Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 16, 2003
Ягодинцева Нина Александровна родилась в 1962 в Магнитогорске. Закончила Литературный институт им. А. М. Горького. Автор 5 поэтических книг: «Идущий ночью» (ЮУКИ, 1991), «Перед небом» («Форум-издат», 1992), «Амариллис» (ТОО «Лад», ТОО «Версия», 1997), «На высоте метели» (ЧП Т. И. Лурье, 2000), «Теченье донных трав» («Библиотека А. Миллера», 2002) и многочисленных поэтических публикаций в литературных журналах, альманахах и коллективных сборниках. Участница «Антологии современной уральской поэзии» (Фонд «Галерея», Челябинск, 1996). Живет в Челябинске.
* * * (1999) Если ткань собирается в складки небрежно и нежно, Возвращается море к усталым стопам неизбежно, Омывается пыль, растворяется боль и измена, И душа возвращается в тело из вечного плена: Проплывает по жилам, как снег проплывает по рекам, Вырывается в свет, благодарная дрогнувшим векам, Проникает в уста золотистой пыльцой винограда, Перед небом чиста и земному младенчеству рада. От нежданной печали робея и сладко немея, Окликает по имени дерево, птицу и змея И глядит на ладони, ещё не успев испугаться: Дикий мед проступает на кончиках дрогнувших пальцев. * * * (1999) Когда в распахнутый закат, В Господень улей Два белых ангела летят В тревожном гуле, Глубоко в небе выводя Две параллели: Финал растраченного дня, Конец апреля, - Тысячелетняя тоска Любви и света Бьёт прямо в сердце, как река - О парапеты. Венецианская вода Бессмертной жажды Нам отвечает: никогда! - На все "однажды..." И сердце плещется не в такт - Ладони ранит, И всё обманчиво, да так, Что не обманет. * * * (1999) Я говорю: печаль мудра, - Ещё не зная, так ли это. Метелей дикая орда Захлёстывает чашу света. Стоят такие холода, Что воздух бьётся, стекленея. Я говорю: печаль добра, - И согреваюсь вместе с нею. И сонным полнится теплом Мой дом у края Ойкумены, И оседают за стеклом Седые хлопья звездной пены. Свеча до самого утра - Маяк для скудного рассвета. Я говорю: печаль мудра, - Ещё не зная, так ли это... * * * (1999) Город прячет влюблённых, как мальчик птенцов на груди, Под зелёной фланелью неловко рукой прижимая, В первый раз по тревожному шелесту крыл понимая, Сколько грозного неба ему предстоит впереди. Город прячет влюблённых. Молочный младенческий пот, Сладковатая пыль разогретого солнцем июня... Им тепло и темно, и, холодную бездну минуя, Воробьиный Господь принимает их первый полёт. Мальчик прячет птенцов и не знает, что будет сейчас - Мама машет в окно, мячик солнца уже на излёте. Остывающий двор в розоватой плывет позолоте. Три младенческих сердца под смуглой ладошкой стучат... * * * (1999) Зима стояла у киоска, У самых нежных хризантем, И капли голубого воска Стекали вдоль стеклянных стен. Угрюмый город спал, неприбран, И ты сказал: "Душа болит..." Цветам, как будто странным рыбам, Был свет до краешка налит. Они плескались, лепетали И вглядывались в полумглу, Растрёпанными лепестками Распластываясь по стеклу. И, позабыв свою работу, На низком стуле у окна Цветочница читала что-то, Как смерть, наивна и юна. * * * (1999) Гора стекает вниз. Под плитами базальта Томится тишина. И вечность, что была обещана назавтра, Сегодня сочтена. По каменным ручьям, по грозным гулким рекам - Тома тяжёлых скал, Как будто свой архив Господь-библиотекарь, Спеша, перемешал. Средь эпосов долин и грозовых риторик С закладками цветов Он ищет, торопясь, давно забытый томик Своих стихов. Куда бежать воде? Куда векам стремиться И нам держать свой путь? Мы отыскали том, но каменной страницы Нам не перевернуть. Музыка (2000) 1 У сердца сотня сторожей, Вооружённых чем попало. Но сердце музыка украла Из-за решёток и ножей. Мир полон музыки! Игра Свободно сочетает ноты. Её прозрачные тенёты Ведут движение пера. Я стала лёгкой, словно пух, Чтоб легче проходить по краю, Не умирая, но играя, На звон настраивая слух. 2 В зелёном зеркальце пруда Себя разглядывает небо. Глубинных трав шелковый невод Колышет сонная вода. Что ловят в эти невода? Что прячут, стебли заплетая? Кувшинка дремлет золотая, Не просыпаясь никогда. Над нею облако скользнёт - Ей тоже облако приснится. Но заблудившаяся птица В зелёном небе канет влёт, Не потревожив ни волны, Не смешивая отраженье - Как будто с самого рожденья Была не с этой стороны, Как будто ей одной дано Летать из мира в мир без правил, И для неё Господь оставил Всегда раскрытое окно. Баллада о пяти ангелах (2000) Диме Прокопьеву Один, воздев крыла, стоял в проёме, Не знаю я - оконном ли, дверном, И я спросила: там, в краю ином, Когда вам горько, вы о чём поёте? Тогда другой поднёс ко рту свирель - И стало тихо. Полнясь тишиною, Глотая свет пробоиной дверною - Или оконной - стал мой дом светлей. А третий ангел подобрал перо И плавно вывел линии кривые На воске пустоты. И я впервые Увидела весь замысел. Хитро- Сплетение пустот и плотных тел Мне подсказало: легче, а не выше! Соседний дом дождю подставил крышу. Четвёртый ангел на краю сидел. И то ли был он неприметно мал, То ли ненастью вешнему прозрачен, Едва-едва дождинками означен, Он Книгу Неизбежностей читал. А пятый ангел - девочка. Она, В тяжёлых складках платья руки пряча, Не плакала уже, но эхо плача Вокруг неё хранила тишина. О Господи, ведь Ты послал детей Спасать меня из гиблой круговерти! И если я подумала о смерти, То это было: Боже, не теперь! * * * (2002) Время ли ветром проходит сквозь сердце, Воли ища - Только пыльца серебристая сеется С крыльев плаща. Не отнимай, что судьбою не взято - Малую часть! Не наглядеться не то что на завтра - И на сейчас. Кажется, свет, что собрали по капле, Весь пролился. Кажется, сон. А спохватишься: так ли? - Всюду пыльца. Только душа со своею тоскою В оба крыла - Знает ведь, знает, что это такое,- И солгала... В Лето Господне, в туманное лето Жизни земной Ей всё равно - тот ли век, или этот, Или иной. * * * (2002) Николаю Якшину, с любовью "Мы жили в палатке..." Игра никогда не начнётся сначала. Нам было так трудно, нас было так мало - Но сонного утра туманная гладь Опять расступалась пред нами: играть. Лихая забава: со смертью - навскидку! Мы все предпочли недостаток избытку, Чтоб нечего было в груди избывать, Когда настигает пора забывать. Игра никогда не начнётся по новой: Мир шит окровавленной ниткой суровой, И каждый шажок - от стежка до стежка - Царапает ласково исподтишка. Харон отдыхает: водою забвенья Мы были умыты за миг до рожденья, И светят нам в спины не рай и не ад, А белые лампы родильных палат. С начала игра никогда не начнётся: Убитый, влюблённый, хмельной - не очнётся. Харон отдыхает: мы помним о том, Что с нами случилось сейчас и потом. Всей бездною выбора: быть ли нам, или...- Мы пели, рыдали, клялись и любили, И всё это будет звенеть у виска: Сначала игра не начнётся - пока Мы живы, мы умерли, мы позабыты, Над нами лежат вековые граниты, Под нами летят и летят облака... Сначала игра не начнётся - пока Не кончатся буквы у Господа Бога, Пока нас не станет обманчиво много, Пока мы не скажем друг другу: пора! - Тогда и начнётся другая игра. Ева (2000) Когда Господь опять листал Альбом творенья, Любимый мой, ты сладко спал Под райской сенью. Пока Господь меня лепил, Дыханьем грея, Уже твой сон неясный был Тоской моею: Струился он полётом рук, Изгибом тела... Ты помнишь, всё цвело вокруг, Когда я пела! Мы изгнаны. Наш мир свиреп. И что мы можем? Но я по-прежнему свирель С дыханьем Божьим. Сон о смерти (2002) Город рухнул на дно зимы. Но даже на жгучем морозе мы Ладонью греем ладонь, и рядом, Цветущим снегом, уснувшим садом, Сминая сугробов сырую вату, Из декабря мы выходим к марту. Весна отвечает любой примете. Последний снег - это сон о смерти: Такой же мгновенный, прозрачный, влажный, Наивный, как юный цветок бумажный, И падает так же - почти отвесно - Из бездны в бездну. А помнишь, как поздно в раю светало? Листва собиралась и улетала На юг. Но с нами остались птицы, Привыкшие в этой листве гнездиться, И первый снег снизошёл за полночь, Когда? - уже и число не вспомнишь, И так ли наивно, прозрачно, влажно - Теперь неважно. Важно, что сохранила память Желанье летать и уменье падать, И то мгновенье потери веса, Когда взмываешь, как снег из леса, До самого неба - и даже выше - Откуда вышел. * * * (2002) Пасхальный сухарик, посыпанный сахарной крошкой, Растаял во рту... О, как соблазнительно боязно хоть понарошку Взглянуть за черту, Где небо сливается с небом, и сливочный запах, И вербная пыль... И самых любимых не вспомнишь, и самых-пресамых Ты тоже забыл... Там свечка горела, иконка в тяжёлом окладе Стояла за ней. И дед белокурые волосы бережно гладил: Не бойся огней! Там бабка кормила блинами, гадала на картах, Вязала носки... И взрослое время на бурных своих перекатах Сжимало виски. Ты вырос, хранимый скупою крестьянской заботой, Но праздник не скуп: Пасхальный сухарик со сладкой своей позолотой Раскрошен у губ. И благовест сердце качает, как будто младенца, И сердце молчит, И чьи-то глаза всё пытаются в небо вглядеться Сквозь пламя свечи. За памятью память, за волнами тёмные волны - Вселенский прибой. И любишь невольно, и всё забываешь невольно, И небо с тобой. * * * (2000) В России надо жить бездомно и смиренно. Не стоит наживать ни золота, ни тлена - Ни счастье, ни беда тебя не оправдают, Дворец или тюрьма - никто не угадает. В России надо жить не хлебом и не словом, А запахом лесов - берёзовым, сосновым, Беседовать с водой, скитаться с облаками И грозы принимать раскрытыми руками. Нам родина страшна, как страшен сон из детства. Мы рождены в луну, как в зеркало, глядеться, И узнавать черты, и вчитываться в знаки, И сердце доверять ворованной бумаге. В России надо жить. В её садах весенних. В России надо жить! Ей нужен собеседник. Великая страна, юдоль твоя земная, Скитается в веках, сама себя не зная... * * * (2002) Гомер был слеп - многоочито небо. И этого довольно, чтобы петь: Тугие волны, ветреная нега, Гекзаметра надломленная плеть - Гомер был слеп. В лучах его видений Скитаться будут путники, пока Господь не обошёл своих владений, Не сжал серпом дозревшие века. От золотистых солнечных жаровен Восходит звон, прозрачен и жесток: Гомер был слеп, и слог его - неровен, Но нам остался воздух между строк. Он серебрится инеем и плачем, Летит седой волной - и в свой черёд Родное небо, ставшее незрячим, Нас только по молчанью узнает. * * * (2002) Едва отхлынут холода, На берег оттепели вынесен, Останется прекрасный вымысел О гулком времени, когда, О воздух каменный искря, Россия падала, как колокол, И мы тепла искали зря, Облиты насмерть медным холодом: Сума, тюрьма и синема На перепутье обозначены. А что поделаешь - зима Всегда по снегу чертит начерно. От огонька до огонька - Звезда ли там, или пожарище - Живи, прошу! Люби, пожалуйста! Храни меня издалека. * * * (2000) В.Ч. Счастлив, покуда пьёшь, но только губы отнял - И судорога жажды пересечет гортань, И воздух станет злым, назойливым и плотным, Как занавес, укрывший последнюю из тайн. Счастлив, покуда пьёшь, но тьма на дне стакана, На дне любого сна, на дне любого дня, И смотришь на людей беспомощно и странно: Мне страшно, мне темно, окликните меня! * * * (2000) Голуби да зеркала Обещают мне удачу В городе, где я жила, А теперь хожу и плачу. То ли давняя заноза, То ли август, то ли зной... Души в этот край заносит Ветер неземной. Всё-то кажется: права Жизнь, и нам до смерти хватит Детского богатства: фантик, Птичье пёрышко, трава... Угадал ли тайный срок Желторотый ранний слёток? Век не то чтобы короток И не то чтобы жесток. Просто воздух холодней, И плывут куртины зноя От земного в неземное, По ладони - и над ней... * * * (2000) За тем невидимым пределом, Где все невинны и чисты, Как будто в фильме чёрно-белом: Вокзал, автобусы, часы. Туман ли, дым ли - странно горек, Но это всё-таки весна, И можно выбрать век и город, Автобус, место у окна. Из мира в мир, всегда навстречу Иным улыбкам и слезам, В слепое утро, зыбкий вечер, Другой сырой автовокзал... Душа моя, Господь с тобою, Не говори, что жизнь прошла, Когда ладонью восковою Туман стираю со стекла...