Стихи
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 7, 2002
* * * А.К. Что помню? В чистом поле волки... метель и сани во дворе... и: - По вагонам!.. - третьи полки... и: - Все выходят! - на заре... Что в прошлом? Ночью крик: - На помощь! По целине багровый пал... без сновидений засыпал... А если сон и был - не вспомнишь, что это было - мать звала? Иль теплый дождик детства крапал? Ложилась тень от рамы на пол и молния в ведре цвела... *** Как пластинка из пленки рентгена в шестидесятых, ты помнишь, Димка, жизнь, крутясь, отводила иглу постепенно от центра, где одиночества дырка? Ну, а если сегодня закрутишь обратно, если пленку юности вспять раскрутишь, как в воронку, музыка схлынет невнятно, высунув одиночества кукиш... *** Вышел к берегу, на сердце ярость... вдруг споткнулся, спички смяв в руке. Что ты там увидел? Это парус? Господи, белеет вдалеке! Среди барж с лиловой крышей дыма и военных серых кораблей все же это так непостижимо - белый парус милых детских дней. Или то волна стоит седая? Вот обрушилась - и нет ее... И клокочет, сладко замирая, сердце проясневшее твое. РОДИНА Не однажды с тобой в чужедальнем краю, где над морем белеют домишки, мы мечтали: пожить бы тут, словно в раю, взяв с собою лишь русские книжки. Иль в степях, разглядев голубые дворцы, с золотыми шатрами озёра, мы вздыхали: последние б наши часы здесь побыть вдалеке от разора... Но чем дальше, тем явственней в жизни своей понимали: не будет такого. Наша родина здесь, где барак, мавзолей и неправды печатное слово. И разбой, и слепое от дыма окно, и вода, что сжигает тарелку... Нам все это навеки судьбою дано - не уйти за волшебную реку. Ах, отчизна моя, лубяная моя, пламя желтое в полночи шумной! Не сокрыться в горах, не сбежать за моря, как от матери старой, безумной... ДЯДЬКА Евг. Попову Не ждали дядьку мы зимой суровой, но слышим ржанье во дворе и скрип. На розвальнях приехал! Пес дворовый полаял в конуре и враз осип. Плыл пар от лошади и из тулупа, который на крыльцо взошел хрипя. И белый конус выдыхали губы, и человек в избе явил себя. Как Дед Мороз, весь в инее косматом, он долго кашлял, к печке подойдя, и от него разило самосадом, он был беззуб и красен, как дитя. Разделся, поклонился чуть иконе, он выпил водки, хлеб жевал, как вар. Но сильный был мой дядька - на ладони смог удержать кипящий самовар. Он без конца смеялся: я что мерин, нам лишь овса да прочь от МГБ... А спать устроился у самой двери - мне, говорил, нет воздуха в избе. Проведал в майке друга дорогого, попоною покрытого в хлеву. Мол, как, не забодает ли корова? И снова лег с шапчонкою на лбу. Вдруг перед сном завыл зачем-то песню про ямщика, что замерзал в степи. Потом он плакал. И крестился перстью. И мама мне шептала тихо: спи. Он странно говорил: не "класть", а "ложить". И говорил не "сроки", а "срока". Он старым был, он сильным был, как лошадь. Он умер, не дожив до сорока... КИНО ...Переплывали речку, как в кино переплывает раненый Чапаев, оглядываясь... падали на дно, всю армию враждебную измаяв... И каждый взять в ладони угли мог пылающие - трусить тут негоже! Или ползли, как будто нету ног, на летчика Маресьева похожи... Мы обливались ледяной водой, как генерал, что в лед и превратился, но не поникнул русой головой... Мы шли домой. Над нами пар клубился. ...А внучек мой уставился в экран, в руках оружие, сверкают кнопки, пылают небоскребы разных стран, взлетают, словно божии коровки... Такая смелость! Если ж на руке царапинка случайная алеет, от ужаса он плачет, он в тоске... - Я не умру? - Ложится и болеет. Возьму его и брошу в полынью. И посажу на фермерскую лошадь. Но нет, я слишком мальчика люблю. Пусть спит. Потом пойдем гулять на площадь. ПОРОГ Эдуарду Русакову Стоишь на пороге: ах, что-то еще позабыл... Свеча - пригодится... и спички... две книги вот эти... Письмо от нее, над которым ты в полночи выл... Гагарин иль Пушкин в углу на советском конверте... А что же еще? Ни к чему раскладушка-кровать - там стелят не бедно зеленой травой муравою... Ты черные вынул ключи и пора запирать. Но стой, что-то было еще, на века дорогое.