Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 10, 2003
Зимнее обозрение
* * *
Я пишу этот обзор на второй день после декабрьских выборов в IV Государственную Думу Российской Федерации, когда опубликованы еще только предварительные результаты.
По этим результатам, по партийным спискам в Думу прошли всего четыре партии. Впервые за всю новейшую историю в Думу не попала ни одна из демократических партий — ни “Союз правых сил”, ни “Яблоко”.
Больше того, если вспомнить историю раннего российского парламентаризма и состав четырех дореволюционных Дум, то можно констатировать, что подобная ситуация сложилась впервые за сто лет — с 1905 года по 2004-й.
Это дало возможность одним комментаторам говорить о кризисе демократии, конце либерализма, гибели “модернизационного европейского проекта” и даже о цивилизационной катастрофе, другим — о наступлении нового режима, нового авторитаризма и даже нового строя.
Так ли это?
“Вопросы внутренней жизни” — так в конце концов называлась рубрика в старом (втором) “Вестнике Европы”, под которой публиковались
материалы о текущей политической жизни России. Сначала было “Внутреннее обозрение”.
Последний перед разгоном том журнала вышел в апреле 1918 года; по причинам трудностей смутного времени имел обозначение I–IV, редакция из последних сил старалась соблюдать достоинство. Из-за задержки и слияния номеров в одно обозрение попали заметные события осени семнадцатого и весны восемнадцатого. И Октябрьский переворот, и выборы в Учредительное собрание, и созыв собрания, и его разгон, и даже Брестский мир.
“…И наибольший скептицизм не мог предвидеть, что, подводя итоги первого революционного года, придется сказать, что той кривой линией, по которой она двенадцать месяцев стремительно неслась все вперед и только вперед, была кривая замкнутая — круг… Если оценивать завоевания революции не под углом зрения раскрывшихся перспектив, а на основании реальных фактов действительности, то окажется, что эти “завоевания” в лучших случаях свелись к возврату в “исходное положение”, а в худших — отбросили нас еще далее в глубь государственной разрухи и бесправия”.
* * *
В узких рамках журнальной хроники мы можем здесь лишь вспомнить наиболее значимые события последнего времени, попытаться увидеть их значение и связь между ними.
У нас есть известная методологическая трудность, состоящая в неопределенности и даже переменчивости смысла понятий “правый” и “левый” за истекший политический век.
В дореволюционной России ПРАВЫМИ назывались партии консервативные, охранительные, националистические, монархистские.
Кадеты правыми не считались, как и прогрессисты и октябристы…
Правое большинство регулярно проваливало правительственные реформы — чему порой способствовал и сам премьер (свидетельства членов Госсовета Николая Таганцева и Михаила Стаховича*).
Члены Государственной Думы 1-го созыва в начале ее работы по партийной принадлежности распределялись так: кадеты — 182, члены национальных партий — 60, левые — 47, прогрессисты — 36, октябристы — 26, правые — 8, демократические реформаторы — 4, члены торгово-промышленной партии — 2, беспартийные — 83.
К 26 июля 1906 года в I Думе было 176 кадетов, 102 трудовика (в том числе 9 членов Всероссийского крестьянского союза, 23 социалиста-революционера, 2 свободомыслящих, 1 радикал), 33 члена польского коло, 26 мирообновленцев, 18 социал-демократов, 14 беспартийных автономистов, 12 прогрессистов, 6 демократических реформаторов, 100 беспартийных, многие из которых были правыми.
По словам Маклакова, в I Думе “большинство было серой, для законодательства не подготовленной массой. Зато в ней было блестящее меньшинство…”
Вторая Дума
По партийным фракциям члены II Думы распределялись следующим образом: трудовая группа и фракция Всероссийского крестьянского союза — 104 депутата, кадеты — 65, социал-демократы — 65, группа беспартийных — 50, польское коло — 46, фракция “Союза 17 октября” и умеренные — 44, социалисты-революционеры — 37, мусульманская фракция — 30, казачья группа — 17, народно-социалистическая фракция — 16, группа правых и монархистов — 10, в том числе 2 члена Союза русского народа, 1 член Партии демократических реформ.
Вторая Дума из-за административных махинаций на выборах была несравнимо серее первой, в которой были “все громкие имена нашей общественности”. По словам Маклакова, из “всех четырех русских Дум она побила рекорд”.
Сергей Булгаков, бывший депутатом этой Думы, так писал о ней:
“Возьмите с улицы первых попавшихся встречных, присоедините к ним горсть бессильных, но благонамеренных людей, внушите им, что они спасители России… и вы получите Вторую Государственную Думу”.
Третья Дума
В третью думу было избранно 487 депутатов. В 1-ю сессию (1907–1908) члены III Думы так распределялись по фракциям:
“Союз 17 октября” — 154 депутата, умеренно-правые — 70, конституционно-демократическая фракция — 54, правые — 51, прогрессивная группа — 28, национальная группа — 26, социал-демократы — 19, трудовая группа — 14, польское коло — 11, мусульманская группа — 8, польско-литовско-белорусская группа — 7 депутатов.
Четвертая Дума
В IV Думе (май 1914 г.): фракция русских националистов и умеренно-правых — 86 членов, земцы-октябристы — 66, фракция правых — 60, фракция народной свободы — 48 и 7 примыкающих, прогрессисты — 33 и 8 примыкающих, группа центра — 36, “Союз 17 октября” — 20, независимая группа — 13, трудовая группа — 10, польское коло — 9, социал-демократы — 7, мусульманская группа — 6, польско-литовско-белорусская группа — 6, российская социал-демократическая рабочая фракция — 5.
17 депутатов не входили в партийные фракции.
В 1915 году из фракции русских националистов и умеренно-правых выделилась группа “прогрессивных националистов” (30 депутатов). В 1916-м из фракции “правых” выделилась группа “независимых правых”. Численность прочих фракций изменилась незначительно.
Государственная IV Дума оказалась слабее третьей, потому что в ней “процент лиц, способных к серьезной работе, был ниже” (Демин В.А. С. 53).
Дума в современной России
I Дума 1993 года была почтенного возраста. Почти треть ее состава имела возраст от 50 до 70 лет, меньше трети родилось после 1953 года.
На выборы 1995 года во II Думу РФ на выборы пришло 67 млн человек. Напомню, тогда в выборах участвовало 42 участника плюс 1 “против всех”.
КПРФ — 22%,
ЛДПР — 11%,
НДР — 10%,
“Яблоко” — 7%.
Левые получили тогда в Думе шестьдесят процентов мест (вместе с одномандатниками) и до конституционного большинства им не хватило всего трех десятков мандатов. Отсюда — вся неустойчивость политики позднего Ельцина.
Тогда партия “Демократический выбор России” впервые оказалась за пятипроцентным барьером (как утверждали некоторые аналитики, за счет манипуляций).
Один из лучших политических социологов-статистиков, безвременно ушедший (и никем не замененный), Александр Собянин много писал о возможностях фальсификации результатов выборов и способах обнаружения “липы”.
В девяностые годы мы регулярно публиковали его в журнале “Открытая политика”. Он писал, оперативно анализируя провал либералов на выборах 1995 года:
“Конечно, до подведения полных результатов что-либо утвердительное говорить о наличии или отсутствии фальсификаций было бы некорректно, но кое-какой предварительный анализ можно проделать уже сейчас. И при таком анализе выявляются два странных эффекта. Что это за эффекты?
Во-первых, обращает на себя внимание резкое (в четыре раза!) сокращение доли бюллетеней, признанных недействительными, при голосовании по партийным спискам (С. 7,6% в 1993 году доля бюллетеней, признанных недействительными, упала до 1,9% в 1995 году).
Есть два возможных объяснения такому странному (и стремительному!) росту грамотности и избирательной культуры населения России. Первое объяснение состоит в том, что бюллетень образца 1995 года, в котором было “всего” 43 избирательных объединения и блока (плюс фамилии лидеров региональных партийных списков), заполнять было не в пример “проще”, чем бюллетень образца 1993 года с “целыми” 13 объединениями и блоками. Второе объяснение связано с хорошо известным эффектом, когда какой-либо партии приписываются лишние голоса. Это приводит, во-первых, к увеличению явки избирателей, а во-вторых, к уменьшению доли ошибочно заполненных бюллетеней (так как приписанные, или “дополнительные”, бюллетени заполняются, как правило, без ошибок опытной рукой членов избирательных комиссий)” — выбор между этими версиями Собянин предлагал сделать читателю. По его подсчетам, масштаб манипуляций в 1995 году достигал двадцати процентов.
Александр Собянин тщетно предостерегает: “сталинские традиции нашей избирательной системы таковы, что она более или менее правильно может отражать волеизъявление избирателей лишь в условиях неусыпного, бдительного контроля на всех этапах избирательных комиссий. К сожалению, наши благодушные господа-демократы так этого до сих пор и не поняли”**.
“Анализировать результаты всех 43 избирательных блоков нет нужды, ибо все эти блоки можно разбить на три большие группы: правые, левые и центр”.
Сравнение политических составов депутатов Думы, избранных по партийным спискам в 1993 (точно) и 1995 гг. (оценка).
Число и процент мандатов
Год “левые” “центр” “правые”
1993 112 (49,8%) 53 (23,6%) 60 (26,6%)
1995 150 (66,7%) 44 (19,6%) 31 (13,8%)
1993-1995 +38 (+16,9%) -9 (-4,0%) -29 (-12,9%)
Собянин доказывал, что в целом политические предпочтения россиян достаточно инерционны.
Электорат на самом деле консервативен и не так податлив политтехнологам, как они уверяют. Грубо можно разделить его на три трети: треть — за рыночные и демократические реформы (“правые”), треть за социализм (“левые”), треть — неопределенна, она, скорее всего, за власть (центр?).
Наши нынешние “правые”, СПС, происходящие из первых демократических партий (прежде всего — Демократический выбор России), стали называться таковыми в избирательную кампанию 1999 года в III Думу РФ. Почему-то вместе с ними “правыми” стали называть и “Яблоко”, партию, в сущности, леводемократическую, по классической классификации. Переименование было не случайным, а знаменовало пересмотр ценностей и политических ориентиров, что и показали нынешние выборы. Партия из демократической позиционировалась теперь как праволиберальная, защитница рыночных реформ и сохранения статус-кво в распределении собственности, как авангард реформ, проводимых президентом и правительством и мозговой центр партии власти. Это означало потерю части традиционных избирателей, но и приобретение новых — успешных, адаптировавшихся к изменениям (среднего класса), менеджеров из крупного бизнеса, наиболее продвинутого реформаторского чиновничества.
В этой раскладке сил “новые правые” имели — и получили — шанс в тандеме с президентом, которого поддержали не случайно.
Третья Дума РФ
III Дума 1999 года была уже другой — не только по политическому, но и по возрастному составу — и соответственно более склонна к проведению реформ, чем II Дума.
КПРФ 24,29%
Единство 23,32%
“Отечество — вся Россия” 13,33%
“Союз правых сил” 8,52%
“Блок Жириновского” 5,98%
“Яблоко” 5,93%
Явка избирателей 61,85%
Это была первая Дума в новой России, где Кремлю удалось создать пропрезидентское большинство. Поэтому и были проведены важнейшие реформаторские законы — Гражданский, Земельный, Налоговый кодексы, Закон о земле и другие.
ИТАК
Четвертая Дума РФ
“Единая Россия” 37,57% (22 779 279 чел.)
КПРФ 12,61% (7 647 820 чел.)
ЛДПР 11,45% (6 943 885 чел.)
Блок “Родина” 9,02% (5 469 556 чел.)
Явка избирателей 55,75%
Источник “Российская Газета”.
Но в этой Думе президенту и правительству и тем более губернаторам была уже не нужна поддержка правых либералов-реформаторов.
Создав собственное большинство, они сами стали теперь реформаторами, а прежних реформаторов, стремительно теряющих политический вес в постоянных компромиссах с властью, использовали теперь как доноров, разработчиков законопроектов и экономических стратегий. Принимать их или нет, решало теперь президентское большинство.
Захват бизнеса
В этом смысле в новой, IV Думе мало что изменится, несмотря на то, что почти пятнадцать процентов мест, которые занимали СПС и “Яблоко”, достанутся теперь “победителям”. Но необратимо изменятся сама атмосфера Думы, ее внутренняя организация, работа комитетов, законотворчество. Не случайно сам президент во всеуслышанье послал на второй день после выборов сигнал проигравшим “донорам”, что их идеи и опыт будут востребованы. Может быть, на первых порах, но уже не как вклад в совместное предприятие политических партнеров. Тем более что лексику и технику либеральных экономистов уже с успехом освоила продвинутая часть президентского большинства. Оно теперь желало быть реформаторской партией, опорой президента-реформатора. Найдутся претенденты и на такой товар, как либерализм и европеизм.
На деловом языке это называется агрессивным захватом бизнеса в стиле Абрамовича. Был пущен в ход административный ресурс. Не знаю, удастся ли доказать, что у СПС и “Яблока” опять украли необходимые для прохождения в Думу голоса.
В некотором смысле это неважно, потому что у СПС украли несравненно большее: политическую нишу, и теперь не случайно торопливо создают “новых правых”.
На это наложился давно требуемый “своими” пересмотр высот бизнеса (и соответственно огромных финансовых ресурсов, обеспечение гарантированного, контролируемого и прогнозируемого политического будущего: эпохи стабильности, философски объясняемой как необходимость “подморозить Россию”, дать ей “возможность сосредоточиться”… и т.д.).
Так возникло дело ЮКОСА и лично Михаила Ходорковского, изменившее всю деловую и политическую ситуацию, в которой демократы не сумели найти свою игру. Они это чувствовали. Я думаю, не случайной и искренней была самокритика в первую ночь после поражения.
Как изменилась Дума с точки зрения ее политической окраски?
* * *
После выборов 1999 года, когда в Думу пришли “Отечество — вся Россия” и “Единство”, один из их лидеров, Шойгу, заявил: “Мы не правые и не левые, мы — ДРУГИЕ”.
Социологические опросы показывали, что “электорат воспринимал «Отечество» как реформаторскую и антикоммунистическую, скорее, правую силу, чем левоцентристскую”.
Думаю, это еще больше относится к “Единой России”, среди депутатов которой есть квалифицированные и уважаемые обществом люди, такие, как А.Жуков. Но там есть и другие, большинство из которых — принципиальные конъюнктурщики. А рота новых депутатов, которую привел в Думу Борис Грызлов, вообще принципиально красится под президента. Но это не значит, что у них нет натуральной, природной окраски — она может сильно проявиться, когда наступят “магнитные бури” (пользуюсь образом недавнего блестящего фильма-притчи Вадима Абдрашитова).
Среди них вполне могут найтись люди с особым пониманием социальности, если их лидеры этим отличаются. Вспомним смелое до безрассудства предложение С.Шойгу лишать гражданства людей, игнорирующих выборы. Оно одних заставило призадуматься, а других — остаться дома.
Они действительно другие. Они — “государевы”. (В вольнодумном 1905 году Николай II предлагал назвать новую институцию “Государева Дума”, а не “Государственная”, но не встретил поддержки.) Все возвращается на круги своя. Они вместе с президентом. Они пришли, чтобы проводить его волю и его реформы. Какими они будут? — как в мелькнувшем в 95-м на ящике незабываемом клипе забытого банка “Империал”: “ПОТОМ УЗНАЕТЕ”.
Круг замкнулся, как в семнадцатом. Вместо ненадежной общественности представлять ее будет проверенная бюрократия. Бюрократическая реформация завершилась. Сложившийся после принятия нынешней Конституции строй профессор Андрей Николаевич Медушевский в своих работах называл “мнимым конституционализмом”. Теперь он дополнился имитационной демократией.
Оставшиеся без работы демократы могут заседать в “Гражданском форуме” и других полезных столоустановлениях.
Все это очень печально.
Но это совершенно не означает, что народ разочаровался в демократии, что либерализм не имеет корней в России, что свободы нам не только не видать, но и не хочется. Это неправда и клевета на россиян, к тому же посягающая на основы республиканского государственного строя. Можно было б воззвать к закону. Но закон у нас… применяется избирательно.
Не случайно сотрудник Администрации А.Сурков публично объявил о завершении исторической роли выбитых из Думы партий, а Г.Павловский нетерпеливо подталкивает их к уходу с политической сцены.
Администраторам-технологам, гениям тактической игры больше не нужны ни демократы, ни либералы, тем более что в антракте новой борьбы за диктатуру закона и социальную справедливость нужно будет перехватить еще немало бизнесов, перераспределить немало власти, собственности и денег.
Либералы проиграли; экономика меж тем стабильно растет, и не только за счет нефти. Начался инвестиционный рост и в промышленности; валютные резервы бьют рекорды всех времен; все это наследие прежних реформаторов и менеджеров, у которых теперь “отнимают бизнес” не из-за его провальности, а как раз наоборот. Либеральные идеи за эти десять лет растворились в воздухе, стали общеизвестной банальностью; уже почти половина страны относит себя к среднему классу, банки вовсю разворачивают продажу в кредит иномарок и вот-вот состоится ипотека, мобильный телефон проникает даже туда, где стоят заводы.
Но почти благополучная, с надеждой смотрящая в будущее часть страны не пришла на выборы, в чем вина политиков-либералов — не докричались.
Правда и в том, что другая, огромная часть общества по-прежнему опускается в безысходность нищеты и отчаянья, о чем и говорят их голосования. Что прекрасно понимают триумфаторы Думы.
Нет, чтобы там ни говорили, либеральные идеи укоренились в России; но вот партии — слабы, виртуальны, самодостаточны, не имеют ни охоты, ни умения взаимодействовать с обществом, не чувствуют его нерва.
Левые ослабели, стали неопасны и заговорили, вполне искренне, — о демократии. Они могут и должны стать частью гражданского общества, а не своего отдельного коммунистического гетто, если всерьез признают нерушимость основных конституционных принципов и первенство гражданских свобод.
* * *
“В ходе политических преобразований в России в начале ХХ века столкнулись два противоположных начала: “бюрократическое”, олицетворяющее самодержавные порядки, и либерально-демократическое, вызванное к жизни модернизационным процессом. Сосредоточив в своих руках разработку реформы государственного строя России и контроль за ее реализацией, бюрократы всячески стремились оттеснить от этого процесса представителей либеральной оппозиции, имеющих в своем арсенале ряд моделей политического преобразования страны…”
Это из предисловия проф. В.В.Шелохаева
к книге В.А.Демина “Государственная Дума России”.
* * *
Еще одна цитата из последнего “Вестника Европы” 1866–1918 годов.
Автор обозрения пишет о разгуле насилия, о диктатуре самоуправства, которая подчиняет себе и самою власть.
“Первым из слуг старого режима был арестован и привезен в Таврический дворец 27 февраля Щегловитов. Его арестовали какие-то два добровольца. Зачем, за что и почему? Решили, что надо арестовать… Так начала свою деятельность новая власть… Конечно, и комитет, и временное правительство не могли не понимать, что, оставляя слуг “старого режима” хоть на один час под стражей, они совершают вопиюще неправое дело. Но у них не хватало смелости открыто признаться в этом даже себе. Была создана теория лишения людей свободы для блага их самих. Но если так, то почему арестованные подвергались унизительному обыску, почему было допущено, что солдаты караула неотступно стояли при них и не позволили им между собой разговаривать, зачем и почему арестованные были потом увезены в Петропавловскую крепость и здесь посажены на солдатский котел, лишены постелей, свидания с родными… Новая власть в первые же дни была в плену у толпы. Толпа расправлялась с политическими врагами. Толпа мстила…”
* * *
Ненависть и агрессия, которая безнаказанно разливалась с телеэкранов страны в передачах, почему-то называвшихся “Дебатами”, еще может вспыхнуть пожаром, как сухой лес, и пойти гулять по верхушкам.
* * *
Последнее “внутреннее обозрение” “Вестника Европы”, подписанное В.Кузьминым-Караваевым, кончалось такими словами:
“В этот день (день годовщины Февральской революции. — В.Я.) Петроград узнал из газет, что Америка признала несвоевременным подносить России статую свободы и что комитет, образованный в Нью-Йорке с бывшим президентом Тафтом во главе, постановил собранные на это деньги возвратить жертвователям”.
10 декабря 2003 г.
* Демин В.А. Государственная Дума России (1906–1917). Механизм функционирования. М.: Росспэн, 1996. С. 38.
** “Открытая политика”. № 1–2. 1996. С. 6.
P>