Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 6, 2002
Калинов мост – это гать, мощенная хворостом,
калиной. Дорога по болоту.
Словарь В.И.Даля
Мой текст – не политическая аналитика и уж тем более не рекомендательная записка в адрес российских властей или неопределимого числа важных персон Европейского союза на тему, как им разрешить задачу Калининграда, задачу для царя Соломона или гомеровского многозначия.
Мои заметки не политические, ДАЖЕ КОГДА В НИХ ГОВОРИТСЯ О ПОЛИТИКЕ; скорее метафизические, и выходы из ситуации мы предлагаем не лежащие в плоскости практической политики, тем более налогового, таможенного, пограничного, визового режима.
Часть первая
ПОЕЗДКИ К КАНТУ
Первый раз я попал сюда с семьей летом 1976 года. Мне тридцать, я давно уже женат, у нас двое малых детей, и когда в месткоме издательства, где я работал, вдруг предложили путевки в пансионат “Вагоностроитель” в неведомом мне Светлогорске, я сразу согласился.
Светлогорск, объяснили мне, – это курорт в Калининградской области. На Балтике.
Ну на Балтике, так на Балтике. По крайней мере, не жарко.
Правда, въезд в область только по пропускам, а пропуска давали, если у вас командировка, или путевки, или другая уважительная причина – например, бабушка умерла…
Те дни не стерлись из памяти и через четверть века. Мы были молоды, первый раз в жизни отдыхали в Настоящем Пансионате с детьми.
В городке все еще не выветрился образ настоящего немецкого курорта. Прежде он назывался Раушен и был очень модным в период между мировыми войнами. Сюда даже ходил специальный экспресс из Берлина – без виз и проверок, через Данцигский коридор. Даже и через тридцать лет после войны городок был обветшавшим, но все еще уютным. Старые виллы, фольварки, пансионаты среди сосен. Сосны, дюны, море.
Тем летом мы с женой увлеченно читали “Иосифа и его братьев”. Было странно узнать, что книгу эту Томас Манн писал здесь, в Раушене, вот в этом домике (показывал экскурсовод), и неподалеку, на Куршской косе, в литовской Ниде, через которую я уезжал потом автобусом. Томас Манн жил в Раушене лето 1929-го. Между мною тогдашним и томасманновскими восточнопрусскими сезонами времени уже почти столько, сколько между мною тогдашним и теперешним.
Время – таинственная субстанция; однажды наступает момент, когда нарастившаяся толща лет начинает работать, как линза, – не удаляет, а приближает прошлое.
Так происходит сейчас в Калининграде. Город очнулся от долгого беспамятства и, оглядываясь, спрашивает: а что здесь было раньше?
Общее ощущение от той давней поездки – странное и будоражащее, не дающее себя забыть. Ощущение чужого кладбища, призрачной страны, проступающей сквозь нормальный советский областной центр. Мы бродили вокруг почерневшего остова Собора, похожего на огромный, затонувший у берега линейный корабль. Стены красного кирпича изрыты танковыми снарядами. Тяжелая черепичная крыша, освобожденная от сгоревших стропил, рухнула еще в ту страшную ночь 30 августа 1944 года, когда после налета королевской бомбардировочной авиации старый город Кнайпхоф перестал существовать. (Много позднее я видел в Лондоне следы бомбардировок на здании музея Виктории и Альберта. Война всегда неумолимо рифмует развалины.)
Безголовые башни зияли дырами. Внутри все выгорело. Но странным образом руины сохраняли достоинство и величие.
ТЕНИ ВОЙНЫ
Известно, что будущее послевоенного мира решалось на трех встречах Большой Тройки – в Тегеране, Ялте и Потсдаме.
Рузвельт умер 12 апреля 1945 года, и в Потсдаме США представлял Трумэн, а Черчилль неожиданно и драматически проиграл первые послевоенные выборы 1945-го и не завершил Потсдамской конференции. Но из всех трех он единственный, в пору высшего триумфа отвергнутый своим народом, имел время и силы, чтобы оставить мемуары, за которые получил потом Нобелевскую премию по литературе (слабое утешение для человека, “ЛИШЕННОГО ВЛАСТИ ОПРЕДЕЛЯТЬ БУДУЩЕЕ”).
…Уже в Тегеране Сталин, Рузвельт и Черчилль обсудили видение послевоенного мира и свои претензии. Говорили и о будущем необратимом расчленении Германии.
Черчилль вспоминал слова Сталина:
“Нет никаких способов, чтобы не допустить движения к воссоединению. Немцы всегда будут стремиться воссоединиться и взять реванш. Мы должны быть достаточно сильными, чтобы разбить их, если они когда-либо развяжут новую войну”1.
Черчилль, среди прочего, хлопотал о будущем польском государстве. Он предложил следующую формулу:
“…считается в принципе, что территория польского государства и нации должна находиться между так называемой линией Керзона и линией Одера, включая для Польши Восточную Пруссию, в тех рамках, как она будет определена, и Оппельн (Опольское воеводство). Но фактическое проведение границ требует тщательного изучения и, возможно, перемещения части населения в некоторых пунктах…” Почему бы не принять такую формулу, на основании которой я мог бы сказать полякам примерно следующее: “Я не знаю, одобрят ли это русские, но думаю, что смогу добиться этого для вас… Я добавил, что нам никогда не добиться того, чтобы поляки сказали, что они удовлетворены. Ничто не удовлетворит поляков”.
И дальше – важное свидетельство:
“Сталин сказал, что русские хотели бы иметь незамерзающий порт Кёнигсберг, и набросал возможную линию на карте. Таким образом Россия оказалась как бы у самого затылка Германии. Если он это получит, он будет готов согласиться на мою формулу насчет Польши”2.
Англичане бомбили Кёнигсберг 27 и 30 августа 1944 года, уже после этого разговора. Судьба Кёнигсберга еще не была решена, хотя уже вырисовывалась.
Раздумывая сейчас о причинах той бомбардировки, я не готов обвинить англичан в том, что они разрушили Кёнигсберг, чтобы он не достался русским, как часто писали в советских книгах (хотя и такое бывало). Шла жесточайшая в истории война, и никто не был слишком красив в ней, особенно если глядеть из 2002 года. В 40-м и 41-м Англия, и прежде всего Лондон, выдержала жесточайшие бомбардировки, следы которых можно увидеть и сейчас. Больше трех тысяч снарядов “ФАУ-2”, “жужжалок”, как их называли лондонцы, было выпущено по Лондону в июне и июле 1944 года.
Черчилль: “Эта новая форма атаки возложила на жителей Лондона бремя еще более тяжелое, чем налеты 1940 и 1941 годов… По Лондону было выпущено 8564 самолета-снаряда. Около 750 тысяч домов были повреждены. 23 тысячи нельзя было уже восстановить… было убито 6184 человека гражданского населения, почти 18 000 – серьезно ранены”3. (Уже этим летом лорд Маккензи, показывая мне историческое здание парламента, обратил внимание на следы войны. Показывал фотографии. Разрушенный парламент, разбитые часы Биг-Бена.)
Канал “Дискавери” показывает время от времени документальный телефильм “Битва за Англию”. Комментатор утверждает, что, если бы ракетные обстрелы продолжались еще месяц, англичане бы искали сепаратного мира. Немцы тоже так думали, в отличие от англичан. Позднее по Лондону было выпущено 1359 ракет “ФАУ-2”. И в августе, и в сентябре 1944 года немецкие бомбардировки Лондона продолжались. К концу кампании около двух тысяч английских летчиков погибли, обороняя Лондон.
И с той, и с другой стороны речь шла об экономическом и морально-психологическом крахе противника. Налет на Кёнигсберг надо увидеть в этом контексте.
Не забудем, что союзники 6 июня 1944 года начали грандиозную высадку в Нормандии – операцию “Оверлорд”. И погнали немцев по всей Европе. 5 июня освобожден Рим, 25 августа восстал и освобожден Париж, З сентября Монтгомери вошел в Брюссель.
И еще одно: судьба Кёнигсберга связана с судьбой Варшавы, как судьба Восточной Пруссии с Польшей. (Вспомним: 1 августа 1944 года в Варшаве вспыхнуло восстание, возглавленное Армией Крайовой, которое, не получив ожидаемой помощи от русских, захлебнулось в крови к октябрю…)
Это были дни обмена тайными и напряженными посланиями между Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным о судьбе варшавского восстания. Союзники просили Сталина разрешить им использовать советские фронтовые аэродромы для посадок и дозаправок самолетов, сбрасывающих боеприпасы восставшим в Варшаве. (Сталин и сам не помог, и союзникам резко отказал.) Черчилль разбомбил Кёнигсберг, ближайший к Варшаве коммуникационный и административный узел Восточной Пруссии.
***
У северо-восточного угла Собора, там, где ничего не осталось от древнего островного города, долго стояли мы у Stoa Kantiana, странно невредимой в этом хаосе. Это не гробница, а именно МЕМОРИАЛ Канта. Stoa была сооружена архитектором Фридрихом Ларсом к двухсотлетию философа, отмечавшемуся в 1924 году. Останки мудреца, вопреки распространенному мнению, никто не трогал, их оставили в профессорском склепе Собора. Ведь по соседству размещалась старинная “Альбертина”, знаменитый Кёнигсбергский университет, основанный еще в 1544 году. Собор веками был и университетской церковью. Кант был последним из профессоров “Альбертины”, похороненных в Соборе.
Мемориал Канта оказался невредимым, как заговоренным, что и поражало всех, кто побывал здесь: сразу, еще в дымящихся развалинах, и потом. И до сих пор. Нечто древнеегипетское есть в этом: по зеленым волнам разросшегося на фундаментах старого города парка, Stoa Kantiana, хрупкая лодочка на тонких колоннах красного песчаника, везет образ духовидца все дальше в вечность. Аскетичная простота, как в кантовском доме: плита и надпись на стене: “Immanuil Kant 1724–1804”.
Одно время, скоро после войны, какое-то поветрие возникло – писать на кантовской стене нечто умное. Надписи стирали, они появлялись снова. Мелом. Краской, гвоздем. Мазутом. Одну из них (мелом) сохранила фотография, она есть в музее. Какой-то недоучившийся поклонник материализма начертал назидательно: “Теперь ты убедился, что мир материален?”
Вероятно, он считал окончательным торжеством материализма превращение в пыль и щебень города, где Кант родился, учился, учил, думал и умер.
И уж конечно, он не знал кантовского выражения из “Всеобщей естественной истории и теории неба”: “Дайте мне материю, и я построю из нее мир”*.
***
Может быть, благодаря этому чудесному спасению или громкому имени, а может, из пиетета перед немецкой философской ученостью, сохраненной от советского времени, но Кант с каждым годом все больше становится чем-то похожим на городского святого или покровителя современного Калининграда.
Перед старым зданием Калининградского университета, где был Новый главный корпус “Альбертины”, восстановили памятник (отлили в Германии по найденной уменьшенной копии), поставленный еще в девятнадцатом веке Христианом Даниэлем Раухом.
В университете проходят кантовские чтения, издают труды, защищают кантианские диссертации. Профессор Кант снова самый популярный гражданин возродившегося на руинах Кёнигсберга русского города, не читавшего его трудов.
Когда университет с такой бережностью воссоздает свою историю, он начинает восстанавливать право называть себя “Альбертиной”.
Так говорю я ректору, но ректор университета, родившийся в Калининграде (здесь это важно), Андрей Павлович Клемишев, к этому вопросу относится гораздо более щепетильно.
Чтобы стать новой “Альбертиной”, отмахиваясь, говорит он, Калининградскому университету нужно пройти очень большой путь, и прежде всего – в уровне и качестве преподавания, научной работы, в устройстве внутриуниверситетской жизни, составе профессуры и студентов. В восстановлении европейских и германских университетских традиций. В возобновлении связей с лучшими российскими и европейскими университетами, в современном оснащении. Надо работать, а не самозванствовать. Для этого и создан здесь первый в России Еврофакультет, по случаю открытия которого я и приехал. И Балтийский университетский центр. И информационный центр Евросоюза. Для этого в университете нескончаемой чередой идут международные конференции, в Интернете ведется международный журнал…
КАНТ И КАРАМЗИН
У меня к Калининграду, с тех пор как мы возобновили “Вестник Европы”, личное отношение. Ведь создатель и первый редактор “Вестника Европы” незабвенный Николай Михайлович Карамзин через Кёнигсберг начинал свое европейское путешествие, описанное им впоследствии в знаменитых “Письмах русского путешественника”. Был он тогда, в 1789 году, весьма молод (двадцать три года). Встречался с Кантом.
В Калининградском университете есть музей, в котором собрано немногое, оставшееся от старой “Альбертины”. Сотрудники музея любовно показывали мне все самое интересное. И чудом спасенные книги из хранившейся в Соборе знаменитой Валенродской библиотеки. И знаки девятнадцатого века, студенческие шпаги и фуражки, и двор для прогулок провинившихся школяров, и обломки назидательных барельефов в этом дворе. И гравюры, фотографии. На шкафу в кабинете директора музея стоит большая картина пятидесятых годов, изображающая историческую встречу Карамзина и Канта. Карамзин, как офицер послевоенной комендатуры, вальяжно сидит в кресле, закинув ногу на ногу; Кант, сухонький и старенький, мельтешит перед ним…
Картина смешная и лживая, потому и не выставлена. Она заслуживает быть в другой экспозиции, которая бы показала мучительную эволюцию русского сознания, переработку европейского наследия. Тема не завершенная, но, в сущности, объединяющая едва ли не все сегодняшние калининградские творческие искания: русская культура и здешняя земля, борьба и сожительство.
Между тем, Карамзин подробно осветил свой визит к Канту.
Почитаем Карамзина.
Кёнигсберг, июня 19. 1789 г.
Карамзин еще не вполне Карамзин. Создателю новой русской прозы, журналистики, литературы и истории еще предстоит себя осознать.
Я видел довольно хороших домов, но не видел таких огромных, как в Москве или в Петербурге, хотя вообще Кёнигсберг выстроен едва ли не лучше Москвы.
Здешний гарнизон так многочислен, что везде попадаются в глаза мундиры…
Мундиры синие, голубые и зеленые с красными, белыми и оранжевыми отворотами.
Но вот он, знаменитый отрывок:
…Вчерась же после обеда (отметим эту тонкость, на обед не нарывался) был я у славного Канта, глубокомысленного, тонкого метафизика, который опровергает и Малебранша и Лейбница, и Юма и Бонета, Канта, которого иудейский Сократ, покойный Мендельзон, иначе не называл, как der alles zermalmebde Kant, то есть все сокрушающий Кант. Я не имел к нему писем, но смелость города берет – и мне отворились двери в кабинет его.
Смелость-то смелость, но как, какими словами приготовился он к встрече?
Я русский дворянин, люблю великих мужей и желаю изъявить мое почтение Канту.
Несколько натужно…
Он тот час попросил меня сесть, говоря: “я писал такое, что не может нравиться всем; не многие любят метафизические тонкости”. С полчаса говорили мы о разных вещах: о путешествиях, о Китае, об открытиях новых земель”.
Карамзин не подробен, но общий сюжет беседы легко представить. Кант вежливый человек. Не докучает расспросами. Но вполне ведь вежливо спросить у ворвавшегося в твой дом человека:
– Вы откуда и куда? С какими, так сказать, целями?
Карамзин отвечает подробно. Про Петербург, Москву.
– Вы Москвич, это так интересно. (Это Кант, должно быть, без энтузиазма.)
– Нет, я провел детство в глубине России, на Волге, если знаете. Кант знает, он 46 раз прочел студентам курс физической географии.
Беседа оживляется…
– Правда ли, что Волга так велика? – Кант, разумеется, читал Палласа и Миллера, объехавших и описавших Россию, но перед ним сидит юноша, выросший на Волге! Невероятно. Ведь за Волгой татары, Урал, а там Сибирь, Китай. Гигантское, непредставимое, неисправимое пространство. Непредставимое?
Удивлялись: Кант настолько живо мог представить себе описанное, то есть не им увиденное, что это было для него реально живым, как бы увиденным им. У Канта была фантастическая способность присутствия. Ему не надо было реально испытывать, чтобы испытать.
(М.Мамардашвили. Кантианские вариации.)
Карамзин, наверное, чуть рисуется, юн. Рассказывает о происхождении своего рода. О волжских жителях, о татарах и казаках. О Разине.
Надобно было удивляться его историческим и географическим знаниям, которые, казалось, могли бы одни загромоздить магазин человеческой памяти; но это у него, как немцы говорят, дело постороннее.
Потом я, не без скачка (выделено Карамзиным), обратил разговор на природу и нравственность человека; и вот что мог удержать в памяти из его рассуждений:
“Деятельность есть наше определение. Человек не может быть никогда совершенно доволен обладаемым и стремится всегда к приобретениям. Смерть застает нас на пути к чему-нибудь, что мы еще иметь хотим. Дай человеку все, чего желает, он в ту же минуту почувствует, что это ВСЕ не есть ВСЕ.
Не видя цели или конца стремления нашего в здешней жизни, полагаем мы будущую, где узлу надобно развязаться. Сия мысль тем приятнее для человека, что здесь нет никакой соразмерности между радостями и горестями, между наслаждением и страданием.
Я утешаюсь тем, что мне уже шестьдесят лет и скоро придет конец жизни моей, ибо надеюсь вступить в другую, лучшую…
Говорю о нравственном законе: назовем его совестию, чувством добра и зла – но они есть. Я солгал, никто не знает лжи моей, но мне стыдно, – вероятность не есть очевидность, когда мы говорим о будущей жизни; но сообразив все, рассудок велит нам верить ей… Но говоря о нашем определении, о жизни будущей и проч., предполагаемым уже бытие Всевечного творческого разума, все для чего-нибудь, и все благо творящего.
Что? Как?… Но здесь первый мудрец признается в своем невежестве. Здесь разум погашает светильник свой, и мы во тьме остаемся; одна фантазия может носиться во тьме сей и творить несобытное”.
– Почтенный муж! Прости, если в сих строках обезобразил я мысли твои!..
Вот вам, друзья мои, краткое описание весьма любопытной для меня беседы, которая продолжалась около трех часов.
Кант говорит скоро, весьма тихо и невразумительно, и потому надлежало мне слушать его с напряжением всех нерв слуха.. Домик у него маленький, и внутри приборов немного, все просто, кроме… его метафизики.
Этот текст из “Писем русского путешественника” цитировался многократно. Он вполне хрестоматиен.
Но трудно найти в русской мемуаристике документ большей важности – прямое свидетельство беседы ключевых людей Западной и Русской культуры. Немного было таких встреч. Пусть Карамзин еще молод, скорее, даже зелен, юн, дерзок, до наглости, и не обучен манерам: ну как это – прийти без приглашения, без рекомендаций, запросто к Канту? Нарушить заведенный распорядок жизни, набиться на три часа – абсолютно неслыханно. Из текста Карамзина, многократно правленного и передуманного, видно невероятное напряжение, которым дался ему этот очень важный для него визит.
Здешняя кафедральная церковь огромна.
С великим примечанием рассматривал я там древние оружие, латы и шишак благочестивейшего из маркграфов бранденбургских и храбрейшего из рыцарей своего времени.
“Где вы, – думал я, – где вы, мрачные веки варварства и героизма? Бледные тени ваши ужасают робкое просвещение наших дней. Одни сыны вдохновения дерзают вызывать их из бездны минувшего – подобно Улиссу, зовущему тени друзей из мрачных жилищ смерти, чтобы в унылых песнях своих сохранять память чудесного изменения народов”.
Я мечтал около часа, прислонясь к столбу4.
А вот это уже Карамзин. Превращение состоялось. Он знал, зачем шел к Канту.
***
Людвиг Эрнст Боровский в книге “Изображение жизни и характера Иммануила Канта” (1804) писал:
Я знал его и имел возможность говорить с ним в шести разных квартирах. Главный принцип и требование, которыми он руководствовался при выборе квартиры, был покой внутри и вокруг дома… Некоторое время он жил на Магистерштрассе, ближе к Прегелю, где, впрочем, ему был крайне не по душе шум от движения судов по воде и польских повозок… Затем некоторое время он жил у директора Кантера, но из этого дома его выжил сосед, который держал во дворе петуха, чей крик слишком часто прерывал ход размышлений нашего К., погружавшегося в медитации. Он за любую цену готов был выкупить это слишком громкое животное и таким образом обеспечить себе покой, но ему так и не удалось преодолеть упрямство соседа, не способного постичь, как это петух может мешать мудрецу-мыслителю… Наконец он купил себе дом в относительно тихом уголке города, вблизи замка. При доме был небольшой сад, которого ему, при его очень скромных запросах, в этом деле вполне хватало. Но только пение заключенных в одной из неподалеку находящихся тюрем и здесь порою отравляло некоторые моменты его жизни… Еще более страстно изливал он в разговорах с друзьями свое желчное раздражение по поводу того, что уличные мальчишки часто бросают камни через забор в его сад. Он находил смешным и досадным то, что некоторые полицейские уверяли его, будто этой беде никак нельзя помочь.
“Значит, – говорил он с раздражением, – только тогда у них будет право наказать их, когда я заболею или умру!”
Во всех этих квартирах не было никакой мебели с хотя бы малейшей претензией на значительность. Все было довольно чисто, но очень строго, абсолютно без каких-либо украшений! Лишь пара столов и несколько стульев в каждой комнате. Ему больше ничего не требовалось.
Карамзин пришел после обеда.
Кант обычно приглашал к своему скромному обеду небольшой круг: три-четыре человека гостей, придавая их трапезе прелесть общения и разговора, касающегося самых разных областей, достойных интереса и познания… К вечеру он совершал прогулку… Это был один из тех развеивающих грусть и успокаивающих прогулочных маршрутов, какие Кёнигсберг имеет в изобилии… Затем, в завершение дня, Кант занимался чтением, предмет которого мог касаться самых разнообразных сфер и областей. Когда же бой часов свидетельствовал, что уже десять, Кант, не допуская в этом ни единого исключения, шел спать, и сон никогда не изменял ему5.
В 1744 году, в год двухсотлетия “Альбертины”, когда Кант был здесь еще студентом, вышел запрет выпускать свиней на городские улицы.
Диккенс через сто лет в своих “Американских заметках” весело описывал свиней, резвящихся на Бродвее.
В интеллектуальных кругах Европы кёнигсбергский мудрец был славен своим философским учением, а среди простого кёнигсбергского люда, далекого от метафизических тонкостей, педантичный, слегка чудаковатый, неизменно доброжелательный господин профессор Кант был глубоко уважаемой и почитаемой личностью, своеобразным добрым духом старого Кёнигсберга, его достопримечательностью. Его узнавали на улице, почтительно уступали дорогу, перед ним снимали шляпу6.
Кант, защитивший уже несколько диссертаций, пятнадцать лет был всего лишь приват-доцентом. Это означало, что жалованья он не получал, а жил лишь за счет гонорара, который платили студенты, приходившие на лекции. Впрочем, как пишут современники, лекции его пользовались популярностью, не редкостью было и 100 человек. Кант был непритязателен, одинок, на жизнь ему хватало.
Вот сведения о лекторской деятельности Канта:
курс логики Кант прочел 54 раза, метафизики – 49 раз, нравственной философии – 28 раз, естественного права – 12 раз, энциклопедии философии – 11 раз, естественной теологии – 1 раз, педагогики – 4 раза, антропологии – 24 раза, физической географии – 46 раз, теоретической физики – 20 раз, математики – 16 раз, механических наук – 2 раза, минералогии – 1 раз.
Своею деятельностью он произвел глубокое влияние на воззрение правящих классов страны. В течение нескольких десятилетий почти все чиновники и духовные лица, учителя и врачи старой Пруссии и примыкающих к ней восточных провинций проходили через его школу7.
И как все это сопрягается с судьбой Калининграда? Где ответ, припрятанный? Где главный клад, секрет, заложенный не в кёнигсбергских фортах, ни в глубоких подвалах, а в самом устройстве человеческой мысли и принципах общежития? Как нам сейчас устраивать жизнь в России, в Европе и на всей земле? На каких основаниях? Универсального, народами признанного права? Корней, нации, почвы?
Выжженная почва Кёнигсберга не дает забыть, к чему это ведет.
Кант был ко всему этому холоден, первый гражданин мира, космополит. Национальное было ему мелковато. Он искал ответы на вечный разговор между человеком и Богом.
Мераб Мамардашвили спрашивал на своей лекции замершую аудиторию:
– Как нам понимать такое высказывание Канта: “Упование на Бога настолько абсолютно, что мы не можем вовлекать надежду на него ни в какие свои дела”?
“Мы свободны, потому что виноваты, лишь полная вина делает нас свободными”.
– Что значит: полная вина? Как мыслит Кант? Как можно так мыслить? Как сделать так, чтобы так мыслить?8
Все это, пожалуй, главные темы послевоенной немецкой философии и литературы. Не массовой. Тема рефлексии людей, сохранивших нравственное чувство и разум и пытавшихся понять, почему катастрофа произошла.
Если вина полная, то можно быть свободным, то есть ответственным и вменяемым…
Граф Ганс фон Лендорф записал, как вступали в Кёнигсберг русские победители 10 апреля 1945 года:
От Кёнигштрассе, через Россгертер Маркт и дальше до самого Замка, извивается гигантская змея втягивающегося в город войска, и в образованной ею петле мы все теперь оказались…
“Кёнигсберг 1945” – произношу я снова и снова, обращаясь к себе самому. Что же получается: этот старый, добрый, достойный город, который, впрочем, никогда не считался перворазрядным, которым раньше даже несколько пренебрегали, только и ждал этого грандиозного спектакля, чтобы появиться и исчезнуть!
И как же ловко ему это удавалось, прятать от нас свою тайну… Только бури последнего лета, оба английских налета, сорвали маску с этого лица и подготовили приход нынешнего мгновения. Мы плывем в потоке раскаленной лавы. Низвергнутой на землю с какой-то злой звезды… Между объятыми пламенем руинами катится вдоль улицы дикая, воющая толпа, без конца и начала. И все это действительно происходит сегодня, в этот день? Не случилось ли это две тысячи, десять тысяч лет тому назад, а может быть, должно случиться столько же лет спустя?.. Я знаю только одно: это победа, победа, как она выглядит в 1945 году, как должна она выглядеть. Смешные и кошмарные детали, из которых складывается общая картина, представляются мне необходимыми действиями, реакциями внутри единого физико-химического процесса. Это, происходящее здесь, безмерное, непостижимое представление, оно для кого разыгрывается? Кто это вообще видит? Или это все совершенно бессмысленно и бесцельно?
Или Бог сам что-то демонстрирует? И это не мгновение мировой истории, которое пройдет мимо, это сама мировая история в данный момент, в момент, который выпал тебе.
Поэтому смотри же. В этом воля и провидение Господне. И грязный, жалкий червь, измученное создание, каким я являюсь, содрогается от глубокого блаженства9.
– У Канта были очень правильные, выразительные, одухотворенные черты лица и огромные голубые глаза. Тем, кто их видел, они казались большими, чем были на самом деле, потому что они были странного, редко встречающегося эфирно-голубого цвета, слегка увлажненные, что увеличивало их блеск и пронзительность… У него была манера во время беседы вдруг поднимать глаза и вбирать собеседника этими глазами… (Мераб Мамардашвили. Кантианские вариации. С. 16).
– Гёте говорил, что, подходя к Канту, человек испытывает такое ощущение, будто он из темного леса выходит на светлую поляну, на выхваченное светом и объединенное пространство.
КАНТ: Упование на Бога столь абсолютно, что нечего уповать…
Часть вторая
БУЛЬДЕНЕЖ
Второй раз я был здесь в восемьдесят шестом. Приезжал в мае, вскоре после восхождения Горбачева, навестить друга, незадолго перед тем ставшего профессором в здешнем университете.
Много мы говорили тогда о будущем страны, гуляя калининградскими парками. Но уж конечно, признаюсь, оба мы не подозревали, как много проживем за эти годы, проснувшись однажды в новой России, и только потом, совсем не сразу, мучительно поймем, что Россия-то досталась нам старая и сделать ее новой, другой куда как трудно. Потому что сначала другими должны стать мы сами. Осталась старая, да и мы остались старые. Вся Россия чем-то похожа на Кёнигсберг-Калининград. Все мы оказались калининградцами, с разорванным сознанием и прерванными связями. И так же ищем решения, куда ж нам плыть, на восток ли, на запад ли? И так же на новой побелке проступает старая штукатурка. В Калининграде – немецкая, в Москве – советская. И так же мучительно думаем о преемственности и наследстве.
Третий раз был я здесь в прошлом году, проведя неделю на Куршской косе с женой и друзьями. Встречались с губернатором, депутатами Думы. Плавали на катерке по полузаброшенным каналам и протокам Полесского района. Ощущение – фантасмагорическое. Сталкер. Ожившие картины Клода Лоррена. Юбера Робера. Давние останки чужой, инопланетной, враждебной цивилизации. Замшелые камни каналов. Ржавые, раскореженные механизмы давно не работающих шлюзов. Разбитая черепица ветхих крыш. Но есть и новое: в эти дивные, но заброшенные места снова начали селиться люди. Восстанавливают фольварки. Подсыпают дамбы. Реставрируют старые немецкие усадьбы и даже кирхи. “Новые калининградские”, разбогатев, поездив по европам, поглядев на соседей – поляков и особенно литовцев, обратили внимание на погибающие толстостенные дома старинного красного кирпича, фермы, рядом с которыми они выросли в пятиэтажках и бараках. Светлогорск опять становится модным и престижным городом. Все больше недвижимостью и перспективами Калининградской области интересуются москвичи и петербуржцы, бизнесмены из глубинной России. Те, кто хотят напрямую работать с Западом, особенно с балтийским миром, должен иметь здесь свою базу и свои отношения.
Но в целом, и это видно по машинам, по магазинам, по ресторанам, по новостройкам, по ритмам жизни, в области, как и в большинстве средних городов России, пока нет по-настоящему больших денег. Деньги идут через нее транзитом в пункты назначения – в Москву и Петербург.
В четвертый раз я приехал сюда в апреле нынешнего года, будучи приглашенным на конференцию в Калининградский университет по случаю открытия Еврофакультета…
ЛАВКА ДРЕВНОСТЕЙ
Вообще-то, нынешнее название этого города не так и неудачно.
Калининград. Калинин-град. Калин ин град. Калин.
Всесоюзный староста, а в прошлом токарь (или электромонтер?), тут совершенно ни при чем, его и не вспоминает никто. Памятник Калинину, оторопело застывшему перед вокзалом, как пассажир, опоздавший на поезд, стоит скромно, тихо, не обращая на себя внимания. Напротив вокзала, когда-то шикарного, с просторным стеклянным дебаркадером на десять платформ, есть маленький антикварный магазинчик. Там продают, по вполне сходной цене, прошлое Кёнигсберга.
Старая столовая посуда (при правильно построенном разговоре с хозяином лавки можно купить вещи не хуже, чем выставленные в городском музее) из кёнигсбергских домов. Мне показывали тарелки с черным (будничные) и с бордовым ободком (праздничные) даже из знаменитого подвала в королевском замке, легендарного ресторана “Блутгерихта” (“кровавый суд”). Здесь, в лавке новых древностей, в редком ассортименте ордена, монеты и знаки Третьего рейха. Но в основном, как в море после кораблекрушения, тут плавает всякая мелочь. Эмалированные наддверные таблички, снятые с давно не существующих дверей, ведших к давно умершим докторам, учителям, адвокатам. Может быть, тут продавалась когда-то и табличка с надписью “Karl Heinrich Meyer”. Профессор славистики прочитал последнюю лекцию в четырехсотлетней истории Кёнигсбергского университета о творчестве Достоевского “под канонаду русских пушек”. Профессор Майер с семьей остался в городе, несмотря на приказ о тотальной эвакуации. Может быть, он, как Кант, надеялся пригодиться в новом университете? Профессор Майер, его жена и дочь остались здесь после прихода русских и “погибли при не выясненных достоверно обстоятельствах в первые месяцы после капитуляции города”, скупо сообщает Лавринович.
Звонки, почтовые ящики. Кобуры и кортики. Подзорные трубы и компасы с разрезанных на металлолом кораблей, книги, открытки и фотографии уже давно не существующего города, 750-летие которого собирается отмечать другой город, выросший на развалинах.
Я вздрогнул, вдруг углядев в витрине среди множества железяк маленький значок “Альбертины” (с ее знаменитой эмблемой – рыцарь в латах и с мечом). Значок, вероятно, 1944 года, когда Кёнигсбергский университет под бомбами отпраздновал свое 400-летие. Теперь ношу.
…А в 1994-м уже государственный Калининградский университет отмечал при большом стечении гостей 450-летие “Альбертины”. Гости привезли много подарков, и в том числе копию знаменитой скульптуры Канта, некогда стоявшей на Парадной площади перед университетом. Там его и поставили, где когда-то стоял. Но топография города съехала со старой карты, и памятник, как и университет, оказался на задворках гостиницы “Калининград”…
К этой дате профессор Казимир Клеофасович Лавринович написал, а университет издал книгу ““Альбертина”: Очерки истории Кёнигсбергского университета”. Книгa по-своему совершенно уникальная. Конечно же, как и подобает, ученая, но очень яркая, блистательно написанная, личностная, пристрастная, многолюдная, но с различимыми героями, голосами, силуэтами, полная редких гравюр и фотографий. А в приложении, как реквием, дан список кёнигсбергских улиц и площадей, названых в честь университетских деятелей (увы, как правило, не только переименованных, но и не существующих).
Словом, получилась книга замысловатая, высокохудожественная, и эстетская, как проза Умберто Эко, совершенно невозможная даже лет за пять до издания, да и сейчас воспринимаемая в городе неоднозначно.
Казимир Клеофасович, математик по профессии и историк по тайному призванию, пришелец, покоренный городом-призраком, и после выхода книги продолжал работу над своей историей “Альбертины”, получив в последние годы и дополнительные возможности, и многочисленные международные связи и с ними – множество уточнений.
У меня к нему было много вопросов. Чувствовалось, что в книге он написал только малую часть того, что знал об “Альбертине” и Кёнигсберге. Но увы, встретиться с ним мне не пришлось: профессор внезапно умер год назад от сердечной болезни. Вопросы задавать пришлось его блестящей книге.
ИМЯ ГОРОДА
Я не знаю, при каких обстоятельствах и как принималось решение о переименовании города (в 1946 году). Обстоятельства, судя по всему, имелись в виду внешние.
Но и тут все не просто. Староста ни при чем, кому был интересен староста!
Почему же, однако, Калининград? Подозреваю, название предлагали люди, сведущие в знаках.
Берг перегнать в град – это не переименование, а легкая маскировка. Как Петербург – Петроград.
КАЛИНИН БЕРГ? Однако слово КЁНИНГ – король – было с простотой (чрезмерной, заставляющей думать о подвохе) заменено на имя сталинского председателя Верховного совета. Подозреваю, что это таит в себе некую если не загадку, то ухмылку…
Никому из тогдашних сатрапов, и уж конечно, генералов (ни Жукову, ни Коневу, ни этому поляку Рокоссовскому, ни Молотову), Сталин не дарил завоеванных городов. Но подарил целую Восточную Пруссию ничтожному козлобородому шуту – понимая, конечно, что имя того вписывает в карту Европы на куда более долгий срок, чем даже свое собственное. К тому же руины Сталинграда остались далеко в глубине страны, на Волге, и к трофеям войны отношения не имели. Отчего же КАЛИН ин град?
Что зашифровал в этой надписи на карте Сталин?..
Можно сказать, конечно, что зашифровал он здесь глубокое презрение к своим современникам. Ну а дальше – и военачальникам, маршалам своим. Особенно после войны за ними глаз да глаз нужен, много о себе понимать стали. И Молотову, и другим товарищам по партии. А вот Калинин, пожалуй, подходит для такой-то послевоенной награды. Должно быть, Сталин ухмыльнулся даже в усы. Именно потому, что Калинин никак не подходит. Щелкнем по носу этим переименованием всех – и Черчилля кичливого, и американцев. И политбюро.
Уж Калинину-то цену все знали. Пустое место. Что теперь на месте Кёнигсберга?
Вот пусть и будет рядом со Светлогорском да Зеленогорском – целыми, как игрушка, захваченными городами, – пусть будет и Калининград. Пустоград. Пустозерск. Руиноград.
ВОТ так-то. Калина…
Словарь Даля: Калина – дерево и плод Viburnum opulus. Город мог бы называться Вибурнумград, или Вибурнумберг, Вибурнумбург, кому как нравится.
В Большой советской энциклопедии есть еще важный знак: “калину как декоративное растение разводят под названием БУЛЬДЕНЕЖ”.
Чем не название? Очень к тому же русское, напоминает Китеж, Радонеж… И о деньгах напоминает (буль денеж), что всегда немаловажно. Ну, не город переименовать, это дело нескорое, так назвать хотя бы проект Евросоюза по Калининграду – “Проект Бульденеж” (в том смысле, что плакали, сколько ни дай, наши денежки).
Еще у Даля. Присказка: не бывать калине малиной…
Этимологический словарь: калина; общеславянское. Образована с помощью суффикса -ина от каль – грязный, сожженный, черный…
Еще есть глагол калить, имеющий значение: сильно нагревать (раскалять, накалять, перекалять, закаливать). Каление. Калильня. Каленый – обожженный. Обгоревший.
Но есть еще калеть – издыхать, околевать. Кожа на ветру калеет…
И подписал указ.
Но одиннадцать букв живут своей собственной жизнью. Особенно если буквы эти обозначают города.
Название Калининград в латинском написании, а оно, разумеется, на западной границе Советского Союза подразумевалось с самого начала – Кaliningrad, выглядит вполне преемственно.
Кaliningrad в латинском написании мистическим и загадочным образом избавлен от ухмылки дьявола, от тени токаря. Не как титул, уж тогда бы Калинин Кёнигсбергский, по традиции, должно было бы Всесоюзного Старосту называть, как графа Суворова Рымникским, а не наоборот – его именем завоеванный европейский город. (Не Суворов, не Кутузов, не Барклай, наконец, воевавший здесь, а штатский козлобородый.)
Но в латинской транскрипции, в латинской возгонке, телепортации староста исчезает. Будто и не было его совсем.
Зато остается готика привычных букв – и первая, природная К, самая главная, и остроконечная L, архитектурно здесь чрезвычайно важная, как Собор на площади, и, конечно, G(g) – очень германская. Germany. Но и Ganza… Есть что-то очень общебалтийское, объединяющее в этом звучании, напоминающее и Tallinn… и даже Stockholm.
***
Какой мы Кёнигсберг, говорили мне? От того города ничего-то и не осталось. Ни улиц, ни площадей, почти ничего, кроме Собора и фортов. Были б мы немцы, кормились бы аурой, нематериальным наследием. Культурой. Но мы же не немцы, язык этой культуры не наш… Наследие это принимают единицы. Такие, как Казимир Лавринович. Или проректор В.Н.Брюшинкин, штудирующий с учениками наследие Канта. Правда, таких становится здесь с годами все больше. Зараженных дыханием этой земли.
Постепенно проясняется, что переименованием никакая культурологическая проблема не решается, что прежние пласты культуры существуют и живут своей жизнью. И немецкий, и даже до-немецкий – прусский. Что есть только один путь победы для пришельцев – цивилизационно превзойти аборигенов. Но в мире культуры нет шкалы превосходства, все культуры самоценны и неповторимы. Онтологическая тоска такая здесь – не оттого, что русское не превзошло немецкое (на то есть причины – все эти годы СССР, а потом и Россия мало что делали для этой приобретенной области). В брежневские времена тема просто не обсуждалась. Область спрятали. Не ставилась задача не только что превзойти предыдущих хозяев земель, лесов и рек, городов и каналов, но и просто содержать в приличном состоянии.
(Другая тема – способна ли вообще была на это социалистическая система, получившая руины окраинного капиталистического края?) Страна не верила в историческую необратимость приобретения. Старалась не привлекать к нему внимания, зарываясь в землю ракетными шахтами. Потом забыла попросту. Были ведь и другие проблемы.
Проблемы Калининградской области остры, как проблемы всякой российской области. Вполне средней, заурядной, обветшалой и заброшенной, но оказалось, что заброшенной в центр Европы, да к тому же наложенной на чужую культурную проекцию, разлитую даже в ландшафте.
Если б сюда все послевоенные годы вкладывали, как в Прибалтику, говорили мне, если б АЭС построили тут, а не в литовской Игналине, бывшем городе имени товарища Снечкуса!
Вопрос этот остр, и литовские мои собеседники (и латвийские присоединяются к ним) тут же доказывают, что не они сидели на шее у оккупантов, а Россия лучший продукт получала из Балтии, а благополучие жизни, так поражавшее советских приезжавших в Прибалтику, объяснялось тем, что они всегда были и оставались ЕВРОПЕЙЦАМИ, а атомную станцию они охотно вернут в Россию, если Россия профинансирует это возвращение.
Но не будем забывать, что Калининградская область была рубежом холодной войны, таким же, как Берлин, политической острейшей темой для послевоенной Германии. Настолько острой, что и сегодня Германия предпочитает напрямую с Россией проблему Калининградской области не обсуждать, делегируя взрывную проблему в ЕС. Впрочем, по решениям Потсдамской конференции, Россия получила меньшую часть Восточной Пруссии, а большую – Польша, наш партнер по переговорам сегодня.
Вспомним, что военное противостояние достигло пика в семидесятые, что территория эта была в первую, вторую, третью очередь военным форпостом, закрытой зоной, рубежом первого удара и стратегически неопределенным пространством…
– Вот если бы современную инфрастуктуру создавали здесь, а не в республиках Прибалтики…
И это верно, но прибалтийские страны предъявят свой счет. Они скажут, что работали-то, пусть и в колхозах, они на своей земле… А на этой земле работали плохо, потому что своей ее никто не ощущал и не называл. Вот она и захирела.
Четверть века назад книжек о довоенной судьбе этого края не было и быть не могло. За последние десять лет их стало много – и научных, и популярных. Краеведение местное соединилось-таки и с прошлым. Для чего краеведам понадобились и немецкий язык, и старые книги, и старые, в том числе немецкие, библиотеки… Немецкий здесь востребован не только краеведами. Здешние жители динамичнее и бывалее большинства жителей российских городов (за исключением, может быть, москвичей и петербуржцев. Средний калининградец в несколько раз чаще бывает в Литве и Польше, чем в материковой России). Население города и области делится на три неравные части.
Первые – это старожилы, дети и внуки тех, кто приехал сюда в сорок шестом-пятидесятом.
Таких немало, они составляют около трети населения. Они заселяли брошенные немецкие дома, они разбирали развалины. Перестраивали и строили. Запускали заводы и открывали вузы.
Город-то в основном построен заново – и университет, и театр, и Дом искусств. И школы, и жилой фонд…
Но я бы затруднился назвать их создателями и носителями нового регионального или даже эксклавного сознания, некоей местной калининградской (не говорить же о восточнопрусской) культуры.
Другая часть – это приехавшие сюда в семидесятые-восьмидесятые. Как правило, из внутренних русских областей. Многие – бывшие моряки, рыбаки.
Третья часть – самая новая, не приросшая еще – это переселенцы последних грозовых десяти лет. Люди из стран СНГ (большинство из Казахстана), кое-кто из стран Балтии. Но таких немного. Оттуда, несмотря на все проблемы, русские выезжают мало. Плюс бывшие военные. Третья группа – самая неоднородная, нестабильная, конфликтная.
Область пока недобрала и миллиона населения. Почти половина живет в Калининграде. Немало здесь и военных, бывших и нынешних. Сюда были переведены целые части и соединения из Германии, Польши, Прибалтики. Переведены на скорую руку. Не обустроены, да так и остались. Здесь база Балтийского флота, и губернатором совершенно не случайно адмирал и бывший командующий флотом. Разумный (в администрации за глаза его называют “вменяемый”, что должно показать разницу между губернатором нынешним и предыдущим), задерганный, но озабоченный и полный оптимизма адмирал Владимир Егоров.
***
Собор восстановили. Идет реставрация витражей в огромных окнах. Дело это неспешное, на долгие годы. В фортах до сих пор находят сокровища – вот недавно раскопали считавшуюся пропавшей уникальную археологическую коллекцию музея “Пруссия”. Теперь она в городском музее.
В музее этом много интересного. В том числе – документированная история уничтожения знаменитого королевского дворца, руины которого были снесены уже в семидесятые. На его месте торчит видный отовсюду недостроенный уродец из монолитного бетона, непонятно кому принадлежащий, который и взорвать-то, говорят, невозможно.
Но уже есть люди, которые, вдохновленные московским новостроем, всерьез озабочены восстановлением королевского дворца. Были бы деньги, вздыхают они.
Но денег у города (и особенно у области) мало, а нужно обновлять стремительно ветшающую инфраструктуру (бездонная дыра, Бульденеж!): в аварийном состоянии каналы, кабельное хозяйство, коллекторы… основные фонды предприятий – от фундаментов и крыш до станков и кадров.
Но и это не какие-то особенные проблемы, из социализма мы вышли с парадоксально обветшалым нутром.
Но за нынешнее название города тот важнейший аргумент, что… с ним живет уже четвертое поколение горожан
Кёнигсбергом назвать то, что сегодня стоит на Преголи (название реки по недосмотру какому-то осталось), тоже здешняя русская или, точнее, русскоязычная популяция не решается, понимая, что и город не Кёнигсберг, и они все не кёнигсбергцы… Но при этом, под ленивую перепалку в калининградских газетах и сайтах о названии, город постепенно приобретает иной звуковой и образный контекст. Кёнигсберг и другие старые имена – повсюду. На рекламных щитах, на этикетках коньяка, пива, минвод, в названиях отелей, ресторанов и банков. Здесь в ходу не старославянская вязь букв, а староготическая, и маргарин скорее назовут “Тильзит”, чем “СУДАРУШКА”.
Как в современной Греции, где кругом знаки и символы Греции древней, ставшей набором ходовых торговых брендов.
Между тем самосознание здешней деловой и политической элиты растет, оно уже резко отличается от среднерусского, оно где-то на промежуточной стадии; они себя уже ощущают особым русским племенем, выдвинутым в центр Европы, и с каждым годом все более пристально всматриваются в прошлое этой земли.
Здешняя молодежь, в отличие от материковой, российской, по многу раз бывала в Польше, Германии, Литве. Здесь больше людей имеют дела с Западом, чем с Востоком, Москвой. Многие и не бывали на материке никогда. И не рвутся туда.
В аэропорт меня отвозил университетский водитель, переехавший недавно из Белгорода. Здесь жизнь несравненно динамичнее, рассказывал он. И денег тут больше, и возможностей.
(Польша и Германия – главные внешнеторговые партнеры; соответственно 19,5% и 19% объема внешней торговли, еще около 8% Литва. Страны-члены ЕС и страны-кандидаты берут на себя 74% внешнеторгового оборота области)10.
Хотя, и это надо понимать, Калининград – не Москва и не Петербург. Обвинения в бандитизме, коррумпированности надо делить на восемь. Здесь все скромнее, провинциальнее. Да и прозрачнее область, чем другие, – ведь и въезд сюда и выезд отсюда под контролем.
Это и не Владивосток, и не нефтяные столицы, где деньгами устланы мостовые. Здесь денег мало и достаются они трудно. И если есть – они тут транзитные. И львиная доля их идет в те же Москву и Питер. Здешним богатым далеко до столичных. Это видно по всему, и в частности по машинам на улицах (автомобильный транзит, в общем-то, усыхает). Не Москва, но и не Кострома, конечно. Во всяком случае, самый европейски озабоченный город России, это точно.
Через два года Кёнигсбергу 750 лет.
В Калининградской области начался сбор подписей за возвращение городу его исторического имени Кёнигсберг. Акция будет продолжаться два года. В тексте обращения говорится: “Отдавая дань уважения родному городу в преддверии его 750-летнего юбилея, мы хотим, чтобы его достойное имя звучало, как и прежде, свободно и гордо”.
***
Захват территории, изгнание населения – обычные действия доисторического периода. Изгнание пеласгов, нашествие ахейцев, потом дорийцев. Великое переселение народов, гунны…
В ХХ веке Восточная Пруссия и ее население стали жертвенным тельцом, немецкой платой за историческую вину нацизма.
ПОЛЬСКИЙ КОРИДОР
Трагедия Восточной Пруссии началась не в сорок пятом, и даже не в тридцать девятом. Это проблема целого ХХ века.
Уже Версальский мирный договор 1919 года обрекал Восточную Пруссию на раздел и ограниченные свободы.
Когда теперь говорят, что у Польши идиосинкразия на слово “коридор”, имея в виду Данцигский коридор, или плохо помнят историю, или хотят от нее большего, чем она дала.
Например, Ежи Марек Новаковски, бывший заместитель министра, пишет в “Wprost” (цитирую по сайту inosmi):
“В 1939 году, после того как Германия объявила свои требования, касающиеся экстерриториальной автострады и железнодорожной линии через так называемый “польский коридор” в Восточную Пруссию, граф Чиано внес предложение: “Туннель – вот решение проблемы”, – увещевал он нашего посла Веняву-Длугошовского. Несмотря на то, что исторические параллели напрашиваются сами собой, Российская Федерация все-таки не является Третьим рейхом и подобное сравнение может показаться оскорбительным. Кроме того, с удовольствием хочется отметить заявление министра Иванова о том, что Россия понимает повышенную польскую чувствительность к слову “коридор””.
В принципе, наверное, и от немцев можно было бы ожидать нервной реакции на коридоры. Все-таки Версаль отнимал земли Данцига (Гданьска) и дальше вдоль моря у Германии в пользу Польши, а для связи с обрубленной Восточной Пруссией оставлялся вполне контролируемый “польский” (или “Данцигский”) КОРИДОР.
По этому коридору из Берлина в Кёнигсберг до самой Второй мировой войны ходили поезда с запертыми вагонами с польскими пограничниками на площадках, с таможенным досмотром, визами и всем прочим, чего не любит никто в мире и справедливо считает унижением.
Чтобы из Берлина попасть в Кёнигсберг, нужно было обзавестись польскими визами, о чем всякий раз озабоченно писали путешественники.
А.Н.Эрлих, советский дипломат, вспоминал:
Выехать из Берлина сразу было невозможно… для проезда через Данцигский коридор, а также литовские области, отошедшие к Речи Посполитой, нужна польская виза… На следующий день в посольстве сказали, что с польской визой дело затягивается, и рекомендовали подождать… Через два дня поляки в визе отказали, и нужно запрашивать латвийскую визу, с тем чтобы из Риги советским поездом ехать в Москву. Секретарь предложил ехать морским путем из Штеттина до Пилау, затем до Кёнигсберга, а оттуда поездом до Риги. Для получения латвийской визы потребовалось два дня…
…В конце января 1922 года я выехал за границу… Наиболее примечательным был переезд без польской визы из Кёнигсберга в Берлин – через Данцигский коридор. Вагон Рига–Берлин при подходе к коридору запирался, и в тамбуры выходили чванные польские жандармы…11
Писатель Георгий Иванов в 1933 году предпринял автомобильное путешествие из Литвы в Западную Европу. Впоследствии он опубликовал очерк “По Европе на автомобиле”. Он тоже оставил впечатляющий рассказ о “польском коридоре”.
В Кёнигсберге автомобильное путешествие “по независящим обстоятельствам” прерывается. Прерывается для меня одного. У спутников моих латвийские паспорта, у меня – нансеновский. И чтобы получить транзитную визу через польский коридор с документами, где сказано “d’oriigine russe, n’ayant acquis aucune autre nationalitО”, необходимо запрашивать Варшаву. Ответ получается недель через 6, и вовсе не обязательно, что он будет благоприятным. Короче говоря, мне предстоит проехать “коридор” в поезде (где виз не требуется, просто наглухо закрываются вагоны), выйти в пограничном Шнейдемюле и там ждать автомобиль… Пять часов утомительной тряски. Станции с польскими названиями, высокие решетки между путями (запертый на ключ нансенист может ведь вылезть в окно), пустые платформы, освещенные ярким, мертвящим светом…12
МЕТАФИЗИКА ГРАНИЦЫ
Переговоры России и ЕС по Калининграду шли ни шатко ни валко почти десять лет, пока этой весной не взорвались открытым конфликтом на саммите Россия–ЕС в мае в Москве. Би-би-си. 10 июня.
Десять дней назад на встрече в верхах Россия–ЕС в Москве Владимир Путин очень резко критиковал нежелание Брюсселя пойти навстречу жителям российского эксклава и сохранить за ним свободу передвижения.
Российские предложения “не находят понимания в Брюсселе”, раздраженно отметил российский президент.
…Однако и Брюсель, и Варшава, и Вильнюс не раз твердо заявляли, что “никаких исключений из правил Шенгенской зоны не будет”.
Что же касается идеи так называемых коридоров, то, как утверждают, ничего подобного не будет, так как это фактически будет означать наличие экстерриториальных российских дорог на территории Польши и Литвы.
***
На пленарном заседании 21 июня Госдума приняла в целом заявление “О ситуации вокруг Калининградской области в связи с расширением Евросоюза”, в котором выражается обеспокоенность действиями Евросоюза.
Би-би-си:
В этом споре есть и подоплека, о которой не принято говорить публично.
Дипломаты из представительства ЕС в России указывают на то, что большая часть выезжающих из Калининградской области едет не в Россию, а в Польшу и Литву.
Это в основном мелкие и средние предприниматели, часто контрабандисты и намного реже все остальные. Мы не хотим превращать Калининград в окно в Европу для организованной преступности и нелегальных эмигрантов.
В Брюсселе озабочены, что Калининградская область занимает первое место среди российских регионов по количеству ВИЧ-инфицированных. Это следствие широкого распространения наркотиков и проституции.
…В ЕС считают, что в Москве намеренно драматизируют ситуацию, чтобы заработать очки в глазах россиян. В Москве считают, что Брюссель забюрократизировал проблему, которую при желании давно можно было бы решить.
Мне кажется, что и те, и другие упускают некоторую тонкость. В такой новой и сложной структуре, какой являются расширяющиеся НАТО и Европейский союз, число субъектов Большой политики увеличивается на число стран-кандидатов, а у тех свои старые фобии, неприязни, обиды, и они, обнаружив себя за стеной НАТО, практически ощущают себя не в НАТО, а самим НАТО, свои новые возможности не соразмеряют с новой, непривычной для них ответственностью.
России всегда было проще и понятнее договариваться, спорить, конфликтовать с Великими державами – США, Англией, Францией (не случайно Ширак говорит о том, что требования России справедливы), Германией, странами, привыкшими к грузу мировой или уж, во всяком случае, европейской, региональной ответственности, – чем с малыми… А Европейская политика не размашиста, она вся, как в коммуналке, состоит из клубка слухов, предубеждений, мелкотравчатых обид… Она в ничтожных подробностях.
***
В большой компании и мелкий подголосок может оказаться самой задиристой фигурой, с них-то обычно и начинается, потом подойдут громилы: “Зачем малыша обижаешь?” А у малышей к гигантам генетическая неприязнь – ведь ненароком, по неосторожности раздавить могут. Такое не прощается.
Так что с Евросоюзом придется России непросто. Нужно учиться на равных разговаривать не только с великими, но и с малыми, из которых, как выясняется, Союз в значительной мере и состоит.
***
Калининградские газеты время от времени разражаются сенсационными сообщениями на первых полосах: “Exchange по-русски. Владимир Путин обменял долги на Калининград?” (Хорошо, если вопросительный знак поставят.)
На прошлой неделе (апрель 2002 г.) Владимир Путин в одиннадцатый раз за последние два года встречался с канцлером ФРГ Герхардом Шредером. Встреча закончилась серьезной сенсацией: президент убедил канцлера в том, что долги СССР перед ГДР в объеме 6,4 млрд переводных рублей Россия признает всего в объеме 500 млн евро. По некоторым данным, скидка получена в обмен на обещание постепенно сдвигать с мертвой точки решение проблемы Калининградской области. Газета даже конкретизирует: По предварительным оценкам, немецкие инвестиции в Восточную Пруссию только на первом этапе должны составить около 7 млрд евро. Кроме того, немцы простят долги на сумму 20 млрд евро… В качестве основных этапов “интернационализации” Калининградской области в течение пяти-шести лет называют демилитаризацию региона, введение особого инвестиционного режима, а также программу переселения русского населения… (“Янтарный край”, 23 апреля 2002 г.)
Мечтания! Никто никаких миллиардов для Калининграда не готовит. С трудом верится и в планы германской экспансии. Снова рваться в “коридоры”?
ЕС должен использовать принципиальную готовность российского руководства к диалогу… Это соответствовало бы и интересам Германии, которая по веским причинам избегает обсуждать эти темы с Москвой на двусторонней основе, стремясь согласовывать свою политику в отношении Калининграда с другими заинтересованными странами и затем предлагая ее ЕС13.
Но с другой стороны, иррациональный лозунг возвращения к довоенным границам близок к воплощению… Строится Единая Европа без внутренних границ, и в этой Европе для обновленной Восточной Пруссии место бы нашлось. Но, думаю, вряд ли через Германию. Я не удивился бы, если бы узнал, что в Литве есть люди, мечтающие при определенных обстоятельствах вступить в унию с Калининградской областью… Можно даже предположить, что при определенных обстоятельствах и жителям области такая уния покажется заманчивой.
А как же Россия, в чем ее интересы?
У России как государства есть, разумеется, особые интересы, не тождественные сумме интересов всех или части ее жителей.
Это, прежде всего, вопросы стратегические: безопасность, оборона, границы. Окружение, коммуникации. Порты, выходы к морю.
Я думаю, что Россия еще (в данном случае – правительство, принимающие решения люди и структуры) не осознала в полной мере, для чего ей дана и насколько важна Калининградская область.
В рамках традиционной концепции противостояния Западу ее значение очевидно – с одной стороны, плацдарм, с другой – эксклав. Остров. Изолят. По-военному говоря, котел, ловушка… Это поняли военные, когда вывели отсюда 9/10 вооруженных сил.
Собственно, в любой концепции противостояния, активного и пассивного, но изолированного, России Европе (и НАТО) Калининградская область не имеет будущего. Может быть, только как плацдарм первого удара, как вынесенный глубоко вперед непотопляемый авианосец. Авианосец, может, и непотопляемый, но, как показывает история Кёнигсберга, испепеляемый.
Но значение ее невероятно возрастает, если все-таки поверить в стратегическое и неуклонное сближение России и Европы. В интеграцию, в самых непривычных и неожиданных формах. Тогда действительно экспериментальная площадка, “пилотный регион сотрудничества”, зона отработки самых разных механизмов и схем экономического, политического, психологического, межличностного и культурного взаимодействия.
Пограничный вопрос здесь – не самый трудный. Хотя лично я думаю, что визовый режим (льготный, пригодный к изменению, трансформации, поэтапной либерализации) принципиально предпочтительнее, чем решение, основанное на “коридорах” и запломбированных вагонах.
Другое дело – и тут не могу не согласиться с российскими переговорщиками – вопрос слишком важен и принципиален. Возможно, он определит на годы реальный вектор российско-европейских отношений, и потому необходимо добиваться отдельного, специального соглашения России и ЕС о будущем Калининградской области в связи с расширением Евросоюза.
Это будущее должно быть гарантировано. Может быть, даже и при участии Америки – одного из создателей Потсдамской системы международных отношений.
ПРИНЦИП ЕДИНОГО ПРОСТРАНСТВА
“Я не могу есть эти яйца! они совершенно
разной величины”.
Эркюль Пуаро
Великий сыщик, как истый европеец, сформулировал в этих словах важную особенность Евросоюза – в стремлении унифицировать и универсализировать политику, неспособность учитывать совершенно различные обстоятельства.
Читаю в Интернете…
Обсуждение калининградской проблемы, прошедшее 25 июня на сессии Парламентской ассамблеи и Совета Европы, закончилось безрезультатно. Европейские законодатели не смогли решить, каким образом обеспечить соблюдение прав человека жителям Калининградской области в связи с вступлением Литвы в Евросоюз и НАТО и введением на ее территории Шенгенских виз. Вопрос внесен в повестку дня осенней сессии ПАСЕ.
Литва не возражает против безвизового коридора между Калининградской областью и метрополией, заявил в четверг премьер-министр Литвы Альгирдас Бразаускас. Он отметил, что уже 12 лет россияне пользуются безвизовым режимом, с которым Литва не имеет особых проблем. Однако будущий режим транзитных поездок через Литву больше зависит не от Вильнюса. А от соглашения России и Евросоюза.
На следующий день уточнение: Литва готова предоставить безвизовый коридор жителям Калининградской области, но только в том случае, если это не будет препятствовать ее вступлению в Евросоюз.
Литва при этом, конечно, понимает, что ее членству в ЕС больше всего будет препятствовать неурегулированность ее отношений с Россией.
Еще из Интернета:
Евросоюз не поддерживает предложение России об организации закрытого транспортного железнодорожного коридора через Литву или Польшу в Калининградскую область. Эта идея противоречит основному принципу Евросоюза – принципу единого пространства, а также не отвечает требованиям безопасности, предъявляемым в ЕС. (Интерфакс.)
Здесь-то уж точно может найти коса на камень – потому как “принцип единого пространства”, если иметь в виду идею некоторого комплекса законов, прав и обязанностей (закрепленных, например, в конституциях), равномерно неуклонно и без исключений распространяется на территорию, на которой действует суверенитет страны. Тут строители Евросоюза, как мне кажется, несколько торопятся (или лукавят): ЕС все еще не является сверхгосударством, не имеет Конституции, и страны не передали ему пока основных элементов своего суверенитета. И визы, пусть даже и единого “шенгенского” образца, выдают все-таки консульства стран, а не представительства Еврокомиссии. Евросоюз не страна, а Россия – страна. И целостность страны – аргумент серьезный.
О ГРАНИЦЕ
И ГРАНИЦЕ КОМПРОМИССОВ
Читаю:
“Едва ли даже давление Брюсселя могло бы заставить Польшу и Литву отказаться даже от малой части своих суверенных прав”.
“ЕС пока предлагает облегченный визовый режим, многократные дешевые визы, бесплатные для пенсионеров и учащихся” (сайт ВВС).
Россию настораживает это пока.
Российский президент обеспокоен именно этим. “Нам предлагают те решения, которые, по сути, означают только одно: право россиян на свободное общение со своими родственниками внутри России будет зависеть от решения того или иного государства”.
Президент Путин на встрече с послами в МИДе сказал, что надо четко определиться с “допустимой границей компромиссов”.
Скорее всего, так же думают и в ЕС.
Еврокомиссия впервые вершит столь значительные решения на карте Европы (оказавшись к ним обескураживающе не готова). Это стало возможно только потому, что странам и правительствам оказалось удобно передать в Брюссель, растворить в еврокабинетах свою ответственность. Еще раз подчеркну: до сих пор за всю свою историю Евросоюз не был пока замечен в проведении сколь-нибудь отчетливой, жесткой и последовательной политики. В этот раз, безмятежно расширяясь, ЕС не заметил, как подступился к самому серьезному кризису в своей истории. Потому что аргументы оказались у России весомее, чем у прячущих глаза и ссылающихся на анонимов в Брюсселе политиков. Сама конструкция расширения оказалась – и это очень трудно признать и Брюсселю, и особенно Варшаве и Вильнюсу – под угрозой, именно потому что под угрозой оказался принцип – твоя свобода кончается там, где начинается моя. Все больше людей начинают думать, что Литва, конечно, вольна вступать в любые союзы, пользуясь своей полной суверенностью. Но только передавая (добровольно отказываясь от части суверенитета) визовые вопросы в Брюссель, она сильно ухудшает свои отношения с ближайшим соседом.
***
После каждой встречи в верхах ньюсмейкеры успокаивают общественность.
“После расширения Евросоюза льготный визовый режим должен быть установлен не только для жителей Калининградской области, но и всей России”, – заявил президент Польши Александр Квасневский после встречи с президентом России Владимиром Путиным в Кремле. Истина здесь в том, что Квасневский подтвердил: “Польша введет визовый режим с Россией с 1 июля 2003 года”.
Остроумнее всех сформулировала проблему газета “Хуфвудстадсбладет”, выходящая в Хельсинки на шведском языке; она озадачена парадоксальными, по ее мнению, позициями России и Евросоюза по Калининградской области. По мнению газеты, по существу, эти позиции зеркальны. Сторонам следовало бы поменяться местами. Газета считает, что предложение ЕС о предоставлении многократных виз только повышает риск нелегальной миграции. Коридор – куда более безопасная альтернатива для ЕС. “Сложнее, правда, понять приверженность российской стороны к этой унизительной модели”, – пишет газета (сайт ВВС, 24 июля).
Этому краю, триста лет переходившему из рук в руки, не повезло уже потому, что здесь проходила граница тектоники взаимодействия становящихся великих держав. Великих религий. Православия и католицизма. А потом протестантизма как реформированного западного христианства. И трагедия пруссов, поляков, литовцев, живших здесь, была платой за их возвышение.
Читаешь книгу “Правда о мирных договорах” Ллойд Джорджа, британского премьера в годы Первой мировой войны, и понимаешь, когда и как и завязывались узлы Второй мировой войны, и впервые проступали контуры нынешней Европы.
Вопрос о Польше, писал Ллойд Джордж, представлял особую трудность для союзных государственных деятелей, когда им пришлось определять цели войны. Казалось, нет ничего более ясного, чем необходимость национального освобождения поляков, финнов и других народов, порабощенных и угнетаемых русским царем. Но Россия была союзником…
Большевистская революция и особенно Брестский мир позволили игнорировать российские интересы. Впрочем, еще до конца войны Россия готова была рассматривать вопрос о воссоздании Польского королевства в качестве автономии в составе империи. Но империя рухнула.
В январе 1918 года Ллойд Джордж заявил о принципах мирного урегулирования, которых придерживалась Британия:
Согласие самих управляемых должно было быть положено в основу всех территориальных урегулирований, вытекающих из этой войны14.
…Мирное урегулирование означало освобождение больше 20 миллионов поляков.
Но освобождение Польши – это была цель бесспорная. Споры начинались там, где делили земли. Исконно польские, смешанные, недавно колонизированные, исконно германские… Судьба Восточной Пруссии и Кёнигсберга обсуждалась еще тогда, в девятнадцатом. Поляки предлагали превратить “немецкий островок” в республику со столицей в Кёнигсберге. Самый острый спор был о судьбе Галиции. Поляки хотели получить ее всю – с украинским населением. Пока шла конференция, польские войска занимали Галицию.
Мемуары Ллойд Джорджа сохранили напряженную атмосферу версальского торга.
Ллойд Джордж: Если провести плебисцит по всей Силезии, он даст большинство немцам?
Падеревский: Да, если брать Силезию в целом, она окажется немецкой.
И добавил: Если будет отнято что-нибудь существенное, что уже предоставлено Польше, лично я немедленно выйду в отставку; я не могу вернуться на родину, если будет решено провести плебисцит или существенно изменить территорию, о которой было публично заявлено, что она предоставляется Польше…
Пригрозил: Когда народы теряют веру в своих руководителей, начинаются революции… Они потеряют веру и в вас как в руководителей человечества, и тогда в моей стране произойдет революция.
– Никаких обещаний пока не дано, – отвечал Ллойд Джордж. – Мы сделали только некоторые предложения немцам.
Ллойд Джордж:
– Мы добились свободы для наций, у которых не было на нее ни малейшей надежды. Они получили ее ценой крови итальянцев и французов, англичан и американцев… Когда я вижу, как малые народы, не успевшие еще сами вкусить сладость свободы, уже стараются подчинить себе других, мое сердце преисполняется горечи. Эти народы – большие империалисты, чем Англия или Франция, и уж, конечно, больше, чем Соединенные Штаты…15
Решение Совета четырех о проведении плебисцита польская делегация приняла “с глубоким уважением, но и с глубокой скорбью”.
Их аргументы тоже были серьезны и сегодня могут восприниматься как универсальные возражения против любого судьбоносного плебисцита.
Плебисцит нельзя сравнивать с выборами. Ибо судьба страны решается, может быть, на столетия. Люди будут деморализованы, им будут давать всякие невыполнимые и безрассудные обещания. Если плебисцит не оправдает надежд, это будет ужасное разочарование.15
Читаешь старую книгу о забытом Версальском договоре, и что-то видится похожее в самой философии и психологии сегодняшних европейских переговорщиков.
По Версальскому договору 1919 года Восточная Пруссия становилась плебисцитарной территорией. Иными словами, здесь, когда “победители сочтут это удобным, должно было быть проведено волеизъявление населения, под чьей юрисдикцией оно желает быть”14.
Тогда мало кто из немцев изъявил желание перейти в польское или литовское подданство. Версальский договор устанавливал границы тех округов Восточной Пруссии, в которых должен быть проведен плебисцит с целью решения вопроса о принадлежности Германии или Польше.
Мемель (теперь Клайпеда) был отделен от Германии этим же договором. Передача его Литве произошла позже, лишь в 1923 году.
Данциг объявлялся вольным городом под защитой Лиги Наций, которую еще предстояло создать. (Увы, США не вступили в Лигу Наций. Не ратифицировали Версальский договор, заключив с Германией отдельный договор, и мировая история пошла так, как она пошла.) После Второй мировой ситуация была жестче. Население уже никто не спрашивал. Миллионы людей были переселены решением троих.
* * *
9 октября 1944 года Черчилль прилетел в Москву. В 10 вечера в “атмосфере чрезвычайного доброжелательства” началась встреча со Сталиным, Черчилль позднее вспоминал об этой встрече. Ему показалось возможным разом решить спорные проблемы.
Он написал на четвертушке бумаги пропорцию будущих сфер влияния на Балканах и в Центральной Европе.
Я передал этот листок Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем он взял синий карандаш и, поставив на листе большую птичку, вернул его мне. Для урегулирования этого вопроса потребовалось не больше времени, чем нужно было, чтобы это написать…
Помолчали. Листок лежал посреди стола, Черчилль первый нарушил молчание:
– Не покажется ли несколько циничным, что мы решили вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы походя, экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку.
– Оставьте ее себе, – ответил Сталин.
ОСТАНЕЦ
Нынешний Калининград – это последний, но и самый крупный останец от Тегерано-Ялтинско-Потсдамской мировой системы, просуществовавшей с 1945-го по наши дни. Германия капитулировала. Европа ликовала…
Потсдамская конференция открылась 17 июля 1945 года.
К тому времени после Ялты накопились несогласия. О Кёнигсберге не спорили, это мелочь, а вот западные границы Польши – это другое дело.
ЧЕРЧИЛЛЬ: Сталин отрицал, что он дал полякам особую зону. Он заявил, что Советское правительство не смогло остановить их. Германское население отступало на запад вместе с армией. Оставались только поляки. Советским армиям нужен был кто-то, чтобы управлять их тыловыми районами… Почему не предоставить это полякам?
– Мы должны придерживаться зон, о которых договорились в Ялте, – сказал президент Трумэн.
– В Ялте не было ничего точно определено относительно западной границы, – сказал Сталин. Никто из нас не связан.
“Это была правда”, – пишет Черчилль.
Он встретился с польским премьером Берутом, ставленником Москвы.
Я напомнил Беруту, пишет Черчилль, что не возникало никаких споров относительно передачи Польше Восточной Пруссии южнее и западнее Кёнигсберга, но он настаивал, что Германия, проигравшая войну, утратит всего 18 процентов территории, в то время как Польша лишится 20 процентов…
Я высказался за полную компенсацию его стране. Но предостерег его, что поляки неправы, требуя слишком многого.
На следующий день выборы в Англии привели к падению правительства Черчилля. И к тому, что все осталось так, как осталось.
***
Лукавый спор, когда миллионы квадратных километров заменялись процентами, давно в прошлом… И Польша уже не вассал Москвы, а европейская страна, член НАТО, без пяти минут член Евросоюза и, соответственно, друг и союзник Германии. И редко вспоминают сейчас людей, определивших границы послевоенной Европы.
Советский Союз по решению Потсдамской конференции получал часть Восточной Пруссии с Кёнигсбергом. Другую (большую) часть получала Польша.
В дипломатическом словаре 1950 года (а тогда лишнего не писали) сказано:
“Конференция в принципе согласилась передать Советскому Союзу г. Кёнигсберг с прилегающим районом (гл. VI) и определила вплоть до окончательного решения территориальных вопросов новую советскую границу. Причем президент США и премьер-министр Великобритании заявили, что они поддержат это решение Конференции при предстоящем мирном урегулировании”.
Урегулирование затянулось на полвека. А летом 1946 года была образована Калининградская область как неотъемлемая часть СССР.
С этих земель в 1946–1948 годах было изгнано местное население. О трагедии исхода писали многие. Лучше других – Зигфрит Ленц в “Краеведческом музее”. Писали и не столь искусные в литературе… Сегодня эта тема, еще недавно запретная, остро волнует калининградцев. Восточная Пруссия была заново заселена – в границах Польши – поляками, в Литве – литовцами, в образованной в 1946 году Калининградской области – потерявшими кров русскими, белорусами, украинцами.
Теперь, через пятьдесят семь лет, это органическая и конституционная часть России.
Здесь сегодня живут русские, уже четвертое поколение. Они будут жить здесь всегда, во всяком случае такие изменения бывают только в результате проигранных войн, а Россию никто еще не побеждал.
Сегодня это территория, права России на которую признаны мировым сообществом, и следовательно, признаны права и этого населения.
Интересы этого населения в первую очередь должны быть учтены.
Есть особые интересы России по отношению к Калининградской области. Они должны быть сформулированы. Претензии российской стороны по поводу того, что предполагаемое включение Польши и Литвы в “шенгенское” пространство затронет интересы России, очень серьезные.
Проблемы Калининградской области – чего, к сожалению, в свое время не поняли чиновники ЕС – это очень сложные, чувствительные, болезненные комплексные проблемы, социокультурные, цивилизационные, а не узкополитические и не конъюнктурные.
Решать их сегодня следует, со всей серьезностью изучая весь контекст и прошлых ошибок, и нынешних интересов и проблем.
Решение это может быть многоступенчатым, в чем-то компромиссным, но ни в коем случае не дискриминационным по отношению к России и населению Калининградской области.
Из многих вариантов решения российские участники процесса почему-то упоминают слово “коридор”, которое уж Россию-то никак устроить не может.
“Коридор” – это из прошлого, из эпохи холодных войн, запертых вагонов. Мглистых туманов и окриков часовых.
“Шенгенские” визы для всех россиян, как возмечтал Г.Селезнев, – цель желанная, но нескорая, не завтрашнего и не послезавтрашнего дня. Потому как не реалистичная, а нереалистичная прежде всего потому, что Россия обустроенной и прикрытой границы не имеет, а завести ее – дело долгое и дорогое. И российские паспорта пока еще слишком легко получить…
Так каков же путь, в каком направлении следовало бы его искать?
Если отвлечься от всяких маневров, взаимных выпадов и демонстраций, то, скорее всего, вопрос этот будет решен компромиссно, без нажима. И вероятно, поэтапно, неэффектно, скучно и неприметно.
Люди будут ездить, поезда будут ходить, трубопроводы будут работать, а все остальное согласуют чиновники.
Ссылка на то, что 50 стран мира имеют в ЕС безвизовый статус, не работает, потому что это решают они. А не мы. Кому хотят, тому и предоставляют. Гондурасу предоставляют, а нам нет. Правительства европейских стран ни за что не захотят перекладывать на себя проблемы наших границ, наших транзитов с юга, наших собственных беженцев, пенсионеров и прочих. Они этого боятся как черт ладана.
Но вот чего мы можем и должны требовать (и кажется, наши власти это понимают) – это внятно объяснять, что расширение ЕС, применение их внутренних стандартных процедур приемлемо и законно до тех пор, пока не затрагивает третьих стран, т.е. России.
Право полномасштабного литовского членства в ЕС (впрочем, думаю, без большого успеха) может быть оспорено Россией даже и в Международном суде, если от этого членства и связанных с ним обязательств пострадают внутрироссийские интересы.
Я думаю, литовцы это понимают лучше всех и готовы были бы к компромиссу, но ссылаются на строгих ЕСовских чиновников, которые отфутболивают наших ссылкой на “общие правила”.
Но при всем уважении к правилам, случай тут совершенно особый, могущий надолго и катастрофично испортить отношения России и ЕС. России и ее соседей.
Скорее всего, визы будут, и довольно долго. Но ЕС должен пройти свою часть пути в деле приспособления ежедневно отстающей от соседей Калининградской области к стандартам жизни Евросоюза. Ссылки на то, что не предусмотрено помогать нечленам и некандидатам, – неубедительны, поскольку если вы хотите интегрировать Литву, нужно развивать и Калининград, подтверждая всеми способами его неотъемлемость от России.
Нужны широкие и уходящие в будущее доброжелательные – вот ключевое слово – решения, из которых и будет произрастать добро.
В калининградских вузах сейчас в основном учатся местные.
Это дает психологическое ощущение острова. В 1717 году здесь учились студенты со всей Европы и даже было 33 студента из России.
С другой стороны, Калининград не более оторван от Москвы, а может, и менее, чем какой-нибудь Тамбов, где тоже студенты все больше свои, местные. Калининград даже избалован последние годы вниманием, визитами самых видных персон российской и европейской политики.
Области явно нужно больше свободы в его взаимоотношениях с Европой, во всяком случае с соседями. Здесь вырисовываются проблемы конституционные и прецедентные, почти неразрешимые, но такой регион у нас один, и статус его явно нуждается в большей привязке к реальности.
В Калининграде то мечтают о каком-то республиканском статусе, на манер татарского, то говорят о прямом президентском правлении (плохо понимая, что это реально такое), то пишут о необходимости ввести в правительстве РФ должность вице-премьера по Калининградской области и соответственно подчинить область этому назначенному Большому чиновнику.
Между тем, можно увидеть вектор логического движения к большей самостоятельности региона. В свое время Британия пошла на предоставление все большей самостоятельности своим доминионам. И они в двух мировых войнах по собственной воле сражались на ее стороне. России область необходима по нескольким причинам. Первая и главная – стратегическая, но не военно-стратегическая (хотя и не без этой составляющей). Калининградская область – самый западный плацдарм России (в том числе и в военном плане, разумеется). Россия ни на кого нападать не собирается, но и вытеснять себя из Европы, из Балтики она не может позволить – тысячелетний вектор русского движения шел сюда, через море крови и битв.
Одного Петербурга России на Балтике опасно мало, по соображениям и политическим, и экономическим, и торговым, и не в последнюю голову – психологическим.
Россия есть страна европейская, и Калининград, который ближе к Брюсселю, чем к Берлину, поможет нам к нему приблизиться.
ОБРАЗ ЖЕЛАЕМОГО БУДУЩЕГО
Представить этот образ вполне возможно, если захотеть услышать, чего хотят калининградцы, если понять, что нужно сейчас России на самом западном ее острове.
Калининград – как аппендицит. Пока все в норме, он не заметен, а воспалившись, станет кризисной точкой. Для европейски ориентированной России он действительно может стать “пилотным регионом”, если только в это бессмысленное пока понятие вложить реальное содержание: первая зона постоянного интенсивного экономического, политического и культурного взаимодействия.
Это уже делают люди. И им надо помогать, а не мешать. Еврофакультет в Калининградском университете приближает его к “Новой Альбертине”, общий колледж Ольштынского и Калининградского университетов на границе, в Браневе, делает культурное взаимодействие принципиально постоянным, сотни кафе и ресторанчиков, сервисов и фирм, филиалов банков и коммуникационных узлов предполагают востребованность выпускников еврофакультетов. Не забудем “Ганзейский” приморский маршрут Трансъевропейского шоссе, европейский аэропорт, который надо построить, новую ТЭЦ (первый блок войдет в строй в 2003 году), паромную систему для связи с европейскими портами и Санкт-Петербургом и, наконец, что это последняя огромная незадействованная рекреационная зона на Балтике.
Прежде придется привести в порядок экологию и создать инфраструктуру туризма. Уже только эта программа на много лет и несколько миллиардов евро.
Кристофер Паттен в шутку говорил о 5 миллионах китайцев, необходимых для превращения Калининграда в балтийский Гонконг. Польский президент Александр Квасневский беспокоился, что, если льготный режим транзита сохранится, население области вырастет на 4 миллиона человек. Забавно, что цифры получились близкие.
Сегодня население Калининградской области недотягивает до миллиона человек. При не самой благоприятной для развития демографической структуре.
Что здесь будет развиваться? Об этом говорили мне калининградские депутаты, администраторы и бизнесмены.
Я думаю, что на первых порах (лет пять-семь) продолжатся современные тенденции. Сборочные заводы (такие, как БМВ), производство комплектующих и проч. В дальнейшем область может стать серьезным транзитным распределяющим узлом Восток–Запад, имея в виду и потоки товаров с Дальнего Востока, из Кореи и Китая. И такова реальность – и людей. Рост наркобизнеса в регионе лишь показывает, что наркодельцы раньше других видят преимущества региона.
Европейский почтамт. Узел, сортировка, расфасовка. Рассылка по Европе – пользуясь близостью к европейским столицам. Но для этого надо снять заторы на границах.
Нужно улучшить железнодорожные ветки, автомагистрали, мосты, соорудить склады и сопряженные с ними автопричалы, таможенные терминалы и пограничные переходы.
Аналитики утверждают: крупный Европейский телекоммуникационный узел может быть размещен здесь – нужно лишь создать благоприятный правовой режим для размещения здесь ТВ, радиостанций, ММДС, сотовой связи.
Наконец – типографское дело. Печатание тиражей газет и еженедельников, рекламы и книг. Только расчистить завалы – и деньги потекут сюда. По крайней мере до тех пор, пока существует такая огромная разница пограничных потенциалов в уровне жизни, заработной плате.
Среднемесячная зарплата здесь (1999 г.) 55,4 доллара в месяц (в России в среднем 64,3). А в Литве – 280, в Польше – 430, в Германии – больше 1000. При том что тарифы на электроэнергию для промышленности здесь в пять раз ниже, чем в Литве. В два раза ниже, чем в Польше16.
При такой огромной разности потенциалов искрить должно по всей границе. Пока не искрит, потому что бюрократами проложены надежнейшие изоляторы – коррупция. Придирки. Очереди на границах, мутные правила вывоза прибыли…
Какие деньги придут сюда в первую очередь?
В Калининграде ждут в первую очередь русские деньги, осевшие в Европе и офшорах. Возможно, им надо дать амнистию, очистить здесь, не сразу пуская в материнскую Россию…
Во-вторых, деньги бизнесменов Польши и Прибалтики (в первую очередь Литвы), которые ищут масштабного приложения сил и которых не устраивает местная норма прибыли.
В-третьих, деньги российских регионов, ищущих выход в Европу, отсюда они должны начинать свою многотрудную борьбу за европейские рынки.
В-четвертых, деньги Европы, в том числе и деньги европейских программ, за которые стоит побороться.
В-пятых, не будем забывать о глобализации и лозунге балтийского Гонконга; сюда уже стремились южнокорейские бизнесмены, собственный кризис их отправил домой, но кризисы проходят…
Наконец, нельзя недооценивать рекреационный потенциал Калининградской области, Балтийского побережья, абсолютно уникальной и нетронутой Куршской косы, Куршского залива, каналов. Плавней… Туристская, рекреационная емкость этого при благоприятных обстоятельствах солидна. Но нужно смело идти на представление иностранному бизнесу (в том числе мелкому и среднему) права покупки недвижимости и земли.
Въезд сюда на жительство должен быть свободным, говорили мои собеседники, но регулируемым и, возможно, квотированным, в согласии с договором о Калининградской области и федеральным законом о ней же. Если предположить инвестиционный и экономический бум в области – ей нужен совсем иной динамизм.
***
После бессонной ночи придумалось мне вдогонку сказанному:
И древний университет, и традиции, вызывающие благоговение, и исполненные достоинства ритуалы, и блестящая плеяда профессоров, составивших честь немецкой и мировой науки, и всесокрушающий Кант!
И еще – счастливая родина марципанов, благовоспитанный, мрачновато- добропорядочный, обстоятельный Кёнигсберг, где в садах играет позапрошлогодняя музыка европейских столиц, а кондуктор в трамвае здоровается со всеми пассажирами.
Кёнигсберг, первая в мире столица протестантского государства, в которую превратился (может, первая насмешка судьбы?) грозный католический орден, ставший здесь охранителем веры на границе католического мира у польско-литовских границ и переродившийся настолько, что даже Великий Магистр пожелал стать светским наследственным герцогом.
И после блестящего Альбрехта и всего, что было потом, после всего этого – рыжая униформа на улицах и пауки на рукавах и вульгарное “хайль”.
Не варвары с Востока затопили, поглотили этот мир, этот остров цивилизации.
Это он сам определял свою судьбу, голосуя за юркого южанина с фальцетом. Город сначала сам предал себя, отказавшись от себя, аплодируя гаулейтеру Восточной Пруссии Эриху Коху, вещавшему:
“Либеральное образование сильно переоценивалось. Здравый смысл важнее, чем всякое знание наук, а железная воля сильнее всякого умствования!”
Не русские начали волну переименований – площадь и проспект Адольфа Гитлера, штрассе Германа Геринга. Кёнингштрассе стала СА-штрассе в честь штурмовиков…
Ничтожество гаулейтера лишь предвещало ничтожество будущего секретаря обкома.
Катастрофой были не налеты 1944-го и не осада 1945-го. Это была лишь сюжетно неизбежная и ожидаемая развязка.
Катастрофой было голосование 1933-го и лидирующее место Восточной Пруссии по отдавшим голоса за нацистов. Это многие понимали, исход начался в 33-м. Томас Манн больше сюда не приезжал.
Теперь, когда в Германии многие говорят, что устали от бремени вины, что нынешнее поколение уже не виновато, когда все так изменилось в Германии и Европе, и Германия уже другая, и ее уже не боятся соседи, Калининград и его окрестности остались последним в Европе памятником – и музеем – той эпохи безжалостного противостояния и всеобщей вины уже ушедших поколений немцев, русских, поляков, англичан, литовцев…
Из ста муравьев не сложить кошку.
Европа останется собранием маленьких стран, прижавшихся к теплым телам больших и сильных, если не захочет понять, что вызов, загадка Калининграда гораздо серьезнее, чем хочется думать, что она метафизическая по своей природе, уходя в бездну истории и тоннель будущего.
И Россия останется одиноким и даже нелепым витязем печального, скажу я, образа, если не найдет своего места в создающемся устройстве Европы и, разумеется, мира.
За сим нужно обсуждать много конкретных подробностей (пункты установлений). Стандарты. Проценты. Частоту тока и ширину колеи. Ставки и нормы, гарантии и санкции. Но прежде всего – на все нужна добрая воля.
Европейцы, пожелавшие стать не скромными и благополучными жителями своих уютных стран, а членами Большой Европы, с этим новым окрепшим в голосе металлом, когда-нибудь поймут, что вызов Калининграда, все эти неприятности, связанные с этим раскуроченным, обветшалым и неуютным местом, – вызов не только России, но Европе, самой сути ее целеполагания.
И как мелко и пошло обсуждаются и сталкиваются позиции лидеров на этом метафизическом пространстве! Смешно сказать: визы, коридоры, шлагбаумы, справки.
(Но они отвечают, пожав плечами: “Мелко и пошло? Да вся ваша метафизика сводится к банальному “Дайте денег!””)
Нет, в том-то и дело, что не сводится.
Калининград, русский остров в Евросоюзе, не для того тут стоит, чтобы быть задворками отвернувшихся друг от друга дворов.
Ведь Европа сейчас другая, чем во времена Черчилля, Рузвельта и Сталина, перекраивавших ее карту с цинической простотой, но хоть не без исторического воображения…
Другая? Мы хотим так думать, не видеть за блеском новых фасадов совсем не блестящего старого. Старых фобий, предубеждений, высокомерия, комплексов, обид, эгоизма.
Но как-то мне сказали: ведь и Гитлер в некотором смысле “строил” Единую Европу. Просто это был другой, альтернативный проект, построенный на грубом насилии и наглости и потому проигравший вчистую.
Калининградский фантом не должен провоцировать Европу на действия по чуждому ей и проигравшему сценарию бесцеремонности силы.
К КАНТУ
Вернемся напоследок к Канту. Кант успокаивает и направляет думать.
Завораживающе говорил о Канте Мераб Мамардашвили:
– На мысль тоже распространяются законы жизни. Для многих вещей нужно быть живым. Если мы живы, то жив и Кант, и наоборот, если Кант для нас жив, тогда живы и мы.
Здесь попробую нащупать очень важное. То, что я сам чувствовал там, у Stoa Kantiana, и в связи со всей этой загадкой Калинина града.
– Он с удивлением и недоумением смотрит вокруг себя на людей (кажется даже, что он и нас видит), которые хотели бы, чтобы Бог был в мире сам собой, независимо от их нравственного усилия и от выполнения ими движения по траектории вяжущей силы самопознания (но ведь тогда человек не нужен, не нужно все человечество! – догадываюсь со сладким ужасом соучастия. – В.Я.).
– Он видит, что эти люди хотели бы, чтобы мир был устроен до них, без них и после них так же надежно, и не понимает, как такое вообще можно предполагать, как можно прибегать к образу Бога в смысле такого устройства мира. Ведь Я, движущееся по траектории вяжущей силы самопознания, есть элемент в мире, без которого этого мира не было бы…17
Кант подсказывает: это вы должны и можете устроить будущее этого края. Должны договориться и понять друг друга.
Август 2002
- Этот материал написан мною, и ответственность за него несу я один. Но в материал так или иначе вошли мои разговоры с губернатором Владимиром Егоровым, ректором Калининградского университета Андреем Клемишевым, профессором Геннадием Федоровым, председателем областной Думы Владимиром Никитиным, депутатом Самуилом Гинзбургом, калининградскими предпринимателями, краеведами и журналистами. А также откровенные и обстоятельные беседы с Егором Гайдаром, Владимиром Мау, послом Евросоюза Ричардом Райтом, послом Великобритании Родериком Лайном, британским министром Дэвидом Гауэном, дипломатами Швеции, Норвегии, Финляндии, Литвы, ректорами и профессорами университетов Польши, Финляндии, Литвы и Латвии и со многими другими не названными здесь людьми, которым я глубоко благодарен за помощь. Я также попытался учесть материалы конференций и “круглых столов” (в особенности материалы комитета “Россия в Объединенной Европе”).
- 1 Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1998. Т. 5. С. 252.
- 2 Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1998. Т. 5. С. 253.
- 3 Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1998. Т. 6. С. 33.
- * Лавринович К. С. 172. Сн. 16. Т. 1. С. 126. Кант. Соч.: В 6 т.
- 4 Костяшов Ю., Кретинин Г. Россияне в Восточной Пруссии // Ч. 2. “Дневники, письма, записки, воспоминания”. Калининград, 2000. С. 82.
- 5 Альбрехт Дитмар. Пути в Сарматию. Десять дней в стране пруссов. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 103.
- 6 Лавринович К. “Альбертина”: Очерки истории Кёнигсбергского университета. Калининград: Кн. изд-во, 1995. С. 157.
- 7 Там же. С. 174.
- 8 Мамардашвили Мераб. Кантианские вариации. М.: Аграф, 2002. С. 21–22.
- 9 Альбрехт Дитмар. Указ. соч. С. 137.
- 10 Клемешев А., Козлов С., Федоров Г. Остров сотрудничества. Калининград: Изд-во КГУ, 2002. С. 62–63.
- 11 Костяшов Ю., Кретинин Г. Указ. соч. С. 232.
- 12 Там же. С. 237.
- 13(Хайнц Тиммерманн. “Калининград как пилотный регион для формирования партнерства между ЕС и Россией”. – Брошюра, изданная комитетом “Россия в Объединенной Европе”. М., 2002. С. 9.
- 14 Ллойд Джордж. Правда о мирных договорах. 1957. Т. 2. С. 173.
- 15 Там же. С. 1.
- 16 Кузнецова О., Мау В. Калининградская область “от непотопляемого авианосца к непотопляемому сборочному цеху” // Брошюра комитета “Россия в Объединенной Европе”. М., 2002.
- 17 Мамардашвили Мераб. Указ. соч. С. 15.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Прямая речь.
Из блокнота.
Андрей Клемишев, ректор Калининградского университета:
– Я скептически смотрю на наше будущее. У нас переселенческий регион, неблагоприятная демография, слабый интеллектуальный потенциал и низкий уровень самосознания.
Никто у нас не хочет никаких европейских стандартов. Ни в жизни, ни в промышленности, ни в управлении, ни в правоприменении.
Наши люди живут тем, что есть, и это их устраивает.
Ведь на самом деле – посмотрите на улицу, все на иномарках; реальные доходы выше средних по России, чтоб там ни твердила статистика. Здесь процветает теневая экономика. Люди живут своей жизнью.
Пограничные переходы и университетские реформы не сломают бизнес и жизнь.
Я часто думаю: где субъект изменений? Кто эти люди?
При всем этом цепком приспособлении к обстоятельствам у нас мощнейшая ИНЕРЦИЯ. Признаемся, у нас все еще советское образование и целый спектр квази-изменений.
Когда уйдет нынешнее, уже немолодое поколение преподавателей, вся система образования рухнет…
Большим оптимистом выступает председатель областной Думы адвокат Владимир Анатольевич Никитин, молодой (хотя депутат всех трех созывов) убежденный либерал-западник и член партии СПС. Он считает калининградскую Думу самой продвинутой в России. Из тридцати двух депутатов всего один коммунист.
В Думе три доктора наук, среди них первый глава области профессор Юрий Маточкин, пользующийся всеобщим уважением.
Если рассматривать областную Думу в целом, ее можно считать конструктивной и лояльной и Москве, и нынешнему губернатору. Но лишь потому, что депутаты считают, что основные интересы понимаются похоже.
Тем не менее, депутаты скептически относятся к хлопотам Москвы. Считая, что интересы области и ее жителей Москва всерьез отстаивать перед ЕС не будет. Что области самой надо отстаивать свое место в Европе по принципу “спасение утопающих”…
Депутаты жаждут большей самостоятельности для области, большей ответственности, вполне, впрочем, реалистично оценивая способности и моральные качества руководящих кадров.
***
Профессор Э.Антола из финского университета в Турку известен как автор концепции “Cеверного измерения”, многофакторной международной программы взаимодействия и помощи ЕС северным странам.
Рассматривает Калининградскую область как одно из ключевых мест для изучения проблем и перспектив европейской безопасности.
Мне кажется, говорит профессор, что политическое единство и воля все-таки будут больше свойственны механизмам НАТО, чем механизмам ЕС.
Однако новые границы ЕС нуждаются в защите. Нуждается в защите и экономическая безопасность новых членов. Но новые границы – это новые ландшафты, это совсем новые вызовы, многих из которых мы еще не осознали.
Калининград один из таких вызовов.
Все проблемы можно разделить на два блока. В первом останутся внутренние проблемы ЕС и отношения правительств к ним. В том числе проблема энергоресурсов…
А во втором блоке – все, что связано с Россией. По сути дела, единственной серьезной внешней проблемой ЕС остается Россия.
По мнению профессора Антолы, проблемы безопасности еще долго будут доминировать, именно из них будут исходить правительства и структуры ЕС в отношениях с Россией. Антола считает, что складывается новая мозаика, в которой трудно разобраться. Возможно, и Калининград будет задействован.
Во всяком случае, ЕС очень озабочен складывающейся здесь ситуацией и тенденциями.
Мы бы хотели, чтобы проблемы обсуждались…
Факт состоит в том, что ЕС расширяется, Россия встречается на своих границах с очень мощным партнером. Поэтому, вероятно, отношения НАТО и России будут развиваться, может, даже более быстрыми темпами, чем ЕС и России.
Может ли Калининград быть активным участником довольно богатой программы “Северное измерение” в нынешней ситуации, извне ЕС?
Профессор довольно скептичен и не видит близких реальных больших перспектив, которые бы всерьез изменили ситуацию. Европа занята собой, смотрит внутрь своих границ, готовится переваривать новых членов.
Профессор озабочен. Между тем, на фоне расширения в Европе происходят тревожные процессы. Повсеместно растет национализм (в Италии, Голландии, Франции, Австрии… Германии).
Правда состоит в том, что при демократическом устройстве Европы лидеры будут оглядываться на избирателей через правое плечо.
Вряд ли европейский избиратель будет подгонять их помогать Калининграду.
***
Профессор Островский из Польши. Был представителем Польши в Совете Европы. Член многих европейских комиссий и правлений по образованию. Влиятельный, знающий и очень умный человек. В беседе с ним мы провели несколько часов.
Он хорошо объяснил мне и другим то, что у нас плохо понимается, – разницу между различными европейскими институциями и структурами.
Между Советом Европы, например, и ЕС.
Профессор Островский работает в комитете по науке и образованию. В нем два члена от каждого государства-члена Совета. Одного назначает правительство, второго избирает академическое сообщество.
Профессор Островский считает, что каждая страна сама ответственна за свою систему образования, тем более неуместно говорить о каких-то международных да и государственных стандартах. В образовании, науке нет места стандартам. Это процесс очень личностный, творческий и неформальный. Однако есть нечто – уровни, результаты, качество, имена, репутация, традиции. Успешность тех или иных университетов… Практика сама вводит некоторые общие параметры, разумеется, без официального закрепления их как стандартов. Они тем более необязательны для стран.
Университеты из замкнутых средневековых корпораций превращаются в открытые образовательные системы и открывают обществу будущее…
На встрече у губернатора Владимира Егорова профессор Гурецкий, сосед, ректор крупного университета в Ольштыне, представлял новый общий проект двух университетов Ольштынского и Калининградского. Будет совместный польско-российский колледж на границе, в Браневе.
Деньги на него должны дать региональные власти, город Бранев выделяет два больших отреставрированных старинных здания в центре. Студенты будут из Польши и из России, в первую очередь из Калининградской области. Преподаватели – из Ольштына и Калининграда (они и сегодня уже каждую неделю ездят друг к другу читать лекции).
***
Губернатор Владимир Григорьевич Егоров рассказывал о своей поездке в Брюссель вместе с премьером Касьяновым, о переговорах с Романо Проди и Кристофером Паттеном. О подвижках в экономических вопросах (в основном в энергетике), о возможных взаимных компромиссах…
Идет спокойный рассказ, и тут адмирал взрывается – настолько для него вопрос этот “накипел”.
Говорит – как рубит: вступление Польши и Литвы в ЕС не должно ухудшить, а должно улучшить жизнь и положение Калининградской области, это историческая задача Европы, ее долг!
Егоров убежден: вопрос серьезный и решается навсегда.