: торговать цветочками, варежками или книгой “Как закалялась сталь” из личной библиотеки, собранной еще при Сталине;
– что ни о каком рейде лично он ничего не знает, Москва – город большой и, наверное, порядок наводится в данный момент в других секторах столицы, хотя на данном этапе развития общества, не умеющего правильно пользоваться свалившейся на него невесть откуда свободой, это бесполезно.
Мы обсудили с ним гипотетический суточный заработок попрошаек и сошлись на том, чтоон колеблется в пределах от ста рублей до ста долларов, а количество нищих, работающих в коллективе и отдающих 50–80% заработка “бригадирам”, приближается к ста процентам, вот отчего столь редки свары и потасовки между этими витальными элементами современной действительности.
Мы сошлись на том, что особого вреда от этих бедолаг нет – не наркотиками же они торгуют в самом деле, не планируют же убийственные взрывы?
И даже на прямой и несколько бестактный вопрос, не крышуют ли сами милиционеры этот вид современного доходного бизнеса, мой собеседник нисколько не рассердился, а лишь улыбнулся и коротко ответил: “Нет”.
Не знаю, как вы, но я почему-то сразу поверил ему. Ведь и писателей нынче никто не гоняет, не то что при коммунистах, когда одному давали пять тысяч гонорара за правильное изображение жизни, а другому – пять лет за клевету на общественный строй.
P.S. Я уже собрался уходить, когда мой собеседник тоже попросил меня оказать ему услугу. А именно: выступить в качестве понятого при описи вещей задержанного, пьяного вдребезину молодого человека. Мы и прошли в узкое служебное помещение, где за крашеной решеткой томился буйный, но слегка обмочившийся пацан с мобильником “Эрикссон”. Который тут же обрушился на лейтенанта с сильной бранью, где – мода, что ли, нынче такая? – почему-то тоже превалировало слово на букву “г” – трансформированное для оскорбительных целей известное название мужского противозачаточного средства. Лейтенант был спокоен и сух, но закурить задержанному не дал.
Р.Р.S. А когда я окончательно вышел на поверхность со станции Б., то обнаружил, что с принадлежащей мне машины неизвестные злоумышленники свинтили за это время фирменный знак фирмы “Опель”. Думаю, что это тоже знак новых времен. При социализме у меня бы украли “дворники”.
ПРЕЗЕРВАТИВ КАК СИМВОЛ ПРОГРЕССА,
ИЛИ ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА (ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ) В МОСКВУ
Уроженец города Бологое Александр Николаевич Иванов, проводник пятого вагона известного фирменного сидячего поезда “Аврора”, выезжающего, как известно, из Питера в 4 часа дня и уже в 9.40 вечера тормозящего у перрона Ленинградского вокзала, выполнил свои служебные обязанности, а именно – собрал у пассажиров билеты, предложил им чаю и не сорить, после чего сел, глядя в окошко своего тесного служебного закутка. В окошке мелькали, исчезая, обыденные зимние дорожные виды – хулиганская надпись аэрозолем на облупившейся стене фабричного здания, елки, сосны, хижины, дворцы, пятиэтажки. То есть все то, что Иванов созерцал практически все свои 22 года беспорочной службы на Октябрьской железной дороге, которая так и не сменила свое название за эти бурные годы прощания огромной страны с коммунизмом, когда рушились и создавались капиталы, планы, репутации, партии, когда менялось, казалось бы, все.
Александру Николаевичу стало немного скучно, но тут к нему зашел пассажир с довольно идиотскими вопросами, которые, впрочем, тоже были вполне хороши, чтобы скрасить дорожную скуку. Этот пассажир был я. И я спросил проводника:
– Александр, вы в школе литературу изучали?
– Разумеется, – помедлив, достойно и учтиво ответил Александр Николаевич.
– Вы помните книгу вашего тезки Александра Николаевича Радищева “Путешествие из Петербурга в Москву”, за которую я в 1960 году получил двойку, а царица Екатерина Вторая в 1790-м сначала дала ему вышку, зато потом передумала и сослала в Сибирь?
– Что-то такое припоминаю, а вообще-то я в школе давно учился, мне сорок восемь лет, образование среднее. Родился в семье электрика и портного, которым была моя мама.
– Ну, там про то, что начальство и царский режим самодержавия угнетают весь русский народ, а в особенности крестьян, подверженных крепостному праву. Собственно, ничего там такого особенно критического нету, у нас вон плакаты носили, сначала “Коммунисты–палачи”, потом “Банду Ельцина – под суд”, и то ничего, но царица тогда сильно обозлилась. Радищев ведь и сам был чиновником немалого ранга: в 24 года прокурор, непосредственно перед посадкой – начальник питерской таможни, не воровал, всегда честно жил. За это следующие цари его из ссылки вернули досрочно, и он составлял новые законы, а потом отравился медным купоросом.
– Понятно, времена такие были, – осторожно отозвался мой собеседник.
– Так вот, там есть одна глава, где крестьянин в праздник и ночью пашет на двух лошадях, чтобы прокормиться, и другая, где Радищев напился кофию, а хозяйка постоялого двора жалуется, на бескормицу, неурожай и что для крестьян сахар – дефицитное “боярское кушанье”. А сама между тем печет в печке хлебные ковриги, что, согласитесь, довольно далеко от голода, и это еще Пушкин заметил, что далеко, когда тоже читал это сочинение. А мы и без Пушкина знаем, как советские колхозники работали за трудодни и их сажали за ведро краденой с общественного поля картошки. А то, что у неряхи-бабы в избе грязь, сажа и тараканы, так в этом тоже самодержавие виновато? По Радищеву, правительство и за распространение сифилиса среди любителей трахаться должно ответить? Я за это двойку и получил тогда, когда об этом на уроке спросил.
– Я что-то не понял, вы это в смысле к чему?
– Как вы полагаете, по сравнению с радищевскими и советскими ужасами наша жизнь куда пошла – в плюс или минус?
– Я думаю, что в плюс, хотя и минусов достаточно. Совершенно реально, просто по жизни, что-то лучше, что-то хуже, как всегда. Раньше в принципе все жестче было. Коммунистический телефонный звонок сверху, и – привет. А сейчас уже как-то в принципе даже если в вагоне что-то сломалось, то раньше – раз-раз-раз, и все уже мгновенно сделано со страху, а сейчас везде – как везде. Зато свободы тогда совершенно не было. Я в партии никогда не состоял, а кто партийный, тот только и дрожал, как бы партбилета не лишиться. И народ очень переменился, раньше народ намного проще был.
– В каком смысле? Грубее, что ли?
– Нет, наоборот. Капризный стал народ. И то ему не так, и это. Они так свободу понимают, что ты им все, а они тебе – ничего. Солидные обеспеченные люди, а ведут себя, как свиньи. Немцы, итальянцы, когда едут, тоже выпивают и все прочее, но мусор весь за собой аккуратно уберут и в бачок выкинут. А наши – эх! Хотя и их можно понять, люди платят относительно большие деньги и хотят соответствующего сервиса. А где его взять, если вся техника старая и ломается?
– Но вот у вас же теперь вагоны модернизированы? Хотя, впрочем, молчу, в одной газете, позабыл ее названье, писали, что в результате переделок и придания вагонам западного вида у проводника теперь даже нет свободного места, где можно по-человечески выспаться. Говорят также, что новые вагоны тепло не держат, а к лету кондиционеры полетят.
– Я на эту тему тоже молчу. Об этом уже Черномырдин все в свое время сказал: – “Хотели, как лучше…”
– Все хотели, как лучше. И Радищев, и Екатерина, и Сталин с Лениным. Так в чем же все-таки дело, что получается, “как всегда”, если не хуже? Вот вы говорите, пассажиры после себя свинарник оставляют. А в лесу, где банки-бутылки? А в подъездах, где аммиаком воняет и сожжены кнопки у лифтов? Народ, что ли, у нас такой особенный?
– Нет, в лесу сейчас лучше стало. Многие там посидят, шашлыки пожарят, потом быстренько все соберут и в ямочку закопают. Сейчас даже мусорные контейнеры стали ставить в зонах отдыха, бесплатно. Может, исчезнет постепенно такое понятие – я бабки заплатил, что хочу, то и ворочу.
– Еще Александр Николаевич Радищев в своей книжке описывает всякие другие города, но почему-то именно валдайских разрумяненных девок, якобы продающих баранки, он обвинил в тотальном разврате, тем самым положив вечную тень на старинный город. Что они путешественников с ходу в баню тащат для любовных утех, а там иной раз пьяных обирают до нитки. Правда, и он, несмотря на все свое диссидентство, вынужден был признать, что еще тогда, к концу XVIII века, их наглость уже несколько сократилась. То есть – давать дают и деньги берут, но уже не воруют. А как с этим делом сейчас?
Александр Николаевич Иванов оживился.
– Это он правильно писал, хотя поезд “Аврора” там нынче не проходит. Но если ехать по трассе, то там и сейчас плечевые, как часовые, стоят. Рассказывают, там мать дочку на дорогу выгоняет. “Я с твоими детьми посижу, а ты иди работать”. И после Новгорода стоят, и в Бологом, и в Вышнем Волочке.
– Сейчас хоть способы есть, чтобы предохраняться. А как это тогда все было – страшно и подумать. Нет, все-таки прогресс – хорошая вещь. Хотя получается, что символом его является презерватив, конечно, не в прямом и пошлом, а философском смысле. В том, что просто предохраняться нужно – и от тягот, и соблазнов мира сего, и от экстремистских выводов, ибо жизнь, как когда-то пела вослед за Радищевым Алла Пугачева, решительно невозможно повернуть назад. Да, собственно, и не нужно.
– Ох, там сейчас такой карнавал развели, – мой собеседник, казалось, уже не слушал моего бормотания. – Везде шалманы, закусочные, мотели и дорога хорошая, по крайней мере лучше, чем при Радищеве и Пушкине. Дальнебойщикам и туристам – полный кайф.
Но тут прибежала взволнованная пассажирка и сказала, что ее спутник сломал замок в туалете и никак не может оттуда выбраться.
Отчего наш разговор сам собой прекратился, а вскоре наш поезд из Санкт-Петербурга Ленинградской области уже подошел к перрону Ленинградского вокзала. Здравствуй, столица! Здравствуй, обратно Москва!
2003–2004 гг.