Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 16, 2003
Изварина Евгения Викторовна родилась в Озерске Челябинской области. Окончила Челябинский государственный институт культуры. Работает в библиотеке Уральского отделения Академии наук. Стихи публиковались в журналах «Урал», «Уральская новь», «Несовременные записки», «Знамя». Автор трех сборников стихов. Живет в Екатеринбурге.
* * * Что стоило б мессы - не стоит труда, и то - на плечах голова... "Плодите детей, умножайте стада..." - ты помнишь, чьи это слова? Ты помнишь, как пьяный факир лопотал, когда выводили его, - "Огонь - холоднее всего, что глотал, огонь - холоднее всего..." * * * "Воблы ему, а воды - не давать, сны окунуть в мотыльковую заводь..." Вор не разучится воровать, как и пловец не разучится плавать, как попрошайка - тянуть из бычка чад самопальный, осадок огульный... "Мёда ему, а воды из бачка - даже и думать забудь, караульный". * * * Виноватую - обух сшибёт. А повинную - меч не сечёт. А весна - где горяч на отлёт быстрых капель обратный отсчёт. А весна - где опричь суеты городской - богородичный мед жёлтой глины, и когти клесты рвут на север из жарких тенёт, и не вылущить льда на заре из петляющей смуглой травы там, где волос в сухом серебре с виноватой упал головы. * * * (1998) Б. Р. предчувствия его не обманули но круто ли ему салазки гнули мы не узнаем и к чему разборки когда на всех хватает из пробирки но пробивают дырки оговорки на небесах из выцветшей копирки поэтому предчувствия его не обманули в пляшущем вагоне пустой стакан по столику гоняя кругами отменяя постепенно его защит изысканные трюки но до поры фигуры сохраняя вагон давно стоял во тьме застенной всю ночь шаталось море руки в брюки * * * Учащённым дыханием полнится дол. Мёрзлый воздух в разломах дрожит. Через пар и порог видят овен и вол: в чистом сене младенец лежит. Каплей крови до полночи сыт козодой. Та же охра, земли седина. И колодец в углу небывалой звездой освещён до песчаного дна. Будешь - Царь, будешь - прах, исповедуешь страх, испытаешь начала миров. Но начнёшься в земле и на первых порах будешь пастырь овец и коров. И покуда не заняты жезлом, мечом долгожданные руки Твои, улыбайся, дитя, будто всё нипочем, и до времени боль затаи. До размена и зла, поруганья, чудес - нежный век на охранной черте... И Звезда обжигает покровы небес, подражая людской наготе. * * * Там за душой миражи подражанья под драгоценность скорлупку граня чин чинарём то есть мимо желанья прах то есть к праху во имя огня пепел газетный зерно восковое на жерновах биржевое новьё пыль оседая на сердце живое лепит похожее но не твоё это не страшно мой милый не больно зренье и то продышать удалось там же где кровь оплетала подпольно вовсе срослось то есть даром сбылось * * * Словно шмель, чередуя мычанье и рык, заплетя их единою тканью, - безнаказанный, цепкий, певучий язык над покорной танцует гортанью. Разбирать ли ему, наобум вороша ароматы подземные эти: невесомые петли вязала душа, или плоть - паутинные сети? И, попавшись в силки и густой перемёт полосуя стеклянною бритвой, насекомое так же себя не поймёт, как и ты, человек за молитвой. * * * В Долине Проклятых Щедрот течёт река Аминь. И две волны её - как мёд, а третья - как полынь. Ни Божий перст по тем волнам, ни лотосовый лист - лишь две земли по сторонам блистающей, как хлыст, как меч, реки. Да не остёр - прощенья заслужил, кто жёг на отмели костёр и вещи сторожил. Сангина, вереск и агат, с бирюльками кисет - достань любую наугад и погляди на свет через чешуйчатый опал, пустынный мох в снегу... - Ты прожил меньше, чем проспал на этом берегу. * * * Я там где обоюдно стыдно свече и жгущему свечу хочу увидеть что не видно а вижу то что не хочу в руке обол за оболочку эй там с чекою и курком поставь мне свечку на отсрочку и путешествия в Опочку и фортепьяна вечерком * * * где дни текут как под водой где блеск во тьме летает и Книгу кровью молодой душа переплетает душа по правде говоря пьяна сама не рада от изумруда янтаря хурмы и винограда роса ложится на верстак запрещены усилья где только юг и только так отращивают крылья * * * Под навар на бумажном цикории, под процент с незапамятных встреч к точной рифме и скучной истории возвращается блудная речь. Что же - снова сомкнешь полукружия, на гортани рубец отыскав, или имя звезды и оружия битым козырем спрячешь в рукав? В подвенечной парче или в рубище - задыхайся, блефуй, не молчи: под фальшивое пойло кому б ещё ты арапа вправляла в ночи? * * * Е. Т. Слова - изумленью помеха, сомненье небес об орле. Не более страха, чем смеха, искрит на смущённом крыле. Когда умиравший отвесно живет по наклонным кругам, - не грубая тварь бессловесна, а речь нестерпима богам. * * * Веруй, не требуя очного случая - с тем, за плечом... Мерой чутья позвоночного знаешь, зачем и почём игры у барского стремени в "холодно" и "горячо"... Веруй, не ведая бремени, кроме дыханья в плечо. * * * ...Шесть суток матом и пустыней до истины в вине. Холодный дом, душистый иней снаружи на бревне. Степных берёзок папироски. Бумага и вода. Зазимки, выжимки, обноски, босые холода. Возносит полночь над скворешней полярную свечу. Вода бумаги долговечней - пиши да не хочу. * * * Е. К. Совесть губами с земли соберёшь, Душу от склоки отмажешь. Что если - лучше уже не соврёшь? Что если - проще не скажешь? Клетка. Уключины. Стул у стены. Возраст. Крахмал на воде. Вот и озвучено. Вот - со спины. За поворотом. Нигде. * * * Подкупаешь лунной бирюзой, подступаешь влагою к реснице, гроздью - по губам, на грудь - гюрзой... Пусть на вечереющей странице буквицы уже не различить - перепись за рёбрами подробна. ...Изувечить, а не приручить ты грозилась. - Ты ещё способна. * * * Базару назло, поделом околотку, на то и грошовые цены красны - жестокость и нежность: раскачивать лодку над вечной свечой бестелесной блесны. Глубинные волны, звериные сны... И твердость, идущая так подбородку, и в жгучей затяжке под зимнюю водку - почти что догадка: "не надо - весны". * * * Больше сердца своего любить не можно старше слёз своих уже не страшно безуспешно рад бы жить ничтожно да уже схлестнулись рукопашно будущее с прошлым бьют кромешно общей смертью откупаясь пышно после сердца ничего не слышно * * * ...ничего, слава Богу, не требуя, не снимая плаща на крыльце... Вот что было и вот чего не было. Вот о чём переспросят в конце и набросят полотнище белое - с головой, голова к голове... Иль болимое да неумелое не по вкусу летейской плотве? * * * В сетях уже не важно, что там - паскудства или волшебства, препоручи себя заботам мифического существа. У поручней такая давка - последний транспорт на плаву, И принимается как ставка твоя неявка наяву. В щербинках ржавчины и соли - топорный вензель по клинку... Сойдясь в цене, кивни уж, что ли, незримому проводнику. * * * Глух и слеп, и оставлен, к тому же, с длинным носом, в таких дураках, что сгореть обещаешь не хуже этой чурки, полена в тисках винтовых, в облаках искромётных - ты ль не пища живому огню? ...Вот и любят: нездешних, залётных - за хвалёных семь пятниц на дню. Не виню. Слепоглухонемые совпадают по фазе вдвойне, лишь бы - спесь, лишь бы - плечи прямые, снег в ладони и брат на войне. * * * Нам недостаточно оваций за прошлогодние понты - не прекращаем махинаций с тончайшим срезом немоты. Когда стоишь в проломе узком, крылами ветер очертя, - не говори со мной на русском, высокомерное дитя. * * * Это - преданность чеканит резон, злая преданность веселой судьбе. Это поздно, но сбывается сон, это Смерть находит пару себе. Чёрным стеклам показав белый клык, малахольный раскусив бубенец, двумя пальцами берёт за кадык и брезгливо, но ведёт под венец. И венчается рабе Божьей тот, кто не раб, но тоже с верхом огрёб сургуча на лихорадочный рот и снежку на запрокинутый лоб. * * * Кто канул с ключиком в кармане с непошатнувшихся стропил? И кто кого в ночном шалмане за незнакомство перепил? Всплывём, чего там, в вольном стиле - лишь тот не вспомнит ни черта, кого прельщали и прельстили неопалимые врата. * * * "...я тоже смертен..." - произнёс ребенок. И плакал ночь. И ночи ли вина, что выпростала душу из пелёнок и голенькой оставила без сна? Без сна и опыта, в кошёлке, в зыбке - волною Нила, прихотью молвы... И поклонялись Боговой ошибке цветы и звёзды, ибисы и львы. Рвалась столетий скоропись слепая, качалась люлька на восьми ветрах... "Я буду жить", - шептал он, засыпая. "Я буду ждать", - кивнул с порога страх. * * * И помысливший волю тростник, и полынь голубая, И осока - озёрная соль на прохладном штыке... Человек же - проходит, как ветер, траву нагибая, Обрывая слова, как звезда на упрямом витке. И прозрачный ковыль, оперяющий пешие вёрсты, И лиловый чабрец, в каменистых морях одиссей... Человек же - проходит, как розовый пепел с берёсты: Назови и рассей...